Текст книги "Связь через Зальцбург"

Автор книги: Хелен Макиннес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

– Это действительно ошибка, – он сделал вид, что проверяет запись в маленьком блокнотике. – Мне нужен был 305. Я попал не на тот этаж, – и, многословно извиняясь, он попятился и исчез так же быстро, как и появился.

Мэтисон покосился на свой маленький "Минокс", лежавший в футляре. Он выглядит так одиноко, подумал он. Особенно в свете странной истории со спешной заменой телефона. Кроме того, отснятые кадры – единственное доказательство по делу Брайанта... Он поразмыслил пару минут, потом осторожно отмотал ценную пленку, бережно завернул её в салфетку, принесенную из ванной, и положил в нагрудный карман рубашки. Образовавшийся маленький бугорок ему не понравился, к тому же пленка находилась слишком блзко к теплой коже, поэтому он достал из кармана плаща коробок итальянских спичек, выбросил содержимое и аккуратно уложил туда пленку.

Он оглядел просторную спальню в поисках подходящего тайника, какого-нибудь настолько очевидного предмета, чтобы никто и не подумал о нем. За пепельницей? Нет, место должно быть таким, чтобы он в любой момент мог проверить сохранность своего тайника. Он сунул спичечный коробок в карман пиджака, добавил распечатанную пачку сигарет. Не слишком оригинально, подумал он, зато всегда под рукой. Затем он зарядил "Минокс" новой пленкой и сделал из окна несколько снимков улицы. Спрятав маленькую камеру в футляр, он положил его на полку шкафа.

Возможно, все эти предосторожности излишни, подумал Мэтисон, но на худой конец, фотографируя улицу из окна, он наконец решил, куда ему следует направиться со своим "Роллифлексом". Над Старым Городом вправо от поросшего лесом хребта высился Гогензальцбург, исторический древний замок, окруженный стенами и оборонительными сооружениями. Там вдоволь пространства, а если забраться на башни, то много света и отличный обзор окрестностей. Это то, что надо, подумал он, и сгреб свой плащ.

Выйдя из отеля, он миновал короткую череду улиц делового центра, потом мост через бурную реку. Тогда он ещё не заметил этого человека. Но на полдороге через мост, нечаянно толкнув одну из двух женщин, нагруженных многочисленными пакетами и свертками, он остановился и оглянулся, чтобы извиниться – и в то же мгновение какой-то мужчина резко остановился и закурил сигарету. Мэтисон не обратил на него никакого внимания, и даже не думал об этом ещё минут десять, пока не оказался в самом средоточии Старого Города (утренние поиски Нойгассе, 9 обеспечили его некоторыми необходимыми представлении о местной географии; все расстояния здесь были короткими, но передвижение осложнялось из-за нагромождения зданий на сравнительно небольшом пространстве). Он обогнул кафедральный собор, торопливо прошагал мимо мраморного фонтана, построенного два века назад для водопоя лошадей, вовремя сообразил, что взял неправильный курс, выходя с площади, развернулся и зашагал вправо – и снова увидел того же мужчину. Тот же плащ, то же сложение и рост, те же густые волосы – тот же человек. Это, конечно, могло быть чистым совпадением; Зальцбург относится к числу городов, где вполне возможны такие встречи. Странно только, подумал Мэтисон, что этот тип всегда оказывается на одном и том же расстоянии за его спиной. На этот раз незнакомец не стал закуривать; он углубился в созерцание мраморных красот.

Мэтисон прибавил шагу, и через несколько минут вышел на мощеную булыжником улочку, которая поднималась в гору и упиралась в колокольню. Здесь можно было сесть в фуникулер и быстро подняться в замок. Тут ему повезло: кабинки как раз заканчивали подъем, так что не нужно было долго ждать, когда они спустятся снова. Мэтисон купил билет и вошел в зал ожидания вместе с полудюжиной других туристов. Мужчины в плаще в поле зрения не было. Затем все пассажиры высыпали из зала, чтобы занять места в ближайших кабинках, и Мэтисон подумал, что мужчина в сером дождевике сейчас украдкой скользнет к кассе и купит билет. Эта мысль позабавила его, хотя он чувствовал некоторое раздражение. Что, черт побери, нужно этим людям? Потом он решил, что само предположение о целенаправленной слежке смехотворно, и не стоит давать волю воображению.

