Текст книги "Хочу только тебя!"

Автор книги: Хелен Бьянчин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Настойчивая трель телефона вырвала Мишель из сна. Еще не до конца проснувшись, она пошарила рукой, нащупывая трубку, и нечаянно сбросила ее на пол.

О, черт! Не везет с самого утра!

Мишель потянула за провод. Наконец пальцы нашли злосчастную трубку.

– Мишель… – проговорил в ухо знакомый голос, и она еле удержалась, чтобы снова не чертыхнуться.

– Матап, – отозвалась она убитым голосом. Только этого ей не хватало.

– Ты что, еще не встала, cherie[3]3
  Cherie – любимая (фр.)


[Закрыть]! – Мать немного помедлила. – А ты знаешь, который час?

«Семь, самое большее восемь», – подумала Мишель и бросила быстрый взгляд на часы. Уже девять!

– Ты одна? Мишель моргнула.

– Нет, татап. Со мной два любовника, которые ублажали меня всю ночь.

– Не надо ехидничать, дорогая, – назидательно проговорила Шанталь.

Мишель вздохнула.

– Прости. Я просто не выспалась.

– Я думала, мы вместе съедим ланч. – Шанталь назвала модный ресторан в Мейн-Бич. – Давай в двенадцать. – И она положила трубку, не дожидаясь ответа.

– Уф, – вздохнула Мишель с огорченным и покорным видом.

Для матери ланч означал крохотную порцию овощей под названием «Цезарев салат», свежие фрукты, бокал белого вина и два стакана воды. После этого они заглянут в бутики, проедут до торгового центра и побродят по дорогим магазинам.

Такое праздное совместное времяпрепровождение мать и дочь позволяли себе время от времени. Однако насчет нынешнего приглашения Мишель не питала никаких иллюзий – это был всего лишь предлог, чтобы попытаться разузнать поподробнее, что ее связывает с Никосом Алессандросом.

Ну что ж, надо встать и заняться делами. Уборка и поход в супермаркет за продуктами на неделю займут часа полтора, она еще успеет принять душ и переодеться, перед тем как отправиться на встречу с матерью.

Шанталь заказала свой любимый «Цезарев салат» и минеральную воду, Мишель же решила поесть как следует.

– Антония и Эмерсон уговорили меня встретиться с ними на ланче завтра на их яхте.

Мать была в солнечных очках, скрывавших выражение ее глаз. Однако Мишель прекрасно его представляла.

Шанталь в совершенстве владела искусством беседы. Сначала разговор пойдет о милых пустяках, будет рассказан какой-нибудь забавный случай или пара анекдотов, и только после этого наступит очередь главной цели встречи.

– Очень мило, – произнесла Мишель.

– Но мы непременно успеем на выставку в твоей галерее.

На ежемесячных экспозициях выставлялись работы молодых многообещающих художников, чье творчество привлекло внимание обоих совладельцев галереи – Мишель и Эмилио. Договор с художником подписывался за несколько месяцев до выставки, и сам факт, что уже были заключены такие соглашения об организации показов до конца года и даже в следующем году, говорил о высокой репутации галереи.

Эмилио просто нюхом чуял, что будет иметь успех, и они оба, соединив свои способности и знания, сумели превратить галерею в одно из самых известных заведений подобного рода на всем побережье.

Уже были разосланы приглашения пятидесяти их постоянным клиентам и партнерам, напечатаны проспекты, оставалось лишь развесить полотна по местам и доделать кое-какие мелочи. Именно этим они с Эмилио собирались заниматься сегодня после обеда и завтра с утра.

– У тебя есть какие-то планы на вечер, дорогая?

Мишель задержала над тарелкой вилку с накрученной на нее вкуснейшей лапшой с луковым соусом.

– Я закончу поздно, татап.

– А, понимаю.

Так уж и понимает!..

– Ты же знаешь, сколько у нас с Эмилио работы перед каждой выставкой, – весело сказала Мишель. – Надо все проверить, а Эмилио такой дотошный.

– Знаю, дорогая.

