Текст книги "СС. Орден «Мертвая голова»"

Автор книги: Хайнц Хене

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 39 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Глава 8
СД

27 января 1937 года прусское управление криминальной полиции (ЛКПА), представлявшее собой тогда штаб-квартиру Крипо в целом по Германии, оповестило все отделы уголовной полиции рейха о том, что оно считает самой важной задачей в кампании по борьбе с преступностью.

Каждому районному отделу было предписано «срочно составить списки лиц, которые, по мнению полиции, являются профессиональными преступниками или рецидивистами и в данный момент находятся на свободе». Каждому из них велено было присвоить личный номер: «Когда придет время, по телеграфу будут переданы только их списочные номера».

Через месяц работа была завершена. 23 февраля шеф полиции Германии приказал прусскому ЛКПА, чтобы 9 марта «в профилактических целях были взяты под стражу около двух тысяч профессиональных преступников и рецидивистов, а также лица, представляющие угрозу нравственности». ЛКПА разослало новые телеграммы, и 2 тысячи заключенных были доставлены в концентрационные лагеря Заксенхаузен, Заксенбург, Лихтенбург и Дахау. Акция, проведенная как бы от имени ЛКПА, оказалась самой скандальной из неполитических мер за всю историю Третьего рейха: попытка превентивного подавления преступности. Служба безопасности Гейдриха, которая теперь включала в себя также Крипо, наклеила ярлык «злодей» на целые категории «антисоциальных элементов» и посадила их под арест, невзирая на отсутствие юридических оснований.

Эта идея суровых превентивных мер контроля за профессиональными преступниками принадлежала Крипо, а в СД охотно за нее ухватились. Согласно статье 42 уголовного кодекса, превентивные аресты в целях общественной безопасности теперь санкционировали суды, но с точки зрения СД суды были чересчур щепетильны в использовании своих новых полномочий и принимали слишком либеральные решения. Поэтому служба безопасности сама заявила право на превентивные аресты так называемых профессиональных преступников, мотивируя это тем, что суды могут оценить опасность индивида лишь на основании одного его деяния, полиция же знает все обстоятельства его жизни, а потому может составить более основательное суждение по этому поводу.

Существовала одна проблема: не было юридических оснований для превентивного ареста преступников полицией. Такая процедура не предусматривалась ни в одном законе. Софистическое обоснование для этих действий придумал Бест; однажды во время лекции он объявил: законные основания для этого имеются, поскольку в Германии принята «народная» концепция закона. Как известно, и власти, и все члены общества являются представителями народа, следовательно, они и «должны работать все вместе для поддержания закона и порядка в соответствии с правилами, установленными вождями для блага народа». И даже в случае ареста эти представители продолжают работать сообща: полиция является активным партнером, «а преступник, которого задерживают, – пассивным». Более циничной формулы трудно и вообразить. Преступник помогает полиции, позволяя себя арестовать и заключить в концлагерь!

Этот метод подавления преступности означал также, что нормальная система правосудия с беспристрастным расследованием по каждому отдельному случаю вообще становилась излишней. Гиммлер или его непосредственный подчиненный Гейдрих просто решали, когда следует доставить новую партию в концлагеря и в каком объеме. Начался процесс, напоминающий регулярные прополки грядок: сорняки и слабые растения надлежало вырывать с корнем.

Все это доказывало, какой мощи достиг теперь Гейдрих. С момента назначения Гиммлера в июне 1936 года шефом немецкой полиции, а его самого – главой СД, он получил в свои руки орудие тиранической власти, беспрецедентное в истории Германии.