На самом деле человек в дождевике поступил иначе. Он использовал оставшиеся до отправления несколько минут, чтобы позвонить по телефону.

– Я сел ему на хвост в фойе отеля, но, кажется, он меня засек, сказал он Дитриху. – На фуникулере он непременно меня заметит. Он собирается в замок, так что пришли как можно скорее кого-нибудь сюда, чтобы я мог передать ему наблюдение. Я буду держаться поблизости, чтобы показать объект. Если это будет невозможно, вот его описание: желто-коричневый твидовый пиджак, хорошо скроенный, с двумя разрезами; узкие темно-серые брюки; светло-голубая рубашка; синий галстук; коричневые туфли; дождевик накинут на руку; фотоаппарат. И он... прости!

Бросив трубку, человек в дождевике помчался к фуникулеру.

Мэтисон наслаждался быстрым крутым подъемом мимо скал и деревьев, мимо низкой каменной стены к первому огромному бастиону. Выйдя из кабинки фуникулера, Мэтисон миновал крепостные стены и через внутренний дворик заторопился к лестницам на вершины башен. Он был настолько восхищен изобретательностью средневековых архитекторов, выстроивших эту крепость вокруг замка архиепископа, что совершенно не обращал внимания на тащившегося за ним наблюдателя. Правда, он почерпнул у своего преследователя одну разумную мысль: накинул свой плащ, чтобы уберечься от резкого ветра. Он сделал последний снимок с огороженной смотровой площадки – подарка современного Зальцбурга туристам, чтобы уберечь их от падения со стен бастиона – и остановился, любуясь раскинувшейся перед ни панорамой; ветер неистово трепал его плащ.

– Здесь не опасно? – раздался рядом девичий голос. Он повернулся и увидел девушку, нерешительно остановившуюся у деревянных ступенек (тоже любезный дар двадцатого века) лестницы, ведущей на площадку.

– Не опасно, но холодно, – предостерег он и протянул руку, помогая ей взобраться. – Но вид стоит этого. Великолепно.

Она внимательно посмотрела на него.

– Вы американец? – сказала она, переходя на английский.

– Это можно определить сразу же, верно? – А я-то надеялся, что мой акцент не так уж заметен, с сожалением подумал Мэтисон.

Она огляделась.

– В жизни не рискнула бы подняться сюда в одиночку, сказала она, безуспешно пытаясь убрать с глаз взлохмаченные ветром волосы. Копна её темно-каштановых волос отливала золотом в лучах заходящего солнца; длинные завитки выскальзывали из пальцев. Другой рукой она продолжала держаться за ограждение.

– Я всегда побаивалась высоты. Но вид восхитительный.

– Если только вы что-то видите, – ухмыльнулся Мэтисон. – Наверное, мне стоит подстраховать вас, чтобы вы смогли придержать волосы двумя руками, и он крепко сжал локоть незнакомки, а она обеими руками отвела волосы с висков назад, но длинные и густые пряди, развеваясь на ветру, образовали плотную завесу.

– Сдаюсь, – сказала она. – Вы поможете мне спуститься с платформы? Мне страшно взглянуть себе под ноги, я просто не могу сдвинуться с места.

Они спустились по сколоченным на совесть ступенькам и оказались в безветрии под укрытием крепостной стены. Девушка вынула из кармана щетку и принялась расчесывать свои длинные волосы, пока они не легли гладкими волнами. Теперь Мэтисон увидел её глаза, темно-серые и широко расставленные.

– Так гораздо лучше, – одобрительно заметил он.

