Текст книги "Джон Кеннеди"

Автор книги: Хью Броган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

Эти методы блицкрига по меньшей мере всех держали настороже, и в департаменте юстиции Бобби проявлял себя как вдохновенный лидер, но, что касается кубинского вопроса, его стиль был просто неподходящим. Бобби хотел (а вслед за ним и президент), чтобы подход к проблеме свержения Фиделя Кастро был прям, динамичен и энергичен. Он не желал, чтобы ему сказали, что это было бы слишком просто. Он не хотел вникать в детали. Как заметил Артур Шлезингер, «в его отношении к Кастро было много эмоций, но мало обеспеченности информацией» [189]189
  Шлезингер. РК. С. 480.


[Закрыть]. Как и президент, он был поглощен другими заботами; слишком поглощен, чтобы изучить планы атаки Кубы с необходимой тщательностью. Он хотел действовать как вдохновитель, оставив детали исполнителям – так, как это сделал президент по отношению к нему. И все же это было тем же образцом, по которому развивался сценарий, приведший к неудаче Бей-оф-Пигз.

Все снова пошло не так почти с самого начала. Как только возможность нового вторжения была исключена и ни у кого не осталось уверенности в обычных средствах дипломатии, Бобби обратился за помощью к ЦРУ, которое ухватилось за возможность реабилитировать себя. Вновь обратились даже к Ричарду Бисселу. Снова были созданы оперативные группы, и к концу лета 1961 года была отправлена группа с целью саботажа и поощрения общей околовоенной деятельности на Кубе. Так появилась операция «Мангуста». В начале ноября обо всем этом было доложено президенту и Роберту Макнамаре на встрече в Белом доме. Бобби позже писал в своих воспоминаниях: «Моей идеей было ускорить ход событий на острове путем шпионажа, саботажа, общих беспорядков, которые бы разрабатывали и осуществляли сами кубинцы… Не знаю, свергли бы мы Кастро или нет, но нам не следовало ничего упускать, по моему мнению» [190]190
  Там же. С. 476.


[Закрыть]. ЦРУ засело за работу и, среди прочей деятельности, отыскало схему, первоначально являвшуюся частью плана Бей-оф-Пигз, целью которой было убийство Фиделя Кастро. Споры развернулась вокруг вопроса о том, следует ли знать братьям Кеннеди об этой идее, если что-то случится. Эта часть операции «Мангуста» никогда официально не афишировалась, и Джон Маккоун, новый глава ЦРУ, был категорически против убийства как политики; ревностный католик, он говорил, что будет отлучен от церкви, если согласится на что-либо подобное [191]191
  Майкл Р. Бечлос. Кеннеди против Хрущева: годы кризиса 1960–1963. Лондон, Фабер, 1991. С. 418, текст и примечание.


[Закрыть]. Никто из приближенных сотрудников Кеннеди не был допущен к информации о планах убийства, и все утверждали, что Кеннеди их не одобрил бы. Но в мае 1961 года Кеннеди обнаружил, что ЦРУ поставляет оружие в Доминиканскую Республику, чтобы дать там возможность убить диктатора Рафаэля Трухильо, и он безуспешно старался выпутать Соединенные Штаты из этого сценария (что достигло цели на следующий же день), утверждая, что «США в принципе не могут мириться с убийством. Этот последний принцип не принят во внимание» [192]192
  Например, см.: Шлезингер, РК. С. 488–494, и Теодор С. Соренсен. Кеннеди. Нью-Йорк, Харпер и Роу Перенниал, издание 1988 г. С. 631. Об инциденте с Трухильо см.: Шлезингер. РК. С. 491.


[Закрыть]. С другой стороны, некоторые обстоятельства натолкнули его на мысль, что убийство было частью плана Бей-оф-Пигз, и в ноябре 1961 года он заметил в разговоре с одним из гостей, что «находится под сильным давлением, которое заставляет его согласиться на убийство Кастро». Он сказал также (возможно, поняв, что его гость, журналист Тэд Залк, не симпатизировал этому), что «по нравственным причинам» Соединенным Штатам не следует делать ничего подобного, что согласовалось с его утверждением относительно Трухильо, но напоминало никсоновское «это плохо кончится» во время уотергейтского дела. Как заметил Ричард Ривз, все давление относительно того, чтобы «избавиться» от Кастро (что бы это ни означало), исходило от самих Кеннеди [193]193
  Ривз. Президент Кеннеди. С. 264–265.


