Текст книги "Чекисты о своем труде (Рассказы и очерки)"

Автор книги: И. Григорьев

Соавторы: Владимир Дроздов,Михаил Прудников,А. Истомин,А. Лукин,М. Медведев,В. Белозерский,И. Лебедев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

– Я вижу, ты все о нем знаешь.

– От начальника лиссабонской полиции. Должен же я знать, кто мне возит вино от генерала Кейпо де Льяно.

А на пустынном пляже поблизости от Лиссабона в это время лежат на песке Клара и Оливейра и тихо беседуют:

– О чем ты думаешь?

– Ты знаешь, мне хочется квашеной капусты и черного хлеба. Надоели португальские сардины.

– Ты устал?

– Да. А ты молодец, я восхищаюсь тобой.

– Потому что беру пример с тебя, Миша.

– Перестань молоть чепуху. Просто ты чудесная советская девчонка.

– Нет, я обыкновенная, а вот ты необыкновенный советский парень.

– Перестань, Нина… Нина! Ты вышла бы за меня замуж?

Она вскакивает, смеясь, забрасывает его песком и бежит к морю, а он вытягивается на песке и, закрыв глаза, о чем-то думает.

«Как я попал на этот пляж в далекий фантастический Лиссабон и что будет со мной, с Ниной, Гансом через неделю? Несколько лет назад я и она мечтали совсем о другом. Все началось тогда, в июльский солнечный день. Как хорошо было оставаться Михаилом Снеговым! Не то что Оливейра – хоть и красивое имя, но не родное… И было мне двадцать шесть. Только что блестяще окончил филологический факультет МГУ. А Нина, Нина Крючкова, которая мне уже тогда нравилась, обещала вечером того дня пойти со мной в кино. В первый раз! Я сильно удивился, когда меня попросил зайти к себе декан. У декана сидел незнакомый человек. Потом-то я отлично узнал его, товарища Ганина. Он предложил мне работать в разведке. Я думал целую ночь – после того, как мы ходили в кино с Ниной. И дал согласие. Хотя язык я знал в совершенстве, пришлось учить португальские песни, познавать другие вещи! Наконец меня послали сюда. Товарищ Савицкий сказал, что я „прирожденный разведчик“. Я не жалел ни о чем, только… о разлуке с Ниной. И надо же было так случиться, что тем человеком, которого мне прислали в помощь, оказалась именно Нина, моя Нинка! Это просто удивительная история: она стала секретарем сеньора Оливейры, и мы теперь с ней вместе. Вместе!..»

– Клара! – кричит он в море. – Нам пора! Ты слышишь меня?

– Да! Я иду! – отвечает она.

Ночью к воротам дома, в котором скрываются Ганс и его товарищи, подъезжает крытый грузовик. За рулем – Оливейра. У ворот его ждут Клара и Ганс.

– Через полчаса мы выедем, – сообщает Оливейра. – Когда я сяду за руль, вы выходите с товарищами во двор и садитесь в грузовик. За городом нас ждут остальные девять грузовиков. Четыре из них поведут испанские антифашисты. Я поеду на «седане». Если пограничники или испанцы начнут с вами говорить, на все отвечайте: «Да, сеньор!» – «Си, сеньор!» Ясно?

– Ясно!

– Проверьте, у всех ли документы на руках, знают ли товарищи свои новые имена и фамилии. Отъезд через двадцать минут.

– Дорогой товарищ! – говорит Ганс. – Мы благодарим тебя за помощь, за солидарность. Мы не знаем твоего имени, но мы знаем, что ты коммунист, и этого для нас достаточно. Немецкий народ под властью фашистов. Но коммунистическая партия продолжает бороться за свободу. И она победит. Рот фронт, геноссе!

– Спасибо, Ганс!

Грузовики Оливейры едут по шоссе. Первую и последнюю машину ведут испанцы. На второй – Ганс Рихтер. Впереди колонны в «седане» – Оливейра и Клара.

– Я тебя оставлю около вокзала, – говорит Оливейра Кларе, – оттуда ты первым поездом вернешься в Лиссабон и сегодня же вылетишь в Париж. Если операция пройдет благополучно, я телеграфирую тебе, и ты сможешь вернуться. Если нет – не поминай лихом. Мне кажется, что гестапо излишне интересуется нашей поездкой.

