Текст книги "Вес в этом мире"

Автор книги: Хосе-Мария Гельбенсу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

То есть речь идет о том, что ты не знаешь, сможешь ли соответствовать максимальным требованиям?

Да, что-то в этом роде.

Но это значит – все или ничего. Давай разберемся: ты надеешься стать самым крупным авторитетом в области английского романтизма…

Нет, не так. Я надеюсь, трудясь в этой области, выработать собственную концепцию, которая продвинула бы вперед познание английского романтизма. У меня есть солидная основа, и у меня есть – скажем так – целый ряд интуитивных ощущений, которые постепенно обрастают плотью. Однако нужно обосновать эти интуитивные ощущения, перевести их в слова, найти формулировки. Но есть и белые пятна, пустоты, которые я должна заполнить для того, чтобы знать – пусть даже в конце концов окажется, что я ошибалась, – что ступаю по твердой почве. А насколько она тверда, мне необходимо проверить. И специалист, которого я считаю крупнейшим авторитетом в этой области, а также единственным из всех исследователей, способным пойти на риск, может помочь мне в этом.

Ты хочешь, чтобы Армстронг прикрывал тебя сзади.

Нет, нет; я хочу, чтобы он учил меня, а не подстраховывал. Мне необходимо… не знаю, как объяснить… мне необходимо преодолевать препятствия, мне необходимо возбуждение, необходим тот, кто будет бросать мне вызов… да, именно так, понимаешь? Тот, кто будет бросать мне вызов.

Тебе необходимо помериться силами с лучшим.

Да. В общем, да. Я имею в виду, что здесь у меня отсутствует стимул. Я могу работать, как самая прилежная из библиотечных крыс, могу вести столько занятий, сколько мне заблагорассудится, но у меня отсутствует стимул. Ничто не заставляет меня идти дальше исполнения своих обязанностей и получения некоторого удовлетворения оттого, что я поднялась на очередную ступень служебной лестницы. Если я соглашусь на это, мне нечего будет преодолевать. Самое интересное, что может быть для меня здесь, – это получить кафедру и, в лучшем случае, писать труды, пережевывая уже известное нам – по крайней мере, тем, кто читает больше других. И что это будет? Куда это меня приведет? Это все равно что быть провинциальным эрудитом, который накапливает массу знаний, но никогда ничего не открывает сам. А если так, почему бы не поехать туда, к тем, кто поставляет нам, провинциалам, материал для наших лекций и работ?

Ну, ладно, ладно, не горячись так. Так, значит, тебе хочется стать источником, ориентиром.

Абсолютно верно. Именно этого я и хочу.

Ясно. Однако… не похоже ли все то, что ты сейчас наговорила, на воздушный замок? По-моему, все это делается иначе. Я понял бы, если бы ты уехала из Испании сразу же по окончании университета, продолжила бы учебу где-то в других краях, погрузилась бы в мир своей специальности, и это привело бы тебя к решению не возвращаться, потому что ты уже принадлежала бы к тому миру мудрости, а не к нашему, здешнему. Тогда ты достигла бы своей цели естественным путем. Но ты училась в Испании – в провинции, как ты говоришь, и вот теперь тобою движет стремление стать тем, чем ты не была… мне это кажется странным и не слишком уместным.

Ты хочешь сказать, что я упустила свой шанс, а сейчас просто предаюсь мечтаниям.

Ну, что-то в этом роде, если ты не обидишься.

Да нет, не обижусь.

Доказательством является то, что ты хочешь поехать, но тобою движет не конкретный вывод относительно твоей области знания, к которому ты пришла и который происходит из твоего знания, из твоих исследований: ты говоришь об интуиции, об ощущениях… да что могут значить эти ощущения сейчас, когда все зашло так далеко? Похоже, ты стремишься скорее к определенному состоянию, как люди, которые влюблены в любовь.

Черт возьми, как сурово.

Только, пожалуйста, не сердись, я сказал это безо всякого злого умысла. Более того, я нарочно преувеличиваю, так что не воспринимай все буквально.

А если на самом деле я хочу поехать, чтобы посмотреть, что из этого получится?