Девушка улыбнулась, бледно-розовые губы изогнулись в широкой улыбке. На её высоких скулах тоже играли розовые отблески, но Мэтисон не взялся бы определить, что это: отметины, оставленные резким холодным ветром, или результат прикосновения умелой руки. Ресницы и брови тоже были хороши, даже если и это было мастерски выполненной работой. Короткий нос и округлый подбородок приятно дополняли картину. Мэтисон почувствовал укол раздражения и легкую печаль; десять лет назад, когда ему было двадцать пять, такой набор достоинств побудил бы его двинуться напролом, не пытаясь напрягать свою изобретательность. Но вскоре он с приятным удивлением обнаружил, что незнакомка решила взять инициативу в свои руки. Их прощание оказалось отсрочено, поскольку она не пыталась попрощаться. Она непринужденно сунула расческу в карман пальто – дорогого твидового пальто, пушистого и мягкого, изящного покроя, с самым узким воротником, какой ему приходилось видеть с тех пор, как он выехал из Нью-Йорка. И ноги у неё были очаровательные. Мэтисону понравились и белые теплые чулки, и блестящие черные туфли с серебряными пряжками.

Девушка сказала:

– Я слонялась по крепости, прощаясь со всем этим великолепием. А вы? Это "Здравствуй" или "Прощай"?

– И то, и другое.

Они медленно свернули на вымощенную булыжником дорожку.

– Вы хотите сказать, – с ужасом произнесла она, остановившись так резко, что едва не споткнулась, и Мэтисону пришлось снова подхватить её под руку, – вы хотите сказать, что это ваш первый и последний визит? – Она покосилась на его руку, державшую её локоть. – Кстати, спасибо. Вы действуете очень быстро, правда?

– И настойчиво, – с ухмылкой сказал Мэтисон, не выпуская её локоть. Я хочу быть уверен, что вы не вывихнете себе лодыжку на этих булыжниках. Между прочим, вы уверены, что мы идем в правильном направлении?

– В правильном – в каком смысле?

– Чтобы выпить по глоточку в каком-нибудь ресторане. Я видел поблизости один.

– Около станции подвесной дороги, – сказала она и наградила его такой же теплой и чарующей улыбкой. – Мне кажется, выпить было бы кстати. Мы произнесем тост – за благополучное возвращение в Зальцбург. Вы собираетесь домой, правда?

– Надеюсь. Вы говорите так, словно вы местная.

– Я из Чикаго. Я приехала сюда весной. А теперь...она откровенно вздохнула. – Ну, в общем, деньги кончились. А отец отказывается прислать еще, пока я не возвращусь домой. Завтра я на две-три недели поеду в Цюрих погостить у бабушки. Тоже отцовский приказ, – она снова рассмеялась.

– Цюрих? Мне тоже предстоит заехать туда на недельку.

– Это просто фантастика! – радостно воскликнула она и снова так резко остановилась, что едва не упала, повиснув у него на руке.

– Какое потрясающее чувство долга, – весело сказал Мэтисон. – Вы во всем слушаетесь отца?

– Это называется – экономическая необходимость, – сердито ответила она.

– А как насчет работы? Если вам так нравится Зальцбург...

– О, я заработала немножко летом – как переводчик, гид для туристических групп, все в таком духе. Но сезон кончился, и теперь иностранцу в Зальбурге работу не найти. Так что мне предстоит поездка в Цюрих. По крайней мере, это ещё две недели за границей. Любой предлог годится, чтобы попутешествовать, правда? Ну, а вы? Вы тут по делу или на отдыхе?

– Бизнес, – коротко ответил Мэтисон и вспомнил человека, бизнесом которого было следить за ним. Он оглянулся, но дорога была пуста, и фортификации тоже. Человек в сером дождевике исчез. – Смеркается, – сказал он. – Нам стоит поспешить.

Девушку это отчего-то позабавило.

– Все будет в порядке. Смотрите!

Она указала на двор, обрамленный домами. Там росло огромное дерево, вокруг которого бегали дети. Окна домов были освещены, слышались звонкие женские голоса.

– А главный вход за углом в другом конце двора.

Неужели здесь живут люди? Он осмотрелся в поисках человека, так настойчиво преследовавшего его на пути к замку, но увидел только с полдюжины мужчин, похожих скорее на гидов, или спасателей, или художников... Девушка с любопытством покосилась на Мэтисона, словно заметила его интерес к местным обитателям. Он беспечным тоном произнес:

– Наверное, это те самые парни, которые построили все деревянные помосты и ограждения? А вот тот, кто наверняка служит испытателем, – он указал на крупного парня, несущего большую кружку пива по мощеной булыжником дорожке. – Его работа – трижды в день подпрыгнуть на каждой ступеньке, чтобы убедиться, что туристы не свернут себе шеи.

