Текст книги "Записки о России генерала Манштейна"

Автор книги: Христофор Манштейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 26 страниц)

ПРИЛОЖЕНИЯ

Генералы Долиэль и Дроммонд

Долиэль и Дроммонд, о которых упоминает Манштейн (стр. 263), занимали высокое положение в русском войске царя Алексея Михайловича; об этом свидетельствует следующая проезжая грамота, данная относительно их и находящаяся в государственном архиве:

«От царя и великого князя Алексия Михайловича всея великия и малыя и бельм России самодержца. В нашу отчину, в Великий Новгород, боярину нашему и воеводе князю Василию Григорьевичу Ромодановскому, да дьяку Семену Углецкому По нашему великого государя указу велено отпустить из Смоленска в аглинскую землю генерала Томоса Долиеля, а с ним людей его: Ивашка Яшкина, Индричка Ганбара, Вилимка Швара, Юрка Мерлина; да генерала-порутчика Видима Дроманта, а с ним людей его: Мартынка Любка, Ганца Лемка, Самоилка Элдера и Юрка Анцова; а для береженья велено с ними из Смоленска послать пристава. И как к вам ся наша великого государя грамата придет, а генералы: Томос Долиель и Видим Дромант, в нашу отчину, в Великий Новгород, с смоленским приставом предут, и вы б велели им дать пристава, кого пригоже и подводы по подорожным и отпустили их со всеми людьми из Великого Новагорода на Псков без задержанья, а смоленского пристава велели отпустить в Смоленск. Писан на Москве лета 1665 генваря в 6 день».

О Долиэле многие подробности находятся в записках Крейтона, изданных Свифтом; портрет этого замечательного лица сохранился в Шотландии. Долиэль изображен в латах, с окладистою бородою; он отпустил ее со дня казни короля английского Карла I, в знак печали о любимом им государе.

Вальтер Скотт вывел его на сцену в превосходном своем романе: «Old Mortality», более известном у нас под заглавием: «Шотландские пуритане».

Сообщ. К. З.

Описание столицы Крымского хана Бахчисарая и бывшего ханского дворца
(Составил Манштейн)
1736 г.

Ханская столица, город Бахчисарай, лежит в весьма глубокой и узкой долине, загроможденной скалами и утесами. Верхняя часть города разделяется высотою на две половины. В восточной половине жили христиане всякого вероисповедания и различной национальности, но преимущественно армяне и греки, всего до 1000 семейств – у них и церковь была там своя. Но, по прибытии русской армии, татары разорили эту часть города и разграбили христиан, и многих из них умертвили. Западная половина, а также нижняя часть города, были обитаемы татарами, и дворец самого хана находился в первой.

В город проникнуть можно только по весьма немногим, крутым, в скале пробитым затруднительным тропинкам, за исключением северной стороны, примыкающей к обширной долине, через которую мы прошли в город, и где лежит предместье со многими красивыми мечетями.

Во двор ханского дворца ведет каменный мост, перекинутый через небольшой ручей, который омывает дворец. Берега ручья выложены камнем.

Дворцовый двор, довольно обширный, представляет квадрат, обставленный строениями, которые, сколько я мог бегло рассмотреть, были таким образом украшены и расположены. Если вступить во двор через большие ворота, то по правой стороне его находился старый дворец хана, в котором он жил. Вход туда через большие сени, в них, вдоль стен, с трех сторон, для удобства прислуги, были расставлены низенькие и широкие лавки; отсюда выход в просторную залу, с белым мраморным бассейном посередине; из этой залы широкая лестница ведет в верхний этаж, прямо в большую залу, с мраморным полом, прикрытым чистыми циновками; потолок этой залы расписан голубым цветом с золотом, со столярными мозаичными украшениями. Эта зала делилась на две половины: правая представляла как бы альковы и была на одну ступень выше против левой половины; во всю ширину залы, на четыре фута выше ее пола, шла открытая галерея, шириною в сажень: она была устроена для удобства татарских вельмож, когда они справляли здесь свой байрам.