[Закрыть]. В январе 1962 года, как утверждает Ричард Холмс из ЦРУ, Бобби настаивал, что «основной задачей» правительства США является свержение Кастро [194]194
  Бечлос. Кеннеди против Хрущева. С. 5–6.


[Закрыть], поэтому не особенно удивляла уверенность ЦРУ, что вскоре будет дано разрешение на все необходимые действия.

Джек Кеннеди, который питал особую слабость к тайной деятельности любого рода, в итоге смирился с идеей убийства Кастро, но вновь отверг само убийство как инструмент политики – на этот раз публично, хотя и не особо подчеркивая в своей речи 16 ноября 1961 года, через несколько дней после визита Залка: «Как и большинство тех, кто может защитить свободу на Земле, мы считаем, что не можем избежать ответственности за свободу, но и не можем наслаждаться ею без ограничений, налагаемых теми свободами, которые мы хотим защитить. Как свободный народ мы не можем стать на одну доску с нашими противниками, обратившись к тактике террора, убийства и ложных обещаний [195]195
  ПД. С. 725.


[Закрыть]. Возможно, у него и был соблазн, но в конце концов он остался верен своей порядочности и здравому смыслу: как он заметил в беседе с Тэдом Залком, «мы не можем сделать что-либо подобное, иначе сами окажемся мишенями» [196]196
  Бечлосс. Кеннеди против Хрущева. С. 140.


[Закрыть]. (Возможно, его еще не научило, что президент Соединенных Штатов всегда является мишенью). Что касается Бобби, то он, вероятно, немного подбодрил Хелмса и не осознавал, к чему это приведет. Это стало ясно после инцидента весной 1962 года. ЦРУ считало, что лидеры организованной преступности, которые потеряли много денег во время кубинской революции, могут помочь избавиться от Фиделя: им очень часто удавалось успешно избавиться друг от друга. Одним из тех, к кому обратились, был Сэм Джанкана, заметная фигура чикагского синдиката. Кроме того, в настоящее время его протеже была Джуди Лэмбелл, одна из бывших подруг президента. Эта деталь не укрылась от внимания главы ФБР Дж. Эдгара Гувера, и, возможно, он довел это до сведения президента, что побудило Кеннеди порвать с ней в марте 1962 года. Затем, наконец, в мае ЦРУ было приказано сообщить генеральному прокурору о ее связях с мафией, и с этого момента департамент юстиции повел энергичную кампанию против организованной преступности, что причинило неудобство мистеру Джанкане и его друзьям (как возмущался один из них, «я помогаю правительству, стране, а этот сукин сын расстроил мою игру»). Офицер ЦРУ, который сказал об этом Бобби, провел неприятные полчаса: как он говорил позднее, «если бы вы видели, как глаза мистера Кеннеди сделались стальными, а его голос – низким и четким, то у вас появилось бы чувство надвигающейся опасности». «Я считаю, что если вы когда-либо попытаетесь сотрудничать с мафией снова – с гангстерами, – то вам следует дать об этом знать генеральному прокурору», – сказал Бобби. Он немедленно остановил выкидывающего коленца Джанкану и был расстроен тем, что вообще пожаловался об этом Дж. Эдгару Гуверу, выбор которого в наперсники был столь неподходящим, что само по себе это показывает, как это его встревожило. Но при поддержке своего брата он не прекратил настаивать на не менее жестких действиях против Кастро. Трудность была в том (что позже послужило причиной вьетнамской войны), что, насколько бы ни была неуспешна операция «Мангуста», каковой она, вероятно, и останется, ни у кого не было альтернативы, так как президент мог воспрепятствовать вторжению США. Мак-Джордж Банди предвидел, что это означает: «Нам следует также заявить, будем ли мы строить военные или альтернативные отношения с Кубой и Кастро и, соответственно, нашу политику». Братьям Кеннеди не нравились обе альтернативы, поэтому операция «Мангуста» в октябре 1962 года все еще продолжалась. Бобби даже попытался ее ускорить во время ракетного кризиса – к счастью (так как решение по этому вопросу могло встретить еще большие трудности, чем само дело), без какого-либо более громкого успеха, чем обычно [197]197
  Обо всем этом см.: Шлезингер. ВК. С. 488–498, и Кристофер Эндрю. Только для глаз президента. Лондон, Харпер, Коллинз, 1995. С. 274–290.