Шанталь считала важным дать дочери хорошее образование. Мишель училась в частной школе, потом в университете, провела какое-то время в Сорбонне. При всем при этом почему-то считалось, что ей совсем не обязательно применять на практике все то, чему она обучилась.

Галерея была воспринята матерью как прихоть. Когда Мишель стала партнером Эмилио Боннано, мать решила, что это просто так, для забавы, однако скоро поняла, что ошибалась, так как дочь, к вящему неудовольствию Шанталь, самым решительным образом отказалась участвовать в ее светских развлечениях, лишь изредка удостаивая своим присутствием какой-нибудь благотворительный обед или празднество. Тем не менее мать то и дело приглашала Мишель в разные места, а в последние несколько месяцев она вообще задалась целью выдать ее замуж.

– Ты вчера заставила Джереми ревновать. – Шанталь глотнула минеральной воды и поставила стакан па стол. – Он был просто вне себя, когда ты ушла. Он звонил утром?

– Нет, – сухо ответила Мишель. – Да я не очень-то и хочу его слышать.

– Из-за Никоса Алессандроса?

– При чем тут Никос Алессандрос?

– Он очень выгодная партия, поймать такого – большая удача.

– Кто, Джереми?

– Никос, – уточнила Шанталь с терпеливой улыбкой.

– Ну, знаешь, я не рыболов и не собираюсь никого ловить на удочку.

– У тебя есть время, может, пройдемся по магазинам? Мне надо кое-что прикупить из одежды.

Да уж, матери не откажешь в умении вовремя отступить.

– Я обещала Эмилио, что буду в галерее полтретьего.

Шанталь прожевала листочек салата и отложила вилку.

– Ну, тогда доедай свое пирожное и пойдем. Кофе выпьем попозже, хорошо?

Одежда, обувь, белье, парфюмерия. Все это вместе и по отдельности гарантировало, что мать не вернется больше к неприятному разговору, а потому Мишель с готовностью последовала за ней. Они ходили из одного бутика в другой, и всюду Шанталь что-то покупала, так что через полтора часа в руках у нее было три ярких больших пакета, а времени на кофе уже не осталось.

– Увидимся завтра, дорогая. Не переутомляйся.

Мишель чмокнула мать в щеку и постояла, наблюдая, как та бросает покупки в багажник и устраивается за рулем «мерседеса».

Было почти полтретьего, когда она вошла в галерею. Они с Эмилио полностью перестроили это трехъярусное здание. Полированный деревянный пол сиял сочным медовым цветом, стены, покрашенные в различные бледные тона, создавали хороший фон для экспонатов, солнечные лучи падали сквозь застекленную крышу, меняя угол освещения в течение дня.

Мишель остановилась на порохе, чувствуя гордость за то, что им с Эмилио удалось сделать в последние три года.

– Эмилио?

Она положила ключ обратно в сумочку и аккуратно закрыла за собой дверь.

– Мы здесь, cara[4]4
  cara – дорогая (ит.)


[Закрыть], – послышалось со второго яруса. – Со мной Бретт.

Невысокие ступени вели на второй ярус. На третьем располагалась квартира Эмилио.

Мишель живо взбежала наверх и вошла в зал, где предполагалось выставить произведения Бретта.

– Привет.

Мужчины взглянули на нее и снова занялись картинами, аккуратно составленными у стены.

– Cara, стань вон там и посмотри, – сказал Эмилио. – Как, на твой взгляд?

Следующие четыре часа они дружно работали втроем, потом художник ушел, а Мишель с Эмилио заказали но телефону пиццу, сделали несколько небольших перестановок и прекратили работу лишь после тою, как убедились, что все выглядит так, как они планировали.

– Он нервничает, – заметила Мишель и впилась зубами в горячую пиццу. Плавленый сыр, сладкий перец, пряности… как вкусно.

– Это его первая выставка, – проговорил Эмилио, глядя, как Мишель ест.

