Текст книги "Кто посеял ветер"

Автор книги: Heлe Нойхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Черт бы тебя подрал, – пробормотал он и отправил сообщение в корзину.

Дело было сделано. Все оказалось легче, чем он предполагал. Марк закрыл крышку лэптопа, положил на него стопку каталогов и вышел из мастерской, стараясь не оставить никаких следов своего пребывания. Половина десятого. Если он поторопится, то доберется до школы к началу третьего урока.

Кай Остерманн выудил в Интернете всю информацию, касавшуюся общественного инициативного комитета «Нет ветрякам в Таунусе». Сайт комитета отличался такой оперативностью, что на нем уже имелась ссылка на вчерашний репортаж телеканала «Гессеншау». Остерманн запустил его на большом мониторе в совещательной комнате К-2.

– Это Янис Теодоракис, – пояснил Остерманн, когда на экране появился темноволосый мужчина. – Представитель общественного инициативного комитета и создатель его сайта.

– Кроме того, бывший сотрудник «ВиндПро», – добавил Кем Алтунай. – Теодоракис ушел из фирмы со скандалом и до сих пор создает ей проблемы. К тому же он не сдал ключ от двери главного входа. К сожалению, пока мне не удалось выяснить его нынешнее местожительство. Официальным председателем комитета является некий Людвиг Хиртрайтер из Эпштайна-Эльхальтена.

Боденштайн, сидевший во главе длинного стола, задумчиво кивал головой. Он вспомнил о желтом листке, лежавшем в кармане его пиджака, достал его и положил на стол, заявив:

– Мой отец тоже принадлежит к числу противников парка. Людвиг Хиртрайтер – его старейший и лучший друг.

– Так это же классно! – воскликнул восторженно Остерманн. – Значит, у нас есть информатор в этом комитете.

– Забудьте об этом, – сказал Боденштайн. – Как это ни прискорбно, но мой отец ни за что не согласится сотрудничать с нами.

Открылась дверь, и в комнату вошла Пия.

– Доброе утро! – Она улыбнулась и заняла свое место, сев слева от шефа. – Я что-то пропустила?

Оливер явственно ощутил запах тлена, въевшийся в ее одежду и волосы, подобно запаху табачного дыма.

– Доброе утро, – ответил он ей дружелюбным тоном. – Нет, ничего особенного. Я только сказал, что мой отец принимает участие в деятельности этого комитета, протестующего против парка ветрогенераторов.

– В самом деле? – Пия улыбнулась. – Не могу представить твоего отца на демонстрации с плакатом в руках.

– Честно говоря, и я тоже, – сказал Боденштайн. – К сожалению, в качестве информатора он не годится в силу своего хронического упрямства.

– Вы хотите продолжить совещание, или, может быть, я вкратце расскажу о результатах вскрытия?

– Пожалуйста, рассказывай, – кивнул Оливер.

Пия открыла сумку и вынула из нее блокнот.

– Итак, судя по всему, Рольф Гроссман не был убит. – Она завернула рукава своей белой блузки, продемонстрировав завидный загар рук. – Это не убийство.

– Этого не может быть, – сказал Кем Алтунай. – А как насчет отпечатка подошвы ботинка и обрывка латексной перчатки?

– Вскрытие, разумеется, не может дать ответ на вопрос, что произошло в действительности, – ответила Пия. – Хеннинг предполагает, что у Гроссмана случился инфаркт, после чего он упал с лестницы. Но точно пока еще не известно.

Она обвела взглядом коллег, вопросительно смотревших на нее.

– Похоже, кто-то пытался реанимировать Гроссмана. Об этом свидетельствуют переломы костей груди и ребер и синяки на коже. Либо в результате падения, либо вследствие процедуры реанимации у него произошел разрыв аорты, вызвавший внутреннее кровотечение.

– Но лестница была залита кровью, – возразила Катрин Фахингер.

– У Гроссмана шла носом кровь – возможно, от сильного волнения. Он имел проблемы с сердцем и принимал лекарства, разжижающие кровь. В силу этого носовое кровотечение могло быть очень сильным. Кроме того, у него ушиб затылка.

Последовала короткая пауза.