[Закрыть].

Читая об этом сегодня, планы смещения или убийства Кастро (ни один из которых не был осуществлен даже отчасти) выглядят несерьезно. Одной из идей было остричь Фиделю бороду и тем самым лишить его привлекательности для народа, другой – подсунуть ему отравленную сигару [198]198
  Шлезингер. РК. С. 481–482.


[Закрыть]. (Я помню, как в дни моего счастливого детства мы с моим братом тратили часы, тщательно готовя бутылку с отравленным пивом – из пыли, воды и плюща – чтобы напоить Гитлера). Но это действительно было не смешно, хотя и не более эффективно, чем программка саботажа. Основная статья кубинского экспорта – тысячи тонн сахара – была разрушена за неделю, грузовые перевозки товара прекратились, были предприняты попытки вызвать аварии на медных рудниках, на пропаганду и шпионаж против Кастро были потрачены большие суммы, оказана помощь партизанским отрядам в горах [199]199
  См.: Бечлосс. Кеннеди против Хрущева. С. 376, 412, 639.


[Закрыть]. Гораздо больше вреда принесло эмбарго в торговле между Соединенными Штатами и Кубой. Оба Кеннеди решили, что все это привело к результату, в котором никто не был заинтересован: это сблизило Фиделя Кастро и Советский Союз. Так как Кастро уже был в коммунистическом лагере, то братья полагали, что дела могут пойти еще хуже. Если так, то это было плохо.

Политика «Мангусты» таила в себе ловушку для президента и в другом отношении. Вне узкого круга лиц в Вашингтоне никто точно не знал, что последует, но фигура Кеннеди была достаточно заметной, чтобы возбудить враждебность американцев к Кастро до опасных пределов. «В нашем отношении к Кубе было много эмоций», – сказал Роберт Макнамара несколькими годами позже, что объясняет ход вещей в Соединенных Штатах и то, каким образом история распространилась по всей стране [200]200
  Эндрю. Только для глаз президента. С. 274.


[Закрыть]. Американский народ был склонен делать пугала из недружественно настроенных зарубежных лидеров, и летом 1962 года многих из них почти преследовали навязчивые мысли о Кастро, что принесло выгоду республиканцам, которые утверждали, что президент был мягок в этом вопросе. Таким образом, а также благодаря ошибке Кеннеди коммунистическая Куба начала превращаться из обычной занозы в теле – в кинжал в сердце, если употребить сравнение сенатора Фулбрайта.

Более того, как и перед Бей-оф-Пигз, Кеннеди не продумал своего плана действий. Его Особая группа (расширенная), которая была инструментом в его политике на Кубе, совершила элементарную стратегическую ошибку, не учтя того, какова может быть реакция оппонента на их наступление. Фиделя Кастро запугать было нелегко. Как только дал себя знать американский саботаж, он публично выразил протест, громко и не единожды; и когда летом 1962 года военно-морские силы США начали проводить крупномасштабные маневры в кубинских территориальных водах, это его не испугало, как, несомненно, о нем и думали; он объявил, что Соединенные Штаты открыто планируют вторжение (он знал, что некоторые в Вашингтоне энергично отстаивали подобные действия). Что было вполне объяснимо, он усилил контроль своего режима и ускорил превращение Кубы в ленинское государство. Если забота Кеннеди действительно состояла в спасении Кубы от коммунизма, то все равно он бы не мог выбрать менее подходящей политики.

Есть старая сказка о солнце и ветре, которые всегда шли гулять вместе. Однажды, увидев на дороге человека, они поспорили, кто из них скорее заставит его снять пальто. Ветер дул и дул, но человек только сильнее кутался в свою одежду. Затем со всем летним зноем начало припекать солнце. Человек снял пальто и перекинул его через руку.

Кастро знал, что ему не устоять перед огромными Соединенными Штатами без серьезной помощи, и он мог лишь немного надеяться, что ему удастся ее найти. Куба уже была в очень хороших отношениях с Советами – первым государством, ставшим коммунистическим по своей воле (более или менее). Они наверняка не позволили бы Кубе вновь стать «завоеванной капитализмом», если могли это сделать.

