Текст книги "Записки о России генерала Манштейна"

Автор книги: Христофор Манштейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)

Всех этих сил, однако, едва достигает для охранения громадного протяжения русской земли, и в случае войны Россия может выставить в поле не более ста двадцати или ста тридцати тысяч человек регулярного войска; прочих необходимо оставить в гарнизонах для охраны крепостей и границ.

В войнах с Портой и со Швецией были собраны все силы, которые можно было двинуть в поход, тем не менее численность различных армий никогда не доходила до ста тысяч человек.

Легкие или иррегулярные войска, которых так много в России, могут быть весьма полезными против турок и татар, но они скорее стеснили бы армию, нежели принесли бы ей пользу, в случае, если бы пришлось вести войну в стране населенной; эти люди потребляют такое огромное количество фуража, что они произвели бы скоро голод в лагере, не говоря уже о тех опустошениях, которые они делают на несколько миль в окрестности, а это лишило бы самую армию необходимых для нее съестных припасов.

Артиллерия была известна в России еще при царе Иване Васильевиче II, но ею не умели действовать; орудия были громадной величины и никуда не годные. Способ осады, употребляемый в то время русскими, состоял в том, что они вскапывали землю и воздвигали большую гору, которую двигали мало-помалу вперед; таким образом они не только засыпали ров, но продолжали эту работу, покуда не достигали уровня городских стен; в случае, если им не удавалось этим образом взять крепость, то они умели только держать город в блокаде до тех пор, покуда гарнизон не был вынужден сдаться по недостатку съестных припасов.

Брюс (шотландец по происхождению, дед которого приехал в Россию после несчастной кончины Карла I) первый в царствование Петра I ввел хорошие основания и порядки в артиллерии, и смело можно утверждать, что русская артиллерия так хорошо устроена и ею умеют действовать так искусно, что с нею могут сравниться весьма немногие артиллерии в Европе, а превосходят ее и еще менее того. Это единственный отдел военного искусства, которым русские занимаются весьма ревностно и в котором есть искусные офицеры из русских.

Число пушек в этой империи громадно. В 1714 г в России насчитывали их тринадцать тысяч; с тех пор число орудий значительно увеличилось, так как их постоянно отливали в шести различных местах, именно: в Москве и Петербурге льют медные пушки, в Воронеже, Олонце, Систербеке и Екатериненбурге – чугунные.

По последнему уставу, изданному при Петре I в 1720 г., каждый пехотный баталион и каждый драгунский полк имеют по два полевых орудия трехфунтового калибра, которые числятся при этих войсках; тяжелая артиллерия, за исключением той, которая распределена по крепостям, была размещена таким образом, что главный арсенал находился постоянно в Москве, кроме того, в трех различных пунктах в Брянске, на польской границе, в Ново-Павловске, на границе Турции, и в Петербурге устроен полный артиллерийский парк, состоящий из двухсот четырех пушек разных калибров и из семидесяти двух мортир и гаубиц.

Брюс позаботился также об устройстве корпуса инженеров и основал в Москве и Петербурге училища, в которых преподавали молодым людям практическую геометрию, инженерную науку и артиллерию. Граф Миних, произведенный, в царствование Петра II, в фельдцейхмейстеры, прилагал все старание к тому, чтобы поставить эти школы на возможно лучшую ногу, но русские не так склонны к инженерной науке, как к артиллерии, поэтому в инженерном деле приобрели познания весьма немногие и большинство инженеров – иностранцы Россия обязана первоначальным устройством своей артиллерии и инженерного корпуса преимущественно королю прусскому. Король Фридрих I прислал первых инженеров и артиллеристов для осады Азова в 1696 г., а король Фридрих-Вильгельм отправил еще нескольких инженеров в Россию в 1733 г., как я сказал уже выше.

Равным образом с царствования Петра I Россия узнала, что такое флот; до того времени она не только не имела его, но даже и едва ли имела понятие о большом судне, но этот государь, полюбив морскую службу, стал прилагать всевозможные старания, чтобы устроить его.

По другим предметам он довольствовался обсуждением главной сущности дела и предоставлял подробности тем, кому поручал выполнение своих намерений, но лишь только дело касалось флота, он вмешивался в малейшие безделицы и на верфях не смели вколотить гвоздя, не предупредив императора.

