Текст книги "СС. Орден «Мертвая голова»"

Автор книги: Хайнц Хене

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 39 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Внутренний меморандум мюнхенской нацистской организации от 9 марта 1937 года предостерегал, что не следует доверять защиту режима таким однозначным личностям, как Мюллер, который, выслуживаясь перед начальством, еще недавно преследовал национал-социалистов и именовал великого фюрера «безработным иммигрантом» и «австрийским бродягой».

Между тем Мюллер и другие были готовы отплатить Гейдриху за его терпимость безусловным повиновением, ведь вместо того, чтобы выгнать, их вроде бы даже продвинули – зачислили всем скопом в СД. Но Гейдрих с его холодным расчетливым умом не принял во внимание возможный побочный эффект этой операции. Впрочем, тогда его едва ли можно было просчитать. Хоть они и вполне готовы были пришить драгоценные буквы «СД» себе на рукава, но вплоть до конца Третьего рейха эти люди в глубине души сохранили аллергию на СД. Это обстоятельство было одним из фактов, которые помешали СД получить контроль над гестапо.

Эта компания – не единственные профессионалы, завербованные Гейдрихом. В Берлине произошла подобная история с группой Артура Небе, такого же хорошего специалиста в своем деле и ловца случая, как и Генрих Мюллер. Небе (1894 года рождения) во время войны был лейтенантом инженерных войск и с 1920 года служил в берлинской криминальной полиции. Потом он вступил в СС, стал группенфюрером, но впоследствии казнен как участник заговора 20 июля 1944 года. Эрнст Кальтенбруннер, преемник Гейдриха, дал ему тогда характеристику, не слишком отличающуюся от той, что наградили Мюллера мюнхенцы: «Двуличный субъект с нездоровым властолюбием, всегда готовый беспощадно разделаться со всяким, кто мешал его карьере». Кальтенбруннер был отчасти движим гневом против «предателей»-заговорщиков, но все же эта характеристика Небе не так далека от действительности, разве что Небе во многих случаях занимал еще более циничную позицию.

Этот подозрительный, загадочный человек работал в разных отделах полиции – боролся то с наркотиками, то с воровством, а к нацистской партии прибился в 1931 году, когда Веймарская республика уже ничего никому не могла предложить, а нацисты обещали полиции и деньги, и оборудование, и много чего. Небе стал членом-спонсором, потом вступил в СА, перевелся оттуда в гестапо, где стал главой административного отдела. Об этом он скоро пожалел, потому что оказался между двух огней: с одной стороны команда Гиммлера – Гейдриха, а с другой – протеже Геринга Рудольф Дильс, первый глава гестапо. Небе послал Гиммлеру компромат на Рема в надежде выбраться из гестапо на другие хлеба; надежда сбылась лишь отчасти.

Была и третья группа образованных профессионалов, завербованных Гейдрихом в разных частях Германии; среди них оказался будущий ближайший соратник и одновременно противник Гейдриха доктор Вернер Бест. Он родился в 1903 году в Дармштадте, в семье почтового чиновника. Он изучал право в университетах Фрайбурга, Франкфурта и Гессена. Пылкий националист, поклонник сильного государства, ученик Эрнста Юнгера, видевший романтику в вольном корпусе, считавший войну «необходимой и естественной формой бытия», а закон не более чем орудием в борьбе за власть, он был убежден, что стремление отдельных индивидов к власти должно быть тождественно тенденции к усилению государства в целом, поскольку «чем более централизованным и сильным является государство, тем оно совершеннее».

В 1931 году Бест встретился с группой нацистов на ферме Боксгейм и ознакомил их со своими идеями – на словах и в письменном виде (в дальнейшем они получили название «боксгеймских документов»). Он предлагал совершить переворот с переходом власти в руки руководства СА и установлением жесткого порядка, вплоть до казни без суда. Какой-то нацист-ренегат сообщил о планах Беста полиции, и вследствие этого он был лишен юридической практики в Гессе. После прихода нацистов к власти Бест благодаря своему приятелю Мюллеру был назначен начальником полиции в Гессе. Он пробыл там недолго – уже осенью 1933 года его уволили под нажимом гауляйтера Шпренгера, которому не понравилось критическое отношение Беста к партийным властям, но тем временем успел вступить в СС и вскоре стал начальником управления СД по Южному региону.