Что я должен тебе ответить? Разочарование не исключено. На самом деле все не смертельно, но ты не задумывалась о том, как будешь себя чувствовать, когда вернешься?

Разумеется. Вот потому у меня и проблема.

Думаю, у тебя их даже две.

Две?

С одной стороны, твои, как ты выразилась, мечтания, а с другой – твоя проблема с семьей.

Вчера моя проблема с семьей вовсе не казалась тебе проблемой.

Теперь я думаю иначе.

О господи, не усложняй мне жизнь еще больше – она и без того достаточно сложна.

Нет, правда, давай уж разберемся с твоей семьей, согласна?

У меня ощущение, что ты снова меня запутываешь.

Снова?

Знаешь, иногда все это напоминает мне о прежних временах, когда ты забалтывал меня, чтобы затащить в постель.

Гм, упрек из глубины времен.

Просто ассоциация идей.

Нет, ты только посмотри, какая же ты вредная – по-женски вредная. Нет-нет, погоди! Не прикрывайся своим полом! Эта манера уводить разговор в сторону, чтобы пустить отравленную стрелу, несвойственна честному бою лицом к лицу.

Ах, так, значит, это бой? Теперь мне все понятно.

Сколько бы ты ни уводила разговор в сторону, ты не выведешь меня из себя. Разве ты не из тех, кто якобы предпочитает правду, даже если эта правда причиняет боль? Дорогая, подумай о последствиях и держись, призови на помощь свой характер, который, судя по всему, у тебя есть, если ты собираешься ринуться в эту английскую авантюру. Сознайся, тебе пришлось не по вкусу то, что я сказал, но не нужно защищаться с помощью отвлекающих маневров. Если ты собираешься защищаться, предупреждаю тебя: я не нападаю, у меня нет ни малейшего желания или намерения нападать на тебя, и я хочу, чтобы ты это хорошо поняла. А не нападаю я именно потому, что это не бой. Прими какое-нибудь решение, и исходя из него мы или продолжим наш разговор, или сменим тему.

Вот видишь? Видишь, как ты забалтываешь меня? Теперь выходит, что это я должна просить у тебя прощения, и плюс к тому я еще больше разнервничалась.

А вот этого не надо. Наш разговор снова возвращается в русло дружеской беседы. Послушай, постарайся хоть немного доверять мне, ведь ты приехала именно поэтому. Мы не можем позволить, чтобы эта встреча потеряла смысл – и ради нас с тобой, и ради того, что тебя привело сюда. На самом деле ведь это именно твоей проблеме я обязан удовольствием видеть тебя, и потому, если как следует подумать, пожалуй, мне следует подходить к ней менее сурово. Правда, взглядов своих я не изменю, но вот отношение к тебе – да. Видишь, я убедил себя и обещаю тебя любить.

Эх, мне бы твою легкость, твою убежденность в собственной правоте! Но, увы, у меня их нет, о чем я горько сожалею.

Ладно, давай подумаем, как раздобыть тебе стипендию для развития твоего таланта.

А он есть у меня? Я уже задавала тебе этот вопрос.

Да, есть. Не знаю, к тому ли делу, в котором ты хочешь его использовать, но есть.

А здесь, скажи, для чего он мне здесь?

Здесь? Не надо говорить о «здесь», об этой стране, так, словно это дикая пустыня. Не надо так категорично.

Если бы я не видела, что это говоришь ты, ни за что бы не поверила. Или ты меняешься, когда говоришь об этой проблеме со мной. Ты всегда был яростным – куда яростнее меня – обличителем университета этой страны, и это ты, а не я, покинул его на следующий же день после окончания определенного законом срока, и только ради того, чтобы уехать сюда, в северную деревушку, и запереться в четырех стенах, потому что ты больше ни во что не веришь. А теперь ты говоришь мне: не надо так категорично… Я только не понимаю, с чего это ты так взъелся на Армстронга и на весь мой план. Ты что, ревнуешь?

Кто – я? Что за чушь. Я не имею никакого права ревновать тебя, а потому и не могу делать этого. Для того чтобы возникла ревность, нужна ситуация, способная заставить человека ее испытывать. Подскажи, каким образом все это может касаться меня, который уже много лет общается с тобой только посредством писем.

