Текст книги "Колеса ужаса"

Автор книги: Хассель Свен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

И заплясал по платформе, считая:

– Раз, два, три, четыре, пять, шесть.

Потом остановился, посмотрел на пути и принялся кричать:

– Alles einsteigen. Zug fahrt ab! [68]68
  Занимайте места. Поезд отправляется! (нем.) – Примеч. пер.


[Закрыть]Берлин – Варшава – Брест-Литовск – Могилев – Ад! – Щелкнул языком и хохотнул. – Тут я обманул его превосходительство фельдмаршала. Это был поезд в Рай. Так, так, герр фаненюнкер, сами видите, нужно разбираться в этих императорских русских железных дорогах. Только на прошлой неделе я отправил в Рай еще одного генерала; сейчас, должно быть, он со святым Петром, играет с его голубями. Когда приедете в Бобруйск, передайте от меня привет ее величеству императрице Екатерине. Она продает сталинский шоколад на рынке в Бобруйске. Только не говорите ей этого, она сама не знает.

Как ни странно, у седьмой платформы остановился поезд с боеприпасами, шедший на Бобруйск. Я безо всяких осложнений доехал до места назначения: Двадцать седьмого (штрафного) танкового полка.

Я снова оказался в русском крестьянском доме. В небольшой, грязной комнате с тяжелым духом. Какая разница со светлой, гостеприимной квартирой Хелене с ее благоуханием!

Совершенно усталый, я повалился на заплесневелую солому на глинобитном полу и погрузился в глубокий сон.

Наутро рота вернулась со строительства позиций. Малыш радостно приветствовал меня и завопил:

– Привез мне красивые трусики? Обмираю по ним. При виде светло-голубых встану на дыбы, как жеребец!

Старик получил посылку от жены. И ушел с ней в угол, забыв обо всем на свете.

Я несколько часов рассказывал о своих впечатлениях. Не обошел молчанием ни одной пуговицы, ни одной лямки.

– Трусики у нее были с бахромой? – спросил Порта.

– С какой бахромой?

– Ну, с такими штучками, которыми красивые девушки окаймляют трусики.

И показал жестом, что имеет в виду.

– А, понятно. Кружева у нее были.

– Это называется кружевами? – Порта перебрал свои открытки и показал мне самую непристойную. С озорной улыбкой спросил:

– Ты делал это так?

– Нет, грязный ты скот, я не ходил в бордель. У меня была первоклассная женщина, еврейка.

– Кто-кто? – закричали все в один голос. Даже Старик прервал свои мечтания о жене и детях. – Неужели такие красотки еще существуют?

Пришлось рассказать им о Хелене.

Среди ночи Порта и Малыш разбудили меня.

– Скажи, – зашептал Порта, – у этой женщины был ярко-красный пояс и длинные чулки до бедер? С узкой полоской голой кожи вверху?

– Да, ярко-красный и очень длинные чулки, – сонно ответил я.

– Черт! Ярко-красный пояс! – простонал Порта.

– И очень длинные чулки, – продолжил Малыш.

Оба грузно повалились снова на солому.

– У нее не было ни одной вши? – спросил из темноты Порта.

– Никаких вшей, ты что, спятил? – ответил я с достоинством.

– А она хоть чуточку не пахла землей? – спросил Штеге из своего угла у печи.

– Не пахла…

Вздох. Храп.

18. ПАРТИЗАН

В кабинете сидел писарь. Перед ним на столе лежал листок бумаги. Мозг его был почти парализован инструкциями. Он предоставил делу идти своим ходом. Одного человека повесили. Одна девочка лишилась отца. Война продолжалась.

Накануне «охотники за головами» арестовали русского крестьянина. Он сидел в камере рядом с канцелярией. Собственно говоря, он должен был находиться там, пока не протрезвеет, но писарь унтер-офицер Хайде, член партии, увидел замечательную возможность. Крестьянин свалился ему в руки, будто спелая слива. Он тут же доложил наверх, бумаги были подписаны и скреплены печатью командира полка. Лавина сорвалась. Крестьянина уже ничто не могло спасти. Скоро в тыл, в безопасное место отойдет поезд, увозя с собой унтер-офицера Хайде, награжденного Железным крестом первого класса.