У них были другие мотивы. В частности, у Хрущева. И здесь историкам следует быть осторожными, исследование советских архивов только началось и, без сомнения, таило в себе множество сюрпризов. Но основные линии кризиса 1962 года были уже намечены. Зимой и весной того года Хрущев еще помнил уроки холодного приема в Берлине. Не производящий впечатления молодой человек, которого он встретил в Вене, посмел возражать против часто провозглашаемых советских планов в Берлине; его это кое-чему научило. Кроме того, собственная позиция Хрущева начала выглядеть шаткой, его берлинская инициатива обернулась против него же, его большая кампания по увеличению количества сельскохозяйственной продукции в России, построенная на освоении так называемых «целинных земель», развивалась не очень уверенно: урожай 1961 года был самым скромным за пять лет. Разногласия с Китаем становились все ощутимее и серьезнее, и даже Албания, позже страна сталинистской реконструкции, открыто игнорировала ведущую роль Советов [201]201
  См.: Бечлосс. Кеннеди против Хрущева. С. 356.


[Закрыть]. Люди Кеннеди унизили Советский Союз, показав, что отсутствие паритета в ракетном вооружении является мифом и что на самом деле у Соединенных Штатов имеется превосходящее преимущество в ядерном вооружении. Хрущев искал быстрый, дешевый и простой путь, чтобы перехватить инициативу, и в настоящем состоянии кубинской проблемы он увидел такую возможность.

Экономику острова можно было спасти от худших последствий американского эмбарго с помощью советских субсидий; вопрос о спасении кубинской независимости от возможности вторжения был более сложен. Любая попытка послать войска в Гавану была бы расценена Соединенными Штатами как брешь в доктрине Монро. Советский Союз мог бы с этим смириться, если бы это не противоречило международному законодательству, но его правительству пришлось бы задуматься, насколько далеко они могут зайти, провоцируя американцев, при этом оставшись в безопасности. И, как и опасался Кеннеди, Хрущев просчитался.

Он действительно считал, что однажды, в не очень отдаленном будущем, советский коммунизм будет торжествовать на всем Западе: он считал, что это присуще сильной системе, и верил, что это произойдет в момент, который Уолт Ростов назвал точкой подъема. Соединенные Штаты должны были признать Советский Союз себе равным, что означало, что им следовало отказаться от односторонней привилегии делать то, что хочется. Джон Фостер Даллес однажды сказал Андрею Громыко, почти постоянному министру иностранных дел: «Вопросы о размещении американских военных баз решаются Соединенными Штатами, и только ими по своему усмотрению и соглашению со страной, на чьей территории они будут установлены» [202]202
  Там же. С. 392.


[Закрыть]. В таком тоне разговор больше не шел: или по крайней мере то, что было соусом для гусыни, следовало таковым признать и для гусака. Например, почему СССР терпел ядерные ракеты в Турции, возле самых своих границ? В то время как возле границ Соединенных Штатов не было ни одной ракеты. Хрущев жаловался на это в течение нескольких лет. В 1958 году он спросил Эдлея Стивенсона: «Что бы подумали американцы, если бы русские разместили свои базы в Мексике или другом месте? Как бы вы себя чувствовали?» [203]203
  Там же. С. 382.


[Закрыть]. Размышляя над этими вопросами и над просьбой Кастро о помощи, Хрущев подумал, что он нашел путь. Ядерные ракеты на Кубе могли решить несколько проблем: они бы охраняли Кастро, заставили бы Соединенные Штаты считаться с амбициями Советов и сохранили бы советский престиж. Это могло бы позволить вновь вернуться к берлинскому вопросу. Логика казалась неопровержимой, и не только Хрущеву: новые инициативы получили единодушную поддержку Политбюро. В мае 1962 года были предприняты первые шаги.

Русские совершили ту же ошибку, что и американцы: они не рассмотрели достаточно серьезно, какой может быть реакция другой стороны. И, как и обоих Кеннеди, их могло увести в сторону оскорбленное самолюбие. В воспоминаниях Хрущева ощущался определенно злобный тон, когда он выложил свои аргументы в пользу размещения ракет: «Теперь они узнают, что значит иметь вражеские ракеты, нацеленные на вас; мы не сделаем ничего, кроме как дадим им немного попробовать их же лекарства. Долгое время Америке не приходилось воевать на своей земле, по меньшей мере в течение последних пятидесяти лет. Она посылала войска за рубеж участвовать в двух мировых войнах – и имела успех. Америка не потратила и нескольких капель своей крови, делая миллиарды на крови других в этом мире» [204]204
  Никита Хрущев. Хрущев вспоминает. Лондон Бук Клаб Ассошиэйтс, 1971. С. 494.