– Я никуда не поеду из Лиссабона.

– Нина, приказ необходимо выполнить. Будь благоразумной.

– Миша, ты не любишь меня.

– Я всегда вспоминаю наши студенческие годы…

– Хорошо, я поеду в Париж. Я буду тебя ждать. И если нужно…

Оливейра радостно обнимает ее, крепко прижимает к себе.

Колонна подъезжает к границе. Оливейра здоровается с пограничной охраной и, как всегда, раздает подарки. А на испанской стороне их встречает радостный Рикардо. Он торопит начальника поста. Наконец тот дает знак: можно трогаться. Оливейра и Рикардо садятся в «седан». Грузовики трогаются с места, но одна из машин стоит. Пробст, который сидит за рулем, не может ее завести. К нему бежит офицер:

– Что там у тебя?

– Си, сеньор! – отвечает Пробст.

Оливейра останавливает «седан» и быстро направляется к ним:

– В чем дело, амиго?

– Эти лиссабонские шоферы – кретины! – возмущается офицер. – Им управлять телегой, а не грузовиком.

– Заело, наверно, мотор.

С помощью Оливейры Пробст заводит машину. Колонна вновь в пути…

В кабинете у Кейпо де Льяно Оливейра застал резидента гестапо Фридриха.

– Оливейра, мой мальчик, грузовики с тобой? – воскликнул генерал.

– Так точно, генерал! И «седан» тоже!

– Прекрасно! – все так же восторженно хрипит генерал. – А вы сомневались, – укоризненно бросает он Фридриху.

Фридрих подходит к Оливейре:

– Я вас поздравляю с удачной сделкой, сеньор Оливейра. Каковы ваши дальнейшие планы?

– Сейчас мы направляемся в Толедо.

– Я тоже еду в Толедо, – говорит Фридрих. – Нам по дороге, и я вас подвезу на своей машине.

Оливейра секунду пристально смотрит на немца, потом, улыбаясь, говорит:

– Рад вашему любезному приглашению. С вами я буду чувствовать себя надежнее.

– Вот именно! – не моргнув глазом, отвечает Фридрих.

– Очень хорошо. Рикардо останется здесь. Не теряйте же времени, – напутствует их генерал.

Машина Фридриха – многоместная, задние сиденья отгорожены от шофера стеклами. Она трогается бесшумно, на хорошей скорости.

– Меня поражает ваша деловитость, сеньор Оливейра, – говорит Фридрих. – Но, мне кажется, вы растрачиваете свои силы понапрасну.

– Почему?

– Занимаетесь мелочами, продаете грузовики, сардины, кайенский перец.

– Разве это плохо?

– При вашем таланте вы могли бы преуспеть значительно больше.

– Одного таланта мало, нужны капиталы.

– Умные люди всегда их могут найти.

– Ограбив банк?

– Не притворяйтесь дурачком, Оливейра. Вы знаете, что я имею в виду.

– Вы ставите не на ту карту, полковник, – смеется Оливейра. – Я, конечно, не откажусь от ваших денег, но учтите: я трус.

– Что-то не заметил за вами трусости. Мы сейчас во фронтовой зоне, а вы отнюдь не щелкаете зубами со страху.

Оливейра усмехается…

Все ближе слышен гул орудий. Вдруг машина Фридриха попадает одним колесом в яму и останавливается. Грузовики едут мимо. Фридрих вглядывается в лица шоферов. Один, другой, третий… Ого! Физиономия этого парня кого-то удивительно напоминает. Ганс Рихтер!

Фридрих быстро оборачивается, выхватывает «вальтер» и наводит его на Оливейру.

– Сеньор Оливейра, я уложу вас на месте, если вы сделаете хоть одно неосторожное движение! Вы сохраните жизнь, только выполняя мои приказания. Ваша игра кончилась. Интересно знать, на что вы рассчитывали? Перейти к красным? И вообще, на кого вы работаете, Оливейра?

– На фирму «Мануэль Оливейра и компания».

– Не валяйте дурака!

Неожиданно на дороге появляются немецкие танки и броневики. Это трофеи испанской Республиканской армии, и они прибыли сюда по решению генштаба армии, сражающейся за свободу Испании. Из броневика выходит немецкий офицер и останавливается возле машины Фридриха.

– Ваши документы, господа, – говорит он по-немецки. Оливейра узнает в нем Ганина.