В 1934 году, когда Гейдрих стал расширять штат управления гестапо, он призвал к себе Беста. Меньше всего думал Гейдрих, что пригласил человека, который будет упорнейшим образом обдавать холодной водой все их самые горячие головы. Дело в том, что Бест, несмотря на свои теоретические выкладки по национальному авторитарному государству, в самой глубине души все же оставался «законником»; более того, он уже научился мыслить как чиновник, опираясь на догмы, и поэтому не мог конкурировать с образованными, но полностью беспринципными юристами нового поколения, поступавшими в СД, типа Вальтера Шелленберга.

Но до таких нюансов было еще далеко. А пока что Гейдрих и его новые кадры вместе принялись закладывать фундамент той машины тирании, само название которой – гестапо – в дальнейшем внушало ужас миллионам жителей Германии.

Гейдрих сознательно ставил на страх. Только такая пугающая репутация могла сделать новую политическую полицию эффективным орудием гитлеровской диктатуры и средством подавления всех мыслимых оппонентов режима. Он сам однажды заметил не без удовлетворения, что гестапо вызывает у населения «страх и трепет».

Строго говоря, основоположником, как уже отмечалось, был Геринг. В качестве главы прусского правительства он радикально изменил старую систему охраны порядка, при которой отделы политической полиции и служба контрразведки существовали в виде отделов и секторов в общих полицейских учреждениях, и создал новое ведомство – государственную тайную полицию, сокращенно гестапо. Собственно политический сыск стал III отделом этой новой организации, а контрразведка – IV отделом. I отдел считался административным, а II – юридическим. К концу 1933 года Геринг вывел гестапо за рамки управления криминальной полиции и даже министерства внутренних дел, подчинив его только министру-президенту Пруссии, то есть себе самому.

Местная администрация была отстранена от участия в делах политической полиции, а если еще вспомнить, что упомянутый выше указ рейхспрезидента от 28 февраля 1923 года «О защите народа и государства» практически отменил основные гражданские права и уполномочил полицию производить домашние обыски, аресты, подслушивание телефонных разговоров и просмотр писем – и все это без судебных ордеров, то после этого трудно вообще вообразить более могущественное полицейское ведомство, чем гестапо Геринга.

Но это не удовлетворяло стремящегося к совершенству Гейдриха. И он проводил время, рисуя в самых мрачных тонах разнообразные опасности, угрожающие режиму. То есть он делал именно то, что и положено шефу полиции при возведении своего механизма устрашения, – он создавал образ врага. Став главой гестапо, Гейдрих вдруг явился из безвестности и забил тревогу во все колокола. В речи, произнесенной в начале 1935 года, он предостерег товарищей по партии от потери бдительности, объявив, что, хотя вражеские организации уже разгромлены, враг не уничтожен. Враги режима «пытаются консолидироваться и занять в обществе новые позиции». Явными врагами Германии, по Гейдриху, по-прежнему являлись мировое еврейство, всемирное масонство и клерикалы, «которые постоянно лезут в политику». Однако гораздо опаснее скрытые враги: «Они работают в подполье и располагают значительными силами и возможностями. Их цель – разрушить единство партии и государства и таким образом обезглавить рейх».

При Гейдрихе аппарат гестапо был еще расширен путем создания трех главных управлений. Было уточнено понятие внутреннего врага государства. При Геринге это расплывчатое понятие подразумевало коммунистов и марксистов. Новые хозяева штаб-квартиры гестапо постановили считать врагом государства каждого, кто «сознательно противостоит народу, партии и государству в идеологических принципах и политических акциях». Во внутреннем меморандуме для полицейских содержались разъяснения: «Это коммунисты, марксисты, еврейство, масонство, политические деятели из церковников, недовольные политическим строем, Черный фронт (так именовали единомышленников Штрассера), промышленные саботажники, сторонники абортов, гомосексуалисты (то есть лица, подрывающие рост численности и жизненные силы народа), закоренелые уголовники, заговорщики и государственные изменники». По мысли автора записки всех этих злодеев объединяла общая «вина»: их усилия были направлены против духовного и расового главенства немецкой нации.