От его серьги в ухе разбегались солнечные зайчики. Темная трехдневная щетина на щеках и подбородке контрастировала с вытравленным до белизны ежиком на голове. Стройный, мускулистый, он носил обычно джинсы и футболки и имел самый что ни на есть авангардный вид. О сексуальных пристрастиях Эмилио ходили самые невероятные слухи, но он не делал ничего, чтобы их опровергнуть. Все это окружало его неким ореолом таинственности, и это ему нравилось. Ну а ближайшие друзья прекрасно знали, что он совсем не тот, кем прикидывается.

За сомнительной наружностью прятался острый практический ум, способность почти безошибочно угадать истинный талант и чутье ко всему, что могло привлечь платежеспособную публику, – качества, которые были не чужды и самой Мишель.

Их дружеские отношения были чисто платоническими и опирались на понимание, симпатию и уважение друг к другу.

– Ты какая-то задумчивая. Что-то случилось?

От проницательных глаз Эмилио не могла ускользнуть даже малейшая перемена в настроении Мишель, о чем он и говорил порой с излишней прямолинейностью.

Мишель, не отвечая, открыла банку с водой и поднесла ее ко рту.

– Мужчина? – продолжал Эмилио. – Я его знаю? Она поставила банку на стол и снова принялась за пиццу.

– Почему непременно мужчина?

– Тени под твоими прелестными зелеными глазками… – Он улыбнулся мягкой понимающей улыбкой. – Недосып, милочка. А поскольку ты редко засиживаешься в гостях до утра, то вряд ли причина в этом.

– А может, я просто волнуюсь из-за завтрашнего вернисажа?

– Нет, – уверенно сказал Эмилио. – Но если ты не хочешь об этом говорить, то не надо.

Мишель подняла на него глаза.

– Это один из гостей на званом обеде, куда меня пригласили. – Она мгновение помедлила. – И лучше б мои глаза больше его не видели.

– Да, проблема, определенно, – сказал Эмилио.

– Нет. Я не хочу, не позволю.

– Ну, cara, вряд ли это зависит от тебя. – Он тихонько засмеялся.

Мишель недовольно поморщилась.

– Почему ты так решил?

– Ты молода, красива, уверена в себе и способна справиться одной рукой с любым мужчиной, – проговорил он шутливым тоном. – И если на сей раз у тебя случилась осечка, то это уже интересно. Хотелось бы мне посмотреть на него.

– Этого никогда не будет, – отрезала Мишель.

– Ладно. – Эмилио поднял руки, сдаваясь, но на лице его так и осталась ироническая усмешка. – Доедай свою пиццу.

– Я это и делаю. – Мишель откусила хрустящий краешек и, взяв бумажную салфетку, вытерла пальцы. – Я помогу тебе все убрать и пойду домой.

– Коробка из-под пиццы, стаканы да банки. Что тут убирать?

– Ладно. Тогда я пошла. – Мишель поднялась на ноги и, наклонившись к Эмилио, коснулась его лица щекой. – Чао.

Двери галереи распахнулись в четыре пополудни, а спустя час все приглашенные были на месте и прохаживались по залу небольшими группами с бокалами в руках. Из умело расставленных усилителей неслись негромкие звуки музыки эпохи барокко, сливающиеся с приглушенным говором.

Мишель выбрала для сегодняшнего случая черное кружевное платье классического покроя на чехле. Туфли на шпильках, тонкие черные чулки, волосы, зачесанные назад и собранные в высокую прическу, и легкий макияж, подчеркивающий глаза, дополняли образ элегантной и стильной женщины.

К тому времени, когда нанятые официанты вынесли подносы с закусками, у многих картин Бретта уже висели таблички «Продано».

«Это успех», – с чувством облегчения подумала Мишель. Все шло прекрасно. Закуски выше всяких похвал, шампанское великолепное, атмосфера perfetto[5]5
  perfetto – совершенный, безукоризненный (ит)


[Закрыть], как сказал бы Эмилио.

Мишель посмотрела в дальний конец зала, поймала взгляд напарника и засмеялась.

– Еще один триумф, дорогая.