Вот я и говорю – не понимаю.

Но чего именно ты не понимаешь?

Я не понимаю, почему ты выпускаешь когти каждый раз, как мы заговариваем о моем плане уехать в Англию.

На самом деле, не знай я тебя, я сказал бы, что у тебя извращенное мышление. Мне плевать на твою Англию, на твоего Армстронга и вообще на все. Оно интересует меня лишь в той степени, в какой меня интересуешь ты, и я думаю о том, что лучше всего для тебя. А о том, что лучше всего для тебя, я думаю потому, что ты сама попросила меня об этом. Это понятно? Мы уже можем вернуться к твоему таланту? Мы разберемся с ним и спокойно продолжим наш разговор.

Хорошо, согласна. Согласна. Давай вернемся к моему таланту.

Так почему ты сомневаешься в нем?

Потому что… Да потому, черт побери, что у меня нет ни времени, ни средств использовать его!

Значит, нужно найти деньги. Деньги есть и в университете, и вне его. Сейчас в обществе больше уважения к культуре, чем в прежние времена.

Не думаю, сеньор Умник, что кто-нибудь здесь даст хоть одну монетку для того, чтобы я углубила свои познания в английской литературе. Похоже, расстояние размягчило тебе мозг.

Все дело в том, что ты не хитрая.

Нет. Все дело в том, что никто не будет платить за то, чтобы человек развивал свой талант. Если тебе повезло или если ты умеешь искать, тебе могут заплатить почти за все, что угодно. Но никогда, никогда ты не найдешь человека, который стал бы платить за то, что ты будешь развивать свой талант. Никогда. Такого человека приходится искать где-нибудь на стороне. Именно так, на стороне, я и нашла свой шанс, и я знаю, что если сейчас упущу его, другого уже не будет.

Ну, если так, поезжай. Собирайся и поезжай. Но перестань колебаться. Ты похожа на скорпиона, который крутится вокруг себя.

Знаешь, мне этот образ не очень-то нравится.

На самом деле от тебя я скоро просто сойду с ума. Чего же ты хочешь тогда?

Откуда мне знать, чего я хочу!

Погоди. Успокойся. Давай закажем обед и будем продолжать.

Я вот сейчас подумала: ведь скорпионы крутятся вокруг себя и вонзают в себя свое жало, лишь когда оказываются в безвыходном положении. Я видела это в одном фильме: они там оказались в огненном кольце. Достаточно тяжелая сцена. А дети смотрели чуть ли не с восторгом.

Ну, к тебе эта сцена никак не относится, это же ясно.

Иногда мне приходит в голову: а может, и я тоже веду себя, как они? На самом деле я и правда словно потерянная. Как будто заблудилась.

Это уж точно, похоже, мы оба заблудились. Мне кажется, это потому, что мы уже не знаем толком, о чем говорим. Ты сама не уверена в том, что собираешься сделать, не знаешь, что это тебе даст. Знаешь, у меня вдруг возникло ощущение, что тебе нравится просто сама эта идея рвануться куда-то, а потом ты расширила ситуацию, ища точку опоры: Армстронг существует, он обратился к тебе, и это помогает тебе уверовать в свою иллюзию, мечту, план – уж не знаю, как это теперь назвать. Однако напрашивается вопрос: не стоит ли за всем этим что-то еще? Нет ли такого, что вредит тебе или причиняет боль, а ты не можешь ничего поделать? И поэтому возникла эта идея – изменить жизнь, уехать, как способ дать выход чему-то, чего ты не понимаешь, не знаешь или не можешь назвать, но на самом деле именно оно лишает тебя покоя и вынуждает действовать? Это классическая проблема: ты не признаёшь угрозы, но знаешь, что она подстерегает тебя.

Да нет никакой угрозы; есть желание – очень ясное желание.