Была тщательно разработана система классификации врагов государства. В списках берлинского управления гестапо наиболее опасные враги были отмечены индексом «А» и разделены на три категории:

«А1: противники режима, которых следует арестовать сразу после негласного начала подготовки общей мобилизации.

А2: эти лица должны быть арестованы в момент публичного объявления о мобилизации.

A3: лица, которые в острые моменты могут оказаться очень опасными, поэтому за ними необходим постоянный контроль».

Первая группа была отмечена красной чертой в левом углу карточки, вторая – синей, третья – зеленой. Кроме того, у гестаповцев были и другие цветовые обозначения для своих жертв. Темно-красная полоса справа на карточке в картотеке означала коммунистов, розовая – марксистов, коричневая – террористов, фиолетовая – недовольных. Все картотеки подлежали проверке дважды в год, для поддержания их в порядке или внесения изменений и дополнений.

Расширение задач по борьбе с «врагами государства», разделенными на многочисленные группы, вело, конечно, и к росту штатов политической полиции. В отделе разведки берлинской полиции, откуда и пошло гестапо, было всего 35 человек, а в начале 1935 года новое ведомство насчитывало более 600 служащих. Годовой бюджет гестапо вырос с 1 миллиона марок в 1933 году до 40 миллионов в 1937-м. Росло также число местных и окружных отделений гестапо и численность их сотрудников. В их ведение перешли и пограничники, а позднее гестапо создало также собственную пограничную службу, которая не имела ничего общего с настоящей, а выполняла, по сути, функции тайного сыска. Ей надлежало вычислять врагов режима уже на границе и отслеживать все подозрительные связи, поэтому подчинялась она управлению контрразведки гестапо.

Железный занавес опустился над границами гитлеровской Германии. Тщательно разработанная сложная система слежки должна была гарантировать, что ни один беглец не скроется от всевидящих глаз гестаповцев. Восемь букв обозначали определенные группы лиц, вызывающие разного рода подозрения: подлежащих аресту, слежке, обыску или высылке:

A. Арест.

B. Арест, если нет постоянного места жительства.

C. Слежка.

D. Высылка из страны.

E. Розыск.

F. Задержание с целью установления личности.

G. Скрытое наблюдение.

V. Профессиональные уголовники.

Власть гестапо постепенно росла, и все легче становилось держать людей на крючке. Со временем лиц без гражданства, подлежащих депортации, стали помещать в концентрационные лагеря, вплоть до завершения формальностей. Конечно, все это сопровождалось определенной процедурой. В одной из инструкций, изданных Бестом в 1937 году, говорилось: «Помещение в концлагеря лиц без гражданства, согласно моему предписанию, должно производиться местными полицейскими властями с заполнением формы 240 гестапо, после чего руководство лагеря должно выслать мне первую копию формы 240, а также по форме 98 карточку с фотографией депортируемого». Высылаемым разрешалось покинуть концлагерь лишь после того, как какая-либо страна согласится их принять у себя. При этом с человека брали заявление в двух экземплярах о том, что он поставлен в известность: в случае возвращения в Германию он снова будет заключен в концлагерь.

«Превентивный арест» с последующим заключением в концентрационный лагерь превратился в страшное орудие гестапо. Формально существовавшая машина правосудия, с судьями, прокурорами и адвокатами, ничем не могла помочь человеку, внезапно попавшему за колючую проволоку. Основная власть производить «профилактические аресты» принадлежала главному ведомству гестапо и распространялась сначала на жителей Пруссии, а затем и на всех немцев. Местные отделения гестапо также могли задерживать людей, но только на семь дней, после чего их следовало освободить, если не поступало другого указания от высшего начальства.

Когда в гестапо пришел Гейдрих, число заключенных в концлагерях увеличилось. В 1935–1936 годах одних только марксистов там было 7 тысяч человек.