– Это должно означать, что взломщик напугал его до смерти, но потом пытался спасти ему жизнь, – задумчиво произнес Боденштайн.

– Совершенно верно, – Пия согласно кивнула. – Спереди на одежде Гроссмана обнаружены многочисленные следы волокон ткани. Кто-то, должно быть, сидел на нем и делал массаж сердца. К сожалению, безуспешно. Но вдобавок к отпечатку подошвы ботинка и оторванным пальцам латексной перчатки, мы имеем, по меньшей мере, два следа.

– У нас бывало следов и поменьше, – с оптимизмом произнес Остерманн. – К счастью, этот парень обладает хорошим вкусом в отношении обуви, и у нас имеются данные его анализа ДНК.

– Сегодня к полудню будет готов предварительный отчет о вскрытии. Да, кстати, в момент смерти Гроссман был изрядно пьян. В его крови было 1,7 промилле спирта.

– Строго говоря, это уже не наша забота, или нет? – спросил Остерманн, обведя взглядом присутствующих. – Было совершено проникновение со взломом, и если в «ВиндПро» не желают продолжать расследование в этом направлении, это их дело.

– Погиб человек, – возразила Пия. – И мы вообще не смогли до сих пор восстановить ход событий. Вполне возможно, взломщик столкнул его с лестницы, а затем, в приступе раскаяния, попытался спасти ему жизнь. Это означало бы, что он не был профессионалом.

– Расследование будет продолжаться до тех пор, пока мы не сможем с уверенностью исключить убийство, – резюмировал Боденштайн.

После этого на повестку дня встали общественный инициативный комитет и Янис Теодоракис.

– Упоминание о подвергающихся уничтожению хомяках – совершенно очевидный след, – убежденно заявила Катрин. – Это не может быть простым совпадением!

– Даже слишком очевидный, – сказала Пия. – Я полночи размышляла об этом. Если бы яположила на стол главы фирмы, намеревающейся создать парк ветрогенераторов, мертвого хомяка, а рядом еще оставила покойника, то вряд ли стала бы говорить в телевизионном репортаже о хомяках.

– Да, действительно, – согласился Кем.

– Мне внушает подозрение Тейссен, – продолжала Пия. – Он несколько раз солгал нам, а его алиби подтверждает только супруга, с которой ему было бы нетрудно договориться.

– А какова ситуация с обществами охраны окружающей среды в регионе? – поинтересовался Боденштайн. – Как они относятся к уничтожению хомяков и вырубке лесов?

– Я просмотрел сайты региональных групп «НаБУ», «БУНД» и Немецкого общества охраны лесов, – сообщил Кай Остерманн. – И должен вам сказать, что ни на одном из них нет ни единого упоминания о планируемом создании парка ветрогенераторов.

– Общества охраны окружающей среды вряд ли стали бы возражать против возобновляемых энергетических ресурсов, – заметил Кем Алтунай. – Атомная энергия – нет, спасибо, энергия ветра – да, пожалуйста.

– Логично, – кивнул Кай и заглянул в свой блокнот. – Есть еще интересные факты: за последний год «ВиндПро» спонсировала множество проектов, и среди прочих – восстановление ручья в окрестностях Бремталя, устройство лесных посадок в местах вырубок вблизи Фокенхаузена, организация приюта для осиротевших детенышей диких животных в Нидерйосбахе. Имеются фотографии, на которых глава «ВиндПро» передает пожертвования благодарным защитникам окружающей среды и инспектирует работы, производимые в рамках осуществления спонсируемых им проектов. В «БУНД» он даже состоит почетным членом. Вот так. Это отнюдь не совпадение. На каждое общество охраны окружающей среды по проекту. И каждый проект осуществляется в окрестностях Эпштайна.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросил Боденштайн, наморщив лоб.

– Мне представляется, что «ВиндПро» перетянула общества охраны окружающей среды на свою сторону, дабы их членам не приходило в голову протестовать против планируемого парка ветрогенераторов.

– Стало быть, своего рода подкуп. – Боденштайн понимающе кивнул.