Было вылито две бутылки водки. У крестьянина и унтер-офицера из второй роты дело дошло до драки. Унтера, когда он протрезвел, выпустили. Все произошло согласно инструкциям. Рапорт на листе бумаги превратился в запальный шнур, вызвавший цепной взрыв событий.

В Житомире страстно увлекались заседаниями трибунала и тяжкими обвинениями. А это дело, как всегда в армии, оказалось раздуто.

Начальник тюрьмы генерал-майор Хазе был стариком. Ему шел восьмой десяток. В шкатулке, выложенной внутри черным бархатом, лежали аккуратно сложенные локоны волос казненных. Он коллекционировал их, как другие бабочек. Что могли делать могущественные господа в Житомире, если не казнить людей? После войны генерал вновь станет добрым директором школы в небольшом городке, где ради мещанской добропорядочности придется расстаться с коллекционированием локонов.

Крестьянин был бедным, изнуренным человеком, перепившим водки. На бумаге он превратился в опасного партизана, хотевшего причинить вред Третьему рейху.

«Охотники за головами» увели Владимира Ивановича Васильева. Бросили в грузовик, усмехаясь при этом, помахали нам на прощанье и покатили в Житомир. Один из них ударил Васильева прикладом по голове.

Владимир Иванович был всего-навсего русским крестьянином, нижайшим существом в глазах прусского «охотника за головами». О котором быстро забыли бы, если б не девочка в зеленой косынке.

Привыкаешь ко всему, даже к повешению множества «партизан». После смерти они становились советскими героями. Если б остались в живых, стали бы советскими заключенными в северных лагерях за то, что не были повешены как «партизаны», а обрабатывали землю в то время, когда в их селе находились гитлеровские солдаты.

Девочка в зеленой косынке пришла в клуб-столовую, устроенную в одном из домов предприимчивым интендантом, который изрядно нагревал руки, отпуская еду и выпивку в кредит под шестьдесят процентов. Поколебалась, потом приблизилась к столу, за которым сидели со всеми нами Порта и Малыш.

– Где мой папа? Его нет уже три дня. Нам с Настей нечего есть.

– Кто твой папа, глупышка? – любовно спросил Старик, а Порта похотливо щелкнул языком.

Девочка ответила ему тем же. Мы громко захохотали.

– Мой папа крестьянин, Владимир Иванович Васильев. Из белого дома возле речки.

Воцарилась тишина.

Старик поскреб затылок и в отчаянии оглядел нас, прося о помощи, но мы отодвинулись от него. Что мы могли сказать? Члены трибунала в Житомире были жестокими людьми. Им нравился вид свисающей с балок веревки, особенно если на ней висел человек.

– Девочка, его увезла полевая жандармерия. Произошла нелепая история. Писарь написал на листе бумаги несколько лишних слов.

– Куда увезли папу?

Старик провел ладонью по волосам. Порта ковырял в ухе спичкой.

– Я точно не знаю. Машина поехала на запад, к шоссе.

Девочка, которой было от силы четырнадцать лет, обвела испуганным взглядом грязные, небритые лица с каплями водки в уголках рта и крошками махорки в волосах бороды. Лица чужеземных солдат в иностранных мундирах, которые арестовывали бедных крестьян, вешали их или отправляли на запад, откуда не возвращался никто.

– Ты одна дома? – спросил Штеге, чтобы нарушить молчание.

– Нет, там Настя, она больна.

– Кто такая Настя?

– Моя сестренка. Ей всего три года.

Мы принялись кашлять и сморкаться. Малыш плюнул.

– Будь проклят весь этот мир и прежде всего «охотники за головами!»

– А кто стряпает? – спросил Старик.

Девочка поглядела на нас.

– Я, кто же еще?

– Да, конечно. Но у вас нет еды. Где ваша мать?

– Ее забрали люди из НКВД, когда уводили дедушку. Еще до войны.

Малыш подошел к интенданту. После недолгого, но ожесточенного спора вернулся с буханкой хлеба и кульком соли.

– Вот, получай от Малыша. – Ив раздражении ударил пинком по ножке стола. – Бери, а то выброшу.

Девочка кивнула и спрятала хлеб и соль за пазуху.

– Садись за стол, сестренка, – приказал Порта.

Солдаты сдвинулись, чтобы освободить ей место.

Она села.

Порта сгреб ложкой в крышку котелка остатки еды Малыша, Штеге и своей, придвинул к девочке.

– Ешь. Ты, должно быть, голодная.