Но вместе с ростом могущества гестапо множилось и число его врагов. Юристы и бюрократы объединяли усилия, чтобы остановить или хотя бы замедлить победное шествие новой политической полиции. Самые храбрые публиковали некоторые данные о преступлениях и злоупотреблениях в концлагерях, надеясь повлиять на более умеренных нацистских лидеров и добиться закрытия этих «пыточных фабрик».

Летом 1933 года мюнхенская прокуратура второго округа обратила внимание на случаи необъяснимых смертей в Дахау. 2 июня в меморандуме, направленном баварскому министру юстиции, прокуратура официально заявляла, что «события, имевшие место в концентрационном лагере Дахау, должны быть расследованы со всей тщательностью». Еще в мае прокуратура сама расследовала четыре смертных случая заключенных в Дахау и установила, что жертвы были замучены охраной лагеря. В сентябре она настояла на посмертной экспертизе тела еще одного заключенного, и было установлено, что он скончался от побоев. В октябре были расследованы также два случая предполагаемых самоубийств в Дахау, и был сделан вывод, что в обоих случаях есть серьезные основания подозревать постороннее вмешательство. Прокуратура направила официальное представление министру юстиции с требованием проверить соблюдение законности в Дахау и возбудить дела с обвинением в подстрекательстве к убийству против лагерного начальства. Гиммлеру пришлось уволить коменданта. Но по другим делам Гиммлер и Гейдрих заняли очень жесткую позицию, чтобы не допускать расследования. Они убедили министра внутренних дел Вагнера внести предложение в правительство об отказе в расследовании преступлений в концлагерях по мотивам «государственной политики». Однако баварское правительство отклонило это предложение, и Гиммлер прибег к другому приему. По его настоянию министр юстиции Франк выпустил инструкцию прокурорам: «Воздержаться от проведения предварительных расследований в подобных случаях».

Прокуратура же продолжала упорствовать. В июле 1934 года она обратилась с запросом в баварскую политическую полицию «с целью получения дополнительных материалов по делу бывшего коменданта и выявления лиц, которые также могли иметь отношение к этому делу». Гейдрихова политическая полиция откомментировала это как «далеко идущие попытки обвинить руководство лагеря Дахау в вымышленных преступлениях». Администрация лагеря сумела быстро замести следы, и в сентябре прокурор Винтерсбергер вынужден был приостановить расследование.

Чтобы связать руки прокурорам, Гиммлер придумал хитрый ход. Самой яркой фигурой в группе «анти-Дахау» был ведущий адвокат доктор Штеппе, убежденный нацист. Вот Гиммлер и вовлек его в СС, скормив ему басню, что в качестве гауптштурмфюрера СС он сможет лучше бороться со злоупотреблениями в лагерях. Вот так из критика политической полиции Штеппе превратился в ее функционера и уже через год стал заместителем начальника.

В Пруссии тоже находились смельчаки, пытавшиеся противодействовать созданию системы концентрационных лагерей. Дильс, будучи первым главой гестапо, ликвидировал целый ряд «неофициальных» концлагерей, в основном принадлежащих СА. Он намеревался использовать министерский авторитет для подавления политических преступлений и договорился с крупными нацистскими чиновниками в министерстве юстиции фон Хаке и Йелем о поддержке. Общими усилиями они создали при министерстве юстиции Пруссии центральную народную прокуратуру, которая вела, как правило, дела бандитов из СА, но время от времени ухитрялась обнаруживать и преступления в гестапо и СС. Фон Хаке добился первого успеха в своем походе против штеттинского отдела гестапо. Начальник отдела Хофман руководил концлагерем Штеттин-Бредов, где заключенных мучили особо жестоко. Фон Хаке добился ареста Хофмана и, как он потом вспоминал, «увидел перед собой изуверски изощренный ум, воплощение садизма при полном отсутствии всяких чувств – ничего подобного я прежде не встречал. Я знал только одного человека, чей характер, манеры, даже жесты напомнили мне Хофмана, – это Гейдрих». 6 апреля 1934 года штеттинский суд приговорил Хофмана к тринадцати годам каторжных работ, его помощники тоже были приговорены к тюремному заключению.