Да, тебе кажется, что это желание, но ты не можешь мне сформулировать его. В итоге то, что ты ищешь, столь же таинственно, сколь и твоя собственная потребность сделать что-то. Подумай: сделать что-то, сделать что-то. Ты нуждаешься в действии, потому что не можешь пребывать в покое, ты не умеешь пребывать в покое. Так же бывает, когда мы говорим, что наше тело требует того-то и того-то. Тело почти никогда ничего у нас не требует: это мы сами заселяем собственное тело разными потребностями, которые на самом деле представляют собой что-то вроде эмоциональной разрядки. Это разрядка, высвобождение энергии, которую мы в меру своих возможностей направляем в то или иное русло. На похоронах она выливается в душераздирающие рыдания, но в какой-либо жизненной ситуации, в которой сходятся концы многих нитей, много энергетических терминалов, впадающих в единый поток, всё, что похоже на проект, план, открытое пространство, превращается в резервуар, вбирающий всю эту бесконтрольную энергию. Тогда мы становимся способны дойти до любых высот самоотвержения или героизма, но при этом, как обычно и происходит с героями, почти всегда совершаем необдуманные поступки. Герои – это безумцы, которым повезло. У них тоже были ясное желание и подходящая цель, но тем не менее именно затемнение сознания и слепая сила порождали решение, которое вело их к славе – столь же пустой и суетной, сколь восхваляемо было их героическое деяние. В наши дни, когда от богов осталось только воспоминание, бродящее среди теней памяти, люди изгоняют страх иррациональными действиями, ближайшими эмоциями. Это один из способов не думать. Потому что думать страшно.

Но это не обо мне.

В чем-то – нет, а в чем-то – да. Полагаю, ты много раздумывала над своей ситуацией, но как бы по кругу: у тебя круговое мышление. Ты завязла. Никакого прогресса не наблюдается, потому ты и не знаешь, что делать. И твой ум не понимает.

Герои еще и подавали пример.

Древние – да.

Мне кажется, что я сама – древность…

Но весьма саркастичная за обедом, как я погляжу. Но, в общем, это было неплохо, и в ответ мне хочется сделать тебе одну уступку. Вот сейчас, когда я говорил о том, что тебе поздновато пришло в голову пуститься в путь к этой своего рода тотальной авантюре, я вдруг вспомнил о Канте. Я вспомнил об одном вопросе, который много раз задавал себе. Стоп! Не обольщайся, я не собираюсь сравнивать тебя с Кантом[20]20
  Иммануил Кант (1724–1804) – немецкий философ и ученый, родоначальник немецкой классической философии.


[Закрыть].

Да я не стала бы ждать этого, даже если бы заслуживала.

Это хорошо. В общем, как я уже сказал, я вспомнил о вопросе, который всегда со мной, потому что мне не удается найти ответа, который убедил бы меня. Подумай о Канте: кенигсбергский профессор, такой домосед, что никогда не выезжал из своего города, представитель чистейшего рационализма, приверженец традиций, прусский профессор-консерватор, которому вроде бы следовало повторять своим ученикам раз и навсегда заученное… И вдруг – что, черт побери, приходит в голову этому человеку? Что производит в нем такое внутреннее потрясение, что в пятьдесят шесть лет – в пятьдесят шесть лет! – он садится и пишет «Критику чистого разума»? И не останавливается на этом: далее следуют девять блистательных лет, в которые написаны «Критика практического разума» и «Критика способности суждения». Вся философия изменилась начиная с него; Гегель и Конт[21]21
  Георг Вильгельм Фридрих Гегель (1770–1831) – немецкий философ. Огюст Конт (1798–1857) – французский философ, один из основоположников позитивизма.


[Закрыть] немыслимы без него, почти всё, чему мы научились с тех пор, невозможно без него, без этого профессора – казалось бы, солидного рутинера. Для меня величайшую тайну философии составляет то, что произошло в этой голове. Разумеется, я не принимаю в расчет разные труды, объясняющие его переориентацию чьим-то влиянием: Беркли, Хьюма, Руссо[22]22
  Джордж Беркли (1685–1753) – ирландский епископ и философ. Дэвид Хьюм (1711–1776) – английский философ и историк. Жан-Жак Руссо (1712–1778) – французский писатель и философ.


