Текст книги "Колеса ужаса"
Автор книги: Хассель Свен
Жанр:
Военная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)
Порта передал бутылку Легионеру и сказал Старику:
– Поскольку ты унтер, «серебристый фазан», тебе придется подождать, пока приличные люди не глотнут этого изысканного напитка – так что закуривай трубку!
Потом вырвал бутылку у Легионера.
– Треклятая пустынная крыса, – завопил он с притворной яростью. – Вот как, значит, ты пьешь? Клянусь, тебе нужно было родиться верблюдом!
И сам сделал глоток, потом передал бутылку следующему. Это повторялось каждый раз, поэтому бутылка, когда дошла до Старика, почти опустела. Старик разразился бранью.
Порта приподнял бровь, вставил в глазницу монокль и поправил цилиндр.
– Дорогой Старик, не забывай, серебристый ты фазан, что находишься среди благородных, хорошо воспитанных людей. Поэтому выбирай выражения. Встать, смирно, паршивый унтер! Не видишь Божией милостью обер-ефрейтора? Веди себя прилично, паршивый скот. Мы тебя еще воспитаем.
Он приподнялся и, по своему обыкновению, громко испортил воздух.
– Как только ты не охрипнешь от своей болтовни, – сказал Старик. – Но погоди, как появятся русские, так ты заткнешься. Что-то мне подсказывает, им не терпится добраться до нас.
– Ты удивительно проницателен, – заметил с презрительной улыбкой Порта. – Я-то думал, Иван хочет построить триумфальную арку, чтобы мы прошли через нее гусиным шагом. Потом, может, когда выйдем из котла, парочка комиссаров из Красной армии будет ждать нас с клубникой и мороженым. Ты так себе представляешь это, идиот? Разве не знаешь, что мы воюем за жизненное пространство? Это означает гибель множества людей с обеих сторон, и в последний день войны все вы, золотистые и серебристые фазаны, получите по заслугам, так что манящего нового жизненного пространства вам не захватить. Красивая картина, а, охотник за Железным крестом?
Он развернул один из свертков, нашел еще одну бутылку и ударом основанием ладони о дно выбил пробку.
– Давайте немного согреемся. В этом современном доме очень сквозит. Слава Богу, печка у нас портативная, поэтому мы не зависим от домовладельца.
Водка замечательно согрела нас. Мы смеялись и орали так громко, что, должно быть, было слышно русским.
В нашу яму спрыгнул лейтенант Кёллер, за ним – Хардер. Кёллер стряхнул с себя снег и принялся вертеть из махорки и газетной бумаги самокрутку.
– Брр, до чего холодно…
Он протянул готовую самокрутку Порте и принялся за другую.
Порта усмехнулся ему в лицо.
– Обычно я ничего не принимаю от офицеров.
Кёллер, продолжая свое дело, спокойно сказал:
– Кончай ты, рыжая обезьяна.
– До чего невоспитанны эти большие шишки, – продолжал Порта и сделал непристойный жест, относящийся ко всем офицерам. – Пожалуй, подам в отставку и поеду домой. Раз мои знакомые по учебке выбились в начальство, находиться здесь невыносимо. Не осталось ни одного воспитанного человека.
Не обращая внимания на шутовство Порты, которому водка ударила в голову, Кёлер сказал:
– Русские собирают силы, чтобы атаковать с северной опушки леса. Думаю, вы окажетесь в центре удара, так что будьте начеку.
Порта, у которого был портативный приемник, поймал немецкую радиостанцию, передающую легкую музыку. Мужчина с нежным, приторным голосом блеял популярную песенку.
Мы переглянулись и расхохотались.
– Превосходно, – выкрикнул Кёлер в промежутке между приступами смеха. – Мы здесь ждем смерти в снежной яме на лютом холоде, а дома поют о великой любви, девушках в соблазнительных платьях и золотых лунах. Выброси к черту эту чертову штуку!