Этот успех вдохновил и других юристов на борьбу с палачами-эсэсовцами. Однако уход Дильса и отступничество Геринга лишило их пусть и непоследовательной, но все же поддержки со стороны высших сановников. Уже в ноябре 1934 года на заседании прусского земельного совета Геринг объявил: «Есть еще государственные прокуроры, которые специализируются на том, чтобы сажать в тюрьму видных членов партии. Мы положим конец этой грязной работе».

Но не всех служителей закона ему удалось застращать. В начале 1935 года прокурор Саксонии доктор Вальтер выдвинул серьезные обвинения в жестоком обращении с заключенными против начальника Гонштейнского концлагеря СА и возбудил отдельное дело против офицера гестапо Фогеля, ответственного за этот лагерь. Палачи были приговорены к тюремному заключению, но гауляйтер Саксонии стал оказывать давление на суд и требовать их освобождения. Это вызвало протест рейхсминистра юстиции доктора Гюртнера: «Какой бы жестокой ни была борьба, она не может служить объяснением или оправданием подобных зверств. Они напоминают восточный садизм». Приговор был оставлен в силе, но руководство СС вскоре отомстило. Два судебных асессора были исключены из партии, а прокурора заставили выйти из СА. Потом вмешался Гитлер, высший судия; он помиловал осужденных и закрыл дело против Фогеля.

Гюртнер в душе оставался либеральным националистом, и такое, с позволения сказать, «судебное решение» подтолкнуло его к отчаянной, почти безумной затее, поскольку он не видел другого способа сдержать произвол: нужно принять новый свод законов, да, пусть в нацистском духе, но он будет обязателен даже для Гитлера и его фаворитов. Министр нашел союзника в лице нового рейхскомиссара юстиции доктора Ганса Франка, самого крутого блюстителя законности в нацистском государстве. Франк возражал против делиберализации всего свода законов, но потом предложил новую базу для изменений в виде несколько туманного понятия «защиты народных ценностей». В любом случае Франк был противником произвола всемогущей полиции. К несчастью, только попав под приговор Нюрнбергского трибунала, он по-настоящему понял один «скандальный факт, связанный с Гитлером: в „период борьбы“ Гитлер был счастлив, что находится под защитой закона, а вот став государственным человеком, вдруг запрезирал и закон и его служителей». Но уже история, происшедшая 30 июня 1934 года, показала ему, что руки правосудия связаны диктатурой; личный опыт тех дней посеял в нем зерна сомнения, и в 1942 году, будучи генерал-губернатором Польши, он повел самую последовательную, прилюдную борьбу с деспотизмом полиции Гиммлера, какая вообще могла быть в Третьем рейхе.

Итак, в конце 1933 года Франк и Гюртнер создали официальную комиссию по разработке нового уголовного кодекса, в котором нацистским лозунгам была бы придана форма положений закона. Во время этой работы Гюртнер и уговорил Франка поддержать его в главном начинании – борьбе за уничтожение концлагерей. Летом 1934 года они набрались храбрости для «прямой атаки на Гитлера» (слова Франка). Они получили аудиенцию у рейхсканцлера, но в присутствии Гиммлера. В своих мемуарах Франк писал, что «предложил определить дату упразднения системы концентрационных лагерей, прекратить профилактические аресты, а дела лиц, уже находившихся под арестом, вместе с их жалобами на плохое обращение рассматривать по закону, то есть в обычных судах». Но Гитлер отверг это предложение, заявив, что отмена концлагерей «преждевременна». Позже он и новый уголовный кодекс Франка положил под сукно.

А Гюртнер продолжал свои попытки ограничить всевластие гестапо. Он потребовал, чтобы лица, подвергшиеся «предварительным арестам», получали помощь квалифицированных юристов.