– Кто знает, откуда взялись эти деньги, – добавил Кай. – Во всяком случае, своими щедрыми пожертвованиями «ВиндПро» заткнула рот членам обществ охраны окружающей среды.

– Как бы то ни было, нашим подозреваемым номер один является этот самый Теодоракис, – вмешалась Пия. – У него имеется ключ от двери главного входа в здание фирмы, и он создает проблемы для «ВиндПро». Нам следует заняться им.

– Мы даже не знаем, где он живет, – с сожалением произнес Кем.

– Это нетрудно выяснить. – Боденштайн подвинул в сторону Пии листок с приглашением на собрание общественности. – Завтра вечером он там обязательно появится. Как и мой отец – и, возможно, наш взломщик тоже.

Ноябрь 1998 года

Была пятница. Стоял мрачный, неприветливый вечер. Коллеги давно разъехались на выходные, и в лаборатории она оставалась одна, как это случалось довольно часто. Сосредоточенно глядя на экран монитора, она вводила в компьютер результаты своих исследований. Если все произойдет так, как она себе представляла, цифры составят чудесный график, который ляжет в основу ее диссертации. Она сгорала от нетерпения, но нужно было работать очень внимательно, ибо одна-единственная неправильно поставленная запятая могла погубить все ее труды.

Вдруг до ее слуха донесся какой-то шум. В коридоре раздались звуки шагов. Дверь открылась, и ее сердце подпрыгнуло в груди.

– Я так и думал, что застану вас здесь. – На его красном от холода лице играла улыбка. Из кармана пальто он достал бутылку шампанского.

– У вас есть повод для праздника? – осведомилась она. Хотя они виделись каждый день, достаточно было одного его взгляда, чтобы уровень адреналина у нее подскакивал до головокружительной высоты.

– Разумеется. Поистине грандиозный! – В его глазах вдруг появилось выражение, вызвавшее у нее испуг. Наверное, действительно произошло нечто из ряда вон выходящее, поскольку она никогда не видела его таким веселым. Обычно он держался отстраненно, а иногда даже проявлял бесцеремонность.

– Анна, давайте пойдем в мой офис, там гораздо уютнее.

Анна! Еще никогда он не называл ее по имени! Что это с ним случилось? Зачем он приехал к ней в институт в столь неурочное время?

– Хорошо. – Она улыбнулась. – Мне нужно еще десять минут.

– Поторопитесь. Иначе шампанское нагреется. – Он подмигнул ей и вышел в коридор.

Сердце гулко билось в ее груди. За год, в течение которого она работала у профессора Айзенхута, они часто оставались наедине, но никогда вечером, и тем более никогда не пили шампанское. Она сняла рабочий халат, распустила свой конский хвост и расчесала волосы. Лифт за несколько секунд поднял ее на восьмой этаж. Каучуковые подошвы ее туфель без каблуков с трудом отлипали от паркетного пола, издавая визгливые звуки. Она робко переступила порог его офиса и в нерешительности замерла на месте. Хотя ей нередко приходилось бывать здесь, только в лаборатории она чувствовала себя комфортно.

– Входите, входите! – крикнул он. Его пальто, пиджак и галстук висели, небрежно брошенные, на спинке стула. Он сидел за столом с прищуренными глазами и гримасой на лице. Перед ним стояли два бокала и бутылка шампанского.

– Так по какому поводу мы пьем? – спросила она. Ее сердце колотилось так сильно, что он наверняка услышал бы его, если бы не завывание ветра на улице.

– По поводу того, что с 1 января наш институт становится официальным консультативным органом федерального правительства по вопросам климатологии. – С радостной улыбкой он протянул ей бокал, такой холодный, что его стекло даже немного запотело снаружи. – И я решил отметить это событие со своей лучшей сотрудницей.

Она с изумлением воззрилась на него.

– Боже мой! Они же сегодня были в Берлине, а я совсем забыла… Мои самые искренние поздравления!

– Спасибо! – Он широко улыбнулся, осторожно чокнулся с ней и опорожнил бокал одним глотком. – Мы это заслужили.