У Мишель екнуло под ложечкой. Джереми, и, как всегда, саркастичен. Мишель с натянутой улыбкой повернулась к нему.

– Вот уж не ожидала, что ты почтишь нас своим присутствием.

– Что ты, да я не пропустил бы такой случай ни за что на свете.

Джереми наклонился к ней, она слегка отстранилась, и его губы мазнули ее по щеке. Он прерывисто вздохнул, глаза его потемнели.

– Вижу, долгожданный Никос пока не появился. – Джереми отступил на шаг, скользя пальцами по ее руке.

Мишель подняла голову и наткнулась на его мрачный взгляд.

– С чего бы это ему появиться, если его не приглашали?

– Ах, моя милая Мишель, – с издевательским сочувствием начал Джереми. – Никос был на ланче у моих родителей, на яхте. И там очаровательная Шанталь пригласила его на сегодняшний вернисаж. – Он помедлил для пущего эффекта, прежде чем сказать главное: – Насколько мне помнится, Никос сказал, что соизволит прийти.

Ее сердце подпрыгнуло и сильно забилось.

– Правда?

Джереми иронически поднял бровь.

– Я не ошибусь, если скажу, что такая перспектива кое-кого не радует? – Он хохотнул. – У тебя такой ошарашенный вид.

«Спокойно, держи себя в руках», – твердила себе Мишель, стараясь отодвинуться от Джереми. Он удержал ее за руку.

– Оставь, прекрати этот бессмысленный разговор, – сказала она сердито, выдергивая руку из его цепких пальцев. – С вашего позволения, мне надо идти, – продолжала она отчужденно-вежливым тоном. – Надеюсь, вам понравится выставка. Я и Эмилио уверены в таланте и больших перспективах Бретта.

– Ах, этот противный Эмилио, – проговорил Джереми. – Ты знаешь, что он бисексуал?

Мишель не выдержала:

– Между прочим, это называется клеветой. Смотри, как бы тебе не оказаться ответчиком в суде.

– Не слишком ли горячо ты его защищаешь, дорогая?

– А ты… – Мишель задыхалась от возмущения, – ты первостатейный…

– Мишель!

Она вздрогнула всем телом. Интересно, давно ли Никос Алессандрос стоит тут и слушает, как она ссорится с Джереми?

Мишель медленно повернулась.

– Здравствуйте, – сказала она и застыла, почувствовав, как его рука ложится ей на талию.

Лицо его было непроницаемо, но за этим внешним спокойствием чувствовалось что-то мрачное, когда он коротко поклонился Джереми.

– Какие-то проблемы? – мягко спросил Никос, и Мишель почувствовала, что вот-вот заплачет.

«Да, проблемы, и еще какие! Джереми ведет себя Бог знает как, да еще ты заявился!» Она взяла себя в руки.

– Простите, но мне надо идти.

Мишель повернулась, чтобы идти, но Никос не отставал.

– Что вам от меня нужно? – Она тщетно пыталась высвободиться.

– Хочу помочь.

– Я не нуждаюсь в помощи!

Никос ухмыльнулся.

– Особенно в моей, да?

– Послушайте…

– Приберегите свой гнев до более подходящего случая.

– Какого такого случая? Я не собираюсь больше видеться с вами!

– Ну, вряд ли стоит на это надеяться, учитывая, сколько приглашений я получил от ваших родителей и Бейтсон-Берроузов, – сказал он, не скрывая усмешки.

Мишель захотелось его ударить. С нее было достаточно Джереми, чье невыносимое поведение за последние сутки можно было смело отнести на счет человека, шедшего рядом с ней.

– А что, если нам походить, посмотреть работы вашего протеже?

– Зачем? – вырвалось у Мишель, и она обнаружила, что смотрит, не отрываясь, в лукавые серо-голубые глаза.

– Ну, я ведь, можно сказать, потенциальный покупатель, а вы, как уверяет Шанталь, умеете находить молодые таланты.

– У мамы у самой настоящий талант восхваления моих предполагаемых талантов.