– Я побегу домой. Может быть, папа вернулся.

И вопросительно посмотрела на нас.

Все, отводя глаза, молча курили, набивали трубки или пили большими глотками водку из горлышка.

Старик потеребил нос.

– Нет, садись и ешь. Твой папа не вернулся. – После краткой паузы с подавленным видом добавил: – Пока что.

Девочка осторожно, с легкой робостью села на край грубой скамьи. Сдвинула зеленую косынку на затылок и жадно принялась есть руками, не обращая внимания на протянутую Стариком ложку.

– У меня дочка примерно ее возраста, – объяснил Старик, смахивая с заросшей щетиной щеки предательскую слезу. – Теперь эта девочка останется совсем одна.

Подошел интендант и молча поставил перед ней кастрюльку с теплым молоком. Малыш приподнял густые брови и выразительно свистнул.

– Это что такое? – закричал интендант, досадуя, что выказал какие-то обычные человеческие чувства. – Ты заплатишь за молоко, дылда! – И угрожающе помахал карандашом. – Запишу его за тобой в долговой в книге на тот случай, если погибну. Малыш из пятой роты. Не думай, что получишь от меня беспроцентный кредит. Нет-нет, заплатишь шестьдесят процентов. Ха-ха, стервятник! Не ожидал этого!

Малыш доверительно подмигнул Порте.

– Слышал, что сказал этот коммерсант?

Потом вскочил и метнул нож с выкидным лезвием вслед уходящему интенданту. Нож пролетел впритирку с его плечом, длинное лезвие глубоко вошло в деревянную стену. Интендант побледнел.

– А ну принеси обратно нож! – заорал Малыш. – Кому сказано? Неси, говорю!

Интендант вытащил нож из стены и почтительно положил перед Малышом. Когда стал поворачиваться, Малыш схватил его за грудки и яростно затряс.

– Ты гнусная свинья и гнусный вор. Разве не так? Повтори…

– Поганец с нашивками, – подсказал Порта.

– Да, – выкрикнул Малыш. – Поганец с нашивками, трусливый поганец с нашивками. Повтори сейчас же, черт возьми!

Полузадушенный интендант повторил оскорбление.

Малыш потребовал повторить его трижды.

Торопливо кивая, интендант повторил, лицо его принимало лиловый цвет. Малыш отшвырнул его, и он кубарем покатился к стойке. Последние несколько шагов прополз на четвереньках.

Малыш наклонился к сжавшейся девочке.

– Не бойся, дорогуша. Малыш – богобоязненный человек, он защищает слабых. Аминь!

И перекрестился, полагая, что, раз стал богобоязненным, это необходимо.

Штеге достал из кармана пачку рублей и бросил девочке. Его примеру последовали несколько человек. Даже большой любитель денег Порта достал пачку, старательно пересчитал кредитки, потом перехватил их резиновой ленточкой и вручил ей.

Малыш щелкнул пальцами интенданту, и тот немедленно подбежал.

– Пакет еды для девочки и сколько-нибудь русских денег, – приказал Малыш.

Интендант, не возразив ни словом, наложил ей пакет еды и сунул в него пачку рублей.

Девочка захотела домой. Туго повязала под подбородком зеленую косынку и подпоясала веревкой старый армейский китель.

Штеге с Легионером вызвались проводить ее. Взяли пистолеты, надели белые халаты и по бокам от нее вышли в темноту.

– Как думаешь, расстреляют его? – спросил Бауэр у всезнающего Старика.

– Убивать людей стало обычаем. Многим детям придется испытать то же, что этой девочке.

– Хорошо, что мы не знаем обо всех казнях, – сказал Плутон. – Как думаете, у того человека, которого расстреляли вчера в Каралях, были дети?

– Кто знает. Но лучше не спрашивать; это лишь причиняет боль, и жизнь становится невыносимой, – ответил Старик.

Порта неожиданно оживился и распрямил ссутуленную спину.

– Может, выкрадем отца этой девочки?

– Как ты собираешься это сделать? – усмехнулся Старик. – Думаешь, его не охраняют?

– Черт возьми, неужели не сможем? – сердито выкрикнул Порта. – Если мы сражаемся с Иваном в траншеях, думаешь, нам трудно будет прикончить свору каких-то «охотников за головами»?

Плутон кивнул.