– Он, между прочим, художник, – тихо хихикнула девушка. – Тут, знаете ли, много художников – здесь работает международная школа искусств; я сама посещала занятия весной.

– Вы просто полны неожиданностей.

– Привет, Ян! – крикнула она художнику и помахала рукой.

– Привет! – по-немецки отозвался тот. – Не забудь про танцы на следующей неделе!

– Он поляк, – сказала она Мэтисону, когда они прошли мимо.

– Беженец или преданный член партии?

– Беженец, – она вырвала свой локоть.

– Если вы хотите сказать ему, что уезжаете, я подожду вас у ворот.

– Ненавижу прощания, – резко сказала она. – Кроме того, художники вообще не замечают, ходите вы на их вечеринки или нет. Пока вокруг толпа, они счастливы.

Мэтисон с недоумением гадал, чем он рассердил свою спутницу. Возможно, ей нравятся вечеринки с танцами гораздо больше, чем она согласна признать?

– Ну, так как насчет тоста за Зальцбург и скорое возвращение? осведомился он.

– Как только вернемся в город, – её голос снова был спокойным. Она взглянула на часы:

– Да, это отличная идея. Здесь становится так мрачно, когда стемнеет.

Или попадается навстречу слишком много приятелей-художников, подумал Мэтисон. А она терпеть не может прощаться.

– Заранее согласен. Не пора ли нам обзавестись именами? Я Билл – Билл Мэтисон.

Она изучающе взглянула на него:

– Что ж, вам это идет. А я – Элиза.

– Вам тоже очень идет ваше имя, – нежное, красивое, романтическое – и редкое. – Элиза – как дальше?

– Ланг. Элиза Ланг. Точнее говоря, Элиза-Эвелина, но я его сократила ещё в девять лет.

– Первый мятеж против семьи?

– И самый успешный до настоящего момента. Больше ни в чем мне не удалось добиться постоянного успеха.

– Ну, не так уж все и плохо, – поддразнил он. – Последняя ваша победа – шесть месяцев в Зальцбурге.

Мэтисон попробовал угадать, сколько ей лет, и решил, что где-нибудь двадцать с небольшим, хотя кое в чем она казалась старше; в наше время трудно угадать возраст женщины.

– И что теперь? Снова в колледж?

– Я уже покончила со всем этим, – негодующе заявила Элиза. – Это осталось в другой жизни.

– И больше никаких пикетов, демонстраций, вечеринок с ЛСД?

– Знаете что? Вы, кажется, не воспринимаете меня всерьез.

– Я бы с удовольствием попытался, – мягко сказал он. И сразу же инстинктивно отступил, демонстративно оглядывая окрестности, чтобы скрыть свои чувства. Они вышли из главных ворот замка и спустились на одну из нижних террас. Сумерки стремительно сгущались. Городские огни казались россыпью алмазов на черной бархатной подушке. В темной речной излучине бурунчики подводных течений блестками вскипали на воде. Горные пики на другом берегу реки врезались в темнеющее небо. И все казалось таким далеким – горы и город внизу.

Элиза пытливо всмотрелась в лицо Мэтисона. Он совсем другой, чем я ожидала, подумала она, подстраиваясь к его настроению.

– Давайте обойдемся без фуникулера и спустимся пешком, – предложила она. – Так забавно, когда дома и башни поднимаются к вам навстречу.

Как странно, снова с удивлением подумала она, этот человек вполне может оказаться тем, за кого себя выдает. Мне совсем не обязательно прикрывать свой интерес к нему болтовней об их высочествах и архиепископах, вершивших в этой крепости суд, или об их любовницах, или о других причудах истории. Я могу расслабиться и получить удовольствие. Он, определенно, очень привлекателен; настоящий романтик двадцатого века.

– Это вечер предназначен для прогулки, верно? – сказала она и просунула свою руку ему под локоть, и они двинулись вниз по крутому спуску.