– Ну что за цинизм? Он вам не идет.

Они остановились у одного из полотен, и Мишель, перейдя на профессиональный тон, начала рассказывать о свете, цвете и стиле, о необычной технике Бретта, упомянув под конец, до какой суммы может возрасти ценность этой картины в ближайшие пять лет.

Никос убрал руку с ее талии, и ей вдруг стало холодно и неуютно, как будто ее бросили.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

– Какая из картин нравится вам больше всех? – поинтересовался Никос.

Они неторопливо передвигались от одного полотна к другому. Мишель время от времени приходилось отвлекаться, здороваясь с гостями, и всякий раз она вынуждена была представлять им человека, находившегося рядом с ней. В выражении лиц сквозило любопытство, и Мишель не знала, сердиться ей или не обращать внимания.

Она хотела было уже сказать что-нибудь резкое, но в последний момент передумала.

– Вон тот мальчик, стоящий на вершине дюны и глядящий на океан.

Он протянул руку и заправил ей за ухо выбившуюся из прически прядь волос – и заметил, как ее глаза потемнели и она слегка вздрогнула.

– Почему именно она?

– Ну, океан – это его мир, и он жаждет узнать, где он кончается и что там, за горизонтом. Достаточно посмотреть на его лицо – на нем восторг и удивление. – Ее голос потеплел. – Он робеет, хотя и бодрится. Посмотрите на его рот – он слегка приоткрыт, на его шею – она чуть вытянута вперед. – Ее рука поднялась и безвольно упала.

– Считайте, что она куплена.

Мишель подняла глаза.

– Но вы не спросили о цене.

– Она указана в проспекте. – Его улыбка была сама чувственность. – А какую скидку вы можете мне сделать?

У нее чуть не вырвалось – «никакой», однако личные отношения – это одно, а бизнес – совсем другое, и смешивать их нельзя.

– Это зависит от того, как вы будете платить.

– Завтра к середине дня вы получите банковский чек, а картину я увезу сам.

Мишель не колебалась ни секунды.

– Пять процентов.

Она не станет спрашивать, повесит ли он картину: в конце концов, это не ее забота.

– Вас что-то беспокоит?

Чертовски проницательный, Никос угадывал любую перемену в ее настроении.

– С чего это мне беспокоиться? Я только что продала самую дорогую картину на этом вернисаже.

– Вы сами сказали, что она вам нравится больше всех. Наверное, вы знаете, как ее лучше повесить? Может, посоветуете что-нибудь?

У Мишель чуть не сорвалось с языка, чтобы он делал, что хочет, однако профессиональный этикет пересилил.

– Ее надо поместить в центре широкой стены, – как бы в раздумье заговорила она. – И хорошо бы покрасить стену в бледно-голубой цвет, тогда краски картины как бы получат продолжение за ее пределами.

«Любопытно, – подумалось ему, – она так любит искусство, что даже переступила через свою боязнь раскрыться передо мною».

– А сейчас извините меня, – подчеркнуто официальным тоном сказала Мишель. – Мне надо кое-что проверить с моим партнером. – Она с вежливой улыбкой повернулась и пошла искать Эмилио.

– Значит, это он, – вполголоса проговорил Эмилио.

– Не понимаю, на что ты намекаешь.

– Прекрасно понимаешь.

– Я не хочу об этом говорить.

– Не хочешь – не надо.

– Черт его подери, он ведь мне даже не нравится.

– Угу… Да только какое это имеет значение – нравится, не нравится?

Мишель что-то буркнула себе под нос, а Эмилио тихонько рассмеялся.

– О, Стефани! – Это был снова голос делового человека, владельца художественной галереи, исполненного готовности помочь и при этом не лишенного некоторой сентиментальности. – Как вы поживаете, дорогая?

Мишель с самым радушным видом включилась в разговор. Стефани Уиткомб заслуживала особого отношения – за последние несколько лет она потратила в их галерее сумму, уже приближавшуюся к шестизначной цифре.