Находясь в Петербурге, он проводил ежедневно несколько часов в адмиралтействе, и когда дело шло о постройке судна, то он предпочитал это занятие самым важным государственным делам. Величайшая победа, одержанная его сухопутным войском, не доставляла ему и вполовину того удовольствия, которое он испытывал при самом ничтожном преимуществе, приобретенном его кораблями или галерами над неприятелем. Словом, любовь к флоту была сильнейшей его страстью. Это было тем удивительнее, что в детстве он выказывал особенное отвращение к воде. Если в то время случалось ему проехать по обыкновенной мельничной плотине, то приходилось закрывать со всех сторон экипаж, чтобы скрыть от него самый вид этой ужасной стихии.

Причиною этой поразительной перемены была маленькая лодочка; она стояла, полусгнившая, под навесом в Измайлове, загородном доме, близ Москвы; голландец Циммерман, имевший честь беседовать иногда с Петром I, взял ее оттуда и, починив, разъезжал в ней по прудам возле этого дома, плавая под парусом, то по ветру, то против него. Государь, от природы любитель механических искусств, находил удовольствие смотреть на эти маневры. Он велел построить несколько судов большей величины и плавал на них по Переяславскому озеру; желание видеть корабли заставило его поехать в Архангельск. Быть может, самое это желание побудило его предпринять и путешествие в Голландию и Англию.

Из истории его известно, с каким прилежанием он учился строить корабли, как работал на Саардамской верфи; он был принят там в корабельные мастера и очень любил, когда другие судостроители называли его Baas Pieter, или мастер Петр.

Уезжая из Голландии, он нанял множество флотских офицеров, матросов, кораблестроителей, плотников и прочих мастеров, нужных для флота. Тотчас по возвращении в Москву, Петр совершил с этими людьми путешествие на Дон и основал верфь в Воронеже. Он заставил всех богатых людей своего государства строить корабли или другие суда на их собственный счет, и получил, таким образом, возможность в короткое время спустить на воду множество всякого рода судов. Он определил на них иностранных офицеров и матросов и поручил им своих подданных, вызванных из приморских областей, чтобы те научили их мореплаванию. В то же время он послал молодых людей самых знатных семейств в Англию, Голландию, Францию и Италию учиться морскому делу, и так как Дон недостаточно глубок близ устья для прохода корабля с грузом, то он устроил на Азовском море, в местечке, именуемом Таганрог, прекрасную гавань, названную им Троица, в которой суда, пройдя без груза устьем Дона, под Азовом окончательно вооружались и могли стоять совершенно безопасно. Все, видевшие эту гавань, сознаются, что это одна из лучших гаваней в Европе.

Война, начатая Петром I со Швецией, заставила его обратить внимание в другую сторону и оставить устройство флота на Черном море. Однако он продолжал заботиться о нем как только позволяло время, и совершал каждый год, по крайней мере, одно путешествие в Воронеж, где у него была главная верфь.

Несчастное дело при Пруте уничтожило окончательно намерение Петра I блеснуть своим флотом перед турецким, так как он был вынужден разрушить Троицкий порт и сдать Азов. Не было возможности провести суда вверх по Дону, следовательно, приходилось сжечь их или отдать туркам; удалось спасти только три корабля, благодаря решимости одного капитана, имя которого я позабыл. Моряк этот, раздосадованный гибелью всего флота, прошел с тремя кораблями через Константинопольский пролив и благополучно прибыл в Англию, где продал эти суда, а вместо них купил два английских корабля, из коих один был «Марльборо», и привел их в Кронштадт.

После этой неудачи Петр I решился перевести все морские свои силы в Петербург, где он начал основывать еще в 1704 г. верфь, на которой было построено несколько небольших судов, вооруженных для войны; но работы шли чрезвычайно медленно, отчасти потому, что до счастливой полтавской битвы Петр не был уверен, удержит ли он за собою Петербург, отчасти и потому, что в начале этого дела встретилось столько затруднений, что они всякого иного, кроме царя Петра I, заставили бы отказаться от предприятия. Река Нева между Петербургом и Кронштадтом во многих местах до того мелка, что имеет не более восьми футов глубины. Поэтому все суда, построенные в Петербурге, становили на камели и отводили в Кронштадт, чтобы вооружить их и положить в них сколько-нибудь балласта; проводить их обратно вверх по реке было уже невозможно. Сверх того, кронштадтский порт, по причине льдов, открыт всего шесть месяцев в году и расположен так, что ни одно судно не может выйти из него иначе как при восточном ветре. Вода в этой гавани почти вовсе не соленая, так что ни одно судно не может сохраниться там несколько лет; другое, еще большее затруднение состояло в том, что в окрестностях Петербурга вовсе не было дубового леса и его приходилось привозить из-за Казани.