– Ты прав, Порта. Вчетвером-впятером мы легко перережем глотки этим тварям и быстро скроемся в ночи с крестьянином.

– Это возможно, но что будет потом? – спросил Старик.

– Потом? – сверкнул на него глазами Порта.

– Вот именно. Думаешь, остальные вернутся в постель и забудут, что кто-то перерезал глотки своре полевых жандармов?

– Ерунда! – высокомерно сказал Порта. – К тому времени мы будем далеко. Никто не узнает, чьих рук это дело.

– Да, ты совершенно прав. Тебя не найдут, более того, не поверят, даже если сам признаешься. Видишь ли, сынок, они сделают кое-что гораздо худшее. Поднимут громкий крик о партизанах. Сейчас они не считают, что в руках у них партизан. Прекрасно знают, что он безобидный крестьянин. Но если мы вызволим его с кровопролитием, сюда через четыре-пять часов пригонят целый полк эсэсовцев, и несколько сел будут уничтожены. Тысячи женщин и детей отправят в концлагеря в отместку за исчезнувшего крестьянина, который тут же станет опасным, давно разыскиваемым партизанским командиром. Если мы не станем вмешиваться, повесят только крестьянина Владимира Ивановича Васильева. Генерал будет очень доволен. Командир «охотников за головами» получит награду. И все будет тихо, пока генерал не заскучает снова. Если Владимир будет отбиваться, тем лучше. И в этом районе на какое-то время воцарится мир, потому что казнь будет превосходной и даст полевой жандармерии тему для долгих разговоров. Ценой этого мира явится жизнь крестьянина Владимира Ивановича Васильева.

– Добраться бы до этих мерзких ублюдков, когда война кончится, – прошипел Порта. – Я залью им в глотки расплавленного свинца.

Штеге с Легионером вернулись. Они яростно ругались, особенно доставалось полевой жандармерии и ее подразделению в Житомире.

Потом Легионер совершенно серьезно предложил захватить нескольких офицеров из этого подразделения и передать русским.

– Ты, наверно, совсем спятил, – возмутился Старик.

– Думаешь, не сможем? – выкрикнул Легионер.

– Запросто, – сказал Порта, не дав Старику ответить. – Гроза Пустыни, Малыш и я можем захватить целую свору жандармских офицеров, в том числе главного палача Хазе.

– Нисколько в этом не сомневаюсь, – ответил Старик, – только для этого нужно быть идиотами. Или, может, хотите, чтобы для всех крестьян в районе настало адское время? Даже вы, сумасшедшие, должны понимать, что здесь будет, если вы осуществите свое намерение.

– Ну что ж, тогда мы…

Дверь открылась, Порта умолк и уставился на вошедшего, стряхивающего снег с шинели.

Малыш захлопал глазами, несколько раз кивнул и свистнул сквозь зубы.

Интендант стоял за стойкой, поигрывая пустой бутылкой. Он кивнул большой, лысой головой в сторону двери; в воздухе просвистел нож и вонзился в пол у ног стоявшего там унтера.

Легионер поднялся и беззвучно, как пантера, двинулся к двери. Выхватил нож, поцеловал лезвие и протянул:

– Аллах мудр и велик.

Тишина была зловещей. Давящей на стены и потолок.

Унтер-офицер Хайде, тот самый писарь, улыбнулся.

– Кое-кто здесь наглеет. Думаете, с Хайде можно шутить шутки? – В руке у него был пистолет. Щелкнул взведенный курок. – Я превращу в кашу ваши собачьи мозги. Только скажите, где и когда.

Молчание. Угрожающее молчание. В потемках таилась смерть.

– Болваны! – решил Хайде и потребовал кружку пива.

– Нету, – буркнул интендант.

– Рюмку водки.

– Кончилась, – улыбнулся интендант одними губами, злобно глядя на него.

– Что у тебя есть? – спросил Хайде, наклонив голову, словно готовящийся боднуть баран. И полез правой рукой в карман шинели за пистолетом.

– Ничего, ублюдок! – выкрикнул интендант и отбил донышко бутылки.

– Отказываешься обслуживать меня, унтер-офицера Юлиуса Хайде, торгаш паршивый?

– Вот все, что у меня есть! – прорычал интендант и поднял разбитую бутылку перед лицом Хайде.

Малыш захохотал.

– Иди сюда, поросенок, у нас много угощенья.