Но Гиммлер парировал и это, просто заявив, что концлагерями «управляют добросовестные люди, поэтому в такой мере нет необходимости». Гиммлер знал прекрасно, что в этом деле его всегда поддержит Гитлер. 6 ноября 1935 года он написал Гюртнеру: «1 ноября я передал рейхсканцлеру запрос относительно вмешательства юристов в случаях профилактических арестов. Фюрер запретил консультации адвокатов и просил меня довести это до вашего сведения».

Гюртнер был слаб и сверхосторожен; ясно, что он не мог противостоять жесткой решимости Гиммлера и Гейдриха. К тому же в период становления нацистского государства, под влиянием всеобщей эйфории от культа Гитлера, многие юристы старой школы оказались неспособными мыслить глубже и превратились просто в послушные орудия власти. Так что любая оппозиция была обречена на провал.

2 мая 1935 года прусский высший административный суд принял постановление, что действия гестапо не могут быть оспорены в административных судах, но на них можно только подавать жалобы высшему руководству гестапо. В октябре административный суд Гамбурга постановил, что «в национал-социалистическом государстве законодательные органы, администрация и судебная система не могут находиться в оппозиции… судебные органы, следовательно, не имеют права дезавуировать акции государства, предпринятые как политические меры».

Сидя за своим столом в Главном управлении гестапо, Вернер Бест с удовлетворением наблюдал за тем, как юстиция с готовностью приспосабливается к новой конъюнктуре. Шаг за шагом большинство судей все ближе подходили к сформулированному Вестом циничному принципу: «Если полиция действует в соответствии с правилами, установленными начальством, вплоть до самого высокого уровня, то ее действия не могут считаться противозаконными».

Министр юстиции Гюртнер возмущался: «Тут есть от чего впасть в отчаяние!» Он жаловался бургомистру Берлина, что боится выходить в приемную: там иностранные журналисты спрашивают его о положении в лагерях. А министр внутренних дел Фрик уже и сам был не рад, что связался с таким человеком, как Гиммлер, чтобы тот помог ему против Геринга. Фрик горько жалел, что доверил объединенную государственную полицейскую службу этому опасному человеку, и теперь всеми силами старался от него избавиться.

Нечего было бы даже и пытаться, не имей он в то время союзников в лице двух крупных чинов, убежденных столпов режима, которые отказывались признавать заявку гестапо на верховенство над администрацией. Это были, как ни странно, лица, связанные с СС, – член-спонсор, а впоследствии группенфюрер СС, глава исполнительной власти в Ахене Эгерт Редер и его коллега в Кельне штандартенфюрер Рудольф Дильс, бывший протеже Геринга, сделавший наибольший вклад в рост могущества гестапо.

Все они были умелыми игроками и сумели тогда отчасти ограничить гестаповское влияние, во всяком случае, за пределами столицы. Закон о гестапо от 30 ноября 1933 года отстранял органы управления немецких земель и городов от участия в делах тайной полиции, поэтому сейчас главной целью было перехватить власть у местных отделений гестапо по стране в целом. 16 июля 1934 года Фрик начал кампанию, разослав циркуляр всем главам администраций, в котором говорилось, что независимость гестапо «была лишь временной мерой, вызванной политическим напряжением, в связи с мятежом Рема». Министр подчеркивал необходимость «тесного сотрудничества между гестапо и администрацией», с тем чтобы органы управления каждого города были в курсе всего, что происходит в отделениях гестапо. Другими словами, Фрик ставил гестапо под контроль администрации. Редер из Ахена немедленно отозвался, написав министру внутренних дел, что полностью с ним согласен, что главам правительств на местах давно пора осознать свою ответственность за регион и что руководитель местного отдела гестапо является, безусловно, его, Редера, подчиненным. Дильс еще более откровенно высказался в письмах Герингу: «Отделение политической полиции от государственной администрации в перспективе не может не вызвать целого ряда проблем, о которых вы, г-н министр-президент, несомненно, имеете ясное представление. К этой „болячке“ местной администрации добавляются трудности, связанные с главенством партии над государством. Администрация может потерять доверие, а значит, будет покончено с понятием политической стабильности».