Главное управление полиции безопасности, созданное Гейдрихом, входило в это время в состав министерства внутренних дел. В таком качестве Sicherheitspolizei – ЗиПо (полиция безопасности) не имела официальных полномочий производить аресты и вести допросы и поэтому действовала через существующие полицейские службы: гестапо и ЛКПА. Гестапо координировало всю работу политической полиции земель, а прусское ЛКПА соответственно руководило криминальной полицией. Гиммлер придал этому управлению общегерманский статус, и аббревиатура изменилась на РКПА (вместо Land – земля, стало Reich – государство). Гестапо и РКПА подчинялись управлению полиции безопасности, в составе которой были административно-юридический отдел и отдел контрразведки под руководством Вернера Беста, отдел политической полиции Генриха Мюллера и отдел криминальной полиции Артура Небе.

Это была громадная концентрация власти. СД брала под контроль различные сферы жизни народа, и там, где она орудовала, были бессильны законы и привычные порядки. В свою зону действия СД не допускала посторонних. На бумаге глава управления полиции безопасности Гейдрих подчинялся министру внутренних дел, но на практике он не давал Фрику ни малейшей возможности заглянуть в свои дела. Гейдрих неусыпно трудился над тем, чтобы скрыть работу своей полицейской машины от любопытных глаз. Не случайно самые важные его отделы были выведены из-под крыши министерства. Его изворотливые юристы придумывали всякие софизмы, дабы убедить легковерных сограждан в том, что полицейский произвол является высшим проявлением закона. Тот же неутомимый Бест объявил, что для полиции следование букве закона не обязательно, поскольку закон может быть изменен по воле фюрера, а профессор Хён из СД предложил отменить понятия государства и личности как субъектов права. Государство, заявил он, не существует как таковое, оно является лишь средством достижения установленных фюрером целей нации.

Но при таком положении отдельные граждане вовсе лишаются защиты от полицейского произвола. Действия полиции безопасности нельзя оспорить в обычных или арбитражных судах, ни с помощью кассационных жалоб, ни с помощью исков. Единственный (и небезопасный) путь, который в этом случае оставался для пострадавшего, – это подать жалобу шефу самой полиции безопасности.

Итак, закон бессилен, Гейдрих свободен сам решать, как далеко протянуть свою мощную длань над беззащитными соотечественниками. В указе Фрика от 12 апреля 1934 года содержалось положение, что и проведенный арест не является мерой наказания за преступления, – эту меру определяет суд. Гейдрих и его люди поняли это по-своему. Если человек освобождался из обычной тюрьмы, они уже ждали за воротами, чтобы схватить и отправить в концлагерь любого, кто подходил под одну из следующих категорий: обвиняемые в измене, коммунисты, лица, осужденные народными трибуналами, а также члены Общества исследователей Библии, чья антивоенная пропаганда отвращала людей от военной службы.

По прихоти Гейдриха всех подозрительных либо передавали в суд, либо, гораздо чаще, заключали в лагеря, поскольку превентивные аресты, в отличие от полицейских задержаний, не требовали предварительного расследования. В феврале 1937 года Гейдрих инструктировал руководство гестапо: «Было бы желательно в будущем обходиться без полицейских арестов – с ордерами и объяснением в судах. К чему все эти хлопоты, если всегда имеется возможность превентивного ареста».

Он не желал ограничиваться лишь сферой политических преступлений. Термин «враг государства» стал очень емким. Там, где не подходили чисто политические критерии, криминальная полиция подыскивала черты «антиобщественного поведения», наносящего вред согражданам. Зипо начала прохаживаться со своим тралом по обочинам общества, загребая в сеть те группы, что до сих пор как-то ухитрялись ускользать из железного кулака режима. Круг «преступников против общества», подлежащих превентивному аресту, тоже становился все шире.

Здесь было три нечетко очерченных категории кандидатов в концлагеря: профессиональные преступники и рецидивисты; «антисоциальные элементы» – нищие, бродяги, цыгане, проститутки, гомосексуалисты, алкоголики, хулиганы, мошенники, психически неуравновешенные; третья группа определялась как «уклоняющиеся от труда», то есть «не менее двух раз без уважительной причины отказавшиеся от предложенной им работы» (слова Гиммлера). Зипо когда угодно и где угодно могла решить, кто из граждан относится к одной из указанных категорий и должен поэтому быть заключен в концентрационный лагерь. Никогда прежде люди в Германии не зависели в такой степени от произвольного решения одной полицейской службы.

