Текст книги "Чекисты о своем труде (Рассказы и очерки)"

Автор книги: И. Григорьев

Соавторы: Владимир Дроздов,Михаил Прудников,А. Истомин,А. Лукин,М. Медведев,В. Белозерский,И. Лебедев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Annotation

О героической, сложной, напряженной и опасной работе советских чекистов пишут не часто. Сами же о себе они рассказывают еще реже. Между тем славные дела советских чекистов – людей, стоящих на страже нашей государственной безопасности и мирного труда, – заслуживают внимания читателей.

Сборник, который сейчас открываете вы, состоит из очерков и рассказов, которые написали сами работники КГБ… Авторы этих произведений, как правило, были и главными участниками описываемых событий. Можно сказать, что как литераторам им не пришлось ничего выдумывать. Так возникли «Португальское каприччио», «Шипы на дороге», «Розовый жемчуг», «Ночной гость» и другие очерки – несколько беллетризованные, но строго документальные в своей основе. Страницы дней суровыхМ. Медведев.Невынесенный приговорА. Истомин.Ночной гостьВ. Дроздов.Розовый жемчугИ. Лебедев.Португальское каприччиоИ. Григорьев.Шипы на дорогеИ. Григорьев.Подвиг пятой заставыВ. Белозерский.БесстрашиеА. Лукин.Неуловимые действуютМ. Прудников.Во имя истины и справедливостиМ. Прудников

Чекисты о своем труде

М. МЕДВЕДЕВ

Дурная привычка

Встреча в ателье

«Пять» по тригонометрии

А. ИСТОМИН

В. ДРОЗДОВ

И. ЛЕБЕДЕВ

И. ГРИГОРЬЕВ

И. ГРИГОРЬЕВ

В. БЕЛОЗЕРСКИЙ

А. ЛУКИН

М. ПРУДНИКОВ, Герой Советского Союза

ВО ИМЯ ИСТИНЫ И СПРАВЕДЛИВОСТИ

Чекисты о своем труде

М. МЕДВЕДЕВ

СТРАНИЦЫ ДНЕЙ СУРОВЫХ

Дурная привычка

До зарезу нужны чистые бланки воинского начальника. Через несколько дней наш товарищ из Комиссии Вятского ревкома перейдет фронт для разведки в колчаковском тылу. Дымная осень 1918 года.

Фронт уже близко. На территории, захваченной Колчаком, объявлена всеобщая мобилизация. Для свободы передвижения нашему отважному разведчику нужно подлинное удостоверение об освобождении от воинской повинности. Малейшая неточность в начертании букв на бланке, в форме печати, орфографическая ошибка на документе – смерть для разведчика.

Размышляю, где же искать архивы воинского присутствия. Делопроизводитель военного комиссариата неожиданно меняет направление моих поисков: оказывается, такие бланки хранились в архиве Вятского губернского жандармского управления (ГЖУ), но где он сейчас? Паренек силится вспомнить, потом говорит:

– Зайдите к товарищу Салтанову, может, он знает? Это, как спуститесь с лестницы, – налево.

На высокой двустворчатой двери аккуратная табличка:

Начальник

формирования и обучения

Красной Армии

при

Вятском уездном Военном комиссариате

За широким столом, углубившись в бумаги, сидит дородный пожилой человек.

– Вы товарищ Салтанов?

Молчание. Беглый взгляд исподлобья в сторону посетителя и – снова в раскрытые дела. Толстые пальцы не спеша переворачивают листы.

Кашляю, чтобы показать, что в комнате кто-то есть. Никакого внимания. Удивленно разглядываю товарища начальника: холеные руки, барская внешность, прямая посадка кадрового офицера. Но офицер при входе посетителя автоматически встает – это вбивалось с детства, – этот же… Седые волосы подстрижены под «бобрик». При Александре III чиновники старались внешне походить на царя и отращивали окладистые бороды. При Николае II они изменили форму бороды и прическу стали делать с хохолком. При А. Ф. Керенском чинуши немедленно остриглись под главковерха – этакая щетинка на голове, как у поросенка.

Так и не добившись внимания начальника, я сам разыскал архив, нашел бланки, изготовил нужные документы, а странный «товарищ начальник» не выходит из головы. Рассказал своим сотрудникам в ЧК – те тоже в недоумении:

– Неужели ничего не ответил?