– Полный успех, cherie, – обратилась к дочери Шанталь, когда та подошла к родителям. – Мы гордимся тобой.

– Мы оба горды. Выставка просто потрясающая! – воскликнул отец.

– Спасибо, papa. Вы пристрастны ко мне.

Этьен с улыбкой наклонился к Мишель и поцеловал в щеку.

– Естественно.

– Мы устраиваем завтра небольшой прием. Только для своих. В шесть часов. Приходи, хорошо?

«Небольшой прием» в устах Шанталь означал, что будет приглашено человек двадцать – тридцать, на террасе гостям предложат разнообразные напитки и незамысловатые, на первый взгляд, а в действительности самые что ни на есть изысканные закуски.

– Нет, татап, – на лице Мишель было написано огорчение. – Я буду занята.

– Какая жалость! А мы пригласили Никоса с Саской… Я думала, ты придешь с Эмилио.

В глазах матери читалось ожидание, но Мишель сделала вид, что не понимает.

– Может, в другой раз?

– Ну ладно, если передумаешь… – сдалась Шанталь.

– Спасибо, татап.

Гости один за другим потянулись к выходу, и вскоре галерея опустела.

Под руководством Мишель нанятые официанты сложили в коробки стеклянную посуду. Уборка в основном была закончена, а потому Эмилио, подписав чек, отпустил людей по домам.

– И ты иди, – без всякого перехода сказал он, повернувшись к Мишель. – У тебя усталый вид, я завтра сам все доделаю.

Мишель насупилась.

– Вот уж не знала, что я так ужасно выгляжу.

– Милая моя, я твой старый друг и имею право говорить все, как оно есть, – ласково сказал он.

– Вернисаж прошел удачно.

Это было правдой – они продали все работы Бретта и наметили на апрель еще одну выставку его картин.

– Очень, – кивнул Эмилио, и Мишель чмокнула его в щеку. – Что же до этого грека, то я одобряю. Он следил за тобой, а я за ним. Это было интересно.

Мишель почувствовала, как внутри у нее все сжимается в тугой комок.

– Ты что, присматриваешь за мной? С каких это пор?

– С тех самых, когда много лет назад полюбил тебя… по-братски. – Он усмехнулся.

Мишель ответила ему широкой искренней улыбкой.

– В таком случае, братец, я пошла домой, а ты тут разбирайся со всем сам.

– Жду завтра в десять. И будь осторожна.

До автостоянки, где Мишель оставила свою машину, было метров двадцать.

Мишель перешла через дорогу и, сделав несколько шагов, остановилась – у ее машины, опершись о капот, стоял мужчина.

Увидев ее, он выпрямился и пошел навстречу. Джереми.

– Я уж думал, ты никогда не появишься, – укоризненно произнес он.

Мишель попыталась обойти его по газону, но он схватил ее за руку.

– Сегодня был тяжелый день, я устала, – сдержанно заметила она. Сохранять спокойствие было очень трудно, но в обращении с таким человеком требовалась осторожность. – Покойной ночи.

– К черту, Мишель! Не можешь же ты меня просто так бросить и уехать!

Джереми с неожиданной силой дернул ее к себе и впился губами в ее губы.

Мишель растерялась, но лишь на какое-то мгновение, а затем ударила его коленом, он потерял равновесие и полетел на землю. Не зря она училась на курсах самообороны.

Быстро обежав машину, Мишель открыла дверцу и нагнулась, чтобы скользнуть внутрь, но не успела – Джереми схватил ее за руку и потащил обратно.

– Мне показалось, леди сказала «нет», – жестко произнес мужской голос.

Джереми еще крепче, до боли, вцепился в ее руку.

– Сука!

– Отпусти ее, – в ледяном тоне, каким это было сказано, звучала угроза. – Иначе будешь долго хромать, обещаю.

Пальцы Джереми с такой силой сжали руку Мишель, что она чуть не закричала. В следующее мгновение он резко отбросил ее руку и, повернувшись, побежал через дорогу, где стояла его машина. Мотор оглушительно взревел, колеса прокрутились на месте, и машина бешено рванула вперед.