Она пригубила шампанское. Он специально приехал в институт, чтобы выпить с ней! Ее пальцы дрожали. Она не могла оторвать от него взгляд. Взлохмаченные ветром волосы, сверкающие глаза, губы, о которых она мечтала с той самой минуты, когда впервые увидела его. Она сделала глоток и почувствовала, как ее лицо заливает краска. Никогда еще она не была так сильно влюблена, но, помимо этого, у нее вызывали восхищение его воодушевление, убежденность и стремление делать именно то, что нужно. Ее восхищали его эрудиция, острый ум и даже его высокомерие.

Неожиданно доктор Айзенхут сжал руки в кулаки и с торжествующим смехом потряс ими над головой. Потом он поставил бокал на стол, приблизился к ней и, положив руку ей на плечо, впился глазами в ее лицо.

– Мы сделали это, Анна! – прошептал он уже без улыбки. – Ты понимаешь? С сегодняшнего дня наши возможности безграничны!

Он сжал ладонями ее голову. Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Очевидно, он прочел ответ на свой безмолвный вопрос на ее лице, и их трепещущие губы слились в поцелуе. Их тела, от кончиков волос до пальцев ног, захлестнула бурная волна страсти.

Во время третьего урока, к началу которого Марк все-таки успел, его вызвали к директору. Преподаватель биологии бросил на него сочувственный взгляд и кивнул головой в сторону двери. Когда Марк поднялся и пошел к выходу, никто на это не прореагировал, поскольку за полугодие его уже в четвертый или пятый раз приглашали в кабинет доктора Штурмфельса. Сначала его одноклассники, эти закоренелые мещане, шептались, хихикали и бросали на него насмешливые взгляды, но со временем это вошло в порядок вещей. Выйдя из класса, Марк не спеша пошел по коридору. Многие школьники за девять лет учебы видели директора лишь издали, он же мог бы постоянно пить с ним на брудершафт, так часто ему приходилось сидеть перед его письменным столом. Марк вошел в приемную, и секретарша молча кивнула ему, давая понять, что он может войти в кабинет. Он нехотя постучал в дверь и открыл ее.

– Привет, Марк-Филип. Присаживайся.

Марк сел на стул. Он прекрасно знал, что последует дальше. Те же самые сентенции, которые произносил отец, в той же самой последовательности. Только в более строгом тоне: почему ты прогуливаешь школу? Это будет иметь последствия. Затем увещевания: ты же умный парень. Зачем ты ставишь крест на своем будущем? И, наконец, угрозы: тебя оставят на второй год или даже выгонят из школы… Не существует ли, часом, специальная методичка для подобных случаев?

Но сегодня директор молчал, не отрывая взгляда от монитора компьютера и быстро перебирая пальцами по клавиатуре, словно, кроме него, в кабинете никого не было. Раздался звонок, и он переговорил с кем-то по телефону. Время шло. Может быть, это новая тактика? Марк даже подумал, не включить ли ему свой айпод, чтобы послушать музыку, но не решился, сочтя, что это будет уже слишком.

– Вот и опять сидим мы друг против друга, – неожиданно произнес доктор Штурмфельс. – Как видишь, я так легко не сдаюсь. Ты не хочешь мне сегодня что-нибудь рассказать?

Марк быстро взглянул на него и опустил глаза. Доктор Штурмфельс сидел, откинувшись на спинку кресла, скрестив руки на груди, и испытующе смотрел на него. Этот взгляд безжалостно пронзал все его существо и проникал в нечто сокровенное, что принадлежало только ему.

– Нет, – пробормотал он и принялся рассматривать свои ладони. Ему вспомнились другая школа и другой учитель. Волосы закрывали ему глаза, и он прятался за ними, словно за занавесом.

– Я знаю, все это тебя не интересует, – продолжал директор. – Но мне также известно, что с тобой происходит.

У Марка дернулся кадык. К угрозам и ругани он давно привык и не обращал на них внимания, но сочувственное отношение и понимание были для него внове, и ему стало не по себе. Нужно отсюда выбираться, подумал Марк. Немедленно. Но было уже поздно, ибо дверь в прошлое уже почти закрылась, оставив узкую щель, сквозь которую, словно тонкий ручеек, струилась боль. Он сунул руки в карманы куртки и сжал их в кулаки. Почему никто не понимает, что он хочет, чтобы его просто оставили в покое?