[Закрыть]… всё это неважно, сотни профессоров испытали то же самое влияние и даже глазом не моргнули или же осудили его. Эта голова, голова почти старика, эта голова, которая в таком возрасте поднимается и испытывает нечто такое, что разрывает познание пополам – вот чем я одержим, вот что неотступно преследует меня. Эта голова – у меня такой нет. В общем, вся эта тирада произнесена ради того, чтобы сказать что-то хорошее о тебе. Кто знает – может, и твоя голова поднимется так же гордо, кто знает – может, ты стоишь на пороге того, что должна совершить? Так преобразить человека может только желание. Но желание чего, чего?

Пожалуй, ты еще никогда не был так галантен со мной.

Это потому, что я разгорячился. История Канта всегда выводит меня из равновесия.

Нет уж, прошу тебя, побудь таким еще немножко, дай мне понаслаждаться этим хотя бы еще несколько минут.

Я только хотел сказать, что, может быть, я не тот человек, с которым тебе следовало бы поговорить. Но это ничего не значит. Главное – что ты, педагог традиционного толка, не желаешь оставаться только им – и это хорошо, даже если пока это всего лишь намерение, – и что ты подвизаешься в университете, который может оценить только твою посредственность, но никак не твой талант.

А посмотрел бы ты на моих нынешних студентов!

Гм, думаю, они мало чем отличаются от моих. Несколько талантливых ребят, а все остальное – безликая и бесцветная масса. Может, чем больше народу, тем больше талантов, но и только-то. Сами корни нашего образования прогнили. Эта страна перешла от довоенной неграмотности к послевоенной интеллектуальной нищете. Она отдала не только образование, но и само понятие нации в руки церкви. А за это приходится платить.

Представь, как-то раз недавно, во время занятий, я обнаружила, что один из студентов не знает, что такое теократия. Я обнаружила это в тот момент, когда что-то ему говорила, – по его реакции на то, что я говорила, а не потому, что он задал мне вопрос, то есть испытал сомнение или любопытство. Я уверена, что сам он никогда не задал бы его без такого повода: в лучшем случае засунул бы это слово в какой-нибудь из уголков памяти, а скорее всего и даже наверняка – забыл бы его, едва оказавшись за порогом аудитории. Какой вывод ты можешь сделать из этого? Лично я в тот момент сделала такой: по логике вещей, он наверняка не знает и значения слова «иерархия». А теперь скажи мне, до какого уровня мне нужно отступить назад, чтобы начать учить этого парня? Начать учить его всему тому, что необходимо, чтобы приблизиться к понятиям и представлениям, которые в университете являются основными… то есть заново начать со школьного курса. Интересно, что делал это парень в школе? Чему его учили? А один мой коллега, преподаватель истории искусств, обнаружил, что читает курс по испанской живописи студентам, которые толком не знают, кто такой Иисус Христос. Курс по испанской живописи! Как тебе это нравится? По живописи, насквозь пропитанной религиозностью… Пожалуй, этому бедняге следовало бы начать с элементарной христианской иконографии. Вот в каких условиях – и ты сам прекрасно это знаешь – приходится работать преподавателю в этой стране. Я говорю только о наших профессиональных интересах потому, что мало знакома с проблемами медицины и научно-исследовательской работы. Думаю, тебе не слишком трудно понять, что мои надежды на то, что я буду получать удовлетворение от своей работы в университете, почти равны нулю. Ты по крайней мере еще находил таких людей, как я, которые интересовались всем, что попадало в поле их зрения, и старались это понять. А ко мне приходят только люди едва образованные, едва воспитанные и не интересующиеся ничем. Поэтому возможность заниматься тем, что тебя интересует, стала в наше время единственным способом не погибнуть. Поэтому я и хочу уехать отсюда. Это нетрудно понять, правда?

Но ведь ты привязана: ты испросишь академический отпуск, но будешь и дальше поддерживать связи со столь ненавидимым тобою испанским университетом.

Конечно! А ты против? Разве ты сам не живешь на свою пенсию? Не знаю, какой подвох скрыт в твоем замечании. Надеюсь, ты не станешь спрашивать меня, почему я, вся такая храбрая и решительная, не рву все связи.

Именно этот вопрос я и собирался тебе задать.