– Не верите – сходите сами.

Ребят он встретил так же. Пришли возмущенные:

– Нет, тут что-то не то! Не наш это человек…

Вбегает чекист Хотимский:

– Новость! Я из адресного стола. В городе Вятке ни один Салтанов не прописан.

Дня через два, когда «товарищ начальник» восседал в кабинете, мы отправились к нему на квартиру с обыском. Из-под дивана извлекаем дорогие сабли, в ящиках стола – кинжал, револьверы с золотыми пластинами: «Полковнику Салтану…» Один за другим на зеленое сукно стола ложатся рескрипты и грамоты с личными подписями Николая II о награждении жандармского полковника Салтана орденами святого Станислава, святой Анны, святого Владимира первой степени за подавление революционного движения в Киеве и на Украине в 1905–1906 годах. А вот и приказ о назначении его начальником Вятского губернского жандармского управления.

– Какова птица!

Только закончили обыск, как в дверях появляется седая голова «товарища» Салтанова – начальник формирования Красной Армии изволил прийти обедать. Приглашаем его в комнату, ставим часовых.

– Вы арестованы. Сдайте оружие.

– На каком основании? – багровеет он. – Вы знаете, кто я такой?!

– Знаем, господин начальник Вятского ГЖУ!

Встреча в ателье

В октябре 1918 года привели ко мне в Вятскую ЧК фотографа. Он был взволнован, растрепан, размахивал руками. Он негодовал:

– Что я сделал против Советской власти? Имел собственную фотографию? Ну и что? Она же была лучшей в городе!

– А в Вятском ГЖУ кто снимал?

– Я, лучший фотограф, меня приглашали.

– И в тюрьму Вас тоже приглашали?

– За особую плату, конечно. Там плохие условия съемки…

– Негативы сохранили?

– А как же, товарищ председатель ЧК! Все в наилучшем порядке… Соблаговолите посмотреть?

В своем ателье фотограф вытащил целый ящик стеклянных негативов, оставленных «на всякий случай»: вдруг много лет спустя клиент пожелает увидеть себя молодым. Просматриваем портреты разыскиваемых по России революционеров, вот пошли снимки в тюрьме. Вдруг фотограф оживился:

– Извольте обратить благосклонное внимание: Александр Лбов, гроза Урала. Сам снимал в камере, лично-с…

Негатив замер в моей руке: столько лет я мечтал встретиться с этим человеком, стать рядом с ним в борьбе за справедливость. Это был романтический герой всех игр уральских мальчишек в 1905 году. Кто из нас не убегал в лес, чтобы войти в число его отчаянных молодцов, захватывавших казенную почту, экспроприировавших богатеев, чтобы раздать деньги бедным.

Я отошел к окну и долго смотрел на голые ветви деревьев, на хмурое небо, чтобы никто не видел моего волнения. Поздно мы встретились, дорогой Александр!

Отпечатки изображений Лбова с негативов я сохранил до наших дней. На первом из них он снят сразу после задержания в Нолинске. Затем его обстригли под имевшуюся у жандармов фотографию для опознания. На третьем снимке Лбов снят в рост в камере: арестантская одежда, ручные и ножные кандалы. Даже теперь, когда я гляжу на эти снимки, мне представляется, что так выглядел Емельян Пугачев – такой же простой и смелый русский человек, для которого правда жизни была выше жизненных благ, а чувство справедливости – сильнее страха смерти.

Фотограф поведал неизвестные нам обстоятельства поимки Лбова. Это произошло в 1908 году в городке Нолинске на Урале. Скрывшись от погони, Александр случайно на одной из улиц прошел мимо дома местного исправника. Тот заметил из окна сильно обросшего человека, и бродяга показался ему подозрительным. Два всадника были посланы вдогонку. Лбов выхватил пистолет – осечка, другая… Урядник грудью лошади сбил его с ног. Связанный и обезоруженный, он был привезен в Вятку, где его в тюрьме опознал провокатор Иван Сыропятов. Повесили Лбова во дворе вятской тюрьмы…

– Кстати, о тюрьме. Чуть было не забыл! – встрепенулся фотограф. – Вот вы тут меня арестовываете, а между тем в Вятке живут припеваючи особы куда более значительные. Знаете, где работает начальник вятской тюрьмы Виноградов? Не знаете? Оч-ч-чень хорошо! Вообразите, в отделе народного образования. Заведует театральной секцией! Каков машкерад?!