– Отказываясь посещать школу, ты вредишь только самому себе, – сказал директор – Твои родители рассказали мне о том, что произошло в интернате, и я знаю…

– Прекратите! – Марк вскочил со стула. – Вы ничего не знаете. Все постоянно утверждают, будто что-то знают. А это вовсе не так.

– В чем дело? – Доктор Штурмфельс смотрел на него спокойно и невозмутимо. Казалось, бурная реакция Марка не произвела на него никакого впечатления. – Что побуждает такого умного парня, как ты, прогуливать занятия и разбивать автомобили клюшкой для гольфа?

Марк уперся в дверь изо всех сил, но давление извне становилось все сильнее и сильнее. Воспоминания, возникавшие в сознании против его воли, причиняли ему душевную боль. Расскажи нам, что случилось. Мы поможем тебе. Об этом никто не узнает. Это останется между нами.Ни в коем случае! Возможно, себе они и помогут, очистив свою совесть, но не ему. Сначала они проявляют к человеку чуткость, а потом бросают его на произвол судьбы. Так происходит всегда. Марк был сыт по горло лицемерным сочувствием и всяческой психоаналитической чушью! Почему бы этому тупому Штурмфельсу не ограничиться своей обычной проповедью?

– Вам этого не понять, – выдавил из себя Марк и повернулся к директору спиной. Он чувствовал, как в его жилах закипает ярость, вызывая невыносимую, почти физическую боль, и знал, что потеряет над собой контроль, если немедленно не выйдет прочь.

Он подумал о Рики. Голос директора постепенно затихал где-то на периферии его восприятия. Он выскочил из кабинета. Пусть Штурмфельс думает все, что ему угодно. Ему было на это глубоко наплевать.

Совещание закончилось. Начальник проектного отдела и ответственные инженеры покинули офис. За три часа воздух в отапливаемом помещении явно застоялся. Штефан Тейссен открыл окно и ждал, пока секретарша уберет со стола чашки, бокалы и бутылки и закроет за собой дверь. Ему все еще казалось, что он чувствует запах разложения, хотя вчера люди из фирмы по уборке помещений использовали целый арсенал всевозможных чистящих средств. Тейссен вернулся к столу, за которым еще сидели доктор Энно Радемахер, коммерческий директор «ВиндПро», и Ральф Глокнер. Последнего Тейссен вчера утром попросил как можно скорее приехать в фирму. Он пару раз уже работал с Глокнером и надеялся, что тот поможет им осуществить проект в Таунусе. Этот австриец предлагал услуги по устранению всякого рода проблем всем, кто был готов платить ему заоблачные гонорары и был известен в определенных кругах своими нетрадиционными, но чрезвычайно эффективными методами. Очень часто его привлекали только лишь для улаживания конфликтов и достижения компромиссов. Будучи по профессии инженером, Глокнер строил дамбы, электростанции, мосты, туннели и каналы по всей Европе, в Пакистане, Африке и Китае и как никто другой подходил для разрешения этой сложной ситуации.

– Итак, мы все обсудили, – сказал Радемахер. – Нужно договориться со страховой компанией, дабы самое позднее в четверг мы могли беспрепятственно приступить к валке леса. Мы не можем позволить себе дальнейшее промедление.

– Каким образом ты собираешься решить эту проблему? – спросил Глокнер, который имел обыкновение всех называть на «ты».

– Я веду переговоры с членами семьи владельца этого участка земли, которые близятся к завершению, – ответил Радемахер. – С их помощью мы все уладим самое позднее послезавтра.

Глокнер поднял брови и понимающе улыбнулся.

– Я немедленно отправлюсь туда и ознакомлюсь с ситуацией с близкого расстояния, – сказал он. – Проблемы существуют для того, чтобы их решать.

– Точно. – Радемахер довольно улыбнулся, словно кот, поймавший мышь.