По всем этим причинам Петру I удалось сначала сделать весьма немного для образования флота в Петербурге. В 1713 г. весь флот состоял из четырех линейных кораблей и нескольких фрегатов. Чтобы пополнить этот недостаток, он велел построить в Архангельске несколько военных кораблей из ели или, скорее, из лиственницы, и купил еще несколько судов в Англии и Голландии. Но шведы, нападавшие на все суда, которые шли к русским портам, захватили эти корабли по пути и помешали архангельским судам предпринять плавание.

Наконец, в 1716 г., когда голландцы и англичане послали эскадру в Зунд для того, чтобы конвоировать свои купеческие суда, Петру I удалось не только провести корабли, построенные им в Архангельске, но и несколько других, купленных им вновь во Франции и Англии. В 1718 году он был в состоянии отправить в море двадцать два, а в 1719 г. двадцать восемь линейных кораблей, против которых шведы не могли ничего предпринять вследствие несчастных обстоятельств, в которых они находились в то время.

Петр I сделал, наконец, так много своими неусыпными трудами, что ему удалось увидеть перед кончиною свое адмиралтейство в весьма хорошем порядке; он имел уже превосходный флот, состоявший из тридцати линейных кораблей, не считая фрегатов и других военных судов, а экипаж этих судов состоял почти исключительно из матросов его собственной нации.

Неудобства, замеченные в кронштадтском порте, побудили Петра I искать вдоль берегов завоеванных им областей более удобного места, чтобы устроить там военную гавань. Такой пункт был найден в Эстляндии, в Рогервике, в четырех милях от Ревеля; берега образуют тут гавань, в которой удобно могут поместиться сто судов; вода в ней солонее, нежели в Кронштадте, выход из гавани удобнее и грунт превосходный для стоянки на якоре; оставалось только приблизить устье, защитить гавань от бурь и от нападения неприятелей.

Император надеялся легко устроить все это и велел деятельно приступить к работе в последние годы войны со Швецией. В Рогервик перевезли из Лифляндии и Эстляндии невероятное количество бревен; из них сделали большие ящики, наполнили их камнями и опустили их в море, имеющее в иных местах до двадцати сажень глубины; таким образом в море выдвинули два мола для защиты гавани, но и половина работы не была окончена, как ее совершенно разрушила буря, бывшая последствием западного ветра. Снова принялись за постройку, но те же бури часто повторялись в царствование Петра I и Екатерины, так что, наконец, пришлось оставить этот проект, стоивший огромных денег и истощивший леса всей Лифляндии и Эстляндии. Говорят, будто императрица Елисавета снова велела начать эту работу, но до совершенного окончания и утверждения постройки будет весьма трудно предохранить ее от бурь, наносимых западными ветрами, и я сомневаюсь, чтобы она была когда-нибудь вполне окончена.

Петр I начал для блага своего флота еще другое предприятие: он велел прорыть чрезвычайно широкий и глубокий канал, начинающийся в кронштадтской гавани; он углубляется в остров на расстоянии выстрела из пушки или мортиры; в конце этого канала устроен большой бассейн, в котором удобно могут стоять пятьдесят линейных кораблей; в этом бассейне сделаны углубления, которые должны заменять верфи, в них можно будет вводить суда, нуждающиеся в тимберовке, и оставлять их там на суше посредством шлюзов. Император умер в то время, когда начинались работы, на которые в царствования Екатерины и Петра II обращали весьма мало внимания. Анна велела возобновить работы под руководством генерала Лубераса, но она не дожила до окончания их. Елисавета продолжала их, и они были приведены к концу в 1752 году. Генералу Луберасу принадлежит честь довершения этой громадной постройки. Все, видевшие ее, говорят, что это сооружение достойно древних римлян.