Потому же, почему и ты. Потому, что сейчас тяжелые времена для таких людей, как мы с тобой, потому, что снаружи холодно, а внутри, в доме, еще можно кое-как выдержать. И что же? Мое нынешнее место я заработала сама, своим трудом, и не собираюсь от него отказываться не только ради себя самой – в конце концов, для меня оно не так уж и важно, – но и ради своей семьи. Бывают связи, которые нельзя разорвать, если ты не безумец или не эгоист. Порвать с университетом – это зависит не только от меня, это зависит и от моих дочерей, и от моего мужа.

Ну, так не уезжай – и конец проблеме.

Ты прав. Это неправда. Это неправда.

Кроме того, твой муж сам неплохо зарабатывает.

Пожалуйста, не надо сарказма. Скажи честно: тебе интересно то, что я рассказываю, или ты просто ждешь случая подколоть меня побольнее?

Нет, нет. Мне очень интересно. Просто в ходе разговора у меня вдруг возникают сомнения, и я их высказываю, но у меня и в мыслях нет подкалывать тебя. Это… это что-то вроде профессиональной деформации мышления.

Мне сейчас не до деформаций – мне необходимо как раз нечто формирующее.

Короче, твоя жизнь в университете лишена смысла.

Лишена стимулов.

Признаю, что приглашение Армстронга как нельзя более кстати. С этой точки зрения действительно единственная проблема, которая остается нерешенной, – твоя семья, что делать с твоей семьей. Все остальное решено – правда решено.

Что-то я не поняла.

Мы свели число проблем к минимуму. По-моему, это шаг вперед.

Какой же ты…

Я? Какой?

Я начинаю думать, что ты не способен мне помочь. Что в тебе так сильно желание командовать и быть правым, что ты даже сейчас предпочитаешь вести себя как светило, как профессор, а не как друг. Ты… ты меня не уважаешь, это так, и в этом все дело. Это тяжко признавать, но это правда. Вот великий учитель, который так заботится о своих ученицах, защищает их и напитывает духом мудрости. По-моему, до тебя так и не дошло, что мы уже выросли и что это должно было бы превратить тебя в настоящего учителя, а не в того Дон Жуана, каким ты был прежде, и не в того сварливого старика, каким ты стал сейчас.

В тебя я вложил немало мудрости.

Я начинаю думать, что это я выцарапала ее у тебя, пока ты обхаживал меня так же, как и других.

Я ничего не стану отрицать, мне все равно, я соглашусь с чем угодно, потому что все это смертельно скучно. Но не надо передергивать: я всегда высоко ценил и до сих пор ценю твои умственные способности. И тебе это отлично известно.

А какое мне сейчас до этого дело?

Слушай, ты будешь взбрыкивать каждый раз, как я вкладываю перст в твою рану? По-моему, это и есть самое главное. По-моему, это и есть ключ к твоим проблемам: твои интеллектуальные способности.

Что с тобой? Ты больше ничего не хочешь?

Я не голодна.

Это соматическая реакция.

Да что бы это ни было. Мне не хочется есть, и всё.

Дождь перестал.

Вижу.

Это все не так просто. Такой день, как сегодня, и вдруг погода начинает разгуливаться… это бодрит и придает сил. Обычно такого не бывает. Такой серый, мрачный, упрямый день обычно не дарит погожего вечера.

Об этом пока и речи нет – просто дождь перестал.

Это лишь начало. Скоро мало-помалу начнет проступать светлое пятно, и это затянутое тучами небо начнет обретать прозрачность. И внезапно – раз! – луч света пробьет слой туч, и они всего за несколько минут разбегутся в стороны и растают. Вот увидишь, это великолепное зрелище.

Отлично. Я хотела бы выпить кофе.

Сейчас.

А может, бросим все это?

Да что ты говоришь! Ты хочешь снова отступить?

Я начинаю думать, что так будет лучше. Зря я решила приехать к тебе.

Какое ужасное утверждение.

Я ехала не к тебе… я ехала, чтобы рассказать тебе эту историю… или что бы это ни было.

Да ни за что на свете! Как раз когда мы вступили на самый верный путь, начали хоть что-то различать…

Различать? Что мы начали различать? Все вокруг темно и слепо, нигде не пройти… единственное, к чему я пришла с твоей бесценной помощью, – это к самой черной темноте. Что мы можем различить? Что все стало еще чернее?