Никос постоял рядом с оцепенело застывшей Мишель, сердито бурча что-то, потом выругался в голос по-гречески.

Мишель провела кончиком языка по распухшим губам.

– Я подвезу вас к дому.

– Не надо. – Не нужна ей его забота! – Со мной все в порядке. – С этими словами она села за руль, но не тут-то было – Никос всунулся в машину и, подвинув Мишель на пассажирское сиденье, быстро сел за руль сам и включил зажигание. – Все это ни к чему, – пробормотала Мишель, когда автомобиль тронулся с места.

Через две минуты машина влетела в ворота ее дома и притормозила у въезда в подземную автостоянку.

– У вас карточка с собой?

Мишель безропотно вручила ему карточку и, когда они съехали вниз, показала место, где обычно ставила свою машину.

– А как же с вашей машиной?

– Я пришел пешком.

Никос вызвал лифт и, когда тот спустился, вошел следом за Мишель в кабину.

– Какой этаж?

– Не…

– Какой этаж? – не меняя тона, повторил Никос.

Он был спокоен, даже слишком. Глядя на его застывшее, словно маска, лицо, Мишель чувствовала, что он весь кипит от гнева и с трудом сохраняет самообладание.

– Спасибо, что подвезли. Но со мной все в порядке. – Его глаза блеснули, и она от страха запнулась. – Правда, – еле выговорила она, наконец.

Он приподнял бровь и молча, не мигая, оглядел ее.

– Посмотритесь в зеркало, – произнес он приказным тоном. Она повиновалась.

Ее волосы были растрепаны, широко раскрытые испуганные глаза казались огромными на бледном лице, губы опухли.

– Ну, так какой же этаж? – спросил он мягко, и она, лишь секунду поколебавшись, сдалась:

– Пятнадцатый.

Выйдя из лифта, Мишель молча показала на свою дверь.

Она быстро вошла в квартиру, желая только одного – стереть всякий след прикосновения Джереми к ней, почистить зубы и прополоскать рот.

– Я пойду приму душ и переоденусь, – сказала она и побежала в спальню. Ей было уже все равно, здесь Никос Алессандрос или нет и будет ли он еще здесь, когда она вернется. Единственное, чего ей хотелось, – это остаться одной и сбросить одежду.

«Черт, да ее, наверное, вообще надо сжечь», – мелькнула мысль, когда Мишель раздевалась в спальне. Став под душ, она пустила горячую воду, какую только могла терпеть, три раза подряд намыливалась и смывала пену, потом постояла немного, оживая, под холодными струями, прежде чем взять, наконец, полотенце.

Надев чистое белье, джинсы и свободную майку, она, не подкрашиваясь, подсушила волосы и, собрав их узлом, заколола на затылке.

Когда она вошла в кухню, Никос без пиджака и галстука, с расстегнутым воротом и засученными рукавами рубашки варил кофе.

При ее появлении он обернулся и бросил на нее одобрительный взгляд:

– А я тут варю кофе.

На столе стояли две чашки с блюдцами, сахарница и молочник.

– Вы не должны были это делать, – сказала Мишель. Она села и сложила руки на груди, словно не замечая стоявшей перед ней чашки с кофе.

– Не должен был, – согласился Никос. Он насыпал себе в кофе сахара, помешал и поднес чашку к губам.

Мишель подумала, что, может, лучше было бы перейти в гостиную, а то здесь уж слишком домашняя обстановка, но тут же отбросила эту идею – меньше всего ей хотелось сейчас вести бессмысленные споры.

– Вы собираетесь подать в суд?

Мишель задумалась. О, Господи! Это же означает обращаться в полицию, подавать жалобу, все обо всем узнают – родители Джереми, ее собственные, все знакомые…

– Нет, думаю, нет, – сказала она, наконец.

Ей стало неуютно под его пристальным взглядом, она отвела глаза и уставилась в точку где-то у его правого плеча.

– А если он подстережет вас еще раз?

– Другого раза не будет.

– Вы уверены?