Ничего не подозревающий Фридрих торопится объяснить:

– Я полковник Менделе из германского посольства в Бургосе. Задержал красного шпиона. Шоферы – тоже красные диверсанты.

Ганин обращается к Оливейре:

– А что скажете вы?

– Только то, что полковник Менделе – опасный преступник и его необходимо обезвредить.

– Ваше оружие, полковник Менделе!

…После радостной встречи Ганин говорит Оливейре и Гансу:

– Соберите всех товарищей в два грузовика. Будем пробиваться обратно. Остальные машины сожжем.

– Разрешите доложить, – говорит Оливейра. – Менделе заподозрил меня только сейчас, в дороге, поэтому я могу возвратиться и продолжать работать в тылу врага.

– Нет, рисковать нельзя. Ты попадешь к нам в «плен», а потом республиканцы «вышлют» тебя как португальского торговца в Париж. Там ты встретишься с Крючковой, и если проверка покажет, что не осталось никаких следов, то вы вернетесь в Лиссабон. Кроме того, из Парижа мы сможем перебросить тебя и Крючкову в Москву, хотя бы на месяц.

Оливейра счастливо улыбается…

Вскоре танки и грузовики достигли республиканской территории.

И. ГРИГОРЬЕВ

ШИПЫ НА ДОРОГЕ

Шел 1938 год… Вечерело. Летчик-испытатель Илья Галушин торопился на своем «газике» в Москву. Испытания нового истребителя потребовали от Галушина больших усилий и неотлучного пребывания на аэродроме, но теперь все было позади, машина принята государственной комиссией, а Галушин получил в награду трехдневный отпуск.

Перешагивая через две ступеньки, он вбежал на второй этаж и, чувствуя, как стучит сердце, нажал кнопку звонка.

– Ну перестань. Ведь ты меня сломаешь, – засмеялась Галя, делая вид, что вырывается из его объятий.

Галушин поднял жену на руки и посадил на диван.

– Не пойти ли нам в город? Давай предадимся земным радостям, а то на этой неделе я очень мало ходил по земле.

– Нет, – покачала головой Галя, – только не сегодня. Сегодня мы проведем вечер дома. Вдвоем.

Галушин не возражал. Ему в душе самому хотелось посидеть дома, что же касается «земных радостей», то они предназначались специально для жены, – он знал, что всю неделю она терпеливо ждала его дома.

За ужином Галя сказала мужу:

– Ты знаешь, сегодня я встретила мать Степана Коваленко. Она говорит, что Степан тепло вспоминает тебя и то время, когда вы дружили. Почему вы перестали дружить?

Галушин задумался, отодвинул стакан с чаем.

– Галка, не стоит об этом говорить, – он постарался придать своему лицу веселое выражение, – ты же знаешь, я не виноват.

– Я не хочу делать тебе больно, Илюша, но мне обидно, что ты – самый умный, самый честный, самый добрый, самый красивый – и вдруг…

Илья поднялся из-за стола и шутливо прикрыл ее рот ладонью. Она отстранила его большую тяжелую руку и, грустно посмотрев на него, сказала:

– Да, самый красивый – для меня, конечно, – и остался без своего самого близкого друга.

Галушин поцеловал Галю – чуть-чуть, в золотистые пряди, завивавшиеся надо лбом.

– Ладно, раз ты так хочешь, я постараюсь объяснить тебе, что произошло между нами. Садись поудобнее, рассказ будет длинным.

– Я и сам часто думал о моих отношениях со Степаном. И сам хотел разобраться, почему мы охладели друг к другу. Впрочем, охладели, пожалуй, не то слово. Я питаю к Степану прежние братские чувства. Ну, да не в этом дело. Ты знаешь, что до 1934 года у нас с ним были почти одинаковые биографии.

Техникум, завод, комсомольская работа, Осоавиахим, походы, военные занятия – все это мы прошли вместе. У нас не было секретов. Мы даже доверяли друг другу наше отношение к тебе.

– Что же вы обо мне говорили? Что говорил Степан?

– Ты мне сейчас не задавай вопросов, Галка! Особенно таких… Но жизнь вмешалась, и наши биографии, начиная с 1934 года, стали разными. Меня приняли в летную школу, Степан не прошел по здоровью.

– Он же совсем здоровый парень?