Стены залы были вместо ковров выложены разноцветным фарфором; самая зала освещалась окнами в два ряда. Б верхнем ряду стекла были разноцветные, зеркальные, в виде больших четвероугольников. Нижние же окна, большей величины, были снабжены двойными ставнями, из которых внутренние были легкие, решетчатые, красиво выточенные из букового дерева, пропускавшие прохладу в залу. Подле этой залы большая комната, украшенная подобно зале. По другую сторону залы идут комнаты, одна за другою, но без всякой мебели, которую заранее вынесли. Наружные стены дворца выкрашены в красный цвет, наподобие натурального дикого камня, что очень красиво на взгляд. На том же дворе другое строение, к которому ведет большая лестница. Крыша его выдается вперед на 5 или 6 фут, на китайский манер, для защиты от солнца, и, поддерживаемая столбами, образует около здания галерею, потолок которой расписан в мозаичном вкусе.

К этому строению примыкают ворота, которые ведут в другой двор. Левая стена этого двора выкрашена под белый мрамор; в середине стены, в нише, фонтан, из которого вода стекает в белый мраморный бассейн. По правой руке открывается сад нового дворца; у этого дворца крыша также выступает по-китайски – вперед.

Большое крыльцо ведет наверх, прямо в красивую залу; здесь прежде всего приятно поражает зрение устроенный в середине бассейн из белого мрамора, а над ним фонтан в виде строения, состоящего из 4 павильонов, тоже мраморных, из которых по трубочкам льются струи воды. Пол устлан тончайшими циновками из тростника, а потолок, в середине куполообразный, расписан на манер мозаики в красный цвет с золотом. Кругом стен идут лавки, не выше 1 фута над полом, шириною от 4 до 5 футов, покрытые ковром. В правом флигеле дворца есть несколько чистеньких комнат, в которых полы и потолки такие же, как в зале, а окна одинакового устройства с окнами старого дворца. Слева выход в большую комнату с камином и с окнами из больших белых стекол, обращенными в сад. Кругом всего дворца идет крытая галерея, поддерживаемая колоннами, а нижняя часть стен снабжена многими небольшими фонтанами, из которых вода выливается в белые мраморные бассейны. Между этим строением и старым дворцом находятся еще другие здания, из которых самое замечательное сераль, примыкающий к новому дворцу. В этом серале, между прочим, находится и женская баня, в которую ведут большие сени. В середине бани устроен мраморный бассейн большого размера, с фонтаном, глубиною 7 1/2 футов, и от 11 до 12 диаметром, из которого вода выливается в баню. По бокам и кругом устроены еще до 12 маленьких лавок, каждая на одну особу, с краном и бассейном. Подле этой большой бани устроены еще отдельные кабинеты, снабженные каждый фонтаном и мраморным бассейном на две особы.

Отапливается баня под полом в самой середине, и все так устроено, что можно и простудить и нагреть баню по желанию, а воды на каждого хватает сколько угодно. Все эти бани со сводами; свет проникает через небольшие окошечки, пробитые в стене. Поблизости старого ханского дворца находится еще другая баня, убранная белым мрамором, но она устроена только на одну особу.

Все эти различные строения окружены садами и фонтанами свежей и чистейшей воды, проведенной из горных источников, и хотя постройка их не отличается ни правильностью, ни роскошью, однако они нравятся своею опрятностью и изяществом.

По левой стороне большого двора есть еще строения, из которых в среднем жили невольники хана Между всеми этими строениями, на небольшом дворе, построены две мечети с куполами, крытыми свинцом: тут погребались тела ханов.

Из этого двора, через ворота, выход в рощу, лежащую на южном склоне гор. Напротив ворот, в конце рощи, есть еще строения, а затем беседка, разделенная на несколько комнат решетками из букового дерева, весьма искусной работы.

В пятидесяти шагах от этой беседки стоит каменное здание, в котором устроен широкий каменный бассейн, от 4 до 5 сажень в квадрате, вбирающий в себя проведенную сюда с горы воду источника и так защищенный от солнца, что свет проникает сюда только в одно окно.