Однако внешне монолитной полиции безопасности были свойственны также внутренние противоречия и слабости.

Быстрый взлет Гейдриха к власти всколыхнул зависть в более могущественных руководителях СС. Подозрительный Гиммлер даже предпринимал порой меры, чтобы несколько замедлить возвышение своего подчиненного. Позиции Гейдриха оставались отчасти уязвимыми, и власть его в разветвленной и сложной полицейско-бюрократической системе нацизма еще не была полной. Он отдавал приказы об арестах, но не контролировал лагеря. И Гейдрих постоянно обращался к Гиммлеру с просьбой передать ему, Гейдриху, управление лагерями, надеясь таким способом собрать в своих руках всю полноту устрашающих властных полномочий.

Концентрационные лагеря были центральным звеном гиммлеровского полицейского государства. Колючая проволока под током, деревянные вышки по углам – молчаливая угроза, нависшая над каждым немцем. Само название внушало страх – такой, что должен был парализовать всякую оппозицию. Эсэсовцы – хозяева концлагерей – вовсе не собирались делать из них «центры политического перевоспитания», как заявляла официальная нацистская пропаганда. Эти лагеря с самого начала планировались в качестве инструмента террора для поддержания режима. Бараки Бухенвальда, Дахау, Заксенхаузена стали символами: знайте, немцы, какая судьба ожидает каждого, кто против фюрера. «Забудьте своих жен и детей. Здесь вы подохнете, как собаки» – такими словами приветствовал Карл Фрицше каждую новую партию, прибывающую в лагерь. Рассказы об ужасах, творившихся за колючей проволокой, еще более усиливали панический страх, который в гитлеровской Германии вызывало словосочетание «концентрационный лагерь».

Гейдриху, конечно, не терпелось заполучить лагеря и стать единоличным владыкой этой машины террора, мощнейшего орудия диктатуры. И вот вскоре после принятия закона о гестапо в феврале 1936 года появилась инструкция, согласно которой управление концлагерями относилось к ведению гестапо. Оно вновь объявилось в качестве хозяина концлагерей, как в начале 30-х годов при Дильсе.

Но на деле Гиммлер не имел намерения передавать их Гейдриху, и инструкция 1936 года осталась мертвой бумажкой. Эта система в целом принадлежала СС, и Гиммлер сам сохранил над ней полный контроль. Гейдрих столкнулся с повторением ситуация 1933 года: в тот раз лагерь Дахау поступил в распоряжение Гиммлера, как главы политической полиции Баварии, а Гейдрих, будучи его заместителем, решил, что может взять Дахау под свое начало. Тогда Гиммлер поставил на его пути человека, который не разрешил пришельцам вмешиваться в его дела.

Это был Теодор Айке, бывший полицейский офицер и крайний неудачник. Гиммлер вытащил Айке из психиатрической клиники в Вюрцбурге, куда упек его как «опасного безумца» ярый враг, гауляйтер Бюркель. С тех пор «папаша Айке» был благодарен Гиммлеру до гробовой доски и стал податливым орудием в его руках. В 1933 году Гиммлер сделал его оберфюрером СС и комендантом Дахау, то есть дал работу, для которой он был предназначен. Айке подбирал для работы в администрации таких же неудачников-мизантропов с садистскими наклонностями. Он ввел у себя в лагере варварские порядки, грозящие любому заключенному расстрелом на месте за неповиновение. В своих охранниках он воспитывал звериную ненависть к «врагам государства».

Гесс, впоследствии комендант Аушвица, вспоминал, как однажды слышал рассуждения Айке о том, что жалость к врагам государства не к лицу эсэсовцу; служба в его лагере не для слабовольных, такие пусть сразу идут в монастырь. А тут нужны жесткие и решительные люди. Значок «череп и кости» даром не дается.