Ай, ай, ай. Не нужно быть такой импульсивной, и не нужно давить на меня. Свет родится из тьмы, разве ты не читала Библию?

Нет, никогда.

Что ж, тогда доверься мне, я ее читал. Библия – Книга книг, это говорит тебе твой бывший педагог, твой исповедник, твой соучастник. Как же ты можешь колебаться сейчас?

Слушай, я в полном отчаянии, а самое главное – я очень устала, мой мозг устал. Давай бросим все это.

Нет и еще раз нет.

Как бы ты ни старался, тебе не удастся… для того чтобы продолжать, нужно участие обоих.

В таком случае, ты меня принуждаешь к жесткой игре.

А разве ты когда-нибудь играл иначе?

Много раз, дорогая. У меня вдруг возникло ощущение, что это не ты, а совсем другой человек, который отдаляется от меня – так, как собираешься сделать ты. Но если жизнь идет как ей заблагорассудится, то у нас, людей, все по-другому. Раз совершенные действия не пропадают втуне. Ты здесь, и тебе не удастся убежать, пока я не приведу тебя туда, куда тебе самой хочется прийти. И можешь не сомневаться – так оно и будет.

Да что это с тобой? Ты мне угрожаешь?

В некотором смысле – да.

А вот я считаю, что приехала не к тому человеку. Ты действительно учил меня многому, и я действительно многому научилась у тебя. Однако теперь это все в прошлом. Честно говоря, по-моему, все мнения, которые ты высказываешь, принадлежат прошлому – они заблудились в нем. Тебе нечего сказать мне о том, что я тебе рассказала, и ты стараешься замаскировать это при помощи словоблудия, а в результате все становится еще более темным и смутным. Что мне стало ясно? Ничего, ровным счетом ничего. Ты не понимаешь, в чем моя проблема, и не знаешь, как к ней подойти. Все это – просто трюк, чтобы выиграть время. А главное – ты уже давно не учитель мне. Разумеется, я поняла это только сейчас, а не тогда, когда собиралась сюда ехать. Думаю, ошибка заключается вот в чем: ты принял мой приезд за паломничество к святыне, а я ехала просто повидаться с другом, с человеком, которого я уважаю – вот и всё.

А я, напротив, вижу только человека, бесконечно повторяющегося, да еще и уклоняющегося от цели, потому что он не пожелал услышать тех слов, которые заранее предполагал услышать.

Ты считаешь, что я способна приехать сюда ради этого?

Я считаю, что ты не подумала об этом и потому сейчас столкнулась с тем, с чем столкнулась, и тебе это не нравится. Но я рискую говорить то, что вижу, а вижу я ясно – гораздо яснее, чем ты можешь предположить. Ты осмелишься выслушать все до конца? Потому что, вопреки тому, что ты думаешь, у меня есть ясные представления на этот счет. И они совершенно не в пользу той позиции, которую ты выстроила для себя.

Я ничего не строила, не обдумывала заранее никакой позиции, неужели ты этого не понимаешь?

А тогда почему ты избегаешь говорить о настоящей проблеме?

О настоящей проблеме? И какова, по-твоему, эта настоящая проблема?

Твой брак и твои интеллектуальные способности.

Что? Да ты с ума сошел.

Это они, твои интеллектуальные способности, твой ум, включившись, высветили твое желание найти для себя наилучшее применение, но вместе с тем, к сожалению, и то, насколько ничтожны твой брак и твой муж.

Послушай, неужели… да нет, не может быть, чтобы ты говорил это всерьез.

Но кто может поверить, что все эти хитросплетения, вся твоя английская авантюра имеют какое-то отношение к призванию? Что тобою движет любовь к профессии? Да ни за что на свете! Это просто бегство вперед, затеянное, чтобы не вникать в суть дела. Ты мне сказала, что счастлива, а я не поверил. Почему? Очень просто: потому, что не ощутил в твоих словах никакого счастья. Счастье всегда видно, дорогая, видно невооруженным глазом, потому что это простое чувство – дорогое и редкое, но простое. А тебя счастье как будто подавляет, ты не наслаждаешься им. Что же это тогда за счастье, можно узнать?