В стороне дворца есть еще пристройка, в которую из того бассейна проведена вода посредством 5 больших труб в дюйм диаметра, а отсюда она, через проведенные под землею трубы, распределяется по всему дворцу.

Большая ханская баня примыкает к самому старому дворцу. Дверь туда проделана с правой стороны под комнатою хана Она ведет прямо в большую залу, вдоль стен которой идут лавки; в середине бассейн, в сажень в квадрате, с фонтаном посередине, все из белого мрамора. По бокам устроены кабинеты под сводом, снабженные мраморными бассейнами, в которые можно было пускать воду из кранов.

Эти бани отапливаются таким же образом, как описанные выше. Пройдя большой двор, что перед старым дворцом, выйдешь к конюшням хана, каменному строению, длиною в 15 сажень, шириною в 4 сажени, устроенному на 40 или 50 лошадей. Пол не мощен и отлогий, для 2 рядов лошадей; между каждой лошадью поставлены вырубленные в камне ясли и пилястры. Свет проникает в решетчатые окна, обращенные на двор.

Дома в городе, числом около 2000 или 3000, почти все каменные, но 4 доля их выгорела. Одно, что, по моему мнению, еще достойно примечания в Бахчисарае, это то, что у иезуитов там был дом и хорошая библиотека, которую они оставили, когда бежали по приходе наших. К сожалению, книги большею частию или сожжены, или повреждены вином, так как иезуиты спрятали было книги и рукописи в винном погребе, но туда забрались казаки, которые, напившись, выпустили остальное вино из бочек, так что книги найдены плавающими в вине.

Это описание, по приказанию генерал-фельдмаршала графа Миниха, составил капитан Манштейн.

Примечание. Подлинник этой записки писан на двух листах сильно пожелтевшей бумаги, на немецком языке, кажется, рукою переписчика 1736 г., и только подпись руки Манштейна. Документ был сложен в пакет. Список с этого «описания» весьма обязательно сообщен в распоряжение «Русской Старины» академиком А В Бычковым.

Ред. журн.

ГЕНЕРАЛ МАНШТЕЙН
Очерк его жизни
1711–1757

Биография Манштейна впервые явилась в 1759 году, т. е. два года спустя после его смерти; затем сведения о нем приведены были почти при всех изданиях его Записок на французском, немецком и русском языках и отсюда вошли в разные биографические и энциклопедические словари.

Считаем не лишним привести здесь некоторые из этих сведений, но при этом значительно дополняем их новыми данными, извлеченными из подлинных бумаг, хранящихся в наших архивах.

Христофор Герман фон Манштейн родился в Петербурге 1-го сентября 1711 г. Отца его звали Эрнст-Себастиан фон Манштейн, а мать – Доротея фон Дитмар, из шведского дворянского дома, владевшего многие десятки лет поместьями в Лифляндии. Предки Манштейна, происходившие от старинного богемского дома, вследствие религиозных преследований бежали в польскую Пруссию. Отец Манштейна вступил в военную русскую службу в царствование Петра Великого; повышаясь в чинах с одной степени на другую, наконец дослужился до генерал-поручика и был комендантом Ревеля. От брака с девицею Дитмар он имел четверых детей: двое умерли в малолетстве; дочь была в замужстве за Герсдорфом, который умер в чине капитана русской службы. Вдова его еще жила в 1772 году при матери в Лифляндии.

На воспитание Манштейна обращено было должное внимание. Отец преподавал ему начала математики; с самых малых лет приучал его к телесным упражнениям и к перенесению всяких трудностей, для этого постоянно брал его с собою в своих путешествиях; дал ему наставника и до 13-летнего возраста посылал его учиться в Нарвское училище.

Около этого времени, в Петербург приехал Кальзов, офицер, впоследствии (1772 г.) генерал прусской службы, приятель Манштейнов. Найдя в юном Манштейне склонность к военной службе, Кальзов взял его с собою в Берлин и определил в кадеты; там юноша продолжал свои упражнения. Спустя три года, молодой Манштейн пожалован в подпоручики полка маркграфа Карла, а вскоре потом и в поручики.

