Текст книги "И снова утро (сборник)"

Автор книги: Хараламб Зинкэ

Соавторы: Теодор Константин,Драгош Викол,Аурел Михале
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

– Господин лейтенант, я думаю, надо послать кого-нибудь за портфелем. Если фашист не выпустил его даже в минуту смерти, значит, там что-то есть. Может, ценные бумаги, которые могли бы нас заинтересовать.

Это сказал сварщик Маноле Крэюце, командир боевого патриотического отряда. Он вместе с командиром военных лейтенантом Эудженом Негурой и связными – двумя рабочими и тремя солдатами – находился в одном из ближайших домов.

– Ладно, комиссар, я пойду! – вызвался токарь по имени Флоря Чобэника. Сам он был беспартийным и неизвестно почему называл своего командира Маноле Крэюце комиссаром.

– Если хочешь, давай. Только смотри, чтобы тебя не поцарапал осколок. – При этих словах в глазах Маноле Крэюце промелькнула тень страдания. Всего лишь четверть часа назад он узнал, что его брат Кэлин Крэюце тяжело ранен во время боев в порту.

– Ничего, я ведь служил в армии и в таких вещах кое-что понимаю. К тому же для меня еще не изготовили ни пули, ни снаряда. Я еще пожить хочу, комиссар!

Захватив автомат, Флоря Чобэника покинул помещение командного пункта.

Как раз в это время посреди улицы с грохотом разорвалась мина.

– Какого черта стреляете, свиньи? – сердито выругался токарь, пробираясь вдоль стен домов. Из окон командного пункта за ним наблюдали Маноле Крэюце и лейтенант Негуру.

– Хоть бы они не начали стрелять чаще! Тогда ему ничего не угрожает, – высказал свое мнение сварщик.

– Не думаю, что они изменят свой метод. Уж если они решили обстреливать нас с промежутком в десять минут, то так и будут продолжать, пока у них не кончатся боеприпасы. Я их знаю.

И действительно, Флоря Чобэника успел за десять минут добраться до трупа гитлеровского майора, взять портфель и вернуться на командный пункт. За это время ни одна мина не разорвалась на улице.

– Комиссар, приказ выполнен! Вот портфель.

Маноле Крэюце тут же раскрыл его. Портфель был набит отпечатанными на машинке бумагами.

– Господин лейтенант, ты понимаешь по-немецки?

– Немного понимаю.

– Ну-ка взгляни на них. Не напрасно ли мы рисковали?

Лейтенант Негуру достал из портфеля несколько бумаг, чтобы, используя свои скупые познания в немецком, оценить их содержание.

– Если я правильно понимаю, это бумаги гестапо. На них пометка «Совершенно секретно».

– Так! Значит, мы хорошее дело сделали. Не зря гитлеровский майор даже мертвый не хотел выпускать их из рук.

И Маноле Крэюце передал портфель одному из рабочих:

– Вергу, головой отвечаешь за портфель! Ни на секунду не выпускай его из рук! – Потом повернулся к лейтенанту: – Господин лейтенант, я думаю, пора начинать. До того как стемнеет, надо выбить из берлоги этих мерзавцев… Как, думаешь, нам лучше действовать?

– К сожалению, придется атаковать их в лоб. Правда, на флангах мы быстрее покончили бы с ними, да и потери были бы меньше.

– Тогда почему же нам не атаковать флангами?

– Все дело в том, что гитлеровцы могут укрыться в госпитале и превратить его в арену боя. – Он некоторое время помолчал, потом продолжал: – А может, даже не имеет значения, где мы будем атаковать. Чтобы отомстить нам, фашисты пойдут на любую подлость.

– Понимаю, о чем ты думаешь.

– Непонятно, что сейчас они задумали. Десять минут прошло, а гитлеровцы не обстреливают нас. Может, готовят что?

– Наверное, боеприпасы кончились, – высказал свое мнение Флоря Чобэника.

– Не очень-то верится в это. Если у них так мало снарядов, они не стали бы их тратить попусту, – сказал лейтенант и обратился к телефонисту: – Соедини-ка меня с младшим лейтенантом Пэкурару.

Телефонист быстро закрутил ручку полевого телефона.

Младший лейтенант Пэкурару командовал взводом, атаковавшим Павильон с запада.

– Что слышно у тебя, Пэкурару? – спросил Негуру.

– Ничего, господин лейтенант! Что будем делать, атаковать?

– Ожидать приказа. В любом случае будьте готовы.

Ничего интересного не было и на улице, занятой бойцами под командой младшего лейтенанта Нэстасе. Его взвод состоял всего лишь из двух отделений, пополненных рабочими из патриотического отряда.

Лейтенант Негуру повернулся к Маноле Крэюце:

– И у Пэкурару, и у Нэстасе тихо. И все же, сам не знаю почему, эта тишина мне не нравится. Я убежден, что они что-то готовят.

– Не исключено.

– В любом случае, по-моему, нам следует действовать так, господин Крэюце… – И лейтенант на листке блокнота, извлеченного из планшета, начал рисовать схему участка. Проведя несколько линий, он поднял глаза от бумаги и вдруг заметил человека в белом, который быстрым шагом приближался к их КП.

Человек, одетый в белый халат, шел прямо посередине улицы, скорее мрачно, чем испуганно, поглядывая по сторонам.