Гиммлер был настолько доволен полком Айке в Дахау, что решил поставить его над всеми лагерями. После 30 июня 1934 года (когда Айке убил Рема) Гиммлер назначил его командующим всеми формированиями «Мертвая голова», охранявшими концлагеря, и инспектором концлагерей наделив его чрезвычайными полномочиями. Айке подчинялся только лично рейхсфюреру.

Гейдрих стал не спеша собирать сведения о катастрофических условиях в концлагерях. Между тем Айке объединил рассеянные, более мелкие лагеря в четыре крупных: Дахау, Заксенхаузен, Бухенвальд и Лихтенбург. В 1937 году, когда была зафиксирована самая низкая цифра узников лагерей, 4833 эсэсовца охраняли около 10 тысяч заключенных. Руководству СС продолжали поступать донесения о жестоком обращении с заключенными. Обычными явлениями были карцер, регулярные избиения, гибель от непосильного труда. Были случаи, когда этих несчастных привязывали к деревьям; отмечены и убийства заключенных охранниками. Положение заключенных усугублялось тем, что им была запрещена переписка.

Юристы Гейдриха начали критиковать обращение с заключенными в лагерях Айке – конечно, не из гуманности, а просто это требовала борьба за власть внутри СС. В 1935 году гестапо выпустило новые правила для концлагерей; комендантам было предписано сообщать региональным прокурорам обо всех случаях смертей заключенных, не связанных с болезнью или естественными причинами. Однако они мало считалась с этими требованиями, так как Айке учил их обращаться с заключенными с крайней, безжалостной жестокостью. «Малейший признак жалости, – говорил он, – и враги государства воспримут это как слабость, которой тут же и воспользуются».

Гейдрих глаз не спускал с лагерей. Он создал на «враждебной территории» свою систему политических отделов, в которых работали сотрудники гестапо или Крипо. Эти люди видели все, они представляли собой своеобразное государство в государстве, их боялись не только заключенные, но и персонал лагерей.

Айке, почувствовав неладное, решил потревожить своего покровителя Гиммлера. В августе 1936 года инспектор концлагерей писал шефу: «Ходят слухи, что осенью подразделения „Мертвая голова“ будут выведены из моего подчинения и переданы местному командованию СС. Об этом говорят люди доктора Беста, а сам он при каждом удобном случае утверждает, что в лагерях безобразное положение и давно пора передать их гестапо». Опасаясь козней Гейдриха, Айке даже запретил охране жестокость в отношении заключенных, откровенно мотивируя это тем, что в противном случае «министр внутренних дел рейха может счесть, что мы не годимся для этой работы». Он также призвал своих подчиненных «присматриваться к скрытым врагам в собственных рядах».

Но тревога была напрасной: Гиммлер и не думал передавать концлагеря Гейдриху, поскольку он и так уже набрал слишком большую силу. Однако Айке со своей империей не давал сомкнуться его паутине.

В полицейском секторе Гейдрих также наткнулся на минное поле интриг – одно из тех, что нанесли Третьему рейху гораздо больше вреда, чем подпольщики. Назначенный Гиммлером шеф полиции порядка, или Орпо, генерал Далюге был слишком пассивен, чтобы начать открытую борьбу со своим конкурентом Гейдрихом, но оказывал ему скрытое противодействие. Далюге командовал обычной полицией, но она сохранила корпоративный дух, сравнимый разве что с присущим старой прусской армии. Эта полиция была гордостью Веймарской Германии, такой она вошла и в Третий рейх. Изначально в ее рядах было 150 тысяч человек, потом треть подалась в новый вермахт. Даже во времена «гляйхшалтунга» – всеобщей унификации, организации всего населения Орпо отказывалась полностью раствориться в СС, как гестапо и Крипо.