Эрих Кох, обер-президент Восточной Пруссии и ярый противник СС, в сентябре 1935 года писал Гиммлеру: «Я считаю взаимоотношения, сложившиеся в настоящее время между обер-президентом и руководителем гестапо в Кенигсберге, невыносимыми и очень вредными для авторитета государственной власти». Гиммлер ответил: «Фюрер решил, что в работе кенигсбергского отделения гестапо менять ничего не следует».

Однако государственная бюрократия оказывала такое давление на полицейскую машину, что Гиммлер и Гейдрих в конце концов объявили о готовности вести с министерством внутренних дел переговоры по поводу нового закона о гестапо. И после долгих торгов 10 февраля 1936 года этот закон был принят. В целом он подтверждал сложившуюся практику, однако статья 5 гласила: «Вместе с тем отделы гестапо подчинены главам местного управления, обязаны принимать их указания и информировать о делах политической полиции».

Взамен на эти уступки Гиммлер и Гейдрих требовали от министерства внутренних дел обеспечить законодательное оформление единой полицейской системы рейха. На практике эта проблема была ими отчасти решена, поскольку в апреле 1934 года они уже создали в гестапо Центральное бюро, которое координировало работу земельных полицейских служб. Дело было только за формально-юридическим утверждением их контроля и над неполитической полицией.

Но руководство министерства внутренних дел, вдохновленное частичным успехом, уже носилось с новой идеей: построить единую службу под собственным контролем и постепенно вытеснить Гиммлера тоже очень сильной фигурой – его берлинским соперником Куртом Далюге. Согласно концепции Фрика, все полицейские силы страны должны подчиняться рейхсминистерству внутренних дел, а Гиммлер, как инспектор гестапо, возглавит управление в этом министерстве и, следовательно, тоже будет подчиняться министру. Фрик предполагал сделать своего ставленника, обергруппенфюрера СС Далюге, заместителем Гиммлера, так чтобы полностью контролировать политическую полицию и свести роль Гиммлера к чисто протокольной.

Гиммлер отклонил это предложение. Выступая от его имени, Гейдрих в июне 1936 года потребовал, чтобы Гиммлер сам имел министерский ранг, был приравнен к командующему вооруженными силами, а если и подчинялся бы министру внутренних дел, то только в личном плане, иначе говоря, никак. Разгневанный Фрик добился аудиенции у Гитлера, и тот охладил его жар, сказав, что Гиммлер не станет министром, просто его будут приглашать на заседания правительства «в качестве статс-секретаря». Тем не менее Фрик ушел сломленным. Фюрер ясно дал ему понять, что назначение Гиммлера главой всей немецкой полиции – дело уже решенное.

Министру оставалось только красиво отступить. Он указал, что партийную должность (рейхсфюрер СС) нельзя совмещать с государственной (шеф полиции), и держался за то, чтобы Далюге назначить все-таки заместителем Гиммлера.

Гиммлер в свою очередь пошел на малозначительные уступки: перестал требовать себе министерский ранг, согласился быть «в первоначальном и прямом подчинении» у министра внутренних дел – звучит почти полной бессмыслицей, как и многое в вывернутой наизнанку нацистской фразеологии, – а также признал допустимым, что Далюге будет его замещать, но лишь «в его отсутствие».

Не успел Гитлер подписать указ от 17 июня 1936 года о назначении Гиммлера начальником германской полиции, как последний показал, как он понимает свои новые полномочия. Помимо департамента полиции, он захватил еще ряд функций министерства: юридические вопросы, связь с прессой, проблему ношения оружия, проблему транспортировки оружия, паспортную систему, а также все кадровые вопросы.

Далюге он взял, но лишь третьим номером, после себя и Гейдриха. Гиммлер создал два подотчетных себе ведомства: службу безопасности во главе с Гейдрихом, которая включала гестапо и криминальную полицию, а также обычную полицейскую службу, полицию порядка во главе с Далюге.

Итак, все полицейские силы Германии сосредоточились в руках Гиммлера. Теперь они с Гейдрихом могли приступить ко второй фазе своего великого плана – слиянию СС и полиции в единое ведомство государственной безопасности Третьего рейха.