У Тейссена, следившего за разговором, на душе становилось все тяжелее. Не упустил ли он какой-нибудь важный момент? Он наблюдал за собеседниками, переводя взгляд с одного на другого. Трудно было представить более непохожих друг на друга людей. Рядом с крупным, двухметровым Глокнером, чье загорелое лицо было изборождено морщинами, Радемахер со стянутыми в конский хвост длинными седыми волосами, одетый в рокерский кожаный жилет, выглядел безобидным бухгалтером. Но это впечатление было обманчивым.

– Итак, всего хорошего, господа. – Глокнер поднялся со стула, фамильярно хлопнул Радемахера по плечу, что покоробило Тейссена, и покинул офис неторопливым, мерным шагом.

– Я не знал, что Хиртрайтер решился-таки продать луг, – сказал Штефан Тейссен, повернувшись к Радемахеру. Ему не нравилось, что он узнал столь важную новость между делом.

– Он не решился, – отозвался коммерческий директор, закидывая ногу на ногу. – Решились его сыновья. Они все еще уговаривают его, но я настроен оптимистично. У меня нет никаких сомнений в том, что в противном случае мы добьемся принудительного отчуждения через суд. Это послужит для них стимулом.

Радемахер самодовольно улыбнулся, оставаясь при этом серьезным.

– А что там за зловещее проникновение со взломом? – осведомился он. – Что могло здесь понадобиться взломщику? И что означает мертвая мышь?

– Хомяк. Это был золотой хомяк. – Тейссен пожал плечами. Несколько секунд он в оцепенении смотрел прямо перед собой, затем хлопнул ладонью по столу. – Неужели эта глупая корова не могла сначала предупредить меня, прежде чем звонить в полицию?

– Что это изменило бы?

– Я выбросил бы этого проклятого хомяка в унитаз, вынес бы пару лэптопов и разбил бы окно, чтобы все выглядело, как нормальное проникновение со взломом! – Тейссен вскочил на ноги и зашагал по комнате взад-вперед. – Главное, нельзя было допускать, чтобы полиция заполучила пленки камер слежения.

– Почему? – спросил Радемахер.

– Потому что вечером я возвращался в здание фирмы, – ответил Тейссен – Проклятье. Теперь они, естественно, засыплют меня вопросами.

Ему очень не нравилась эта ситуация, и меньше всего он нуждался в том, чтобы в здании фирмы рыскали полицейские ищейки. На первый взгляд, парк ветрогенераторов в Эльхальтене представлялся весьма незначительным проектом, но от него зависело будущее фирмы. Когда Тейссен основал «ВиндПро», она была одной из первых на рынке. Со временем у нее появились конкуренты, вроде фирмы «Пильце» из Бодена, которые обрушили цены. Приходилось прибегать к строгим мерам экономии, чтобы фирма хотя бы не была убыточной, но это не помогало. Если бы проект создания парка в Таунусе не удалось реализовать, фирма полностью лишилась бы финансирования. Радемахер и так продемонстрировал чудеса изобретательности, найдя инвесторов и убедив банкиров, что было неимоверно трудно сделать во времена финансового кризиса. Ветроэнергетические фонды, которые должны были финансировать создание парка в Таунусе, спонсировали и другие, значительно более крупные проекты, получая многомиллионные субвенции [12]12
  Субвенция – пособие, подлежащее возврату в случае нецелевого или несвоевременного использования.


[Закрыть]от государства, земли и города. «ВиндПро» могла лишиться многих инвестиций только из-за того, что упрямый старик не соглашался продавать свой проклятый луг, и это грозило ей катастрофой.

– У тебя есть какие-нибудь подозрения относительно того, кто может стоять за этим взломом? – спросил Радемахер.

– Разумеется, – раздраженно ответил Тейссен. – Теодоракис, кто же еще? Но на этот раз он зашел слишком далеко.

– Ты хочешь сказать, он убил Гроссмана?

– Возможно, тот его узнал. Кто знает…

– Ты проверил, все документы на месте?

– Это первое, что я сделал. Всё на месте.

– Будем надеяться, что это так. – Радемахер выглядел озабоченным.

– Для беспокойства нет никаких оснований, – заверил его Тейссен, но его слова прозвучали не очень убедительно.