Хайде резко повернулся, взглянул в замешательстве на Малыша и сделал несколько шагов к столу.

Малыш вонзил в столешницу свой длинный нож и заорал:

– Вот чем угостим тебя, гнусная вошь, если не выйдешь отсюда через две секунды!

– Черт возьми, что это с вами со всеми? – удивленно промямлил пришедший в смятение Хайде.

– Что с нами? – язвительно усмехнулся Бауэр. – Как думаешь, жалкий трус? Может быть, у нас запор.

Хайде сделал шаг назад, словно готовящийся к прыжку тигр. Легионер преградил ему путь. Он медленно приближался к изгоняемому писарю, и тот навел на него ствол пистолета.

– Еще один шаг, марокканский сутенер, и будешь чихать кровью, – прошипел Хайде, в отчаянии глядя на маленького человека с беспощадными зелеными глазами.

Мы ждали выстрела, но никто не шевельнулся.

Легионер молниеносно выбил ногой пистолет из руки Хайде. Писарь, вскрикнув от боли, попятился.

Малыш поднял пистолет, вынул из него обойму и швырнул в угол.

Легионер бросился к Хайде и ударил его в живот. Тот со стуком повалился. Злобно улыбаясь, Легионер пинком выбил у него несколько зубов и яростным ударом каблука сломал нос.

– Стрелять, значит, хотел, крыса? Научись сперва. Водить ручкой по бумаге у тебя получается лучше, так ведь?

Хайде приподнялся, сел и машинально размазал кровь по лицу.

– Что это значит? – промямлил он. – С ума сошли? Я пришел выпить кружку пива, мирно поболтать, а вы набросились на меня без малейшей причины.

Легионер вернулся к столу и сел.

– Милейший парень. Святая невинность. Вставай, сопливая шавка, а то получишь нож в брюхо!

Хайде с трудом поднялся и рухнул на скамью. Порта дал ему кружку пива. Хайде с благодарностью взглянул в непроницаемое лицо под цилиндром, живыми в этом лице были только маленькие, голубые глаза.

Но лишь только Хайде поднес кружку ко рту и собрался сделать глоток, как Порта со злобной усмешкой выбил ее у него из руки.

Малыш восторженно закричал:

– Дурак лишился пива, дурак лишился пива!

Хайде подскочил, свирепо глянул на Малыша и перелез через стол, чтобы броситься на него. Малыш начал бегать по залу, вопя, как отшлепанный ребенок:

– Это не я, это Порта! Это не я, это Порта!

Внезапно он остановился и ударил назад ногой. Хайде отлетел к стене.

Малыш с жутким ревом набросился на него, размахивая руками, как ветряная мельница крыльями.

Несколько сдавленных вскриков – и Хайде стал похож на резаную свинью.

Легионер облил его двумя ведрами воды. Дрожа и шмыгая носом, Хайде встал на ноги, но споткнулся и повалился без чувств на стол.

Плутон швырнул его в угол.

Интендант вышел из-за стойки и подал всем нам сдобренное водкой пиво.

Плутон, плюнув на лежащего без сознания Хайде, произнес:

– Доносчик!

19. МАЛЫШ ПОЛУЧАЕТ ОТПУЩЕНИЕ ГРЕХОВ

Легче было верблюду пройти через игольное ушко, чем Малышу войти в сады Аллаха.

Он перепробовал все, когда ему сказали, что линия жизни у него короткая.

Он угрожал, упрашивал, плакал, молился, но был вынужден исповедаться в грехах.

Ему следовало быть очень благодарным Ивану, когда русские прервали исполнение Легионером роли исповедника.

– Двадцать одно, – объявил Порта и бросил карты на ящик из-под патронов, который мы использовали вместо стола.

Мы с подозрением уставились на засаленные карты. Малыш принялся считать на пальцах, но там бесспорно было двадцать одно.

Порта плавным движением сгреб выигрыш в каску.

– Хотите продолжать, мальчики?

Порта выиграл в двадцать седьмой раз. Проигравший все Малыш не хотел продолжать, хотя Порта щедро предложил ему и всем нам кредит под сто процентов.

– Для этого нужно быть идиотами, – сказал Штеге. – Можно обратиться к тем, кто дает кредит под шестьдесят процентов и взять сто марок. Но все равно мы их проиграем.

Малыш посидел, задумчиво глядя прямо перед собой, потом доверительно подался к Порте.