Кто-то выключил приемник. Порта достал флейту и заиграл то, что было понятно нам всем:
К нашему пению присоединились солдаты в других ямах, и последние две строки прозвучали над снежной пустыней с таким энтузиазмом, который опалил бы сердца упомянутых в них.
13. ЧЕРКАССЫ
Они были раненными. Нужно обладать воображением, дабы представить, что это такое. Полежать в госпитале, чтобы понять.
Раны в голову, безумие, повреждения позвоночника, ампутации двух конечностей, четырех конечностей, когда остаются только туловище и голова; потеря глаз, слепота, раны в легкие, в почки, в желудок; переломы, когда ежедневно извлекают костные осколки; раны в суставы, вынуждающие человека всю жизнь передвигаться на костылях и искушающие детей кричать вслед ему: «Прыг-скок!»…
Луна холодная. Она косо висит в небе, осыпает инеем деревья и кусты. Мороз трещит. Мерзнем даже мы, пившие водку. Вот уже двенадцать часов мы бодрствуем в снежных ямах на мерзлой земле. Русскому холоду поддаваться нельзя. От него твердеют меховые шапки. Отвороты шлепают тебя по лицу. Оно уже распухло, покрылось ознобышами и язвами. Губы тоже распухли и потрескались. Когда в довершение всего ты мучаешься от голода в его самой жестокой форме, жизнь становится невыносимой.
Всемогущее немецкое военное командование в своем высокомерии забыло принять предосторожности от нашего злейшего врага – природы. От мороза и болезней на тот свет отправилось больше солдат, чем от огня противника. Лучшим союзником русских была природа, русская зима. Выносить ее могли только сибирские части. Казалось, зима придавала этим невысоким, широкоскулым солдатам бодрости и боевого задора.
Порта первым заметил движение на местности перед нами. Ткнул меня в бок и молча указал. Мы встревоженно вгляделись в темноту.
Потом русские набросились на нас. Люди в белых маскхалатах выскакивали из пустоты и волками накидывались на наши позиции. Держа автомат у бедра, я остервенело палил во все движущееся. Наша яма кишела сибирскими стрелками в меховых шапках. В рукопашном бою они пользовались наводящими ужас «кандрами», обоюдоострыми сибирскими ножами, похожими на мясницкие, только из лучшей стали. Один удар кандры сносил голову солдата в зимнем обмундировании.
Стоя спиной к спине, мы орудовали автоматами как дубинками. Лицом к лицу с Иваном сменить рожки не было времени.
Через несколько минут мы выскочили из ямы и побежали к домам. Бросались в укрытие за стенами. Успевали сменить рожки. Трещали автоматные очереди. Трассирующие пули со свистом пронизывали темноту. В метельной ночи трудно было отличить врага от друга. Мы стреляли по интуиции. Убивали своих. У русских происходило то же самое.
Наша боевая группа была полностью рассеяна. Всякая связь между взводами прекратилась.
Гауптман фон Барринг и лейтенант Хардер собрали вместе кое-кого из солдат нашей роты. Прячась за домами, мы побежали через деревню. Одного из семнадцатилетних новобранцев ранило разрывной пулей. Он громко, обвиняюще закричал, завертелся волчком и, скорчась, повалился.
Слева по нам застучал крупнокалиберный пулемет. Пули падали возле мертвого новобранца, взвихривая снег.
Подбежав к одному из домов, мы ворвались внутрь и, тяжело дыша, бросились на пол. Но дверь тут же распахнулась, и в проеме появились двое солдат из далекой Сибири. Грохот автоматной очереди больно ударил по нашим барабанным перепонкам.
Мы, восемнадцать человек, лежали как мертвые и почти считали себя мертвыми. Потом это кончилось. Оба русских побежали, подгоняемые громкими взрывами ручных гранат. Мы попытались нагнать их, но оступались и вязли в глубоком снегу. Казалось, нам не хватает воздуха.
Минуту спустя мы лежали в глубоком сугробе, невидимые в белых халатах, задыхаясь и ощущая мучительное давление за глазными яблоками. Происходящее представляло собой жуткий кошмар.