В начале 1736 г. он получил отпуск для посещения своих родителей в Лифляндии. Тут стали его уговаривать вступить в русскую службу; сначала он отказывался, но потом решился, вследствие приглашения императрицы Анны, и был назначен капитаном гренадер в Петербургском полку.

Свой первый военный подвиг Манштейн рассказал на стр. 77—78-й Записок[34]34
  Взятие башни в Перекопской линии в Крыму.


[Закрыть]. В этом деле он был ранен и без чувств вынесен с поля битвы. Императрица наградила его чином секунд-майора. Он прозимовал на границе Украйны, где для войска достаточно было дела в ограждении страны от набегов татар.

В следующем, 1737 г., Манштейн был в походе на Очаков; при штурме крепости ранен и награжден чином премьер-майора.

В следующие два похода 1738 и 1739 гг. находился под начальством графа Миниха, и, между прочим, участвовал в сражении при Ставучанах, за которым последовал мир с Турцией).

К концу 1739 г. Манштейн назначен старшим адъютантом к фельдмаршалу и в подполковники.

О данном ему в 1740 г. поручении арестовать герцога Курляндского можно прочесть в его книге. В награду за это дело ему дан Астраханский полк и подарены поместья в Ингерманландии.

30-го января 1741 г. он праздновал свадьбу свою с девицею Финк, сестрою прусского генерала этой фамилии, в доме фельдмаршала Миниха. Великая княгиня Анна Леопольдовна наградила молодую чету значительными подарками. От этого брака Манштейн имел двух сыновей и четырех дочерей.

В том же году он принимал весьма деятельное участие в шведском походе, отличился под Вильманстрандом и опять был ранен.

25-го ноября 1741 года произошел переворот, вследствие которого на русский престол вступила Елисавета. На Манштейна это событие повлияло тем, что у него отняли и полк, и поместья. Ему даже приказано было выехать из Петербурга в двадцать четыре часа и отправиться в крепость св. Анны, на границе Сибири, где ему назначено командовать другим полком. Однако благодаря ходатайству приятелей, он получил трехмесячный отпуск и отправился в Лифляндию к отцу. После продолжительных ходатайств у двора, Манштейну дан второй Московский полк, квартировавший в Вейсенштейне, в Лифляндии. С этим полком он в 1743 году двинулся к Кронштадту, где в мае месяце сел с ним на галеры, отправленные к берегам Швеции. Этот поход также описан в его Записках.

Канцлер Бестужев был врагом Манштейна. При таких обстоятельствах Манштейну нельзя было ожидать дальнейших успехов в России. Напротив того, какой-то русский офицер, дурного поведения, которого Манштейн за проступок арестовал, донес на него, как на государственного преступника. Манштейна отвезли под караулом в Дерпт и отдали под военный суд. Доносчик, однако, не мог привести никаких доказательств, и потому подсудимый освобожден; тем не менее все это дело так его огорчило, что он стал просить увольнения от службы.

Так как на увольнение не соглашались, то он воспользовался полугодовым отпуском, дарованным императрицею офицерам, сел в Ревеле на корабль и в начале октября 1744 г. высадился в Любеке. Отсюда он отправился в Берлин, где обратился к тогдашнему русскому посланнику графу Петру Чернышеву с просьбою выхлопотать ему отставку; но, по настоянию Бестужева, последовал отказ. Убеждениями, а не то угрозами старались склонить его к возвращению в Россию; но Манштейн не согласился; тогда Бестужев велел взять отца его под стражу, привезти в Петербург, и держал его там более года под присмотром, а самого Манштейна отдали под военный суд, который и осудил его заочно к смертной казни, через повешение. Императрица апробовала этот приговор. Вслед за тем старик-отец Манштейн был освобожден; но он умер в 1747 г. от сухотки, вследствие сильного огорчения от испытанного им гонения.