– Мне придется очень быстро перехватить пару глотков, с сожалением сказала она, когда они вошли в бар-ресторан на узкой улочке у подножья башни, приткнувшийся между двумя домиками, позаимствованными из волшебных сказок братьев Гримм. Она украдкой бросила взгляд на часы и нахмурилась.

– Неужели вы не сможете пообедать со мной? – спросил Мэтисон, стараясь скрыть свое разочарование, и осмотрелся, выискивая тихий уголок. Заведение оказалось таким маленьким, что выбора почти не было. К счастью, немногочисленные посетители сгрудились у стойки, а освещение было таким продуманно приглушенным, что люди казались рядом силуэтов в облаке сигаретного дыма. Мэтисон снял плащ и повесил на крючок. Он выбрал самый удаленный от стойки столик.

– Мне очень жаль, Билл, – она протянула руку и коснулась его локтя, когда он сел рядом на узкую скамейку напротив грубо оштукатуренной стены. Это мой последний вечер в Зальцбурге. Я уже пообещала... Ох, если б я знала, что встречусь с вами сегодня... – она оборвала фразу. Вдруг её голос повеселел:

– У меня появилась отличная мысль. Пока вы будете заказывать напитки, я позвоню по телефону. Лучше берите скотч или пиво. И Боже упаси вас заказать мартини – бармен итальянец, он просто помешан на вермуте.

Мэтисон смотрел, как она идет к телефону у входа. Она накинула пальто на плечи, и у Мэтисона мелькнула пугающая мысль, что сейчас она оставит его, выскользнет из его жизни с такой же легкостью, с какой появилась... Но Элиза вернулась к столику вскоре после того, как подали напитки. Она шла медленно, и Мэтисон заметил, что она хмурится. Но гримаска раздражения исчезла, как только она увидела, что Мэтисон наблюдает за ней. Она села, сбросив с плеч пальто. Вид у неё был огорченный.

– Неужели все так плохо, – весело произнес он, – ваша идея не сработала?

Она покачала головой:

– Мне придется следовать договоренности – даже опоздать не могу. Извините.

– Мы пообедаем вместе в Цюрихе.

– Где вы хотите остановиться?

– Мне придется все время переезжать. Ожидается конференция банкиров, все номера на будущей неделе будут заняты. Скажите мне ваш адрес.

– Моя бабушка живет за городом и отказывается поставить телефон. Но я бываю в Цюрихе довольно часто, и у меня там подруга, которая согласится приютить меня.

– Дайте мне её номер.

Она заколебелась.

– Даже не знаю. Видите ли... – она попыталась смягчить свой отказ. Потом пожала своими изящными плечами, развела руками:

– Мне не хотилось бы чересчур обременять мою подругу. Телефонные звонки, адресованные не тебе, а кому-то другому, ужасно раздражают. Она... ну, она...

– Обещаю вам не причинять ей беспокойства. Я позвоню один раз, просто чтобы сообщить, что уже приехал. Она не станет возражать, верно? – он держал наготове свой блокнот и ручку. Она продиктовала ему номер медленно, словно с трудом припоминая, или как будто занята другими мыслями.

– Это избавит нас от множества хлопот, – заверил её Мэтисон. Конечно, я мог бы дать вам телефон фирмы "Ньюхарт и Моррис", но у телефона дежурит дракон по имени мисс Фрейтаг, охраняющий вход в офис Йетса – это руководитель цюрихского отделения – а у неё аллергия на личные звонки. Бизнес, и ещё раз бизнес, и ещё раз бизнес...

Элиза слушала его очень внимательно. Внезапно она рассмеялась и сказала:

– Нет, мне не хотелось бы оставлять сообщения огнедышащему дракону, она посмотрела на свои руки. – Когда вы намерены приехать в Цюрих? И как долго там пробудете?

– Я пока точно не знаю. Ближе к вечеру буду знать точнее.

– Вы такой загадочный, – она произнесла это так, словно загадки ей по душе. Ее взгляд быстро скользнул к двери, на двух вошедших мужчин.