Потом вдруг перед нами возникло двое. Старик с Легионером молниеносно вскинули винтовки и открыли огонь по бесформенным силуэтам. Началось столпотворение. Отовсюду летели трассирующие пули.
Малыш, будто зачарованный, бросал гранату за гранатой. Меня охватило безумие. Я завопил. Содрал ноги, царапая скованную морозом землю. Мы побежали назад, Старик тащил меня за собой.
Воцарилась неразбериха. Я бежал рядом с русским; он был так же испуган, как и мы. К счастью, я первым заметил его. И нанес ему сокрушительный удар автоматом по лицу. Он грузно повалился.
Старик закричал и указал вперед. Мы остановились как вкопанные и уставились на серое небо; потом увидели несколько вопящих существ, каждое из которых изрыгало стометровый язык пламени. Они быстро приближались к селу, которым мы вновь завладели.
И мы, и русские, словно по команде, бросились на землю. Заработал «сталинский орган» [47]47
Имеется в виду гвардейский артиллерийский миномет «Катюша». – Примеч. ред.
[Закрыть], несущий смерть всем без разбора. В довершение всего немцы стали обстреливать обреченное село из минометов.
После каждого залпа содрогалась земля. Длилось это всего несколько минут. Дома превратились в кучи, похожие на муравьиные. От села ничего не осталось.
Пламя опаляло нас и немногочисленных уцелевших жителей. Теперь нас мучил уже не холод, а жгучий океан огня. Животные обезумели от боли и ужаса. Босые дети потерянно бегали среди отчаянно плачущих женщин. Этот ад оглашался грохотом стрельбы из автоматического оружия. Люди падали, проклиная в смертельной агонии Бога, дьявола, диктатора, отечество за свои страдания.
Как мы захватили эту груду развалин, именуемую Нова-Буда, никто из нашей боевой группы не мог сказать.
Донесение в штаб было немногословным, лаконичным:
«Противник выбит из Нова-Буды. Мы удерживаем позицию. Ждем приказов.
Командир боевой группы фон Барринг».
Со стороны русских мы весь день слышали рев тяжелых машин. Порта был уверен, что Иван готовится ликвидировать нас. Если так, надежды на спасение не было.
Порта с радистом по имени Руди Шутц, тоже обер-ефрейтором, ухитрились настроиться на волну русских.
Теперь мы прослушивали их разговоры. На той стороне, казалось, возникли те же проблемы со штабистами, что и у нас. В каждом приказе людям на передовой содержались угрозы.
Мы залегли в снежных ямах, позаботившись о том, чтобы у нас был широкий сектор обстрела. Стоял сильный мороз, и снова повалил снег.
Как ни странно, Иван в тот день предпринял всего несколько бесцельных атак, которые мы с легкостью отбили. Но не сомневались, что для нас кое-что приготовлено.
Час за часом мы слушали радио Шутца и на рассвете услышали, как русский командующий спросил:
– Можем мы взять пункт Эн?
– Так точно, товарищ генерал, но это будет нелегко. Мы полагаем, что там сосредоточены большие силы противника.
Несколько минут тишины, потом снова голос генерала:
– Связь между батальонами восстановлена. Атакуйте в тринадцать сорок пять.
– Слушаюсь.
Этот разговор послужил началом невероятно упорного, ожесточенного боя.
Начался он ровно в назначенное время. Появились танки Т-34 и Т-60. Они медленно ползли по метровым сугробам. И представляли собой прекрасную мишень.
Русские пехотинцы почему-то ждали, какие результаты принесет танковая атака, однако ночью сумели пробиться до середины села. Мы отошли с большими потерями, бросая раненых. Снова окопались в снегу и защищались от яростно атакующих русских.
Бой бушевал несколько часов. Потом русские отошли. Утром мы получили так называемое подкрепление.
Но толку от него было мало. Эти солдаты постоянно сбивались в кучу. Увидев русских, они разбежались.