[Закрыть]. Если такова была позиция Хрущева, то неудивительно, что он неверно оценил Кеннеди, как Сталин Гитлера за несколько месяцев до июня 1941 года.

Он также упустил и другую блестящую возможность, открывшуюся перед ним. Он был согласен послать на Кубу только обычное вооружение, чтобы можно было спасти Кастро от любой угрозы вторжения США и в то же время аннулировать доктрину Монро. Он бы поставил Кеннеди в ужасное политическое положение. Президенту пришлось бы объяснять своему негодующему электорату, почему он позволил Кубе стать основной опорой Советов и почему он ничего не собирался с этим делать. Не было ни одного нейтрального или союзного латиноамериканского народа по отношению к США, даже если они приветствовали вторжение янки на Кубу, чтобы свергнуть Кастро. Немногие американцы хотели вступить в войну с Советским Союзом, полную риска, по подобной причине. Те же факторы, которые удерживали Запад от того, чтобы поддержать венгерскую революцию, снова вступили в игру; Кеннеди мог потерпеть большое поражение, и что хуже всего – саморазрушиться, а Хрущев – измотать его силы. Но ничего этого не произошло, так как Хрущев тоже хотел убрать западные ракеты из Турции.

То, что русские знали свое дело и немного провоцировали, показывало, что они скрывали это от мира до тех пор, пока дело не было закончено. Это было другой ошибкой: если бы они продолжали действовать открыто, то Соединенным Штатам было бы труднее, если не невозможно, сплотить международную оппозицию. Хрущев полагал, что если бы ему удалось скрыть ракеты до выборов в конгресс б ноября, то Кеннеди бы не чувствовал, что он под давлением и принял бы свершившийся факт (так что Хрущев мог считать себя правым, говоря, что не может повлиять на исход выборов). Но полностью скрыть все было невозможно, как его предупреждал Анастас Микоян, ветеран Политбюро, который вел основные переговоры с Кастро. В августе до Вашингтона дошли слухи, к которым примешивался факт, что Советский Союз посылает на Кубу обычные вооружения и строит там глубоководную гавань. Голоса (в основном республиканцев) утверждали, что на Кубу доставляются стратегические ядерные ракеты, но администрация не заметила этих утверждений, расценив их как рекламные в преддверии выборов. Только Джон Маккоун сказал, что свидетельства указывают на наличие ядерных ракет типа «земля-земля», и что он не может оказать помощь, так как в настоящее время проводит в Европе со своей невестой медовый месяц.

Тем не менее в сентябре опасность казалась достаточно реальной, чтобы побудить президента к действию, поэтому Кеннеди выступил с предостережением 4 сентября и еще раз, более определенно, 13-го; в последнем выступлении он недвусмысленно заявил советскому руководству, что «основание военной базы большой мощности» (то есть с ядерным оружием) на Кубе может спровоцировать Соединенные Штаты на «все надлежащие действия», чтобы защитить свою безопасность [205]205
  ПД. ii. С. 674: пресс-конференция президента, 13 сентября 1962 г.


[Закрыть]. Советское правительство дало ответ публично (11 сентября) и по прямым каналам между Хрущевым и Кеннеди [206]206
  Бечлосс. Кеннеди против Хрущева. С. 420–427.


[Закрыть], из которого следовало, что оно не будет устанавливать ничего, кроме защитного вооружения на острове – линия, которой они придерживались даже после того, как правда стала известна общественности. Если вам надо солгать, то делайте это смело и правдоподобно; в конце концов, обидно это или служит обороне – субъективный вопрос, по крайней мере, так полагали в Кремле. Факт, что американский народ не придаст внимания таким деталям, можно было предположить.

ЦРУ усилило на Кубе свою разведывательную деятельность. В течение нескольких дней покров облаков препятствовал полетам на знаменитых разведывательных самолетах У-2; но в воскресенье 14 октября небо было достаточно ясным, чтобы удалось заснять объекты на кинопленку. Результаты, расшифрованные с пленки, бесспорно доказывали, что Советский Союз спешно устанавливает баллистические ракеты среднего радиуса действия (ИРБМ), которые могли разрушить любой крупный город США кроме Сиэттла. Мак-Джордж Банди был проинформирован вечером в понедельник 15 октября. Он решил дать президенту выспаться, рассказав Кеннеди о новостях на следующий день за завтраком. Так началось серьезнейшее испытание президента, возможно, самое серьезное в XX веке за всю человеческую историю того времени: никогда до этого у государственного деятеля не было такой власти, чтобы уничтожить большую часть человечества, цивилизаций и, возможно, саму планету как дом обитания.