Фотограф захихикал, скинул пенсне и плюхнулся в бутафорское кресло.

Нам было не до смеха. Жрец фотографического искусства оказался прав. За несколько дней лучший фотограф города помог нам опознать среди незаметных работников советских учреждений еще двух тюремных палачей (один из них вешал Лбова), нескольких надзирателей, видных монархистов и кадетов, царских офицеров и жандармов. Именно из-за предательства такого сорта «совслужей» за одну ночь пала сильно укрепленная Пермь. Но мы сделали то, чего не успели и не смогли сделать пермские чекисты: город был очищен от белогвардейщины. Теперь обороне не грозил нож в спину. Вятка осталась советской. Враг не прошел.

«Пять» по тригонометрии

После пермской катастрофы штаб Третьей Красной Армии отступил в Вятку. Вскоре после этого к нам в Вятскую ЧК зашла очень прилично одетая дама лет тридцати пяти и робко осведомилась:

– Могу я видеть начальника?

– Вот мы оба и есть начальники…

– Неужели! – недоверчиво тянет она. – Такие молодые, а уже начальники?

– Позвольте, собственно, узнать цель вашего визита? Садитесь, пожалуйста, не стесняйтесь.

Женщина решительно села на стул и затараторила:

– Вот раньше я, признаюсь, боялась вашей ЧК, как черт ладана, и обходила дом за несколько кварталов – в городе ведь всякое говорят… Но сегодня решилась зайти, хотя я домовладелица и богатая, как у вас принято говорить – «буржуйка». Так вот, в моем собственном доме разместилась авточасть вашей Третьей армии и живет начальник авточасти Каргальский. Он бывший царский полковник, и, знаете, – буржуйка даже понизила голос, – человек он не советский…

Тут у нас с Володей Гориным от изумления вытянулись шеи. Женщина помяла в руках муфту, перевела дыхание и продолжала:

– Да-да, не удивляйтесь, я знаю, что говорю! Напрасно вы ему доверяете. У него в подчинении царские офицеры, жена буржуя Красовская, жена фабриканта Бокова – известные в Вятке красавицы. Под видом вечеринок они в моем собственном доме устраивают совещания. Прошу меня извинить, но мне кажется, тут какая-то заговорщицкая организация.

Записали мы ее адрес, поблагодарили и попросили, если заметит еще что, приходить на одну частную квартиру, а не в здание ЧК. Ушла. Ходим по комнате из угла в угол, соображаем.

– Что ее привело к нам? Она же буржуйка!

– Что бы ни привело – прежде всего проверим это. Не пускает ли она нас по ложному следу?..

Наша проверка подтвердила, что к Каргальскому действительно заходят подозрительные типы. Как-то днем хозяйка сообщила нам, что с утра в дом приносят пиво, вина, закуски – готовится очередное совещание. Мы уже знали об этом.

В полночь, в разгар вечеринки, чекист Геннадий Почетаев с отрядом красноармейцев окружил дом и с комиссарами вошел в комнату. За ярко освещенным столом, уставленным яствами и винами, сидело несколько офицеров и женщин. После команды «Руки вверх!» красавицы картинно забились в истерике. Пока комиссары отпаивали их водой, находившийся в другой комнате начальник отдела военных сообщений Третьей Красной Армии Бирон соединился по телефону (провода ребята не догадались перерезать) с председателем Областного Совета Урала Белобородовым и пожаловался: «Ваши чекисты мешают весело отдыхать». Белобородов попросил к телефону старшего, узнав голос Геннадия (они вместе сидели до революции в тюрьме), приказал прекратить обыск и освободить квартиру.

– Как так, ведь у меня же приказ?!

– Говорю тебе, Геннадий, раз там Бирон – обыск можно не производить!

Не известив по телефону коллегию ЧК, Почетаев извинился перед присутствующими и увел красноармейцев.

На следующее утро врывается к нам разъяренная хозяйка.