Вечером мы снова подслушивали русских по радио. Один пришедший в отчаяние командир батальона докладывал:
– Пехота не может двигаться. Танки увязли. Экипажи перебиты или взяты в плен. Грузовики застряли в сугробах, которые становятся все больше и больше. Нас сильно обстреливают из Сухини из пушек и минометов. Несмотря на громкий шум моторов на северо-западе, мы не видели ни танков, ни артиллерии. Полагаю, фрицы будут атаковать с юго-восточной части Сухини. У них там собраны большие силы. Четверо офицеров расстреляны за трусость.
После нескольких минут тишины русский командующий разразился проклятиями, бранью и угрозами разжалованием, трибуналом и исправительными лагерями. Потом перешел к делу:
– Вы должны взять пункт Эн. Любой ценой. Попробуйте с двух сторон. Атакуйте через час, ровно в пятнадцать ноль-ноль. Не смейте терпеть поражение. Артиллерийской поддержки не будет. Это поможет вам застать врасплох немецких собак. Конец связи.
Мы тут же доложили фон Баррингу, и он приказал держать автоматы наготове, чтобы устроить противнику теплый прием.
Минуты тянулись медленно. Казались часами. Спокоен был только Порта. Лежа на спине, он грыз сухарь, найденный в одном из вещмешков русских. Огнемет лежал у него на животе, готовый к применению.
Порта питал странную слабость к этому смертоносному оружию. Кто сделал его огнеметчиком, никто не знал. Мы, старые друзья, смутно помнили, что это случилось сразу после того, как Двадцать седьмой полк братался с русскими в Стали но. Это было так давно, что все перестали спрашивать рыжеволосого берлинца, откуда он взял огнемет и как ухитрился сохранить снайперскую винтовку.
Русские пошли в атаку с поразительным ожесточением и яростью. Однако мы смогли удержаться в этой проклятой деревне. Каким образом, никто не понимал. Однако удержались и избежали трибунала, как и русские, судя по тому, что мы подслушали несколько часов спустя по радио:
– Как дела в Эн?
– Мы вынуждены были отойти после последней атаки. Наши солдаты выбились из сил. Полковник Березин застрелился.
– Правильно! Этого требовал долг. Нам не нужны бездарные командиры. Командование над третьим батальоном примет майор Крашенников.
После краткой паузы командующий спросил:
– Как вели себя немцы?
– Они очень грубые. Некоторые выкрикивали оскорбления. Среди них, очевидно, есть французы и, видимо, мусульмане.
– Что они кричали?
– «Je m'en fou!» [48]48
Чокнуться можно! (фр.) – Примеч. ред.
[Закрыть]и «Аллах акбар!»
– Мы разберемся с ними, но возьмите нескольких пленных, чтобы мы могли узнать, есть ли среди них французские добровольцы. Если да, все они должны быть ликвидированы. Мы будем два часа обстреливать их из пушек, потом пойдете вы – село Эн должно быть взято!
Русские вовсю били по нам весь день. Снаряды свистели и с грохотом взрывались. Всю ночь «кукурузники» – одномоторные русские самолеты У-2 – сбрасывали на нас бомбы. На участок в пятьсот квадратных метров упало восемьсот бомб.
Окопаться можно было только возле сгоревшего дома, где растаял глубокий мерзлый снег. Мы засели там, наблюдая за все усиливающимся огнем из минометов, пушек и больших реактивных установок – «сталинских органов». Они били по нам несколько дней, а тем временем русские наращивали силы. Можно было подумать, что мы – армейский корпус, а не жалкая пехотная боевая группа, состоящая из нескольких измотанных рот, временами до безумия пугающаяся бесконечных атак противника.
Мы вырыли для раненых бункер под сгоревшим крестьянским домом. Они лежали там с пропитанными кровью и смерзшимися бинтами на конечностях.
Войти в один из окопов было все равно, что наведаться в ад.
Вокруг за ненадежным укрытием лежали готовые открыть огонь пулеметчики. Легкораненые были у них вторыми номерами.