В 11.45 утра во вторник 16 октября Кеннеди собрал своих советников, и группа начала работать, что за две последующие недели определило политику США (она стала известна как Экс-комм – сокращенно от «исполнительного комитета Совета по национальной безопасности»). Она состояла из двадцати человек, из которых восьмеро были временными участниками, входящими и выходящими из группы по мере возможности и необходимости. Кеннеди посещал группу нерегулярнее всех: после первой встречи Соренсен счел, что члены выскажутся более откровенно в его отсутствие, и Кеннеди согласился. Заседания проходили неформально, в стиле Кеннеди, с хорошими результатами: как сказал Соренсен, «одной из замечательных сторон этих встреч было ощущение полного равенства» [207]207
  Соренсен. Кеннеди. С. 679.


[Закрыть]. Дину Ачесону, одному из временных участников, очень не нравилось то, что он назвал позже «неопределенной игрой с решениями» [208]208
  Дуглас Бринкли. Дин Ачесон: годы «холодной войны» 1953–1971. Нью-Хейвен (Коннектикут), издательство Йельского университета, 1992. С. 159.


[Закрыть]. Он считал, что президенту или госсекретарю следует провести встречи с председателями. Но Кеннеди отсутствовал как раз для того, чтобы этого избежать: он не хотел, чтобы из-за его положения кто-нибудь не смог высказаться откровенно. Следовало извлечь все идеи и информацию, рассмотреть со всех сторон, и требовалось, чтобы подчиненные, так же как и начальство, делились своим мнением по важнейшим пунктам. Присутствовал также один из молодых людей, Бобби Кеннеди, который взял на себя руководство, так как Дин Раск, как всегда, стушевался [209]209
  Роли Бобби Кеннеди и Дина Раска во время кризиса несколько спорны: ни один из них не питал к другому теплых чувств и каждый придерживался своей точки зрения. См.: Бечлосс. Кеннеди против Хрущева. С. 451–452. Их взаимную критику следует принимать с осторожностью.


[Закрыть]. Бобби имел большой вес в комитете, так как являлся братом президента, но его основной функцией, как всегда, было задавать очевидные вопросы, о которых никто не задумывался, и в то же время не потерять из виду основные принципы. В течение нескольких следующих дней Экс-комм прекрасно поработал, неважно, каковы были методы, благодаря чему укрепилась уверенность в администрации Кеннеди.

Первейшей задачей комитета было определить природу и альтернативы, которые имелись у президента. Возможность ничего не предпринимать, позволив продолжать устанавливать ракеты, вскоре была отвергнута. Ракеты могли увеличить или уменьшить опасность для Соединенных Штатов, но, пока существовало состояние неопределенности, обязанностью Кеннеди было осторожно устранить ее ради национальной безопасности. Неудача в этом деле могла привести к его импичменту, чего он опасался; он должен был это сделать. На этот счет имелись и другие соображения. Пассивность могла причинить вред его президентству, что было далеко не его личным делом; с ним угасли бы все надежды, которые возродили его выборы. Хрущев мог не ожидать успеха Кеннеди либо желать ему поражения, но если бы ему это удалось, даже тайно, то это была бы убедительная демонстрация силы Советов, имеющая непредсказуемые последствия. По меньшей мере, это почти наверняка привело бы к поражению демократов на выборах в 1962 и 1964 годах, и Соединенные Штаты были бы оставлены на милость правых республиканцев. За рубежом удар по американскому престижу мог разрушить Западный альянс до основания. Кеннеди не мог покорно уступить намерениям Советов, так как если бы он это сделал, то оставил бы мир в еще большей опасности, чем тогда, когда он вступил на пост президента. С другой стороны, если бы Кеннеди или кто-либо другой понял всю меру риска, в который они пустились, то они бы неохотно – очень неохотно – на все это согласились. Опасность просчета или неудачи, тяжело легшей на плечи президента, оказалась больше, чем он предполагал.