– Если бы я знала, что вы на обыск пошлете такого растяпу, ничего бы вам не сказала. Слышали бы вы, какой хохот стоял потом в комнате! Насмеявшись до слез, они сжигали в печке бумаги… Эх, вы!

И она выбежала, потрясая муфтой. На коллегии ЧК разобрали операцию, Геннадий каялся и клялся исправить ошибку. Это был явный промах, но тогда мы не могли предположить всю его глубину…

Началось с того, что в колчаковском тылу без вести пропали трое наших разведчиков: бывший директор Мотовилихинского завода близ Перми Грачев, Павел Иванович Смирнов и молодая женщина Андреева с ребенком. Вероятно, мы так ничего и не узнали бы об их судьбе, если б в расположение наших войск не перебежал паренек лет восемнадцати. Он назвался подручным слесаря с завода Каменских в Перми и предъявил красноармейцам зашитое в шапку письмо в Чрезвычайную Комиссию Вятского ревкома.

Парень как парень… старое засаленное пальто, руки и лицо в ржавчине и мазуте. Документы в идеальном порядке. Вскрываем письмо – и с волнением узнаем почерк нашего пропавшего разведчика. Грачев пишет, что всю группу задержала колчаковская контрразведка. Сидит он в пермской тюрьме и о судьбе остальных ничего не знает. Пока его не опознали. Надеется бежать, так как связался из тюрьмы с пермской подпольной большевистской организацией, которая нуждается в опытных руководителях, деньгах и оружии. Просит командировать в Пермь разведчиков, знающих, где в городе зарыто оружие; хорошо, если бы они знали расположение тайных складов оружия и в Екатеринбурге.

В ревкоме после сличения почерка были в совершенном восторге: наконец-то наладили связь с пермским подпольем. Скорее послать туда оружие, людей, деньги. Но нас, чекистов, многое настораживало в этом письме: и настойчивые просьбы открыть склады оружия, и слишком откровенный тон письма, и то, что такое важное письмо было доверено какому-то подмастерью. Многие из нас еще по недавнему прошлому помнили, как трудно связаться из тюрьмы с подпольной организацией, а тут еще труднее, – мы представляли, что такое колчаковская контрразведка. Чудовищные пытки могли заставить человека написать любое письмо… Что делать? Решили проверить паренька.

На наше счастье, в Вятке были эвакуированные рабочие с завода Каменских. Пригласили мы их в кабинет и беседуем с пареньком: в каком он цехе работал, что изготовлял цех, а кто мастером был, а после революции кого назначили мастером? Подмастерье на все вопросы отвечал бойко. Когда его увели, спрашиваем рабочих из его цеха:

– Ну, как? Правильно отвечал?

– Врал от начала до конца!

Вводим парня снова и продолжаем допрос: какие учебные заведения сейчас открыты в Перми? Чекист Хотимский полюбопытствовал, что нынче проходят в гимназиях и духовных семинариях, до чего дошли по алгебре? Даже задачку вместе решили по тригонометрии. Парень очень обстоятельно все объясняет. Снова уводим его в другую комнату. Спрашиваю у Хотимского его мнение.

– По тригонометрии? «Пять»!

– Не может подручный слесаря знать ни алгебры, ни тригонометрии! – зашумели рабочие с завода Каменских. – Никакой он не подмастерье.

Опять приводим чумазого и ставим вопрос прямо:

– Хватит нам голову морочить, господин гимназист. Говори, кто тебя послал.

– Полковник Никифоров, начальник колчаковской контрразведки.

– Задание?

– Передать письмо. Никифоров мне и письмо дал, и сказал, что говорить…

– Дальше.

– Когда мне поверят и отпустят, явиться к начальнику авточасти Третьей Красном Армии товарищу Каргальскому…

– Еще к кому явки?

– У него же в аппарате работает Бокова и Красовская. От них получить разведовательные данные и незаметно пронести через фронт к полковнику Никифорову. Ваших новых разведчиков его люди будут ждать в местах перехода фронта. Все!

Теперь Геннадий Почетаев смог исправить свой промах. В тот же день колчаковские шпионы были арестованы.