В подлинных документах, хранящихся в русских правительственных архивах[35]35
  Материалы эти напечатаны в «Русском Архиве» 1872 г. и в «Архиве князя Воронцова».


[Закрыть], о выходе Манштейна из нашей службы имеются следующие подробности.

Первое донесение о его прибытии в Берлин было от 24-го октября 1744 г. Посланник нашего двора в Берлине граф Петр Григорьевич Чернышев писал, что явившийся на днях в Берлин Манштейн требовал у него паспорта для безопасного проезда через Силезию, в армию прусского короля, с целию только видеть эту армию. Паспорта ему Чернышев не дал, зная, что прусский король волонтеров при своей армии иметь не желает.

5-го января 1745 г. Чернышев доносил, что полковник Манштейн из Силезии в Берлин вернулся, с прусским королем в Силезии не виделся, но был представлен ему в Берлине.

«Хотя он (Манштейн) мне сказывал, писал Чернышев, что он здесь в службу войти не ищет, токмо я не знаю, для чего бы иного он здесь жить мог».

Предположение Чернышева оправдалось. В донесении от 26-го января 1745 года он упоминает, что Манштейн письменно просил короля дозволить ему быть в будущую кампанию при нем волонтером, на что получил разрешение и надел уже прусский мундир.

Вслед за этим донесением в Петербурге получена была военной коллегией, на высочайшее имя, челобитная от Манштейна. В ней проситель, объясняя, что, по прибытии в Пруссию, усмотрев, что ему без крайнего разорения продолжать службу в России невозможно, просил уволить его в отставку.

Пользуясь постановлением, требовавшим от находящихся в отпуску военных, явиться прежде на место службы, а потом уже просить об увольнении, повелено было Чернышеву, рескриптом, данным в коллегию иностранных дел от 16-го февраля 1745 года, спросить Манштейна: «Для чего он, вместо вод, к которым для избавления от своей болезни на год увольнение просил, ныне, без ведома нашего, письменно домогался быть в прусской армии волонтером, что ему, яко нашему подданному, в действительно столь значительным чином находящемуся, того весьма делать непристойно. Да и надлежит ему, Манштейну, на предписанный нашей военной коллегией срок, будущего августа 1-го числа, неотменно и без всяких отговорок, по команде явиться и к полку своему возвратиться».

По определению военной коллегии был послан 2-го мая генерал-фельдмаршалу Ласи указ: «Наикрепчайше подтвердить Манштейну, чтобы на тот данный ему срок при полку явился без всякого отрицания».

На предписание фельдмаршала явиться, Манштейн отвечал вторичной просьбой об увольнении.

10-го января 1746 года предписано было Чернышеву заявить берлинскому двору: «Намерения к тому нет, дабы полковника Манштейна против его желания удерживать хотели; но только сие требуется, дабы он, яко отпущенный на время, сюда возвратился, и когда здесь ему жить не хочется, то бы, по обыкновению, свой абшид взять мог».

Императрица Елисавета, усмотрев из доклада иностранной коллегии, 22-го января 1746 г., что король прусский, удерживая в своей службе известного лифляндца Гагерта, продолжает требовать увольнения из здешней службы Манштейна, «а как слышно, что он (Манштейн) в прежних годах, в прусской службе будучи, оттуда ушел и за то персона его на виселице долго содержана была, он же, чаятельно, здешний подданный, эстляндец; того ради соизволили указать, как в Берлине, через графа Чернышева, так и здесь, барону Мардефельду, при домогательстве об отпуске Гагерта, дать знать, что напрасно его величество об этом Манштейне, яко таком человеке, старается, который наперед сего уже из тамошней службы беглым и ошельмованным был персоною его на виселице, и который отсюда, по-видимому (видимо), обманом, на время отпросился, а для получения надлежащего абшида и приехать не хочет И разве до того же дойдет, что и здесь он за беглого признан (будет) и персона его тоже на виселице публично предъявлена будет».