Мы ели мерзлую картошку, чтобы заглушить мучительный голод. Все были одеты в тонкие шинели и грязные белые маскхалаты поверх них. Подобно Порте и Малышу, некоторым удалось завладеть русскими меховыми шапками и валенками, но у некоторых были только идиотские сапоги выше колена и шарфы, которыми они обматывали головы. От мороза они не спасали.
Двадцать шестого января всякая связь с тылом нарушилась. Мы оказались полностью предоставлены самим себе.
Когда мы получили это известие, лейтенант Кёллер, сидевший в нашем окопе вместе с гауптманом фон Баррингом и лейтенантом Хардером, равнодушно пожал плечами, выражая смирение с судьбой.
– Ну что ж, дивизия списала нас. Странная мысль. Теперь, ребята, нам остался только один путь. Вперед, а там засел Иван.
У края окопа лежали Порта, Легионер и Плутон. Они устроили себе настоящее оборонительное сооружение. У нас не хватало боеприпасов, но они захватили у русских ящик гранат. У Порты и Легионера были снайперские винтовки, у Плутона – русский ручной пулемет, который он поставил на стрельбу одиночными выстрелами. Все трое были отличными стрелками. Время от времени они громко смеялись. Плутон как-то зааплодировал:
– Браво, Порта! Одним охламоном меньше!
– Аллах мудр. Он направляет мою руку, – сказал со всей серьезностью Легионер, когда нажал на спуск, и русский, в которого он стрелял, повалился.
– Как жаль, что нельзя шлепнуть нескольких партийцев из нашего крысиного гнезда, – сказал Плутон и быстро вскинул свой пулемет. – Ха, сталинский поросенок, ну что, получил дырку в башке? – Потом, опустив оружие, продолжал: – Если только мы отправляем русских в ад, наши редкие поставки выведут из себя дьявола.
– Скольких ты снял? – спросил Порта. – У меня тридцать семь отметок.
Плутон взглянул на положенный под гранату листок.
– Двадцать семь человек отправил в ад, девять в госпиталь.
– На тебя напишут рапорт, если будешь и дальше только ранить русских, – сказал Легионер. – Все мои наверняка на том свете. Я снял сорок два, семеро из них офицеры. Красные звезды на их шапках – превосходная мишень.
– Хорошая работа, мальчики, – лучезарно улыбнулся Порта. – Мы побили собственный рекорд на девятнадцать трупов. Это замечательно. Эй ты, бродяга! – крикнул он и нажал на спуск. – Теперь на двадцать. Видели, как раскололся его череп?
Легионер поднес ладони рупором ко рту и закричал русским:
– Monte la-dessus, tu verra Montmartre! [49]49
Поднимись наверх, с Монмартра все видно! (фр.) – Примеч. ред.
[Закрыть]
И выстрелил.
Ответ последовал в форме ливня пуль из крупнокалиберного пулемета. Все трое спрыгнули в окоп. И лежали, смеясь.
– Давай споем им, – предложил Порта.
И они громко запели:
Лейтенант Хардер и Старик обругали их за эту бессмысленную стрельбу, которая только разозлит русских и побудит их к отчаянным действиям. Но Порта, поскольку он был опытным солдатом, а Хардер еще проходил обучение, не обращал внимания на лейтенанта.
Даже Старика не считал авторитетом. Не отводя глаз от позиций русских, он ответил с язвительностью:
– Слушайте, вы, соискатели Железного креста! Плутон, Гроза Пустыни и я ведем собственную тотальную войну. Вчера мы видели, как Иван распял двух артиллеристов из Сто четвертого, и решили свести счеты с этими красными скотами. А так как мы любим стрелять, смотрите, чтобы кто-нибудь из нас не всадил вам в пасть разрывную пулю, чтобы покончить с воркотней. Хайль Гитлер, поцелуйте меня в зад, голубчики! И можете сматываться отсюда, с Иваном разберемся мы втроем!