Как бы то ни было, риск был большой. Одним из мучивших Экс-комм вопросов была непредсказуемость советского руководства. Кеннеди был разгневан всей той ложью, которую ему приходилось выслушивать (в четверг 18 октября он, встретившись с Андреем Громыко, был вынужден принимать уверения в том, что СССР почти ничего не предпринимает на Кубе), и беспокоился еще больше: почему Хрущев предпринял эту большую и нехарактерную для него игру, подвергнув весь мир опасности по столь незначительной причине? Дин Раск считал, что это могло быть обманным маневром, чтобы отвлечь внимание Соединенных Штатов, в то время как главный удар обрушился бы на Берлин, «но я должен сказать, что не вижу смысла, зачем Советам было заходить так далеко, если только не в случае, что они сильно переоценили значение Кубы для своей страны» [210]210
  Там же. С. 434–435.


[Закрыть]. Дезориентированные таким образом, американцы были бы вынуждены принимать решения, оставаясь в неведении. Объединенный комитет начальников штабов, как обычно, не сомневался: следует бомбардировать Кубу и затем вторгнуться на ее территорию – таков был их совет. Казалось, все, кроме Максвелла Тейлора, были неспособны понять, что эта стратегия могла иметь неприемлемые последствия: например, длительная война с Советским Союзом. Столь же небезопасно было как оставаться в бездействии, так и предпринимать слишком многое. Так где же находилась золотая середина?

Экс-комм считал, что все аргументы за и против возможных вариантов были взвешены: каждая причина была серьезно обоснована [211]211
  Роберт Ф. Кеннеди. Тринадцать дней: октябрьский ракетный кризис на Кубе, 1962 год. Лондон, Макмиллан, 1968. С. 37–38.


[Закрыть]. Так что человеческий фактор был решающим. Американская конституционная система возлагала окончательную ответственность на человека: президента. Все восходило к суждению Джона Ф. Кеннеди (его любимое выражением) – к его характеру, уму и опыту. И он тоже знал это. Глядя из окна своего офиса, он говорил Дину Ачесону: «Я думаю, что за эту неделю я заслужил свое жалование» [212]212
  КУИ. Дин Ачесон.


[Закрыть]. Его критичный юмор редко покидал его, даже в дни кризиса. Но он не смог скрыть от своего брата по крайней мере то, сколь большое он испытывал напряжение. Наблюдая его в не самый лучший момент, в среду 24 октября, когда ожидали, воспримут ли русские серьезно американскую блокаду, Бобби вспоминал, как он выглядел в те ужасные дни сразу после смерти их старшего брата, или в те моменты, когда его собственная жизнь висела на волоске: «Он закрыл рукой рот. Все время сжимал и разжимал кулаки. Лицо вытянулось, в глазах застыла боль, они почти почернели. Мы смотрели друг на друга через стол» [213]213
  Кеннеди. Тринадцать дней. С. 71.


[Закрыть]. У Джека Кеннеди было достаточно воображения, чтобы понять всю меру своей ответственности. К его чести, он не сломался. Пожалуй, за все время кризиса он был самым молчаливым человеком в Белом доме.

Он как раз читал «Оружие в августе», замечательно изложенный доклад Барбары Тачмэн об ошибках правительств, которые привели к первой мировой войне. Он решил их не повторять, если не хотел оказаться в том же положении. Если бы кто-то дозрел до того, чтобы написать об октябрьском ракетном кризисе, сказал он, то «им пришлось бы понять, что мы предпринимали усилия ради мира и для того, чтобы заставить нашего противника двигаться. Я и пальцем не пошевелю, чтобы что-то сделать в отношении русских кроме того, что необходимо» [214]214
  Там же. С. 66, 125.


[Закрыть]. Возможно, любой президент в тот момент почувствовал бы то же самое; но Кеннеди придерживался этой позиции в течение всего кризиса с удивительной твердостью и последовательностью и преодолел все обстоятельства с большой ловкостью. Его склонность решать все мирным путем не была обычной реакцией его поколения, которое вынесло на себе основную тяжесть второй мировой войны и с тех пор жило под ядерной тенью. В равной мере автор книги «Почему Англия спала» был привержен и невротическому антимилитаризму Британии и Америки 30-х годов. Его желание обезопасить мир было связано с тем, что глубоко укоренилось в его натуре – ответственностью, которую он ощущал за команду ПТ-109, как и за все человечество; он чувствовал, что, как один из Кеннеди и как лидер в семье, он не должен в этой ситуации, бросающей вызов, уронить честь своей семьи неосмотрительностью или бойкими сужениями; он желал счастья и своим детям, чье будущее он хотел сохранить (в этом он был очень похож на своего отца); и он знал, что если события плохо скажутся на его жизни и жизни тех, кого он знал, то конец будет печален. В 1962 году судьба мира находилась в руках далеко не незначительного человека, а октябрьские ракеты кого угодно побудили бы серьезно задуматься.