Получив об этом заявление от Бестужева, Манштейн отвечал из Потсдама 11-го апреля 1746 года: 1) Из службы его величества короля прусского он никогда не дезертировал, но только для свидания с своим отцом был отпущен в Лифляндию. Отец и дядя его, бывший в то время шведским посланником в России, всевозможными увещеваниями старались склонить его перейти на русскую службу, но он не соглашался, пока бывший герцог Курляндский и, наконец, сама императрица Анна Ивановна к тому его не склонила, обещав: «Мы уже-де о том стараться станем, чтоб к нему его абшид из прусской службы прислан был». Итак, не его вина была и не в его воле состояло, чтобы назад в Пруссию возвратиться. 2) В прежней промемории он упоминал, что двоекратно, прежде еще своего отъезда из России, о своем увольнении просил; но, не получив увольнения, принужден, по отъезде своем, его домогаться, «ибо его обстоятельства всеконечно не дозволяли, чтобы он назад приехал». 3) Он не первый, а многие генералы и офицеры о своем увольнении вне государства просили и отставка им дана была. 4) За российско-императорского подданного его не могут признавать, ибо никогда в употреблении не бывало, «чтоб по матери называться или писаться». Хотя он и в России родился, но как его отец, так и он всегда иностранцами считались, так как они ни малейшего собственного поместья во всей Российской империи не имеют, меж тем как предки его несколько сотен лет прусскими подданными считаются, имея лены в королевстве прусском. То именье, которое он недавно себе купил, лежит также в землях его высочества короля. Может он еще обратить внимание и на то, что в продолжение всей своей службы в России во всех росписях он прусским подданным был писан 5) Ожидание аренды, право на которую отец его получил от ее величества императрицы Анны, не могло удержать его в русской службе, так как в том же указе прибавлено было: дать аренду, «когда он в российско-императорской службе останется». Объяснение свое Манштейн оканчивал новой просьбой об увольнении.

Между тем граф Чернышев предъявил Манштейну требование русского правительства, чтобы он, Манштейн, представил отчетность по тому полку, которым до отъезда своего из России командовал. Манштейн отвечал 19-го февраля 1746 года: 1) В России никто из полковых начальников не распоряжается один полковой казной, но все выдают ему определенные к тому комиссары, а требования подписываются всеми офицерами полка. 2) Не было примера, чтобы какой-либо офицер отпущен был из полка, не только за границу, но даже внутрь государства, пока на нем хотя малейшая долговая претензия имелась, особенно в деньгах, казне принадлежащих. 3) Прежде чем выехать из России, он, Манштейн, все, с надлежащим порядком, своему подполковнику, барону Миниху, сдал, и что все исправно, в том квитанцию, всеми офицерами подписанную, получил. Квитанция эта, с прочими бумагами и частью его пожитков, у него при Опове пандурами похищена; тем не менее подполковник и прочие офицеры отречься не могут, что такая квитанция ему была выдана, так как о том командующему генералу было рапортовано. Заметить еще должно, что за две недели перед его отъездом предстоял полку инспекторский смотр, при чем обыкновенно свидетельствуется полковая казна. И тако, ежели бы наименьшая у него неисправность оказалась, его бы не отпустили за границу, так как он уже два раза перед этим, а именно в 1742 и 1744 годах, увольнения из службы просил, из чего легко можно было заключить, что он назад может не вернуться, тем более, что он не имеет в России никакого поместья, меж тем как в королевстве прусском все, чем владели его предки, за ним числится и могло прийти в полнейшее разорение от его продолжительного отсутствия. Он может еще много пунктов в свое оправдание привести, но, во избежание многословия, их обходит. Однако не отказывается, если от полка какая-нибудь претензия на него объявлена будет, «во всем себя очищать и доказать, что справедливо ничего на нем претендовано быть не может».