– Ты не стал бы обманывать Малыша, правда?

Порта похлопал бесцветными ресницами, протер монокль, вставил его в левую глазницу и ответил:

– Нет, Йозеф Порта не стал бы обманывать Малыша.

– Я так и думал, – с облегчением сказал Малыш. Ужасное сомнение рассеялось.

В бункер вошел Старик.

– Плохо наше дело. Второй взвод будет прикрывать отход с позиций Сто четвертого артиллерийского полка. Они уже готовятся. Никого из нас не останется в живых.

Порта засмеялся и потыкал себя пальцем в грудь.

– Ошибаешься, Старик. Я останусь целым и невредимым.

– Откуда ты знаешь? – спросил с любопытством Малыш.

– Гадалка нашептала на ухо. Сперва увидела это на моей ладони. Полчаса спустя вылила на стол два фунта кофейной гущи и прочла по ней то же самое.

Малыш нервозно заерзал на скамье и придвинулся к Порте.

– Порта, что она прочла?

– В общем, эта французская мадам сказала, что я уцелею на этой войне, женюсь на богатой дамочке и проживу много счастливых лет главным акционером нескольких процветающих публичных домов.

– Черт возьми, – сказал Малыш. – Не думаешь, что она разыграла тебя?

Порта покачал головой.

– Разумеется, нет.

Малыш с любопытством уставился на свою ладонь.

– Какая это линия? – спросил он Порту.

– Вот линия жизни, мой друг. И у тебя она чертовски короткая.

Легионер поднял взгляд и предостерегающе направил палец в грудь Малышу.

– Обратись лицом к Мекке. Аллах велик и мудр.

Малыш нервозно сглотнул.

– Кто, черт возьми, захочет убить Малыша?

– Иван, – лаконично ответил Порта.

Во второй взвод пришло много новичков. В том числе и бывший унтершарфюрер СС, прослуживший два года охранником в военной тюрьме Торгау. Фон Барринг предостерег Старика относительно этого типа.

– Приглядывай за ним. Я ему не доверяю.

Теперь Штеге сказал нам, что этот эсэсовец, Хайде и еще несколько человек сговорились уничтожить нашу компанию, когда представится случай.

Один из новичков, ефрейтор Петерс, подсел к нам. Без всяких предисловий немногословно сказал:

– Двадцать пять человек решили прикончить вас всех.

Малыш собирался среагировать, но предостерегающий взгляд Порты заставил его отказаться от этого намерения, однако он пробормотал что-то о коротких и длинных линиях жизни.

– Откуда у тебя эти сведения? – спросил Легионер, не вынимая сигареты из губ.

– Знаю, и все, – ответил без всякого выражения Петерс. – Теперь и вы знаете.

Он хотел уйти, но Старик удержал его.

– Где они собираются это сделать?

Петерс пожал плечами и указал на русские позиции.

– Краус, эсэсовец, думает, что Иван позади нас, и взвод полностью отрезан. Когда ваша маленькая группа будет перебита, они уйдут.

Легионер выплюнул окурок.

– Ты уйдешь с ними? Или тебе жизнь надоела?

Петерс, прищурясь, посмотрел на него. Ответил ничего не выражающим тоном:

– Я не особенно дорожу жизнью, но убийства не люблю.

– Тогда тебе нужно идти в монастырь, – сказал Порта. – На Восточном фронте мы только и занимаемся убийствами. Вот так! – выкрикнул он и расстрелял весь автоматный рожок в землю перед другими членами взвода в дальнем конце длинного бункера.

Они подскочили с бранью. Эсэсовец схватил свой автомат, но тут же выпустил, словно он жег ему руки. На него смотрели четыре автомата и противотанковое ружье.

– Испугались, сопляки? – усмехнулся Порта и запустил в лицо эсэсовцу снарядной гильзой. Тот, крякнув, повалился навзничь.

Порта указал пальцем на нескольких из его соседей.

– Несите сюда эту свинью.

Дьявольски улыбаясь, он оторвал белый лоскут от сумки для хлеба и приказал пришить его на спину лежавшему без сознания.

Придя в себя, эсэсовец неуверенно сел и злобно взглянул на Порту, который весело объявил:

– У тебя на спине пришит белый лоскут. Он будет служить мне мишенью. Если отойдешь от меня слишком далеко, прекращу работу твоего сердца с помощью вот этого утешителя. – И выразительно похлопал рукой по автомату. – Если случайно потеряешь этот лоскут, тебе конец!