Он вскинул снайперскую винтовку, выстрелил и с усмешкой объявил двум своим друзьям:
– Еще один тип из сибирской транспортной роты получил билет в преисподнюю!
Мы устроили пулеметную огневую точку в лучшем бункере на южном краю разрушенного села. Пулеметчики успешно отразили несколько атак, но однажды русские чуть свет ворвались туда и взяли в плен всех, кроме командира отделения, пожилого унтера. Его они расстреляли. Мы видели, как его заставили опуститься на колени в снег, потом приставили пистолет к затылку. При выстреле он дернулся, потом покатился по склону холма, вздымая тучу снега.
Восьмерых пленников повели двое русских, шедших сзади с автоматами. Им предстояло пройти по открытому пространству, хорошо видному из окопа Порты.
Порта и двое его собратьев лежали, держа оружие наготове. Они выстрелили одновременно и попали в цели, то есть в головы обоих русских конвоиров.
Наши восемь пленных товарищей поняли, что это их шанс. И, словно по команде, побежали к нашим позициям.
Плутон подскочил и понесся к бункеру, держа ручной пулемет у бедра. Ударом ноги распахнул дверь, встал, расставив ноги, в проеме и с хохотом стал поливать пулями набившихся туда русских. Его громадное гело раскачивалось от отдачи оружия. Русские валились, будто колосья перед хорошо смазанной жаткой.
Двое русских вышли, пошатываясь, с поднятыми руками. Плутон отступил на шаг, пинками сбил обоих в снег и прошил очередью их дрожащие тела.
– Выходите, кто живой, – крикнул он. – Я покажу, как обращаться с пленными на ваш манер!
Мы услышали из бункера слабые жалобные голоса, но никто оттуда не появился. Плутон выхватил из-за ремня две гранаты и бросил внутрь. Они громко взорвались в груде тел.
Во время одной из последних атак Кёллер лишился глаза. Он сходил с ума от боли, но, несмотря на уговоры фон Барринга пойти в бункер для раненых, остался со своей ротой. Наверняка боялся, что в бункере попадет в плен.
Мы все боялись оказаться в руках у русских. Достаточно насмотрелись на совершаемые над пленными зверства, чтобы питать какие-то иллюзии насчет хорошего обращения. Выстрелы в затылок, распятия, отрубания рук и ног, кастрации, выкалывание глаз, забивание в лоб стреляных гильз. Это были обычные явления, если тебя не решали отправить в Сибирь к еще худшей участи.
Утром двадцать седьмого февраля Иван поднял какую-то рассеянную стрельбу. Сперва вел огонь по нам, затем по восьмой роте лейтенанта Венка, потом по третьей, которой командовал Кёллер.
Обстрел продолжался около часа. Потом наступила тишина, гнетущая тишина, которую обычно можно встретить лишь в горах и больших лесах. Казалось, она нас раздавит.
Мы нервозно смотрели на позиции русских, но все оставалось угрожающе спокойным.
В этой мертвой тишине прошло три или четыре часа.
Фон Барринг осмотрел местность в бинокль, потом прошептал лежавшему рядом Старику:
– Готовится что-то очень серьезное. Эта тишина выматывает мне нервы.
Потом вдруг выкрикнул несколько приказов. Тут мы увидели. Русские валом валили на позицию третьей роты.
– Кёллер, огонь, ради Бога, Кёллер, огонь, огонь! – прокричал фон Барринг.
Мы растерянно смотрели на русских. Они были повсюду в том секторе.
Взорвалось несколько гранат, нарушив мертвую тишину. Мы стонали от досады, видя эту катастрофу и будучи не в силах помочь.
Русские бесшумно зашли слева в тыл третьей роте. Несколько человек отчаянно защищались саперными лопатками и прикладами, пока их не прикончили ножами.
Плутон с Малышом хотели броситься туда, но фон Барринг удержал их, сказав плачущим голосом:
– Поздно. Мы не в состоянии им помочь.
Мы увидели, как двое русских повисли на Кёллере, третий ударил его автоматом по голове.