А. ИСТОМИН

НЕВЫНЕСЕННЫЙ ПРИГОВОР

Донесение о срыве боевой операции и разгроме в бою с белогвардейцами кавалерийского полка глубоко поразило командование дивизии. Начдив Медведев считал поражение результатом грубой и, возможно, преднамеренной ошибки Коршуна. Он тяжело шагал из угла в угол, звеня шпорами и теребя жесткими пальцами серебряную рукоять шашки.

– Расстрелять. Расстрелять, как изменника республики и революции! Слышите, Витол, немедленно арестуйте мерзавца – и в трибунал!

Витола не надо было уговаривать. Крутой и горячий, начальник особого отдела дивизии тоже считал, что затягивать следствие незачем. Выйдя от начдива, Витол вызвал парторга особого отдела Сергея Ивановича Минина и меня:

– Сегодня же отправитесь в кавполк. Арестуйте Коршуна. Следствие проведите в течение суток. Вопрос ясен предельно. Коршун – изменник и контрреволюционер.

Несколько дней назад все мы с радостью встречали кавалерийский полк, давно обещанный командармом. Мимо командования дивизии, вышедшего на площадь принимать прибывшее пополнение, на крепких строевых конях проходили молодцеватые эскадроны, поблескивая новенькой сбруей, пиками, шашками, карабинами, хрустящими седлами из желтой колли. Впереди гарцевал боевой командир, он же военком полка, Дмитрий Коршун – рослый, молодой, красивый, увешанный именным оружием. Своих бойцов он не без самодовольной гордости именовал «моими орлами», от которых «белым гадам в чистом поле будет кисло». О Коршуне мы знали, что он показал себя отчаянным рубакой и недюжинным тактиком на Южном фронте.

Кавполк придали пехотной бригаде Александра Петровича Бронникова – кадрового офицера старой армии, в октябрьские дни он перешел к красным. Бригаде Бронникова поручили провести на правом фланге важную операцию, которая сломила бы сопротивление белогвардейцев на нашем участке фронта.

Все надеялись, что наступит давно ожидаемый перелом и дивизия погонит врага на запад. И вот результат. Арестовать… расстрелять… Мы, видавшие виды чекисты, были прямо-таки ошеломлены. Не хотелось верить, что этот хорошо подготовленный к боевым действиям полк разбит и его командир должен быть расстрелян.

Наши раздумья прервал властный голос Витола:

– Так поняли? На следствие даю сутки.

– Как же так, товарищ начальник, – тихо и мрачно сказал Минин. – Расстрелять – и баста? Коршун большевик, военком и командир полка. Надо разобраться во всем. Может быть, он и не так уж виноват.

Витол не терпел возражений.

– Уже разобрались! – почти крикнул он. – Расстрел изменника поднимет боевой дух в дивизии, покажет, что предателя мы не щадим, кем бы он ни был. Так говорит и Медведев, и я с ним согласен.

– А если хотите знать мое мнение, – сказал я, – то весьма сомневаюсь в виновности Коршуна.

– Докажите, – сухо сказал наш начальник и приказал приступать к делу.

Единственно, в чем нам удалось убедить Витола, это в нецелесообразности арестовывать Коршуна на глазах его кавалеристов. Мы послали к нему нашего сотрудника Вольского с предложением прибыть в особый отдел.

…Под окном застучали копыта. Широко распахнулась дверь, звена шпорами и гремя шашками, вошли Коршун и двое его конников.

– По вашему вызову Коршун прибыл, – сказал он, остановившись у дверей. – Я ждал вызова… он не был для меня неожиданным.

Красивое лицо Коршуна потемнело, глаза потускнели, глубокая морщина прорезала высокий лоб. Но держался он прямо, с достоинством и твердостью. За спиной командира в напряженном ожидании застыли прибывшие с ним кавалеристы.

– Вам пока придется остаться здесь, – мягко сказал я.

– Слушаюсь, – ответил он четко и сказал бойцам, чтобы они возвращались в полк.

– По распоряжению командования дивизии вы подвергаетесь аресту для производства следствия по вашему делу, – объявил я, предъявляя ордер на арест. – Снимите оружие.

Он покорно снял шашку, поцеловал ее, отцепил револьвер с дарственной надписью, положил на стол полевую сумку, бинокль. Лицо его словно окаменело.