– Верно, вполне здоровый и крепкий, но у него нашли небольшое отклонение от нормы в зрении, а требования были очень высокими. Для нас обоих это было просто невероятным. Затем Степана вызвали в райком комсомола и вручили направление на работу в НКВД. Отказаться было нельзя. Да и как можно было отказываться от работы, связанной с защитой Советской власти от тайных врагов.

– Что же случилось дальше?

– Два года я занимался в летной школе в Москве. Степан тоже проходил подготовку. Мы продолжали встречаться, но, как ты сама понимаешь, значительно реже. Я всегда подробно рассказывал Степану о своих делах, о полетах, он же ограничивался лишь одной фразой: «Работой доволен, работа интересная». Меня злило это, казалось, что Степан мне не доверяет. Это была первая кошка, которая пробежала между нами.

– Мне кажется, – прервала Галя рассказ Галушина, – что это просто несерьезно.

– Может быть, – согласился Илья. – Хотя, впрочем, ты всегда готова оправдывать Коваленко.

– Так вот, в 1936 году я, как ты знаешь, уехал в Испанию, Степан остался в Москве. Год мы не виделись. Если ты меня спросишь, о ком я больше всего скучал в это время, так я отвечу: о Степане Коваленко. Я знал, что и он был в то время в Испании, но чем он там занимался, понятия не имею.

– А я в расчет не принималась?

– Я говорю о друзьях, Галка, – улыбнулся Галушин, – а ты была уже моей невестой. И скучать о тебе мне было положено по штату…

– Продолжай, Илюша, – попросила Галя, – Я удовлетворена ответом.

– В Москву я вернулся в 1937 году. Общие друзья сказали мне, что Степан еще находится в командировке. Ну, а потом был арестован Петр. Ты знаешь, Галка, как я любил брата! Он для меня был идеалом, я на него равнялся, старался подражать во всем и вдруг… Петр – «враг народа»!

Галушин снова задумался.

– Я не могу поверить в то, что Петр мог совершить политическое преступление, что он оказался не тем человеком, каким он мне представлялся. Ну, и, конечно, я думал тогда, что мне придется проститься с профессией летчика.

Тем более, что, как ты знаешь, в Испании меня сбили над франкистской территорией и я попал в плен к фашистам. Хотя я бежал и вернулся к своим, но чувствовал, что все это делало меня в глазах кое-кого «подозрительным типом».

Да, так вот! Вся эта история с моим пленом и с Петром, – продолжал Галушин, – помимо моей воли, наложила отпечаток на мое отношение к Степану. Ведь он работает в организации, которая арестовала брата и которая может арестовать и меня.

– Илюха, ты смешал все в одну кучу: любовь к брату, интересы государства и твое отношение к Степану, – с укоризной сказала Галя. – Может быть, мы чего-нибудь с тобой не понимаем? Мы очень мало знаем, что по существу происходит вокруг нас и что кроется за этими бесчисленными арестами.

– Может быть, и не понимаем, – сказал задумчиво Галушин.

Разговор дальше не клеился. Настроение у обоих было испорчено.

Через час, когда они уже ложились спать, в коридоре раздался телефонный звонок.

– Неужели опять на аэродром? – испуганно спросила Галя, глядя, как он снимает телефонную трубку.

– Слушаю. Да, это Галушин. Откуда? Понял. Завтра в одиннадцать? Хорошо, буду.

Галушин повесил трубку. Лицо его стало бледным. Галя заметила это.

– Кто звонил, Илюша?

– Вызывают на завтра в НКВД, – четко выговаривая каждое слово, ответил Галушин.

– В НКВД? Зачем?

– Боюсь, что по поводу Петра, а может быть, и того хуже.

– Не волнуйся, милый, преждевременно. Что бы ни произошло, я всегда с тобой. А сейчас давай спать.

И Гале, и Галушину заснуть удалось лишь под утро. Встали они молча, молча позавтракали. Галушин надел синий френч летчика, аккуратно повязал галстук и направился к выходу.

– Я с тобой, – сказала Галя.

– Нет, ты сиди дома. Я тебе позвоню. Дадут же мне возможность позвонить жене!

– Только обязательно позвони и сразу, как только сможешь.

– Хорошо, – сказал Галушин, закрывая за собой дверь. – Не поминай лихом!

Ровно в одиннадцать он вошел в приемную полковника Ганина.