Длилось это не дольше десяти минут. Потом третья рота перестала существовать.
Затем русские бросились на нас, но благодаря Порте и Легионеру мы сумели отбить атаку.
Не дожидаясь приказов фон Барринга, они побежали к бункерам на краю села. Фон Барринг быстро собрал свою группу и бок о бок со Стариком понесся к бункерам на вершине холма. Единственным шансом уцелеть было добраться туда раньше русской пехоты.
– Орите во все горло! – крикнул фон Барринг. – Орите как черти, как дикари!
С воплями и криками мы побежали вперед. Русские на минуту замерли в удивлении.
Малыш и Мёллер яростно отстреливались во время этого бега к бункерам. Потом огнемет Порты начал изрыгать пламя. Легионер стоял, сжавшись, и остервенело палил по волне русских.
Рослый, возвышавшийся над солдатами капитан, громко выкрикнул вдохновляющие слова из писаний Ильи Эренбурга. Мы явственно слышали его, размахивающего автоматом над головой, словно дубинкой.
Плутон опустился на колено и тщательно прицелился. Капитан остановился, выронил автомат, обеими руками схватился за голову, сделал полоборота и медленно опустился на колени.
– Пусть теперь цитирует Эренбурга в аду, – сказал Плутон со злобной улыбкой.
Лейтенанта Хардера охватил приступ фанатизма. Он ринулся вперед, сжимая автомат и безумно крича.
Бауэр завыл по-волчьи. Он нес на ремне ручной пулемет и держал в обеих руках по гранате. Бросил одну в группу поднимавшихся по холму русских. В воздух взлетела оторванная рука. Он тут же швырнул вторую в кучу раненых.
Ловя ртом воздух, мы достигли вершины холма чуть раньше бежавших следом русских. Три пулемета громко застрочили по ним.
Атака захлебнулась. Русские начали отступать, но нас обуяло безумие. Мы вскочили и последовали команде фон Барринга:
– Боевая группа, примкнуть штыки, за мной!
Мы с криками бросились на охваченных паникой русских. Они бросали оружие и бежали. Несколько офицеров пытались остановить их криками. Я подбежал к одному и всадил ему в спину штык. Едва я вытащил его, офицер с воплем упал. Я выстрелил ему в голову и побежал дальше, продолжая кричать.
Мы смяли позиции русских гранатами и штыками. Фон Барринг приказал отходить. Мы прихватили несколько минометов и ящиков с минами.
Порта забрал из офицерского бункера американские консервы. Потом взорвал его русской миной.
Когда мы вернулись на свои позиции, из разных взводов боевой группы были образованы два отделения. Они заменили перебитую третью роту. Командование над ними принял лейтенант Хардер.
Нас окутала тишина. Стемнело. Мягко падал снег. Старик плотно запахнул шинель, но холод все равно проникал сквозь нее. Порта лежал на спине, гладил своего кота и говорил ему чепуху.
– Как думаешь, старина? Сдать нам членские билеты общества продолжения войны, на которой мы оказались? Это будет единственным правильным решением, не так ли?
Мёллер невесело засмеялся.
– Было б замечательно, если б могли!
– Для этого существует только одна уважительная причина: пуля в голове, – сказал фон Барринг.
– Может быть, это приложимо к Мёллеру, – вмешался Малыш. – А ко мне – нет. Я не мечтаю погибнуть от рук этих наглых степных бандитов!
Он приподнялся и крикнул в сторону Ивана:
– Эй, товарищ! Эй, русский! Русский!
Голос с русских позиций ответил:
– Чего тебе, немецкая свинья? Иди сюда, мы тебя кастрируем, фашистская собака!
– Иди сюда, паршивый цыган, я изжарю тебя на собственном жиру! – заорал в ответ Малыш.
С полчаса у них шел обмен самой непристойной бранью, потом гапутман фон Барринг прекратил его.
Над белой пустыней воцарилась тишина. Потом вдруг справа от нашей позиции раздалось: бум-бум-бум!
Пораженные, мы бросились в окопы.