– В телефонном звонке из Нью-Йорка нет ровным счетом ничего загадочного.

– От вашего друга – издателя? Слушайте, а ведь вы мне пока не рассказали, зачем он прислал вас, – она поправила браслет часов, покосившись на циферблат. Было ровно шесть.

– Возникла необходимость проверить один контракт.

Снова открылась дверь ресторана, и вошел новый посктитель. Снимая темно-серое пальто, он обвел взглядом маленький зал. Видимо, он сделал выбор в пользу бара и направился к стойке.

– Должно быть чудесно, – сказала Элиза, заметно расслабившись, – иметь такую работу, как у вас. Я имею в виду, интересное занятие и множество путешествий.

– Путешествия случаются только изредка. В основном я работаю в Нью-Йорке.

– Вам никогда не хотелось вернуться назад, в Денвер? Почему вы там не остались после юридического колледжа? Судя по вашим словам, вам нравится жизнь на природе.

Мэтисон рассмеялся, отметив, что Элиза запомнила на удивление много маленьких деталей из его рассказа во время долгой прогулки. Но хотя он уже давно пережил развалившийся брак и развод с Норой – такие вещи задевают особенно больно, когда происходят во время военной службы за океаном – он не относился к тем людям, которые всегда готовы поболтать о том, что едва не сломало им жизнь. Если человеку пришлось однажды испить эту чашу до дна, он учится избегать повторения. Потом были Джоан, и Мэри, и Пегги, и Кларисса, и... Господи, их было много, возможно даже, несколько больше, чем следовало. Человек привыкает к одинокому образу жизни, как к расписанию пригородных электричек.

– Разве нет? Билл – а что вам нравится по-настоящему?

– Это такой вопрос... – начал он и удивленно умолк. Она взглянула на часы, на этот раз совершенно открыто, и встала, натягивая пальто. Мэтисон тоже встал и огляделся в поисках официантки, торопясь расплатиться.

– Нет, пожалуйста, оставайтесь, Билл. Вы ещё не допили свой коктейль.

– Чепуха! Я провожу вас домой.

– Но я не собираюсь идти домой. Друзья ждут меня рядом, прямо за углом, около кукольного театра. Мы едем обедать в "Шлосс Фушл".

– Очень жаль, – сказал он. Но намек невозможно было пропустить мимо ушей: автомобиль предполагает ограниченное количество седоков; попытайся он настоять, это выглядело бы так, будто он решил расстроить компанию. Мэтисон помог ей поправить пальто.

– Сожалею, что задержал вас.

– А я – нисколько.

Мэтисон взял её за руку, и она улыбнулась.

– Никогда не думала, что возвращение из замка может занять столько времени. Обычно мне хватало двадцати минут, она импульсивно потянулась и поцеловала его в щеку. – И, надеюсь, ответ на мой вопрос я услышу в Цюрихе, – очень нежно произнесла она, повернулась и пошла к двери. Каблуки звонко простучали по выложенному плиткой полу.

Мэтисон сел, допил коктейль, расплатился и потянулся за своим плащом. Вечер впереди показался ему маленьким и пустым. Будь оно все проклято, свирепо выругался он, только этим утром ты был абсолютно счастливым человеком, который бродит по старинному городу – сам по себе. До встречи с Элизой. Ты – это все ещё ты, и Зальцбург – по-прежнему Зальцбург, вот так-то.

Он успел дойти до двери, когда вспомнил, что его камера осталась на лавке, на которой они сидели. Он повернул назад и едва не столкнулся с мужчиной, снимавшим с крючка свой темно-серый плащ. Этот парень долго не задержался, подумал Мэтисон; может, его подвела подружка?

Он вышел из маленького ресторанчика, оставив за спиной теплый воздух, пронизанный спиралями сигаретного дыма, резные подствечники, мерцавшие на красных скатертях, гул хриплых голосов у стойки, и шагнул на улицу, в темноту, рано спустившуюся этим осенним вечером. Он все ещё думал о последнем вопросе Элизы. "Билл, а что вам нравится по-настоящему?" На этот вопрос всякий мужчина ответит по-разному через каждые пять лет своей жизни, и всякий раз будет абсолютно искренен. Мэтисон зашагал под уклон по узкой улочке, направляясь к скверу с мраморным фонтаном. Он так глубоко погрузился в свои мысли, что не заметил человека в темно-сером плаще, следовавшего за ним на некотором расстоянии.