– Ваша фамилия Галушин? Присаживайтесь, пожалуйста, – сказал дежурный, с любопытством посмотрев на атлетическую фигуру летчика. – Я доложу Алексею Ивановичу.

Дежурный скрылся за дверью кабинета, скоро вернулся и, держа дверь открытой, пригласил:

– Проходите, пожалуйста.

– Здравствуйте, – сказал Ганин и, встав из-за стола, направился к Галушину. – Простите, что мы вынуждены побеспокоить вас.

Он пожал руку Галушину и предложил сесть за приемный столик. Затем вернулся к своему письменному столу, взял лежащую на нем папку и сел напротив.

«Начало неплохое, – подумал Галушин. – Что-то будет дальше?»

– Нам известно, что вы сражались в Испании, были в плену.

– Да.

– Помогите нам выяснить кое-какие обстоятельства, связанные с вашим побегом.

С этими словами Ганин открыл папку, которая лежала перед ним, и, взяв из нее фотографию, передал Галушину.

– Вам знакома эта девушка?

– Конечно, – сказал порывисто Галушин. – Это Инес Урибе. Она спасла мне жизнь.

– Что вы знаете о ней.

Галушин был удивлен таким началом беседы. Оказывается его вызвали совсем не по тем причинам, о которых они говорили с Галей…

– Разрешите мне позвонить? – спросил он Ганина.

– Позвонить? – Ганин с удивлением посмотрел на Галушина. – Кому?

– Жене. Я ей обещал…

– А-а, понимаю, – сказал Ганин и подвинул телефон Галушину.

Галушин быстро набрал номер.

– Галя? Это я! Все в порядке. Жди меня. До свидания.

Обращаясь к Ганину, Галушин весело отрапортовал:

– Теперь я в вашем распоряжении.

– Хорошо, – улыбнулся Ганин. – В таком случае я подскажу, с чего начать. Ваш самолет был сбит под Бриуэгой. В бессознательном состоянии вас доставили в полевой госпиталь фашистов. На другой день вы пришли в себя, и вас отправили в Бургос.

– Совершенно верно. В Бургосе меня допрашивали с «пристрастием». Я назвался болгарином Стеклинским. Однако фашистам легко был доказать мне, что я русский, так как мой болгарский язык мало чем отличался от московского говора. Поняв, что мое дело – табак, я отказался отвечать на вопросы. После этого меня направили из тюрьмы Бургоса в так называемую тюрьму № 5, которая находилась под контролем немецких союзников Франко. Эта тюрьма расположена километрах в тридцати от Бургоса. 5 апреля 1937 года под вечер меня вывели из здания тюрьмы в Бургосе и посадили в машину. Охрана состояла из пяти человек: четверо сидели со мной в кузове, а старший охранной группы находился в кабине шофера. На руках у меня были наручники.

Выехав за город, мы очутились на довольно безлюдной дороге. Навстречу нам проехал на большой скорости мотоцикл, и снова никого. Вскоре после встречи с мотоциклом наша машина остановилась – оказались проколотыми две передние шины.

До меня доносились возбужденные голоса шофера и старшины. Содержание их разговора разобрать не удалось. Мне было видно, как солдаты меняли покрышки. Но у шофера оказалась в запасе только одна, поэтому ему пришлось размонтировать вторую, вынуть камеру, склеить ее и снова смонтировать. Солдаты энергично помогали ему; старшина подгонял их.

В самый разгар работы к нам подъехали два мотоцикла с колясками и с пассажирами в них. Между старшиной и приехавшими людьми начался какой-то разговор. До меня доносились лишь обрывки фраз. Затем трое из подъехавших начали помогать солдатам, четвертого мне не было видно. Он, очевидно, разговаривал со старшиной. Меня мало интересовали эти подробности. Потом я услышал какой-то шум. Я посмотрел в окошко и увидел картину, смысл которой дошел до меня не сразу.

Солдаты и шофер лежали связанными. Мотоциклисты поднялись в кузов и помогли мне спуститься на землю, а на мое место водворили охранников. Один из них сел за руль тюремной машины и увел ее на проселочную дорогу.

Меня же посадили в коляску мотоцикла. Ехали мы с очень большой скоростью. В нескольких километрах от того места, где меня освободили, мы свернули вправо.