В числе улучшений, сделанных Петром I во флоте, не следует забывать галер, так как эта часть флота приносит России, по крайней мере, такую же пользу, как и корабли. Они оказали государству самые значительные услуги в войнах со Швецией. Галерам Петр I обязан славным ништадтским миром и опасение, чтобы они не прошли в Швецию, много способствовало заключению абоского мира в 1743 году. До Петра I подобных судов не видели на Балтийском море; несколько греков и далматинцев, приехавших в Россию в первую войну с турками, подали мысль ввести во флот эти суда; их построили некоторое число в Воронеже; покуда на Дону существовал флот, галеры были весьма полезны для крейсирования по Азовскому морю, а когда адмиралтейство было переведено в Петербург, то нашли, что галеры могут оказать очень большие услуги для плавания между островами и скалами, находящимися вдоль берегов Финляндии и Швеции и называемыми обыкновенно шхерами.

Петр I не замедлил воспользоваться этим преимуществом: в несколько лет в Петербурге появилось более двухсот галер; там он устроил для них верфь и порт, в котором свободно можно поместить двести галер; они могут стоять на суше и под навесами.

Император не встретил ни малейшего затруднения для постройки стольких галер, сколько он хотел. Для них не требовалось иного леса, кроме елового, которым наполнены окрестности Петербурга и Финляндия, и так как постройка их не так сложна, как сооружение кораблей, то большую часть галер построили в Або русские солдаты, своими обыкновенными топорами, под руководством двух или трех судостроителей-иностранцев. Управлять ими также весьма легко; после одного или двух походов, совершенных войсками на галерах, не было пехотного офицера, который не умел бы управлять ими так же хорошо, как лучший греческий штурман. Солдаты сами предпочитают походы на этих судах сухопутным, несмотря на то, что они принуждены грести; но это не утомляет их до такой степени, как переходы, во время которых они несут всю поклажу на плечах. Кроме того, что паруса подымаются при всяком благоприятном ветре, солдаты имеют тут при себе все нужное для жизни и ночуют почти каждый день на берегу. Русские не имеют особых гребцов на галерах и солдаты гребут сами, легко привыкая к этому, в два или в три дня плавания.

При кончине своей, Петр I оставил свой флот в очень хорошем положении: магазины были наполнены, одним словом, все необходимое для вооружения судов имелось в изобилии, так как флот был главною страстью императора, который не жалел ни трудов, ни денег для того, чтобы привести все в наилучший порядок. Этот государь потратил громадные суммы на то, чтобы привести в свою страну искусных судостроителей и других мастеровых, необходимых для флота.

В царствование Екатерины флот начал падать и был совершенно заброшен при Петре II. Анна хотела восстановить в нем порядок. Лишь только она вступила на престол, как была назначена для этого комиссия, но работы ее подвигались так медленно, что когда в 1734 г. хотели блокировать город Данциг со стороны моря, то адмиралтейство терпело во всем недостаток и только с великим трудом удалось вооружить пятнадцать линейных кораблей, посланных с адмиралом Гордоном к Данцигу, и самые эти суда были в столь плохом состоянии, что если бы только Франция имела в этом крае восемь или девять кораблей, то русский флот, по всей вероятности, и не предпринял бы выйти из кронштадтского порта. Война с Турцией окончательно расстроила флот, как я уже сказал выше; лучшие офицеры и старые матросы погибли на эскадрах, посланных в Азовское море и в Очаков, и когда началась война со Швецией, то в первую кампанию Россия не могла послать в море ни одного корабля. Мы видели также, что флот не предпринял ничего и в последующие два похода.

Не знаю, были ли приняты после заключения мира какие-нибудь меры для возобновления флота. Одно только верно, что в России более чем когда-либо ощутителен недостаток в хороших флотских офицерах и матросах, и что во всей этой обширной империи не найдется, быть может, и трех лиц, которым можно было бы поручить начальство над флотом. Образ правления в России был всегда деспотическим[33]33
  Русское государство началось в 861 г по Р. X., когда правил первый царь, новгородский князь Рюрик, с этих пор и до настоящего времени в России было сорок шесть государей, считая тут же и Лжедмитриев, имена которых значатся в летописях. История времени первых государей довольно неясна, так как страна была разделена между несколькими мелкими князьями, совершенно подчиненными татарам Иван Васильевич I, прозванный Победителем и начавший царствовать в 1413 г, свергнул иго татар и сделал большие завоевания. С этих пор начинается последовательная история России. (Прим. авт.).


[Закрыть]; свобода русского подданного никогда не доходила до того, чтобы он не был вполне подвластен неограниченной воле своего государя, и хотя древние цари предоставляли своему дворянству довольно случаев поднять голову и ограничить верховную власть, – так как они дали ему большие привилегии и разделили государство на несколько областей, имевших каждая своего государя, – однако в истории мы не встречаем ни одного указания на то, чтобы когда-либо была сделана попытка положить пределы той неограниченной власти, которую государь имел над имуществом и жизнью своих подданных.