С самого начала Штефан ломал голову над тем, что мог искать взломщик. Неужели он хотел всего лишь положить хомяка на его стол? Зачем? Однажды он где-то прочитал, что мафиози в Америке предостерегают свидетелей, готовых дать показания против них, присылая им мертвую канарейку или рыбу, но в данном случае это не имело никакого смысла.

– Время, когда это могло представлять опасность, уже прошло, – сказал он более уверенным тоном. – В четверг мы должны начать вырубку леса на участке, отведенном под строительство, дабы уложиться в установленные сроки, и ничто этому не может помешать. К осени парк будет готов.

Раздался стук, дверь приоткрылась, и в проеме показалась голова секретарши.

– Пришли два сотрудника уголовной полиции, – сказала она.

Этого еще не хватало! Тейссен взглянул на наручные часы. Через два часа он должен был присутствовать на торжественном мероприятии по случаю открытия экономического клуба Переднего Таунуса в отеле «Кемпински» в Фалькенштайне.

Радемахер вопросительно смотрел на своего шефа.

– Наверное, тебе следует сказать им правду о Гроссмане, прежде чем они узнают ее сами, – сказал он.

– Ни в коем случае, – отрезал Тейссен. – Я рад, что этот кошмар закончился.

До слуха Фрауке, занимавшейся очисткой рабочего стола, донесся звон колокольчика на входной двери магазина. Она вытерла руки полотенцем и прошла в помещение магазина. На пороге стояла стайка гомонивших школьниц лет четырнадцати-пятнадцати. Одна из них, длинноногая газель с густо накрашенными глазами, попросила Фрауке помочь ей выбрать щетку для собаки.

– Какая у тебя собака? – осведомилась Фрауке.

– Мы привезли ее с Ибицы. У нее очень чувствительная кожа.

Фрауке продемонстрировала несколько разных моделей и была немало удивлена тем, насколько критично девушка рассматривала каждую щетку. По всей видимости, она действительно любила свою собаку.

– Эй, ты! Я все видела! – раздался вдруг голос Ники. Фрауке обернулась. Остальные девушки выбежали из магазина, «газель» последовала за ними.

– Что такое?.. – пробормотала Фрауке, ничего не понимая.

– Эта маленькая стерва стянула тенниску, – сказала Ника с гримасой ярости на лице.

Спустя секунду они уже исчезли. Фрауке покачала головой, осознав, что стала жертвой довольно неуклюжего отвлекающего маневра. В последние пару недель кражи в магазине участились. Особой популярностью у воров пользовались тенниски определенной марки и конская упряжь.

Фрауке поспешила вслед за Никой на улицу и заперла дверь магазина. Ее комплекция не оставляла ей ни малейшего шанса догнать воровку. Пробежав всего несколько метров, она начала задыхаться. Тем временем Ника уже резво мчалась по круто поднимавшейся вверх улице. На углу, где начиналась пешеходная зона, она настигла девушек.

В школе закончились занятия. Группы школьников шли по пешеходной зоне в направлении автобусной станции. Ника вцепилась в темноволосую девушку с розовым рюкзаком на спине. Ее подруги громко завопили, и двое подростков, которые, очевидно, были заодно с ними, приблизились к Нике сзади. Один из них обхватил ее обеими руками, и девушки бросились наутек. И тут на глазах Фрауке разыгралась совершенно невероятная сцена. В течение доли секунды Ника освободилась от объятий. С грацией тигрицы она совершила пируэт, подросток взмыл в воздух и всей своей массой плюхнулся на асфальт. Второй бросился на Нику и тут же разделил печальную судьбу своего приятеля. Потрясенные девушки во все глаза смотрели на Нику.

– Если ты отдашь мне то, что стащила, я не стану звать полицию, – донесся до Фрауке голос Ники.

Воровка безропотно открыла свой рюкзак, достала сложенную тенниску и с выражением упрямства на лице швырнула ее под ноги Нике. Подростки с трудом поднялись на ноги и, хромая, растворились в толпе зевак.

– Подними, – произнесла Ника властным тоном.

Фрауке с изумлением увидела, как девушка наклонилась и подняла украденную майку. Ника была спокойна и невозмутима. Несмотря на старомодное платье, серую вязаную кофту и поношенные гимнастические тапочки, она излучала силу и внушала невольное уважение, чего прежде Фрауке за ней никогда не замечала. Девушка протянула тенниску Нике.