– Замечательное оружие, не так ли? – мягко спросил Легионер.

Малыш еще до этого снова рассматривал линии на своей ладони. Он вскочил, схватил за горло ефрейтора Кроснику, одного из прибывших с Краусом новичков, и треснул головой об один из столбов, подпиравших крышу.

– Вонючий козел, ты хотел застрелить Малыша? Обрезать половину моей линии жизни! – И заревев, как раненый медведь, стал нащупывать нож. – Моя жизнь, моя жизнь, моя короткая жизнь!

Кросника пинался и колотил руками, пытаясь высвободиться. Лицо его принимало фиолетовый цвет, пинки с ударами становились все слабее. Не вмешайся Старик, Малыш бы задушил его.

Малыш с громкой бранью выпустил его, и полу задушенный Кросника повалился между Хайде и сидевшим в Торгау бывшим унтер-офицером.

Порта засмеялся.

– Небольшое предостережение, или, как говорят в образованных кругах, урок хороших манер. А вы, остальные, – выкрикнул он и угрожающе потряс автоматом, – отправитесь на тот свет, когда мы сочтем нужным. Так что никаких фокусов, ясно?

Петерс сидел, привалясь спиной к стене бункера. На коленях у него лежал русский автомат. Он с равнодушным видом курил.

Близилось время смены часовых. Эсэсовец и Кросника подняли жуткий шум. Им не .хотелось идти на посты, и они хотели с кем-нибудь поменяться.

Старик неожиданно бросил карты, неторопливо поднялся и указал чубуком трубки на эсэсовца.

– Вы с Кросникой не пойдете на посты. Часовых сменят Хайде и Франке.

В глазах эсэсовца вспыхнуло торжество, но быстро исчезло, поскольку Старик продолжал:

– Ты и Кросника отправитесь к позициям Ивана и вернетесь с точным донесением о том, что там делается.

Потом он спокойно сел и вернулся к прерванной игре.

Эсэсовец и Кросника зароптали.

Старик открыл пикового туза, забрал банк и спокойно посмотрел на них.

– Не слышали моего приказа?

– Это сведение личных счетов, – закричал эсэсовец. – Мы не можем идти к вражеским позициям без прикрытия. И отказываемся выполнять твой приказ!

Старик прислонился спиной к стене и коснулся своего «парабеллума».

– Значит, отказываешься. Советую немного подумать. Ты доброволец и член партии. Что сказал бы на это твой фюрер?

Эсэсовец угрожающе подался к Старику.

– Как это понять – мой фюрер? Он и твой, разве не так?

– Ты глуповат, мой друг.

Малыш хотел сказать что-то, но Старик продолжал:

– Ты сам избрал себе фюрера, ты предан ему, а мне его навязали. Так или иначе, неужели ты никогда не слышал о военно-полевых судах?

– Не угрожай мне таким судом, – усмехнулся эсэсовец. – Чтобы устроить его, тебе нужно быть по меньшей мере командиром роты.

– Ты слишком самоуверен. Разве не знаешь, что мы отрезаны от остальных и что начальник команды в таких условиях вправе утроить военно-полевой суд, если заподозрит опасность для команды в форме митинга, измены или отказа выполнять приказ? Я вправе устроить суд над тобой, когда и где захочу. – Старик грохнул кулаком о патронный ящик. – Марш, иначе Малыш с Портой вас выпроводят!

Оба молча взяли автоматы на ремень и вышли из бункера.

Малыш пустил по кругу бутылку водки. Когда она дошла до Порты, с надеждой спросил:

– Эта линия жизни никогда не лжет?

– Никогда, можешь быть уверен, – печально ответил Порта. И с сожалением посмотрел на глубоко озабоченное лицо Малыша.

Малыш пришел в дикий восторг, увидев, что линия жизни на ладони Легионера тоже короткая, и совсем обезумел, обнаружив, что она короче, чем у него.

– Ты сыграешь в ящик раньше Малыша! – завопил он.

Легионер долго, испытующе смотрел в лицо Малышу. Малыш с ликованием жадно пил водку из горлышка.