Мне не раз приходилось обезоруживать преступников, и я всегда при этом чувствовал, что мои действия правильны и необходимы. На этот раз у меня такого ощущения не было.

Указывая на свою полевую сумку, Коршун сказал:

– Здесь документы и карты операции. Посмотрите их внимательно, и тогда вам станет ясно все дело и моя вина. Беда в том, что меня не пожелали выслушать…

С тяжелым чувством мы с Мининым приступили к следствию. Разложив на столе оперативный приказ, карту-трехверстку и другие бумаги, Коршун стал по порядку излагать ход боевых действий. Чем больше говорил Коршун, тем яснее становилась картина боя.

Александр Петрович Бронников был опытным командиром, закаленным во многих боях, спокойным, выдержанным. Командование дивизии весьма ценило его. Поэтому ему и было поручено проведение важной операции на правом фланге участка.

Вечером Бронников и Коршун работали над планом операции.

– Глянь, Александр Петрович, карта-то у нас весьма и весьма того, старорежимная, – сказал Коршун, подчеркивая ногтем дату выпуска карты местности, 1900 год. – За два десятка лет она и постареть могла. Чего-то к этой дореволюционной географии доверия не питаю. Полезешь галопом в поле, а там лес стоит…

– А вы, Митя, на карту надейтесь, а сами не плошайте, – Бронников пыхнул тяжелой трубкой, про которую в дивизии говорили, будто Александр Петрович в бою использует ее для дымовой завесы. – Пошлите своих кавалеров на местность, пусть проверят, лес там или поле.

Коршун, выслав, как было указано, вперед конную разведку, двинул полк вперехват правого фланга белых с целью прорваться к ним в тыл. Не отрывая бинокля, он пристально всматривался в ясные очертания местности, ожидая возвращения разведки. Приближалось условленное время для атаки противника, но разведка не возвращалась. «Неужели попались, обнаружили себя?» – с досадой и тревогой думал Коршун. Боясь упустить время, он ринулся с кавполком на противника.

«Местность, по которой скакали кавалеристы, была вначале ровная, открытая, и они беспрепятственно приближались к цели. Вдруг навстречу вылетел разведчик, осадил коня перед Коршуном:

– Противник нас обнаружил! Двое убиты, впереди болото и засада белых с пулеметами… Полк необходимо немедленно повернуть влево, в обход болота!

Коршун дал шашкой команду полку повернуть влево, но было уже поздно…

Лошади стали вязнуть в болоте, которого не было на карте. Противник из засады открыл пулеметный огонь.

Коршун сохранял спокойствие и твердость. Он вывел полк из болота и зоны обстрела. Но это были уже остатки полка. Оказалось много раненых, убитых меньше. Главные потери были в лошадях.

Пехота Бронникова, не получив, как было намечено, подкрепления, прекратила бой и отступила на исходные позиции. Операция была сорвана».

Рассказав все это, Коршун взволнованно закончил:

– Я не снимаю с себя вины. Многое я не предусмотрел. Но я не изменник, дайте мне возможность кровью врагов революции смыть этот позор.

Мы с Мининым внимательно слушали и всем сердцем чувствовали правильность слов Коршуна. В них не было фальши и недомолвок.

– Скажите, Дмитрий Павлович, где тот разведчик, который предупредил вас, что впереди засада и болото?

– Сизов? Он в полку. Это помкомвзвода 1-го эскадрона.

Я спросил Коршуна, не желает ли он, чтобы кого-либо допросили по делу.

Он слабо улыбнулся и отрицательно покачал головой.

– Действуйте по вашему усмотрению. Я был на виду у всего полка.

– Хорошо было бы выехать на место боя, чтобы все увидеть своими глазами, – предложил Минин.

– К сожалению, это невозможно, – печально сказал Коршун, – там сейчас белые.

– Были ли у вас в прошлом подобные случаи при выполнении боевых заданий? – спросил я.

– Нет! Никогда подобного не случалось.

Минин закончил протокол допроса и дал его подписать обвиняемому. Несмотря на сложную боевую обстановку, мы решили допросить главного свидетеля – комбрига Александра Бронникова. Он мог дать свое заключение о степени виновности Коршуна и добавить важные детали по делу. А я решил допросить разведчика Николая Сизова, за которым послал в полк нарочного.