– Даже если и будет, я сама как-нибудь справлюсь, – решительно произнесла Мишель.

– Вы так уверены в себе?

– Ну, с вами же я справилась.

Он улыбнулся, но глаза остались серьезными.

– Что касается меня, то я не задавался целью испугать вас или как-то вам повредить.

– Вот уж не знала. – «Да и сейчас не очень-то уверена», – подумала Мишель. Она невольно поежилась и обхватила себя руками, унимая дрожь, что не ускользнуло от его взгляда.

– Это истинная правда, – сказал он. Ему хотелось, чтобы она ему поверила, но на ум никак не приходили подходящие слова. Наконец, Никос с некоторым усилием произнес: – Не надо судить о сыне по родителям.

– Мы что, уже загадками заговорили, да, Никос?

Зазвонил телефон.

– Вы ответите?

Мишель подошла к аппарату и подняла трубку.

– Мишель!

Джереми. Ее пальцы нервно дернулись.

– Мне нечего тебе сказать. – Она положила трубку, не давая ему вставить слово.

Через минуту звонок раздался снова. Мишель помедлила несколько мгновений, потом все же взяла трубку.

– Прости меня! – Джереми говорил торопливо, захлебываясь словами. – Это все ревность. Я не хотел тебя обидеть.

Мишель, не говоря ни слова в ответ, положила трубку.

И снова зазвонил телефон, и снова она подняла трубку, но на сей раз ее вырвали у нее из рук.

– Посмей только позвонить еще раз, и, будь уверен, Мишель сообщит в полицию, – резко заговорил Никос. То, что он сказал дальше, звучало крайне странно. – Говоришь, не хотел обидеть? Но налицо анатомические признаки обратного. И я готов получить официальное этому подтверждение. Ты хочешь, чтобы я это сделал?

Судя по всему, Джереми нисколько этого не хотел. Под пристальным взглядом Мишель Никос положил трубку.

– У него есть ключ от вашей квартиры?

– Нет. – Мишель чуть не задохнулась от возмущения. – Нет! – выкрикнула она. – Ни у кого нет.

– Приятно слышать.

Она смерила его гневным взглядом.

– Как я живу и с кем я живу – не ваше дело, слышите?

Вот такая, с сердито горящими глазами, она ему правилась необыкновенно, его так и подмывало схватить ее в охапку и прижать к себе. Да только он знал, что стоит ему до нее дотронуться, как она начнет царапаться, словно дикая кошка.

– Отныне это и мое дело тоже.

– Я покинула галерею через полчаса после того, как все разошлись, – проговорила Мишель, словно только что вспомнив об этом. – Что ж вы там делали все это время?

– Я вам говорил, что пришел пешком. Ну так вот, когда я вышел, то заметил, что Джереми сидит в машине и не намерен трогаться.

Никос мог дальше не рассказывать – Мишель живо представила себе эту картину.

– Я должна вас поблагодарить. Уголки его губ дернулись.

– Не стоит. К тому же вы хотите, чтобы я ушел.

– Хорошо бы.

Мишель наблюдала, как он достал портмоне, вытащил оттуда визитную карточку, написал на ней несколько цифр и положил на стол.

– Это номер моего мобильного телефона. Можете связаться со мной в любое время.

Мишель вышла следом за ним из кухни, подождала, пока он возьмет свой пиджак, и проводила его до входной двери.

Там Никос на мгновение задержался и погладил ее по щеке.

– Покойной ночи, kyria[6]6
  Kyria – моя госпожа (греч.)


[Закрыть].

Он, не мешкая, вышел за дверь, а Мишель осталась, твердя про себя, что рада этому. Она заперла дверь и задвинула засов. Потом села в кресло и пощелкала кнопками телевизионного пульта, тупо глядя на экран и стараясь выбросить из головы события прошедшего вечера.

Потом ее мысли обратились к галерее, к Эмилио, она стала вспоминать выставку, которая прошла с таким успехом, а потом ее глаза сами собой закрылись, и она погрузилась в сон.