– Расстояние от того места, – перебил рассказ Галушина Ганин, – где был организован прокол шин вашей походной тюрьмы, до поворота было пять километров. Мы эту дорогу хорошо изучили.

Галушин с удивлением посмотрел на Ганина.

– Но как же вам удалось проколоть шины? – спросил Галушин.

– Это было сделано элементарно просто: на дороге рассыпали трехконечные шипы, и сделал это мотоциклист, повстречавшийся вам.

– Вся история моего освобождения, – сказал Галушин, – казалась с самого начала и до конца совершенно сказочной. Теперь эта сказка приобретает реальность, и тем не менее я не могу отделаться от ощущения невероятности происшедших со мной приключений.

– А для меня, – прервал Галушина Ганин, – кажутся невероятными ваши боевые полеты, ваше поведение в воздухе. В каждой профессии есть, видимо, элемент романтики. Вам в нашей профессии разведчика многое кажется невероятным, а для нас это обычное дело. Но мы отвлеклись, продолжайте, пожалуйста.

– Вы же знаете лучше меня всю эту историю! – сказал Галушин.

– Верно. И все же есть такая деталь, в которой мы не совсем уверены, а от нее зависит судьба одного важного дела, так что я уж прошу вас продолжать.

– По новой дороге мы ехали недолго, – начал Галушин.

– Попадались вам навстречу люди?

– Нет, ни одна живая душа, – ответил Галушин. – Путешествие на мотоцикле кончилось у небольшой рощи. Меня отвели в кустарник, около дороги. Прощаясь, водитель первого мотоцикла сказал:

– Теперь, амиго, сиди здесь и жди. За тобой приедет одна сеньорита, зовут ее Инес, и с нею товарищ Теодоро. Считай себя спасенным, а нам надо торопиться, чтобы не оказаться в таком же комфортабельном автомобиле, из которого мы тебя только что вызволили. Салюд, компаньеро!

Спустя пять-семь минут к роще подъехала легковая машина марки «мерседес». Из нее вышла привлекательная девушка (позже я узнал, что ее зовут Инес Урибе) в сопровождении средних лет хорошо одного испанца. Они подошли ко мне и радостно приветствовали. Мужчина помог мне избавиться от наручников и дал костюм, в который я переоделся.

– Скажите, – спросил Ганин. – Вы уверены, что этот рослый испанец не видел мотоциклистов, и они также не видели ни его, ни Инес?

– В этом я абсолютно уверен, – ответил Галушин. – Я смотрел за удаляющимися мотоциклистами до тех пор, пока они не скрылись из виду.

– Что же произошло дальше?

– Испанец подвел меня к «мерседесу» и посадил на заднее сиденье, а сам сел за руль. Инес села рядом с ним. Незнакомец, которого Инес называла Эрнесто, завел мотор, и мы помчались с бешеной скоростью, к моему удивлению, обратно в Бургос. «В Бургосе вас наверняка не будут искать», – объяснила Инес.

Не доезжая Бургоса, я, по совету Инес, лег на пол машины, и мои друзья накрыли меня пледом. О том, что происходило дальше, я мог только догадываться. Вскоре мы остановились у ворот какого-то дома. Я слышал разговор между Инес и, видимо, слугой дома.

– Добрый вечер, сеньорита!

– Добрый вечер, Хосе. Гараж открыт?

– Да, сеньорита. Машину прикажете вымыть?

– Нет, Хосе, не нужно. Сейчас уже темно и, кроме того, мне нужно съездить еще в одно место. Иди отдыхай.

– Спасибо, сеньорита.

Мы въехали в гараж. За рулем сидела Инес. Эрнесто в машине не было. Он, очевидно, сошел около ее дома.

– Вы можете выйти из машины, – сказала Инес шепотом. – Там, в углу, на полке, есть кое-какая еда. Обязательно подкрепитесь. Вам предстоит довольно длинная прогулка. Свет я оставлю включенным, а гараж запру. Если необходимые для вас бумаги уже готовы, то через час мы сможем последовать дальше.

Инес вышла. Насчет бумаг мне тогда было неясно. Понял я все это позже. Спустя примерно полчаса в калитку гаража – она почему-то не была закрыта, видимо, Инес забыла это сделать, вошел мужчина. Увидев меня, он страшно удивился и даже не нашелся, что сказать. Сразу же вслед за ним появилась Инес.