– Что это, черт возьми? – спросил Бауэр, глядя на лес, где взрывались с оглушительным грохотом снаряды.
– Минометы, – усмехнулся Порта. – И притом наши.
Раздался еще один взрыв, и в ночь полетели осветительные ракеты.
– Готов держать пари, Иван получает то, на что напрашивался, – засмеялся Штеге. – Будь у нас парочка таких штук, мы бы задали им жару.
Минометы вели огонь всю ночь, не давая нам спать. Заснуть было смертельно опасно.
На рассвете Порта с Легионером начали бросать гранаты во что-то, невидимое нам. Два пулемета, установленных перед большим бункером, залаяли длинными очередями.
Мы нервозно уставились на них.
– Иван опять прорывается? – спросил Старик, но не получил ответа.
Мы крепко сжали оружие. И были готовы снова встретить Ивана, но через четверть часа огонь прекратился.
Старик поднес руки ко рту рупором и крикнул Порте:
– Что делается на вашей стороне?
Порта ответил:
– Обещаешь не говорить никому?
– Да, – ответил удивленный Старик.
– Мы ведем войну, голубчик, – ответил Порта.
Полк снова связался с нами. Нам приказали удерживать позиции. Обещали вскоре помощь, но она появилась через три дня. И настало время возмездия.
Последний раз мы подслушивали разговор русских восьмого марта.
– Как дела в Эн? – спросил командующий полкового командира.
– Мы не можем поднять головы под сильным пулеметным огнем. Кроме того, у немцев тяжелые минометы, и сегодня утром они получили поддержку с воздуха.
– Где вы находитесь?
– Полк залег к западу от Эн. Наши последние танки увязли в снегу, экипажи уничтожены фрицами.
– Невероятно. Разрушенное село с несколькими сотнями немецких солдат все еще держится. Немедленно атакуйте всеми силами, подчеркиваю – всеми. Эн должно быть взято. Когда возьмете его, доставьте ко мне немецкого командира. Головой ответите, если не возьмете Эн этой атакой. Конец связи.
Это была пятьдесят третья атака за время нашего сидения в Нова-Буде. Когда она началась, к нашей великой радости, на помощь нам пришла целая эскадрилья истребителей. Они с ревом летели на очень малой высоте, поливая из пулеметов русских, которых охватила паника при виде ревущей над ними летающей смерти.
Наша боевая группа тут же пошла в атаку. Мы с хриплыми криками бросились на противника. В глубине своих позиций мы сражались как сумасшедшие. Нас пьянила кровожадность. Мы стреляли и кололи направо и налево, а самолеты тем временем бомбили артиллерию противника в тылу.
Порта направлял громадную огнеметную струю в бункеры, сжигая всех, кто таился там.
С грохотом взрывались ручные гранаты. Отрывистые выстрелы десантных карабинов смешивались со злобным лаем пулеметов.
Группа русских слева от нас пошла в атаку, но внезапно повернула назад и скрылась. Мы услышали голос комиссара, подбадривающего своих солдат лозунгами из текстов непременного Ильи Эренбурга. Немного погодя они появились, но атака была вялой. Мы без труда отбили ее сосредоточенным пулеметным огнем.
Штеге бросился с рычанием на русского комиссара. Очевидно, хотел взять его живым. Но комиссар был маленьким, быстрым и ловко увернулся. Штеге пустился за ним в погоню, потом остановился, вскинул автомат и снес ему голову. Комиссар повалился мгновенно, словно лишился и ног. Штеге подбежал к нему и сорвал с рукава красную звезду в золотом кружке. Потом, словно снявший скальп индеец, радостно преподнес эту эмблему фон Баррингу.
Автомат лейтенанта Хардинга заело, когда он отстреливался от целой группы русских. Одна пуля угодила ему в шею, и из горла вырвалась толстая струя крови. Мы кое-как перевязали его и отнесли в бункер, где лежали раненые.
Ночью нас сняли с позиций и отвели в спокойный сектор на отдых.