Минин собирался уже уезжать, когда на столе загудел зуммер. Звонил Витол, находившийся в штабе дивизии. Он интересовался ходом следствия.

Оставшись недовольным моим ответом, он кричал в трубку:

– Зря канителитесь! Вопрос совершенно ясен. Мнение командования дивизии известно, мое тоже. Разве вам этого мало? Факт неслыханного разгрома кавполка на лицо. Коршун своей жизнью должен за это ответить.

Минин, присутствовавший при разговоре, ударил кулаком по столу:

– Совесть-то партийная где у него осталась?!

– Будем делать по-нашему, Сергей Иванович, – сказал я, – заканчивать следствие по справедливости. Поезжайте к Бронникову.

– Хорошо, – сказал, немного успокоившись, Минин, – я по пути заеду к начальнику политотдела Смелову, доложу о ходе следствия и расскажу о давлении на нас со стороны Витола.

Зная необузданный прав Витола, я понимал, что в стремлении выполнить свое намерение он мог пойти на крайние меры. Командование его поддержит.

Мои раздумья прервал звон шпор.

– По вашему приказанию помощник комвзвода 1-го эскадрона кавполка Николай Сизов прибыл! – отрапортовал вошедший.

Он слово в слово подтвердил показания Коршуна. Я дал подписать ему протокол.

– Можете быть свободны.

Он встал, вытянулся, но не уходил.

– Вы хотите еще что-то сказать? Не стесняйтесь.

– Разрешите сказать, товарищ следователь! Полк просит, и я также от своего личного имени прошу: не судите строго нашего командира. Оплошность, конечно, большая, да и разведка подвела. Товарищей моих судить не приходится, они там, в болоте, и остались. А я готов к ответу… Но Дмитрий Палыч старался, он душу отдаст за доблестную победу. Если бы не он, все бы мы там легли. Верните нам товарища Коршуна. Поплачут еще белые от его крепкой руки!..

Он попрощался и быстро вышел.

Над всем этим стоило задуматься. Красноармейцы хлопотали за своего командира. Значит, они верили ему.

Вскоре в комнату ворвался Минин, размахивая полевой сумкой:

– Жарко у Бронникова! У него идет бой. Он был рад, что мы обратились к нему, и полностью подтвердил показания Коршуна. Никаких претензий к его действиям у Бронникова нет. Подвели Коршуна карта и войсковая разведка. Коршун сделал все, чтобы спасти полк.

Минин положил протокол показаний Бронникова передо мной.

– И еще я к Смелову в политотдел завернул. Витол, оказывается, уже и там побывал. Так дело представил, будто Коршун все чуть ли не умышленно подстроил. И, мол, обстановка на фронте требует одного: расстрелять Коршуна перед строем. Ну, я там тоже слегка погорячился. Но Смелов выслушал. Велел представить ему материал следствия и наше заключение.

– Минуя Витола? – спросил я.

– Ага, – торжествующе ответил Минин.

– Постой, Сергей Иванович, погоди. Витол нам перцу подсыплет, если его обойдем. Он это в заговор превратит.

– А ты не бойся, – сердито заметил Минин, – Я секретарь парторганизации особдива и обо всем обязан докладывать начальнику политотдела.

Я показал Минину протокол допроса Сизова и рассказал о просьбе красноармейцев полка. Он бросился к телефону, соединился со Смеловым и подробно сообщил ему об этом.

– Как будто лед тронулся немного, – сказал Сергей Иванович, окончив разговор и положив трубку на место. – Просьба красноармейцев произвела на него сильное впечатление.

И все-таки мы ждали бури от Витола. Он подъехал верхом к дому особдива, вошел в комнату, сел, закурил и спокойно сказал:

– Знаю, вы допросили Бронникова. Правильно, его не надо было обходить. Все по закону. Ну, а заключение написали? Собираетесь? А какое?

Мы с Мининым переглянулись. Он смотрел уверенно, чуть прищурившись, как бы говоря: «Не сдавайся, парень, наша правда».

– Строгое административное взыскание и вернуть в полк для выправления создавшегося положения, – твердо ответил я, выдержав тяжелый взгляд начособдива.