– Пути Аллаха неисповедимы, но праведны, – пробормотал Легионер достаточно громко, чтобы услышал Малыш. – Я попаду в сады Аллаха. Ты же, неверный, отправишься в ад на жуткие мучения. – И ласково потрепал его по голове. – Мы будем молиться за тебя, несчастный гяур, когда кто-нибудь в назначенный Аллахом час всадит нож тебе в спину.

Малыш не донес бутылку до рта и уставился на зловеще-дружелюбного Легионера.

– Кончай эти страшные разговоры. Ты всерьез веришь во всю эту ерунду о рае и аде?

Легионер с серьезным видом кивнул.

– Есть только один истинный Бог, Аллах, и он знает, как отделять овец от козлищ.

Малыш испуганно огляделся и подался к Легионеру, нервозно ковыряя в носу.

– Скажи, кореш, как мне попасть в сады Аллаха?

Легионер устало улыбнулся с безнадежным видом.

– Тебе это будет очень трудно, мой друг. Потребуется очень многое для того, чтобы тебя туда пустили. О, Аллах велик!

Малыш с твердым убеждением сказал:

– Да и черт с ним! Только скажи Малышу, что он должен делать, дабы попасть в рай. Из двух зол выбирают меньшее, так ведь? – обратился он к Порте.

Порта с серьезным видом кивнул.

Малыш таращился на него несколько секунд.

– Ты что, праведный? Попадешь в сады Аллаха?

– Конечно, – ответил Порта. – Я давно об этом позаботился. Я не идиот. Вдруг меня в эту минуту застрелят, и мне придется вечно терпеть адские муки?

Малыш спросил у каждого из нас, праведны ли мы.

Каждый убедительно подтвердил свою праведность.

Малыш, чуть не плача, обратился к Легионеру:

– Господи! Малыш один отправится в этот проклятый ад, о котором ты столько говоришь. Если б хоть один из вас отправился со мной, было бы не так скверно. Но совершенно один, я этого не вынесу. Это несправедливо. Ты должен помочь мне, кореш. Малыш пойдет на все, чтобы заключить мир с Аллахом.

Легионер строго посмотрел на него.

– Уверен, что на все?

– Да, да, – ответил Малыш, безудержно кивая. В его отчаянном лице засветилась надежда.

– Отлично. Ты должен будешь простить своих врагов. Сможешь?

– Запросто! – воскликнул Малыш и крепко обнял Легионера. – Прощу тебе все зло, которое ты мне причинил.

– Я? – выдохнул удивленный Легионер, когда Малыш его выпустил.

– Да, ты, – улыбнулся Малыш. – До последних двух минут ты был моим заклятым врагом. – Достал из кармана пакетик. – Здесь крысиный яд. Я собирался подсыпать его тебе в пиво в день победы, потому что ты был мой враг – ты ударил меня сапогами в лицо и сломал нос.

– Черт возьми! – воскликнул Легионер и уставился на счастливого Малыша.

– Знаешь? – Малыш уже все обдумал. – Ты должен был только сперва взглянуть на Томми, когда они будут проходить через Бранденбургские ворота.

– Томми? – удивленно спросил Штеге.

– Да, кто же еще? Войну выиграют англичане.

Малыш снова повернулся к Легионеру.

– Когда ты пошел бы с нами в пивную отмечать победу англичан и мечтал бы о жизни среди шлюх в марокканских борделях, то подскочил бы со стула, как кот, севший на горячую плиту. Это снадобье за десять минут отправило бы тебя на тот свет. Но теперь тебе не нужно беспокоиться. Малыш тебя простил!

Легионер дружелюбно кивнул.

– Хорошо. Я принял твою исповедь. Но поскольку времени у тебя мало, тебе придется уплатить штраф.

– Какой еще, к черту, штраф? – недоверчиво спросил Малыш.

– Отдашь мне весь табак и выпивку, дабы убедить Аллаха, что раскаялся в своих злоумышлениях против верного и преданного товарища по оружию.

Малыш хотел было запротестовать, но получил предупреждение:

– Вспомни об ужасных адских муках и отдавай наложенный штраф.

Малыш покачал головой.

– Как? Разве ты не совершал никаких злодейств? – выкрикнул Порта.

– Нет, никогда, – ответил Малыш. – Я всегда вел тихую, мирную жизнь и старательно выполнял порученные задания.

– Ну и ну, черт возьми! В таком случае я такой же чистый и добродетельный, как сам святой Антоний!