– Ты что здесь делаешь? – спросила она у него строго. – Почему ты не отдыхаешь? Зачем следишь за мной и моими любовниками?

– Извините, сеньорита. Я решил, что вы забыли погасить свет в гараже и поэтому вошел сюда. Ради бога, извините.

– Вот тебе, Хосе, деньги – и ты никого здесь не видел и ничего не знаешь. Понятно?

– Понятно, сеньорита. Спасибо вам.

С этими словами слуга, пятясь, вышел из гаража. Инес закрыла за ним калитку и подошла ко мне.

– Бумаги готовы. Садитесь, вернее, ложитесь в машину, поедем дальше.

– Постойте, – прервал рассказ Галушина Ганин. – Вы уверены, что никто, кроме Хосе, не видел вас в гараже?

– Да! Кроме слуги, в доме Инес меня никто не видел.

– Рассказывайте дальше.

– Мы выехали из гаража и быстро поехали по улице, – продолжал Галушин. – Немного спустя Инес остановила машину, и в нее снова сел Эрнесто.

Мы благополучно проехали весь город. Около развилки дорог остановились и вышли из машины.

– Моя миссия закончена, – сказала Инес. – Теперь продолжайте путешествие без меня.

С этими словами она поцеловала Эрнесто и сказала: «Побереги себя, милый». Потом обернулась ко мне и крепко пожала руку:

– Компаньеро, передайте привет героическому Мадриду и героической Москве.

– Спасибо, Инес. Всю жизнь буду помнить вас, – сказал я.

– Не надо, – остановила она меня. – Я давно хотела посмотреть на советского человека. Это была моя мечта. Она сбылась. Лучшей награды мне не надо. А вот вам, действительно, большое спасибо: мы сражаемся у себя дома, а вы приехали издалека помочь нам в борьбе. На такие поступки способны лишь очень хорошие люди.

Инес села за руль и помчалась в обратную сторону.

Мы долго смотрели вслед «мерседесу».

О том, как мы с Эрнесто дошли до ближайшей остановки, сели в поезд и доехали до португальской границы, как я перебрался в Лиссабон, а оттуда в Париж, я рассказывать не буду. Об этом я неоднократно писал, когда возвратился в Москву.

– А какого вы мнения об Эрнесто? – спросил Ганин.

– Человек он надежный. Эрнесто – мой спаситель, как и Инес. Эрнесто сопровождал меня до Лиссабона. Без его помощи я не вернулся бы в Москву.

– Вот и мы так думаем. Таких людей ничто не сломает.

– Но почему, если не секрет, вы задаете мне этот вопрос? – спросил Галушин.

– Дело в том, что на другой день после вашего отъезда из дома Инес ее арестовали и посадили в тюрьму.

– Как же это могло произойти?

– Мы не знали ответа на этот вопрос до беседы с вами. Теперь все стало на свое место. На Инес донес слуга их дома – Хосе, тайный осведомитель полиции.

– И Инес до сих пор сидит в тюрьме?

– Нет, ее удалось освободить.

– Удивительно! – воскликнул Галушин. – Все это крайне удивительно!

– Скажите, – обратился он к Ганину, – а почему вы приняли такое активное участие в моей судьбе?

– Мы выполняли просьбу командования Республиканской армии.

– Право, я не думал, что обязан спасением своей жизни вам!

– Меньше всего мне. Из этого кабинета я не выезжал в течение всей операции. Если уж говорить, кому вы обязаны, так это майору Коваленко, вашему другу детства, который из Мадрида организовал всю операцию.

– Коваленко! – воскликнул Галушин. – Это невероятно!

– А собственно говоря, почему «невероятно»?

– Вы правы, – улыбаясь, сказал Галушин. – Ничего в этом невероятного нет. Коваленко – мой друг и товарищ.

Ганин встал.

– Еще раз простите, что нарушили ваш отдых. Вы сняли с наших плеч большую заботу. Спасибо вам, до свидания.

Галушин вышел. Ганин остался один. Некоторое время он ходил по кабинету, затем подошел к телефону.

– Андрей Агафонович? Это Ганин. Наши предположения оказались правильными. Донос сделал Хосе, все остальные люди вне подозрений. Операцию «Испанская сюита» можно начинать.