Значительную роль во внутренней оппозиции Гейдриху играли гражданские чиновники из Главного управления Орпо, такие, например, как Вернер Брахт, начальник административно-юридического отдела. Он и слышать не хотел о передаче всех дел с политической окраской полиции безопасности, как того требовал Гейдрих. Брахт не без оснований полагал, что в этом случае «полиция превратится в бесправного и безвластного исполнителя чужой воли, которого можно использовать для разных случайных дел».

Между Гейдрихом и Брахтом пошла своеобразная окопная война. Стычки вспыхивали по каждому вопросу властных полномочий. Хотя в 1936 году Зипо и Орпо разделяла уже четкая граница, все же у Далюге оставались форпосты на вражеской территории. Его контора, например, отвечала за бюджет Крипо и улаживала все проблемы между Крипо и гестапо. Основные бои развернулись вокруг контроля над криминальной полицией. Дело в том, что высшее руководство, как гестапо, так и криминальной полиции, входило в единую новую структуру Зипо, но на среднем и нижнем уровнях сохранялись старые звенья управления. Это вообще было характерно для нацистского режима: возводить новые структуры, когда еще действовали старые, и в результате рождались такие вот монстры. Ведь местные отделы Крипо получали распоряжения от РКПА, то есть от Небе, а он относился к управлению полиции безопасности. В то же время местные отделения были подотчетны полицей-президентам регионов, а те в свою очередь считались частью Орпо. Неразбериха полная – и новая арена борьбы для людей, стремившихся к полному контролю над всеми полицейскими ведомствами.

Брахт настраивал полицей-президентов против Зипо, а Гейдрих, посовещавшись с Гиммлером, пошел в контратаку – назначил во все округа инспекторов полиции безопасности, которые должны были способствовать слиянию местных отделений криминальной полиции и гестапо. Они составили опасную конкуренцию полицей-президентам. У местных отделов полиции внезапно оказалось два хозяина, а слуга двух господ обычно выбирает того, кто сильнее, в данном случае инспектора Зипо. Но главной целью создания института инспекторов был не подрыв позиций полицей-президентов, а устранение другого порока империи Гейдриха – недостатка координации между криминальной полицией и гестапо.

Крипо Артура Небе легко поддалась на искушение полицейской вседозволенностью, предложенной Гейдрихом, а также на повышение материального обеспечения – в Веймарской республике на нужды полиции постоянно не хватало денег, да еще требовалось тщательно соблюдать законность. Гейдрих же всерьез подумывал об упразднении прокуратур и передачи их функций самой же полиции. Злоупотребление профилактическими арестами уже показало, что кадры РКПА хорошо усваивают понятия полиции безопасности Гейдриха. И все же между двумя ведомствами – Крипо и гестапо – существовал разрыв, через который эсэсовцы тщетно пытались навести мосты.

Даже внешняя услужливость Небе по отношению к Гейдриху была маневром, имевшим целью не допустить полной зависимости Крипо от гестапо. Недаром он охотно работал вместе с ненацистами, как, например, его заместитель Вернер, или даже со скрытыми противниками нацизма, такими, как начальник вспомогательных сил Наук.

Руководители гестапо с ревнивым недоверием и подозрительностью взирали на дела своих коллег из криминальной полиции, подмечая каждую их неудачу. Генрих Мюллер не упускал случая уколоть «дружище Артура» за неэффективность. Вся бывшая баварская бригада, завербованная Гейдрихом, работала теперь на него со слепым фанатизмом новообращенных; однако все чаще у них появлялось горькое чувство, что их вовлекли в очень нехорошее дело. Внутренний доклад 1937 года ясно свидетельствует об их настроениях: «Гестапо непопулярно среди населения и часто становится объектом нападок прессы. Крипо, наоборот, пользуется доверием и пониманием».

Гейдрих чувствовал себя «среди своих» только в гестапо. Однако там ему явно не хватало кадров для того, чтобы следить за каждым движением 80-миллионного народа.