Уважение, которое русский народ питал к потомкам первого великого князя Рюрика, было так велико, что они были далеки от мысли о малейшем восстании во все время, покуда существовал его род, и никто, быть может, никогда и не думал, что Россия может управляться иначе как деспотическим государем. Это доходило до того, что когда, после убиения первого Лжедмитрия, народ избрал царем князя Шуйского, происходившего, правда, от древнего царского рода, но от линии, отделившейся от него уже много лет, то государь этот сам предложил дать присягу, в силу которой он обязывался не казнить ни одного боярина смертию без согласия всех чинов этого сословия. Тогда все бояре бросились к нему в ноги, умоляя его не отказываться так легко от столь драгоценного сокровища, как самодержавие. Но когда Шуйский пал под могуществом Польши и сановники государства решили избрать другого царя, то многие из них предложили ограничить власть нового монарха, который не имел над ними других прав, кроме тех, какие они заблагорассудили предоставить ему.

Многие русские вельможи, бывшие в то время в плену у Польши, поддержали это намерение, между прочим, и ростовский епископ Феодор, или Филарет, не воображавший, что выбор падет на его сына.

Таким образом был составлен сенат, названный собором, в котором заседали не только бояре, но и все, занимавшие в государстве высшие должности; в нем было единогласно решено избрать лишь того государя, который даст им под присягою обещание творить суд по старинным законам царства, не осуждать никого самовластно, и еще менее того увеличивать налоги, объявлять войну и заключать мир, не посоветовавшись об этом с собором, а для того, чтобы новый царь был еще более связан этими условиями, было решено, что его не следует избирать из влиятельного рода, который имел бы в стране большую поддержку, могущую ему пригодиться, когда он захотел бы нарушить данную присягу или присвоить себе неограниченную власть.

С этой целью был избран в цари юный пятнадцатилетний дворянин Михаил Феодорович Романов. Отец его, епископ рязанский, был твердым противником польской партии. Все его родство с древним царским родом заключалось в том, что Иван Васильевич II был в супружестве с сестрою его деда, Анастасиею Романовною, дочерью простого дворянина.

Царь Михаил Феодорович без затруднения принял и подписал предложенные ему условия и царствовал несколько лет согласно заключенному с ним уговору. Но отец его, Филарет, освободившись из плена в Польше и возведенный в патриарший сан, сумел так хорошо воспользоваться как властью, которую это звание давало ему над суеверным народом, так и неудовольствием мелкого дворянства против бояр, а равно и несогласиями, существовавшими между самими боярами, что захватил вскоре всю власть и держал сына как бы в опеке до самой своей смерти.

Патриарх отделался всякими средствами от людей с республиканским духом и предоставил собору только честь одобрять его указы. Чтобы иметь силу для исполнения своих предприятий, он создал новую гвардию, которой дал название стрельцов, и предоставил им большие права и преимущества, но не поручил начальства над этим войском ни одному знатному лицу, а поставил во главе его лишь выслужившихся офицеров, отличившихся в войне с Польшей; это было причиною того, что дворянство сильно презирало эти войска, а стрельцы, с своей стороны, возненавидели дворянство. Это войско поставило царя Михаила Феодоровича в такое положение, что после смерти патриарха он мог царствовать с такою же властью, какую имел отец.

После кончины царя Михаила, наследовавший ему сын Алексий имел такую власть, благодаря помощи стрельцов, что вовсе не имел нужды обращать внимание на дворян и мог нарушать их права, когда только ему было угодно.

По смерти царя Алексия, на престол вступил старший сын его, Феодор Алексеевич; государь этот, хотя весьма слабого сложения и почти всегда хворый, держался, однако, против дворянства при помощи стрельцов. Он принял даже смелую решимость сжечь родословные таблицы всего дворянства, хранившиеся в Москве в особом приказе, устроенном дворянством для этой цели. Этой мерой он хотел разом уничтожить различие, которое высшее дворянство полагало между собою и мелкими дворянами.