В. БЕЛОЗЕРСКИЙ

ПОДВИГ ПЯТОЙ ЗАСТАВЫ

Судьба пятой заставы Таурагенского пограничного отряда – это судьба многих застав, которым пришлось 22 июня 1941 года принять на себя первые удары гитлеровских полчищ. В ту пору граница шла по реке Неман, а затем круто сворачивала на север, отделяя от Советской Литвы захваченную гитлеровцами Клайпедскую область. Местность здесь глухая, лесистая. Песчаные дюны сменяются вековыми соснами, словно сошедшими со знаменитых шишкинских полотен.

За месяц до войны заставу перебросили в район хутора Бережницы, в заброшенный дом лесника. Тут разместили ленинскую комнату и поселились командиры. Сараи и амбары приспособили под кухню, склад боеприпасов, псарню. Для личного состава поставили у опушки палатку.

Участок заставы был беспокойным. Нарушения границы случались нередко. Наряды слышали на немецкой стороне гул машин, лязг железа, выкрики команд. Иногда пограничники, надежно замаскировавшись в укрытиях, видели по ночам темные, расплывчатые силуэты немцев, подходивших к самой границе. Днем на той стороне постоянно наблюдались отблески стекол оптических приборов. В середине июня подозрительная возня у границы стала еще более заметной.

– Неужели война? – с тревогой спрашивали пограничники.

– Пока не война. Но мы должны быть готовы к любой неожиданности. Гитлеровцы на все способны, – отвечал политрук Родионов.

Застава получила приказ спать, не раздеваясь, не снимая подсумков, рыть окопы круговой обороны. Работа продвигалась медленно. Лопата легко углублялась в песчаный грунт, но рыхлые стенки окопов осыпались.

И вот настало 22 июня. Неспокойно на душе у пограничников. Одни спят чутким сном, другие бодрствуют, собравшись в палатке дежурного. В эту ночь на заставе дежурил Родионов. Еще вечером дозорные заметили, как немецкие солдаты цепями подходят к границе и залегают вблизи. Немцы подтянули танки и артиллерию. А что мы можем противопоставить этой лавине? Три десятка бойцов с несколькими пулеметами?

В два часа ночи заставу подняли по тревоге. Политрук Родионов и исполняющий обязанности начальника заставы младший лейтенант Тюренков распределили бойцов по участкам круговой обороны.

Петр Андреевич зашел в дом к жене.

– Слышишь гул? Если это война, здесь на нашей заставе, будет самое пекло.

– Если бы не Лидочка, никуда б не уехала отсюда, Петя, – ответила Вера Алексеевна, с тревогой глядя на мужа. – Была бы вместе с вами в окопах.

– Собирайся Вера, – перебил ее Родионов. – Ездовой довезет вас до шоссе, а там ловите попутный транспорт.

Политрук посмотрел на циферблат ручных часов и поспешно вышел. Стрелки приближались к четырем. Так и не успели соединить ходом сообщения передний окоп с тыловым. В системе обороны заставы не было даже дзотов с бревенчатым перекрытием.

Что произошло на пятой заставе в первые часы войны? Что случилось с ее защитниками?

Только через двадцать с лишним лет удалось приоткрыть эту, еще одну страницу из летописи героических подвигов советских пограничников. В музей пограничных войск в Москве пришел сорокалетний человек, назвавшийся Яковом Николаевичем Бессаловым, воспитателем школы-интерната из города Суджа Курской области.

– Я был участником обороны пятой заставы, – сказал он. – Хотел бы поделиться воспоминаниями.

Бессалов испытал весь ужас гитлеровских концлагерей. Осенью 1944 года по доносу провокатора он был брошен в застенок гестапо. Его обвиняли в участии в подпольном движении сопротивления и саботаже на заводе «Ланц», где использовался труд пленных. Новые пытки, на этот раз самые изощренные и жестокие. И, наконец, «Дахау», страшный лагерь смерти. И только в августе 1945 года пришло долгожданное освобождение.

Яков Николаевич энергично стал разыскивать других участников обороны заставы, завязал переписку с их родными. Ему удалось разыскать бывшего сержанта Котляра, работающего в Харькове, вдову политрука Родионова – Веру Алексеевну, проживающую в Москве. Свидетельства двух живых участников обороны – Котляра и Бесеалова, рассказы местных жителей, а также раскопки, произведенные на месте боя, позволяют теперь воссоздать картину обороны заставы 22 июня 1941 года.