Прорехи в его системе контроля проявились хотя бы в «деле Данцейзена»: группа авантюристов и психопатов целых три года пускала пыль в глаза высоким государственным чиновникам. Эмиль Траугот Данцейзен был одним из старых врагов Рема и участвовал в заговоре с целью убийства Рема в 1932 году. Когда начальник штаба СА был действительно ликвидирован, Данцейзен ожидал заслуженной, по его мнению, награды, но не дождался. Он затаил злобу на руководство партии и решил взять реванш на свой лад.

Данцейзен собрал вокруг себя таких же «обиженных», среди которых числились даже участники «пивного путча», попавшие в опалу у партии, поскольку были замечены в некрасивых делах. Эта шайка включала, например, знаменосца 1923 года Альберта Амплетцера; он был неоднократно судим, последний раз – за растрату 16 тысяч марок Мюнхенского спортклуба. А на Эриха Груля, служащего Мюнхенской штаб-квартиры НСДАП, в гестапо имелась следующая запись: «Серьезный психопатический случай, держится только на наркотиках».

И вот сия достойная компания с 1934 года начала по старым связям продвигать своих людей на отдельные государственные посты, одновременно создав собственную службу разведки. Данцейзен решил, что лучше всего выдать ее за один из мюнхенских отделов СД; а что, перед СД открываются все двери! И действительно, его организация была принята всерьез и приобрела вес на баварской земле. У Данцейзена было около 70 информаторов; ловкому проходимцу удалось завязать связи в Южном управлении СС, в руководстве полиции Мюнхена, и даже, как поговаривали, в Коричневом доме.

Одним из его ближайших соратников стал «серый кардинал» министерства труда Ганс Каленбах. Позже в гестапо появилась о нем такая характеристика: «По общему мнению, он вхож даже к фюреру. Любой, кто хочет чего-то добиться, должен действовать через Каленбаха». Нацисты со стажем, получившие хорошие места благодаря Каленбаху, естественно, стали его доверенными лицами, его информаторами. Он давал понять, что его работа состоит в том, чтобы найти достойное применение старым борцам по всей Германии. Баварский министр труда тоже верил, что Каленбах направлен к нему партией именно с этой целью.

Но когда Данцейзен начал использовать собранные ими материалы, чтобы шантажировать высших нацистских функционеров, гестапо прищемило ему нос. Весной 1937 года сеть лже-СД была раскрыта и ликвидирована; но и тогда друзья Данцейзена в руководстве полиции Мюнхена продолжали считать, что действительно выполняли поручения СД.

Гейдрих был реалистом и понимал, что в его системе контроля достаточно дыр. Его цель явно недостижима с помощью одного гестапо, а значит, надо открывать «второй фронт». Он решил, что настало время вводить в бой другую организацию, которая также подчинялась ему самому, – СД. Долгое время она была в тени. Она практически не участвовала в захвате власти нацистами и осенью 1933 года насчитывала всего 200 человек, из которых только половину составляли кадровые сотрудники. Их использовали лишь для второстепенных поручений. Даже внутри СС многие не догадывались, для какой цели существует организация, именуемая службой безопасности рейхсфюрера СС. Адольф Эйхман, служивший в Дахау, в свое время вступил в СД только из-за того, что считал ее личной охраной Гиммлера, и, по его собственным словам, вскоре был очень разочарован. А Отто Олендорфа разочарование постигло потому, что он считал СД «информационной организацией, но убедился, что ничего подобного там не было».

Руководству партии пришлось поднимать престиж СД, в то время весьма низкий. В конце 1933 года Мартин Борман разослал всем гауляйтерам циркуляр, опровергающий слухи о готовящемся роспуске СД. Послевоенные истории рисуют совсем иную картину. В их глазах СД всегда была зловещей, наводящей страх, вездесущей.