Бестужев-Рюмин продолжал употреблять все меры для вытребования Манштейна. 22-го февраля 1746 г. послано из Петербурга новое подтверждение Чернышеву, чтоб он «тамо министерству прямо сказал, что сие весьма непристойно и не дружественно было бы, ежели бы оные здешние подданные тамо еще удерживаны были и разве его величество король прусский таким поступком с здешнею стороною прямую ссору зачать хочет. А что полковник Манштейн оттуда ехать сюда не хочет, то, для увещания его к тому, призвать сюда из Ревеля отца его, генерал-поручика Манштейна, и о том послать к нему с нарочным курьером указ за подписанием ее императорского величества».

12-го апреля 1746 года докладовано было императрице о Манштейне: «Он, и по последним там (в Берлине) учиненным предъявлениям да и по отцовскому письму, – которое в таких сильных терминах и увещаниях, как того больше невозможно, к нему писано было, – ехать сюда не хочет, но неотменно абшида желает, и в такой силе и к отцу своему ответствовал и через барона Мардефельда промеморию сюда прислал. Почему не остается уж более, как разве повелеть военной коллегии над ним, яко дезертиром, обыкновенный суд содержать и по сентенции учинить».

Ее императорское величество соизволила указать в такой силе указ изготовить.

15-го мая 1746 года, по определению военной коллегии, к полковнику Манштейну послан указ с повелением от императрицы, чтобы он, «в предписанный ему трехмесячный срок (считая от подписания этого указа), конечно (непременно), без всяких отговорок, в Санкт-Петербурге в оной коллегии явился. Ежели же он на тот срок не явится, то за дезертира признан и, по правам воинским, судом неотменно и действительно осужден будет».

На это определение Манштейн ответил (14-го июня 1746 г.) повторением прежней просьбы об увольнении, причем писал:

«Твердую надежду имея, что ее императорское величество, по своей высочайшей милости, мне, за верные мои службы и полученные раны, вместо абшида, бесчестием платить не будет, ибо уже многие чужестранные офицеры, при отсутствии от команд, из службы увольнены, а я прежде отъезда своего из Ревеля двоекратно об увольнении из службы всеподданнейшие челобитные подал. Возвратиться же мне в службу ее императорского величества продолжать никакими мерами невозможно».

20-го мая 1746 года доложено было Бестужевым-Рюминым императрице донесение из Риги генерал-фельдмаршала графа Ласи. Фельдмаршал требовал указа, отпускать ли ему за границу капитана Стакельберга, так как тот подозревается в подговаривании молодых лифляндцев ехать вместе с ним в Пруссию и поступить там на службу. Стакельберг был не русский подданный. Он служил у прусского короля и только осенью 1745 г. приехал в Лифляндию и жил до весны 1746 года, в поместьях на острове Эзеле. Из перехваченного на почте письма Манштейна, – так доносил государыне Бестужев-Рюмин, – открылось, что Манштейн писал Стакельбергу подговаривать молодых лифляндцев вступить на службу к прусскому королю.

Наконец, когда все усилия добыть Манштейна из Пруссии остались безуспешными, его заочно предали военному суду, который и постановил следующий приговор:

«По силе военных артикулов, по кригерату и по мнению генерала фельдмаршала и кавалера рехсграфа фон Лессия, положено: его, Манштейна, яко дезертира и нарушителя присяги, когда он пойман будет, без всякой милости и процессу, повесить, дабы впредь никто, противу своей присяжной должности, таковых предерзостей чинить не отважился. Имя его, Манштейна, публиковав, прибить к виселице[36]36
  Любопытно, что составитель немецкой биографии Манштейна, неизвестно на чем основываясь, уверяет, будто немцы-генералы, составлявшие половинное число судей военного суда над Манштейном, не захотели участвовать в его осуждении и вышли из состава суда. Очевидно, что это неправда.


[Закрыть].

По мнению военной коллегии, надлежит тож учинить, а именно: ныне публиковав имя его, Манштейна, прибить к виселице, а когда он пойман будет, без всякой милости и процессу повесить».

Императрица подписала: «Повелеваем учинить по мнению оной коллегии».

В то время, когда имя Манштейна прибивали в России к виселице, он усердно служил в Пруссии: в 1745 году участвовал в войне в Верхней Силезии, потом в походе в Саксонию, король взял его к себе в адъютанты, а затем назначил его комендантом в Циттау.