Царь Феодор умер несколько времени спустя, и бояре возвели на престол его младшего брата, Петра Алексеевича, исключив старшего брата, царевича Иоанна, в надежде, что им удастся во время малолетства Петра, имевшего тогда всего десять лет, снова захватить преимущества, утраченные ими в предыдущие царствования. Но царевна София, сестра царя, недовольная тем, что единоутробного брата ее, Иоанна, удалили от правления, сумела приобрести расположение стрельцов и возбудить бунт, во время которого были умерщвлены все бояре, исключившие царевича Иоанна; последний был объявлен царем наравне с Петром, а царевна София была даже объявлена соправительницей. Имя ее стояло рядом с именами братьев во всех указах и даже на монетах, и она, собственно говоря, царствовала все шесть лет, в течение которых Петр разделял престол со своим братом.

Мы знаем из истории этого государя, как он освободился от такой опеки и с каким деспотизмом он царствовал все время в Российской империи.

Ему наследовала Екатерина, и князь Меншиков поддерживал захваченную им верховную власть; в продолжение тех трех лет, когда Петр II носил звание императора, на самом деле царствовали вначале Меншиков, а после ссылки его князья Долгорукие. Однако если бы Петр II прожил долее, то высшему дворянству, без сомнения, удалось бы мало-помалу захватить свои старинные преимущества. После смерти Петра II, оно думало, что наступило удобное время выйти из рабства, но замысел этот не удался, как мы это видели в истории императрицы Анны, и я сильно сомневаюсь в том, что этой империи или, лучше сказать, высшему дворянству, удастся когда-нибудь достигнуть свободы. Этому будет всегда препятствовать чрезвычайно многочисленное в России мелкое дворянство, которое опасается более тирании вельмож, нежели власти государей.

До царя Ивана Васильевича II, царствовавшего с 1533 до 1584 года, в России не было другого закона, кроме воли государя. Этот монарх велел составить свод законов, взяв за основание прежние примеры и древние обычаи. Книга эта была роздана судьям и оставалась в рукописи до царствования Алексея Михайловича, который велел напечатать ее. В царствование Петра I законы были распространены и исправлены. Однако старинная книга все еще служит основанием при разбирательстве всех дел и т. п.

Чтобы закончить эти Записки, я прибавлю несколько слов об общем духе нации; некоторые писатели утверждали, что до царствования Петра I все русские вообще и каждый из них в частности были совершенно глупы и тупы, но это в полной мере ложно и противное тому весьма легко доказать.

Тем, которые составили себе подобное понятие, стоит только прочесть русскую историю семнадцатого столетия, за то время, когда честолюбие Годунова и происки поляков разделили нацию на несколько партий и поставили царство на край погибели. Шведы владели Новгородом, а поляки столицею – Москвою; несмотря на эти бедствия, русские, своими разумными действиями, сумели избавиться от владычества двух, столь могучих в то время врагов, каковы были Швеция и Польша. Менее чем в пятьдесят лет, они завоевали снова все земли, отнятые у них во время этих смут, а между тем при этом у них не было ни одного министра, ни одного генерала из иностранцев. Размышляя об этих событиях, нетрудно сознаться, что столь важные предприятия не могут быть задуманы и выполнены глупцами. Вообще у русских нет недостатка в уме. Заботы Петра I об образовании народа не простирались никогда на мещан и на крестьян, однако стоит только поговорить с человеком этого сословия, чтобы найти в нем здравый смысл и рассудительность сколько нужно, но только в таких вещах, которые не касаются вкоренившихся в него с детства предрассудков относительно его родины и религии; он весьма способен понимать все, что ему ни предлагают, легко умеет находить средства для достижения своей цели и пользуется представляющимися случайностями с большою сметливостью. Наконец, можно с уверенностью сказать, что русские мещане или крестьяне выкажут во всех обстоятельствах более смышлености, чем сколько она обыкновенно встречается у людей того же сословия в прочих странах Европы. Но подобные исследования невозможно делать, не зная языка страны, и немногие иностранцы приняли на себя труд изучать его; от этого и возникли столь неосновательные рассказы об этом народе, который, с своей стороны, много способствовал распространению их, оказывая в разных случаях свое презрение к иностранцам и ко всему, что походило на моду или обычай чужих краев; к этому присоединялось еще то обстоятельство, что в начале текущего столетия обычаи и нравы русских были совершенно иные, чем у всех прочих европейских наций и в этом народе вовсе не знали ни правил благопристойности, ни даже общего права людей и иностранных министров, которые соблюдаются при прочих дворах Европы.