В первые годы нацистского режима СД напоминала скорее просто сообщество молодых интеллектуалов, чем серьезную секретную службу. Но и тогда у СД была важная характерная особенность: она являлась единственной централизованно управляемой организацией, находившейся в распоряжении партийного руководства.

После окончания «периода борьбы» и захвата власти нацистами их партия фактически распалась. Элита вцепилась в чиновничьи места в Берлине, а вожаки рангом пониже бросились на дележ добычи в провинции. И все конкурировали между собой. В этих обстоятельствах только СД и осталась независимой от местных претендентов на власть; они не считали эту службу серьезной опорой. Иное дело – центральное руководство. Летом 1934 года Рудольф Гесс провозгласил СД единственной службой контрразведки партии.

Кампания по борьбе против «маленьких Гитлеров», растаскивавших государственный и партийный аппарат, привлекла в ряды СД целый ряд мыслящих молодых людей, целью которых была и карьера, и «совершенствование национал-социализма» (по выражению Гюнтера д'Алкена, одного из самых разносторонних умов СД). Здесь вскоре нашли прибежище многие образованные профессионалы. В основном они принадлежали к народному крылу немецкого молодежного движения. Они разочаровались в старых ценностях, ненавидели версальскую систему, презирали нестойкую демократию Веймарской республики и верили, что все это должен заменить подлинно национальный режим, который принесет Германии превосходство над западными державами. Многие из них получили юридическое образование и высоко ценили сильную государственную власть.

Вопрос состоял в том, какому именно государству хотела служить эта молодежь, воспитанная старой профессурой в духе юридического прагматизма.

Диктатура их удовлетворяла, поскольку она предполагает ответственность конкретного, реального лица, «вождя», а не безликой «ассамблеи». Для националистов буржуазного происхождения, веривших в дух нации, национал-социалистическая диктатура казалась чем-то вполне естественным. Кризис буржуазной социологии лишь усилил готовность этих молодых людей принять диктатуру, а экономический кризис 30-х годов лишил их социальной опоры и толкнул на бунт против капиталистической системы.

Но при всем том в глазах этих молодых юристов концепция диктатуры в Третьем рейхе виделась более рациональной, и идеи национальной революции соотносились с законами человеческой логики. На практике же они часто сталкивались с голой жаждой власти, невежеством бонз и нигилизмом приспособленцев. Все это мало соответствовало представлениям молодых интеллектуалов о Третьем рейхе. СД их устраивала как организация, которая должна была корректировать злоупотребления и ошибки государственного аппарата. Притом эта структура выглядела очень влиятельной, поскольку за ней стоял перспективный руководитель Гиммлер.

Среди людей новой волны в СД был Отто Олендорф, сын фермера, родившийся в 1907 году, получивший юридическое и экономическое образование. Он вступил в НСДАП в 1925 году. Вместе со своим другом и учителем, профессором Института мировой экономики Йессеном Олендорф не раз выступал с критикой того, что он считал «извращениями» национал-социализма. Это вызвало резкое неприятие партийных чинов (он даже был арестован гестапо, но потом освобожден). Олендорф разочаровался в нацизме. В это время его учитель Йессен посоветовал ему обратиться к профессору Хёну, руководителю одного из отделов СД в Берлине, на Вильгельмштрассе. Олендорф с изумлением узнал, что этой организации «требуются критически мыслящие люди», и был принят на работу экономическим советником.

Там составилось свое ядро: уже известный доктор Бест, доктор Мельхорн, юрист из Саксонии, острый журналист Гюнтер д’Алкен (которому наскучило однообразие официозной партийной прессы), старый приятель Гейдриха юрист доктор Герман Берендс и многие другие. Всех их собирал вокруг себя профессор Хён. Звездой этой интеллектуальной бригады СД был Вальтер Шелленберг, честолюбивый молодой человек из Саарбрюкена, 1910 года рождения, юрист и политолог. Еще будучи студентом Боннского университета, он кое-что сообщал в СД, а Гейдрих, обладавший чутьем на людей, быстро оценил этого одаренного юношу и решил, что такие мозги нужно поставить себе на службу.