7

К шести часам Иоганн Кронштайнер вернулся в Унтервальд с места гибели Брайанта. Деревня затихла – по крайней мере, по сравнению с тем, как гудела час назад, когда он только приехал. Местные жители разошлись по домам, в тепло своих ярко освещенных кухонь, вполголоса обсуждая аварию, случившуюся всего лишь в нескольких милях от родных домов. Место происшествия, кажется, потрясло их больше всего. Именно настойчивое повторение словосочетания "несчастный случай" заставило Иоганна подъехать к церкви Святого Георга, хотя уже темнело, и ему предстояло спускаться к сгоревшей машине с фонариком в одной руке. Один из полицейских из Бад-Аузее спустился вместе с Иоганном; двое остались в Унтервальде дожидаться Августа Грелля, чтобы побеседовать с ним сразу по возвращении – по словам соседей, он пошел поохотиться около Финстерзее, и пока ещё ничего не знал о перевернувшейся машине; четвертый остался в машине скорой помощи у тела Ричарда Брайанта. Вылезая из своего джипа, Иоганн заметил Феликса Заунера, стоявшего у двери почтальонши Когель (это был один из немногих телефонизированных домов в Унтервальде, вспомнил Иоганн, и не будь у него так черно на душе, его бы позабавила так искусно выбранная наблюдательная позиция). Компанию Феликсу составила Труди, в тревоге поджидавшая Иоганна. Он коротко поблагодарил сопровождавшего его жандарма и подошел к освещенному крыльцу фрау Когель. Труди взяла его за руку. Иоганн молча остановился рядом с ней, глядя на Феликса.

– Ты спускался к машине? – спросил Феликс.

Иоганн кивнул. Догоревшие обломки достаточно остыли для того, чтобы можно было как следует осмотреть их.

– Так что, ты видел труп за рулем?

Обгоревший труп придавила искореженная рулевая колонка; человек, который вел машину, был обречен; идентифицировать его останки представлялось невозможным.

Труди Зайдль своим нежным голоском произнесла:

– Кто бы это мог быть? В Унтервальде никто не пропал. И потом, мы ведь видели, как машина промчалась через Унтервальд. В ней был только один человек.

Труди, темноглазая, темноволосая хохотушка с цветущим личиком, с тревогой посмотрела на Иоганна.

– Полицейские говорят, это мог быть случайный попутчик. В деревне побывал какой-то французский турист, он пришел пешком. Прошлой ночью он останавливался у моей тетки; старый Грелль говорит, гостиница была закрыта. Француз ушел сегодня около восьми утра. Может, это он?

– И ему потребовалось два с половиной часа, чтобы добраться до церкви?

Феликс заметил, что француз вполне мог зайти в церковь полюбоваться скульптурами, или растянуть лодыжку, или просто присесть отдохнуть у дороги. Ничего нельзя сказать точно, если только он не объявится в какой-нибудь деревушке по соседству.

– Вполне возможно, что он пошел напрямик через долину, сел в автобус или в электричку и сейчас уже в Мюнхене, – Иоганн бросил тяжелый взгляд на Феликса. Это тебе следовало произнести эти слова, говорил его взгляд.

Труди ещё больше разволновалась; наконец она нашла разумное решение:

– Идем, поужинаем с нами, Иоганн.

Иоганн взглянул на освещенное окно первого этажа "Гастоф Вальдесрух".

– Сначала я зайду в гостиницу. Насколько я понял, Август Грелль уже вернулся.

– С ним сейчас беседуют жандармы. Он пришел только полчаса назад.

– А его сын? Где Антон?

– Ты разве не знаешь? – вмешалась Труди. – Антон в отпуске. Он уехал на прошлой неделе.

Иоганн снова покосился на Феликса, стоявшего на крылечке фрау Когель.

– А что, кто-нибудь видел, как он уезжал?