Оно такое, какое есть.

Хорошая фраза. Возможно, это счастье убьет тебя.

Я скажу тебе нечто очень важное для меня: я хочу быть счастливой, но не хочу быть рабой своего счастья.

Ты уже уступила мне почти во всем, хотя не знаю, понимаешь ли ты это.

Я сказала тебе правду, которой тебе тоже не понять.

Пожалуйста, не надо указывать мне направление. Я знаю, к чему ты клонишь.

Нет. Ты не знаешь – и не узнаешь никогда, потому что… До меня только что дошло: ты приехал в эти места умирать, и ты умираешь.

Может быть, но тебе не повезло: ты нашла меня еще живым.

Лучше бы я нашла тебя мертвым.

Это вполне здоровая обида. Она понадобится тебе, чтобы залечить свои раны.

Так, значит, тебе хочется, чтобы я умер.

Почему ты перебрался сюда?

Я тебе уже говорил, разве нет? А вот скажи-ка, почему это я умираю?

Хотелось бы мне знать, почему ты приехал сюда.

Не старайся.

Просто иногда я чувствую, что ты остался далеко позади, как будто замкнулся в своих пороках. Что случилось? Что произошло?

Пороки – в моем возрасте?

Пороки мышления. У меня ощущение, будто все, что ты говоришь, принадлежит прошлому, другой эпохе. Зачем ты мне это рассказываешь?

Полагаю, я и сейчас мыслю ничуть не хуже, чем прежде. Только, может, теперь я не ищу нарочно, чем бы осложнить себе жизнь. То, что приходит само, приходит само. Мне больше не нужно оправдываться, не нужно притворяться. С чего ты взяла, что я отстал, остался позади? Честное слово, мне хотелось бы знать это.

Ты приехал в эту деревушку, где нет ничего, кроме коров, и в конце концов сам начал думать, как корова.

Не опускайся до такого примитива, прошу тебя, говорить такие вещи недостойно тебя.

Ты умираешь, я говорю тебе это вполне серьезно.

Если ты не обоснуешь это…

Ты не понимаешь, что я это знаю, ведь правда, не понимаешь? Ты не понимаешь, что я могу это видеть и что мне это доказывать не нужно, правда?

Я не верю, что подобные вещи можно ощущать.

А стоило бы верить.

Я верю, но только в применении к таким областям, где это реально.

Да что ты знаешь об ощущениях!

Ну, ладно, допустим, но откуда ты взяла, что я умираю? Мне хотелось бы это знать.

Слушай, не знаю, я очень устала. Думаю, я вздремну после обеда.

Неплохая идея. Я тоже вымотался.

Тогда желаю хорошо отдохнуть.

И тебе тоже. Надеюсь, после отдыха дело у нас пойдет лучше.

Наверняка.

Я тоже этого хочу.

Ты здесь?

Ты же пошла спать.

Я не могу уснуть. А ты почему не пошел спать?

Допивал рюмку.

Врешь! Ты налил себе еще.

Да. И что же?

Ты прав.

Что?

Ты прав. Дело в моем браке.

Конечно. Ты знала это еще до приезда сюда.

Ради бога, не будь таким совершенством, дай мне хоть какую-нибудь возможность выбора.

Я вовсе не совершенство. Прости, я лишь использую то, что заметил с самого начала.

А это правда было так заметно?

В какой-то момент я сказал себе: все дело в том, что она умнее его, и вот наконец это привело к кризису. Она только что поняла это, но еще не вполне, еще не смирилась с этим. Я увидел это так ясно, что сначала не осмеливался поверить, но это так. Это решающий фактор в жизни любой пары. Уже никогда не будет так, как было, с этим приходится столкнуться и принять новое положение вещей. На это уходит весь остаток жизни. Один из наиболее героических моментов в жизни простого смертного. Вот это и мучает тебя. Это основная причина. И, что хуже всего, ты сама отчетливо видишь, что это значит.

Но это так тяжело…

Знаю. Но больше ничего не могу тебе сказать. Мне хотелось бы сказать что-нибудь такое, от чего тебе полегчало бы, но не могу, мне ничего не приходит в голову.