По заключении мира, Манштейн поселился в Потсдаме, куда выписал и семейство свое. Тут он, кроме исполнения военных обязанностей, посвящал время свое умственным занятиям и составлению Записок о России. В 1754 году произведен в генерал-майоры.

В возгоревшейся Семилетней войне Пруссии с Австрией и ее союзниками Манштейн, в сентябре 1756 года, был в походе в Богемии, завладел по пути замком Тешен и взял первых военнопленных в эту войну. Зимою он был назначен комендантом Дипольдисвальде, на богемской границе, имея под своим начальством гарнизон из полка Минквица, трех гренадерских баталионов и нескольких эскадронов гусар. На этом посту он прославился бескорыстием и обходительностью.

Между тем в России, в январе 1756 г., имя Манштейна вновь явилось в правительственных сферах. При допросе в тайной канцелярии, рудоискатель Зубарев показал, будто Манштейн употреблял его, как орудие, для освобождения императора Ивана Антоновича из заточения. Для более ясного изложения этого дела, необходимо вернуться к событиям, случившимся за несколько лет до 1756 г., и рассказать, кто такой был Зубарев.

Осенью 1751 года, тобольский посадский Иван Зубарев донес лично императрице Елисавете, что в Исецкой области (Оренбургской губернии) находится серебряная руда и золото в песке. Доставленные им пробы были отосланы в берг-коллегию и отданы на исследование ученым разных ведомств.

Академия наук поручила исследовать их Ломоносову, который нашел в некоторых из них на пуд 7 1/2 золота, серебра, в других – от 2 до 5 золотников. Между тем берг-коллегия и монетная канцелярия в тех пробах серебра не нашли. Ломоносов отказался подтверждать верность своего исследования, ссылаясь на то, что производил его весьма поспешно. Кабинет, признав умысел Зубарева «затейным и воровским», отослал его в петербургскую крепость. В 1754 году его переслали в сыскной приказ, откуда он бежал.

В 1755 году беглый крепостной Ларионов донес, что, будучи у раскольников в Лаврентьевом монастыре, он слышал, как прусский шпион Иван Васильев возмущал староверов. В то время как давал свои показания Ларионов, был задержан в Малороссии Иван Васильев, подозреваемый в краже лошадей. Оказалось, что это не кто другой, как Зубарев. Уличаемый Ларионовым, Зубарев долго запирался, но, «по довольному увещанию», под ударами плетей, дал подробное показание.

Допрос производился в январе 1756 года, в канцелярии тайных розыскных дел, в присутствии генерал-аншефа Александра Ивановича Шувалова. Приводим из обширных показаний Зубарева только то, что относится до Манштейна.

Зубарев винился: в прошлом 1755 году, после праздника Богоявления Господня, нанялся он у русских беглых купцов, живших в польской раскольничьей слободе Ветке, отвезти товары в Прусской Королевец[37]37
  Кенигсберг.


[Закрыть]. Был он в пути недель шесть. По приезде в Королевец, вышел прогуляться на биржу. Тут подошел к нему прусский офицер и, померясь с ним ростом, говорил ему по-польски: «Я слышал от твоих товарищей, с которыми ты сюда приехал, что ты хочешь ехать в Мальтию, но ты не езди, а прими нашу службу». Зубарев отвечал: я в вашу службу идти не желаю. Офицер пригласил его в трактир и стал там расспрашивать, какой он человек, как его зовут и где он состоит на квартире? Зубарев сказал о себе всю правду. Офицер, записав его имя, стал вторично звать на службу, но Зубарев не согласился. Поутру, на другой день, пошел Зубарев поить лошадь и на дороге попался ему опять тот же офицер, с солдатами, взял его, привел на ротную съезжую и сказал капитану, будто он, Зубарев, нанялся в волонтеры за девяносто рублей. Зубарев не принял ни предложенных ему тут же денег, ни мундира. Его посадили под караул.