– Мы слышали его мотоцикл, – быстро сказала Труди. – Ты же знаешь, как он ревет. В четверг утром он перебудил деревню. Иоганн, что с тобой?

– У Иоганна есть теория, и он не хочет, чтобы она рухнула, – тихо сказал Феликс. Он наклонил голову, услышав телефонный звонок. – Прошу прощения... – он торопливо вошел в дом.

– Он уже час все время говорит по телефону – то сам звонит, то ему звонят, – сказала Труди. – Забавный он парень. Ни за что не догадаешься, что у него на уме.

– Просто он беспокоится о своем магазине в Зальцбурге. Ему кажется, что без него все пойдет прахом.

– Когда-нибудь он снова возьмется за старого Грелля, будет уговаривать его построить подъемник. Ты знаешь, что Грелль уже отказал ему?

Значит, так Феликс мотивирует свой интерес к Унтервальду, подумал Иоганн. Но почему он до сих пор не в "Вальдесрух", почему не наблюдает за лицом Грелля, пока его допрашивают жандармы? У Феликса свой метод, но мне, определенно, этого не понять. Он поджал губы и нахмурился, потом высморкался:

– Будь проклят этот насморк. Он уже почти прошел, но мешает мне шевелить мозгами.

Иоганн инстинктивно чувствовал какую-то отчужденность, обособленность в поведении Феликса, но не мог понять причины этого. Феликс, такой чуткий и сообразительный, как будто не сознавал, что в их отношениях возникла трещина; зато Иоганн, хоть и не претендовал никогда на особую мудрость, видел, что их старая дружба... ну, не то чтобы кончилась, но определенно изменилась. Я раньше никогда не критиковал Феликса, подумал Иоганн, и расстроился ещё больше.

– Пошли, поужинаешь у нас, – жалобно позвала Труди.

– Попозже. Но я подвезу тебя домой.

– Я оставлю тебе поесть, – она запахнула поплотнее свой толстый кардиган. – Ты уверен, что хорошо оделся? Мне не нравится, что ты говоришь в нос.

– Надо было тебе послушать меня вчера, – он помог ей залезть в джип. Небольшое расстояние до её дома они проехали молча.

– Я оставлю машину здесь, – сказал Иоганн, въезжая на полянку за домом. – Я могу задержаться.

– Я подожду.

Труди всегда готова была ждать. Иоганн поцеловал девушку, крепко прижав к себе. Потом он разко выпустил её из объятий, схватил свою накидку с сидения джипа и зашагал назад по главной улице Унтервальда.

Она была плохо освещена, особенно теперь, когда на окнах задернули занавески. Но в воздухе витал запах древесного дыма, напоминавший о теплом очаге, накрытом к ужину столе, собравшейся за столом семье... Как обычно говорил Дик о деревенских жителях? Легко живут и спокойно умирают... На мгновение он позавидовал им и подумал о Труди. Но как он мог жениться сейчас на Труди, или на ком угодно другом? Теперь у него на руках – сестра, о которой он должен заботиться всю оставшуюся жизнь. Ей не на что жить: добытчиком в доме был Дик, она только помогала ему с фотографиями. Квартирная плата на Нойгассе, 9 ей теперь не по карману. А когда она продаст все оборудование и раздаст долги, с чем она останется? Неподходящие мысли в первый же вечер после смерти зятя, сердито одернул он себя, но отбросить их не мог. К деньгам Иоганн всегда относился легко – что заработал, то и потратил; и никогда не старался заработать побольше, потому что деньги творят с человеком странные дела. Привязывают его к собственности, сильно меняют, и не всегда в лучшую сторону. Да, деньги творят много зла, но и отсутствие денег может стать причиной больших бед. Его подавленность росла.

Феликс Заунер ожидал его на углу около дома фрау Когель.

– В Зальцбурге все под контролем? – не удержался Иоганн, но Феликс не ответил на его дурацкий выпад. Он просто кивнул, углубившись в свои мысли.

– Пошли? – Иоганн сделал несколько шагов в сторону "Гастоф Вальдесрух".

Феликс схватил его за руку и втянул под навес.

– А стоит ли тебе соваться туда?