Для Гейдриха, боровшегося за личное господство в своем полицейском государстве, СД, кроме всего прочего, была важна еще и как своеобразный противовес гестапо. Гейдрих уже чувствовал, что становится зависимым от аппарата гестапо с его прусским чиновным духом. Все его революционные методы вязли в рутине привычных отношений.

Даже с Бестом у Гейдриха наметились определенные разногласия. Первый раз они проявились из-за пустяка. Кто-то из сотрудников прикрепил на стену в кабинете Беста его же собственный лозунг: «Работай с фактами – докопаешься до любого врага». Пришел Гейдрих, взглянул и ядовито бросил: «Это годится только для гражданских служащих – если зайдут по делу. А в нашей жизни все ваши бюрократические принципы – просто чепуха». Трения возникали каждый раз по поводу кадровых назначений в гестапо. Гейдриху были нужны люди, умеющие говорить только «будет исполнено», без юридической подготовки и не связанные никакими правилами. Бест же считал, что полезны только юридически образованные люди. К сожалению, мнение Гейдриха на этот счет полностью совпало с тем, что сказал Гитлер: «Я не успокоюсь, пока все немцы не поймут, что быть адвокатом – позор».

Словом, назрел конфликт, и Гейдрих разрешил его просто – встал на сторону СД. В начале 1935 года он предпринял маневр, который и поставил в тупик историков: в один миг СД превратилась в структуру, имевшую двойное назначение. В партийном аспекте она оказалась «материнской» организацией, объединяющей всю полицию безопасности и таким образом включающей ее в СС как единое целое; в качестве разведывательной службы она должна была, по словам Шелленберга, стать «универсальным орудием против наших противников во всех сферах жизни».

Одним ударом Гейдрих освободился от жесткого ярма гестапо. Бест и профессионалы типа Мюллера или Губера, формально будучи членами СД, как общей для них партийной структуры, на деле были отстранены от подлинной СД. Чем иначе можно объяснить ту нелепую ситуацию, когда Мюллер с Бестом, являясь вроде бы лидерами СД, изо всех сил старались, чтобы СД не могла сунуть нос в дела гестапо? А СД в качестве разведывательной службы получила полную свободу рук. По замыслу Гейдриха она должна была стать главной службой разведки Великого Германского рейха.

Структура СД была расширена, в главном управлении безопасности появились новые отделы и новые высокие посты. На Вильгельмштрассе штатом сотрудников управлял от имени Гейдриха штандартенфюрер Зигфрид Тауберт, сам же Гейдрих оставался на Принц-Альбрехт-штрассе.

Как отмечал биограф Гейдриха Аронсон, молодежь в СД была «заворожена таинственностью игры в разведчиков и контрразведчиков», молодым людям казалось, что вокруг – мир Джеймса Бонда; они руководствовались законами детективного жанра или романа приключений в большей мере, чем нацистской теоретической литературой, и в результате стали подражать британской Интеллидженс сервис, превознося ее до небес. Гейдрих, большой любитель детектива, заметил, что шеф службы разведки там обозначался буквой «С» и начал копировать эту манеру. В делах СД появились формулировки: «По приказу С», «Вопрос касается С персонально» и т. п. Все это должно было лишний раз подчеркнуть значительность таинственного и почти невидимого шефа. Частью этой игры было и кодирование управлений СД римскими цифрами, понятными посвященным: I – администрация, II – борьба с оппозицией, III – зарубежные страны. Подотделы, секторы, группы удостоились повторяющейся арабской единицы, причем количество единичек возрастало по мере подчиненности. Например, 1–1 означало организационный отдел в I управлении, 1–2 – подотдел назначений внутри его, 1–3 – группу внутри этого подотдела.