Он не был поджигателем войны, как некоторые из критиков описывали его после смерти. Как человек, попавший в трудное положение, он произнес множество не очень разумных воинственных речей и чепухи в самой плохой старой традиции. Он был изначально неспособен действовать, кроме как считая, что все лица, стоящие у власти, с подозрением относятся к тому, что они ясно видят и причины чего представляются несомненными (он испытал шок во второй раз, когда понял – а это случалось с ним регулярно, – что его представления очень оптимистичны. Он считал, что Советский Союз – агрессивная страна, которой следует энергично противостоять, и предприятие с ракетами убедило его в том, что он был прав: но он также считал, что если он как следует постарается, то советские лидеры однажды увидят происходящее в его истинном свете. Республиканцы были рады выразить ему свое недоверие: он вел переговоры и объявил в своей инаугурационной речи о том, что не будет проводить крестовых походов против «красной угрозы».

Все это помогало ему справляться с кризисом, но было необходимо большее. Ему недоставало умения судить и ловкости игрока в покер, а еще – холодной головы и благородного сердца, чтобы достичь желаемого. Все это наилучшим образом проявилось на пятый день кризиса, в субботу 20 октября, когда Эдлей Стивенсон начал настаивать на том, что Соединенным Штатам следует убрать свои ракеты из Турции и Италии, если Советский Союз сделает то же со своими ракетами на Кубе. Он также предложил оставить базу США на Кубе в бухте Гуантанамо. Стивенсону пришлось дорого заплатить за выдвинутые им предложения [215]215
  Когда буря благополучно утихла, многие другие члены администрации использовали инцидент, чтобы предположить – достаточно неверно, – что Эдлей Стивенсон хочет уйти от брошенного ему вызова. Кеннеди молчаливо способствовал этому слуху, который появился в журнальной статье, отчасти потому, что ему не нравился Стивенсон, и отчасти из-за того, что он хотел указать ему свое место (его деятельность в ООН произвела большое впечатление на американскую публику); и отчасти, как полагает Бечлосс (Кеннеди против Хрущева. С. 569), чтобы скрыть тот факт, что в действительности он принимает позицию Стивенсона. Это был характерный маневр, который не добавляет уважения или любви президенту.


[Закрыть], но, помимо Гуантанамо, было и другое реальное, если не самое скрытое, основание, чтобы решить этот спор. Но 20 октября Кеннеди видел, что Соединенные Штаты не могут предоставить по меньшей мере двух союзников советской угрозе. Было еще не время раскрывать карты.

Но, тем не менее, наступило время действовать. С каждым днем приближался момент, когда ракеты были бы использованы. После долгой и жаркой дискуссии Экскомм отказался от предложения вторгнуться на Кубу, по крайней мере вначале. Бобби Кеннеди с жаром доказывал, что неожиданная атака дискредитирует Соединенные Штаты в глазах всего мира. Других – возможно, памятуя о Бей-оф-Пигз, отговорили, уверив в том, что вторжение повлечет большие жертвы со стороны США, а исход дела не столь определен: если американские солдаты начнут воевать с советскими, то что получится в итоге? Их обеспокоенность была бы больше, если бы они знали, что на остров высадились советские войска численностью 43 000 человек, а не 10 000, по оценке ЦРУ, и самым большим безрассудством со стороны советского правительства было то, что они действительно послали тактические и стратегические ядерные боеголовки на Кубу и, вероятнее всего, использовали бы их в случае атаки со стороны американцев [216]216
  Роберт С. Макнамара. Оглядываясь в прошлое. Нью-Йорк, Таймз Букс, 1995. С. 340–341.


[Закрыть]. Уже стало ясно, что разница между тактическими и стратегическими ядерными боеголовками была незначительной: использование первых быстро привело бы к эскалации и использованию последних.