– Спасибо. А теперь исчезните. И чтобы больше никто из вас не появлялся в нашем магазине, иначе я заявлю в полицию.

Сороки-воровки втянули головы в плечи и сочли за лучшее поскорее смешаться с толпой. Фрауке не могла вымолвить ни слова. Если бы она не видела все собственными глазами, ни за что не поверила бы, что тихая, хрупкая Ника может без труда справиться с двумя юнцами.

Но та, похоже, не желала говорить о своем подвиге. Она молча прошла мимо нее и двинулась по Кирхштрассе. Фрауке пришлось семенить трусцой, чтобы поспевать за ней.

– Как ловко ты с ними расправилась! – восхитилась она. – Где ты научилась карате?

– Джиу-джитсу, – поправила ее Ника.

– Вот это да! Никогда не подумала бы, что ты способна на такое! – сказала Фрауке, задыхаясь от быстрой ходьбы. – Когда я расскажу Рики, она…

Ника остановилась так внезапно, что Фрауке едва не натолкнулась на нее.

– Я не хочу, чтобы ты рассказывала что-либо Рики, – бросила она ей без тени улыбки на лице. – Обещаешь мне?

– Да, но это было… – начала было Фрауке смущенно.

– Ты обещаешь мне? – повторила Ника, и на этот раз в ее голосе послышались угрожающие нотки.

– Ладно, хорошо, – испуганно пробормотала Фрауке. – Обещаю.

– Я надеюсь на тебя.

Ника тронулась с места. Фрауке осталась стоять, провожая ее недоуменным взглядом и наблюдая за тем, как она пересекла улицу и скрылась в магазине.

– У нас есть подозрение, что за шуткой с хомяком стоит один наш бывший сотрудник, – сказал доктор Штефан Тейссен.

– Шуткой? – Пия недоуменно подняла брови. – Подвергать себя такому риску ради шутки?

Боденштайн предоставил Пии право вести беседу с руководителями «ВиндПро», а сам, оставаясь на заднем плане, изучал этих двух мужчин. Тейссен производил впечатление уверенного в себе, выдержанного человека. Он, как и его коллега, не проявлял ни малейших признаков нервозности, которая овладевает большинством людей при общении с сотрудниками уголовной полиции. Наметанным взглядом Оливер оценил облачение Тейссена – стильный костюм, добротная рубашка, модный галстук, туфли ручной работы. Все это стоило немалых денег. Очевидно, Тейссен придавал своему внешнему виду большое значение.

– И кого же вы подозреваете? – спросила его Пия.

– Этого человека зовут Янис Теодоракис. Он работал у нас, – ответил Тейссен.

– Вот как! – В голосе Пии прозвучало удивление. – Теодоракис. Тот самый, из общественного инициативного комитета. Я видела вчера его интервью по телевизору. Он высказывал серьезные упреки в адрес вашей фирмы и отнюдь не был похож на шутника.

Тейссен и Радемахер переглянулись.

– Все эти заявления – злостная клевета, – сказал Радемахер. – Девять месяцев назад мы расстались с Теодоракисом, и теперь он мстит нам, не брезгуя никакими средствами. Мы подадим на него в суд.

Он был несколькими годами старше Тейссена, что-то около пятидесяти пяти. Его лицо с обвисшими щеками не выражало никаких чувств, сквозь редкие светлые волосы просвечивала розоватая кожа черепа. По части уверенности в себе Радемахер не уступал Тейссену, но был не столь высокомерен. Во время разговора под полоской густых усов у него обнажались неровные, желтоватые зубы. Его мятый костюм источал запах табачного дыма. Боденштайн подошел к серванту, на котором стояли фотографии в рамках. Ветротурбины, улыбающиеся мужчины в костюмах на строительной площадке. Семейные снимки. Представительный папа, красивая мама, трое детей. Светловолосый юноша с серьезным лицом, в костюме с бабочкой и со скрипкой в руках. Две улыбающиеся девушки на лыжах посреди заснеженного поля. Папа и мама на фоне заходящего солнца в горах.