Витол побледнел, глаза его засверкали яростью, но, сдержавшись, он повернулся к Минину:

– А вы?

– То же, что Истомин, – ответил Сергей Иванович.

– Ах так! – закричал Витол, вскакивая со своего места. – Вот как вы помогаете громить беляков? Изменника, погубившего кавполк, вы предлагаете погладить по головке.

Он забегал по комнате, сердито размахивая руками.

– Получилось то, товарищ Витол, что мнение наше разошлось с вашим мнением. Мы не считаем возможным понапрасну и незаслуженно лишать жизни человека, коммуниста.

– Вот как вы заговорили со мной! Ну что ж, посмотрим, как вы заговорите тогда, когда придется сурово ответить за покровительство изменнику и предателю. – Он схватил лежавшее на столе дело, беспорядочно втиснул его в полевую сумку и, хлопнув дверью, исчез.

Загудел зуммер. Я схватил трубку и услышал голос председателя ревтрибунала дивизии Гарина:

«Истомин, здравствуй! Почему не присылаешь дело Коршуна? Где арестованный? Необходимо сегодня же судить его по приказанию начдива. Долго возитесь».

– Дело не у меня. Витол его забрал.

– Не задерживайте суд, не будьте волокитчиками, – сердился Гарин.

И снова загудел зуммер.

– Вздохнуть не дадут, – сказал Минин, поднимая трубку.

Звонил Смелов:

– Слушай; Минин, берите дело Коршуна и с Истоминым ко мне. К нам приехал начальник особого отдела армии Дукельский…

Все армейские чекисты любили Дукельского – отважного и справедливого, беспощадного к врагам. Дукельский впоследствии погиб в бою под городом Лида.

– Вот это подарок! – воскликнул Минин, просияв. – Едем!

Смелов открыл заседание, предоставив слово Дукельскому. Усталый, но подтянутый начальник особарма поднялся и, проведя пальцем по коротким, подстриженным усам, обратился к собравшимся:

– По приказу Владимира Ильича к нам в армию прибыли две дивизии из Сибири и с Южного фронта. Они с марша вступили в бой с белогвардейцами, прорвали фронт. Враг отступает, армия преследует его по пятам.

Громкое «ура» было ответом на эту весть.

– Теперь, – продолжал Дукельский, – перейду к случаю, который произошел у вас.

При этих словах водворилась напряженная тишина.

– В армии известно, – продолжал Дукельский, – что дивизия тяжело переживает этот печальный факт. Кое-кто пытается сгоряча, иначе мы не можем этого оценить, приписать Коршуну вину, которой он не заслуживает. Я беседовал с начособдива Витолом. Он вообще не доверяет Коршуну, обвиняет его в измене. Витол не доверяет и своим помощникам – Истомину и Минину, не верит Бронникову. Он верит только себе, своей интуиции и на этом основании идет против данных следствия. Этого допустить нельзя. Это будет вопиющим безобразием. Начдив и военком признали, что они погорячились, что же касается Витола, то он твердо стоит на своем. Больше того, он стремится без оснований обвинить Истомина и Минина в покровительстве «предателю» Коршуну. Хотя Витол старый коммунист, но он, видно, растерял свой политический багаж, а потому придется его отозвать в распоряжение армии и отправить на курсы: пусть научится ценить людей и доверять им.

Начальником особдива назначаю Истомина, а его помощником – Минина. Предлагаю Витолу в 24 часа сдать дела Истомину. Передаю приказ командарма и поарма: товарищу Коршуну объявить строгий выговор, из-под стражи освободить, вернуть на прежнюю должность. Полк срочно привести в боевую готовность.

Суровые лица командиров и политработников посветлели. Начдив и военком сидели с непроницаемыми лицами, а у Витола был недоумевающий, растерянный вид. Урок этот до него еще не дошел.

В следующий раз мы видели Коршуна, когда его полк взял с налета город Докшицы. Кавалерийская бригада белогвардейцев, встретившаяся на пути его орлов, перестала существовать. Дмитрию Павловичу вручили орден Красного Знамени, его назначили командиром кавалерийской группы. Мы видели его, как всегда, подтянутого и озорного, впереди лихих кавалеристов, готовых ринуться в бой по приказу любимого командира.