– Кто это может быть? – громко спросил офицер.

– Похоже, он нас ищет, – сказал Флоря Чобэника.

– Нас или не нас, но он наверняка из госпиталя, – добавил Маноле Крэюце. Подойдя к открытому окну, он крикнул:

– Эй, откуда вы идете?

Человек в белом халате, увидев в окне людей и среди них лейтенанта, ничего не ответил. Он бросился к дому и через несколько секунд появился в дверях КП. Он весь вспотел и был бледен от волнения. Остановившись на пороге, он остановил свой взгляд на Маноле Крэюце.

– Я – полковник Поенару, главврач госпиталя. Не знаете ли, кто командует здесь нашими войсками и где я могу найти его?

– Какое у вас дело к нему? – спросил Маноле Крэюце.

– Я должен передать ему что-то от окруженных в Павильоне гитлеровцев. – Он пожал плечами и со вздохом добавил: – Они заставили меня стать их парламентером.

– Можете сказать мне, господин доктор. Чего же они хотят?

Доктор Поенару вновь окинул его оценивающим взглядом, потом, видимо довольный результатом, объяснил:

– Полчаса назад, как раз когда я выходил из операционной, два гитлеровских офицера потребовали, чтобы я пошел с ними к их командованию, то есть в Павильон. Там меня привели к их полковнику, молодому и заносчивому. Тот потребовал, чтобы я отправился сюда и довел до вашего сведения их ультиматум.

– Ив чем же смысл их ультиматума?

– Негодяй угрожал, что, если им не позволят беспрепятственно покинуть город со всем вооружением, они взорвут заминированный ими госпиталь.

– Мерзавцы!

Флоря Чобэника с возмущением перебросил автомат из одной руки в другую.

– А они действительно заминировали госпиталь? – спросил лейтенант Негуру.

– По всей вероятности, да. В котельную и подвал войти нельзя. Там стоят их часовые.

– Больные знают об этом?

– Нет, пока не знают. Да и я не предполагал, пока гитлеровский полковник не сказал. В связи с этим хочу вас информировать, что в нашем госпитале больных нет, есть только раненые. Сейчас их около ста пятидесяти человек, в том числе сорок тяжело раненных.

– Убийцы! Видишь, что им взбрело в голову! Взорвать госпиталь! – Возмущенный Флоря бросился к окну и выпустил автоматную очередь в сторону Павильона.

– Не расходуй патроны, Флоря! Они тебе вот-вот понадобятся! – упрекнул его Маноле Крэюце.

– Ты прав, комиссар! Но у меня нет сил терпеть!

Доктор Поенару взглянул на часы, удивился, как быстро пролетело время, потом снова обратился к Маноле Крэюце:

– Какой ответ дать мне гитлеровцам? Вы сами можете решить этот вопрос или проводите меня к старшему начальнику?

Маноле Крэюце задумчиво помолчал, а потом спросил:

– Вы сможете через четверть часа, самое большее через двадцать минут, связаться с госпиталем по телефону?

– Невозможно! Немцы перерезали связь. Мы полностью изолированы.

Маноле Крэюце вздохнул, почесал затылок и, взглянув на вспотевшее лицо доктора, сказал:

– Господин доктор, я не советую вам возвращаться в госпиталь.

– Почему?

– Ведь вы должны зайти к гитлеровскому полковнику, который послал вас сюда?

– Несомненно. Он ожидает ответа.

– Вот потому я вам и не советую возвращаться. Когда вы явитесь к нему и сообщите результат вашей миссии, вам все равно не дадут вернуться в госпиталь.

– Я понял, что вы хотите сказать. Из-за вашего ответа он даст приказ расстрелять меня. Не так ли?

– Да! К сожалению, боюсь, что именно так и произойдет.

– Значит, вы готовы принести в жертву раненых, персонал госпиталя…

– Откуда вы это взяли, господин доктор! Как вы можете подумать, что мы способны на такую подлость? Конечно, мы не примем их ультиматум. Надо найти какое-то другое решение. Одним словом, нужно уничтожить их, не дав им возможности выполнить задуманное. Вы понимаете, что дело это нелегкое и, конечно, я не могу взять на себя ответственность за выполнение своего плана. Мне нужно запросить согласие моего командира.

– Тогда возьмите и меня с собой. Я ему все объясню. Вы не должны забывать ни на минуту, что речь идет о жизни полутораста раненых.

– Господин доктор, повторяю, что судьба всех находящихся в госпитале людей волнует нас так же, как и вас.

В это мгновение зазвонил телефон.

– Алло! Да; я, Крэюце! С кем я говорю? Товарищ Илиной? Здравствуйте! Нет, еще не атаковали… Возникли новые обстоятельства. Я обязательно должен информировать вас… Я как раз собираюсь приехать к вам. Да, дело очень серьезное… Хорошо, жду. – Он положил трубку и обратился к доктору Поенару: – Господин доктор, поедете со мной. За нами выслали мотоцикл с коляской.

* * *

Расставшись с сестрой Корнелией, Панаит Хуштой направился в палату № 5. Столь мрачной, угнетающей атмосферы, как в этой палате, не было даже в палате для оперируемых, где после того, как боли у только что вышедших из-под ножа несколько ослабевали, можно было услышать шутку, острое слово, смешную историю и даже песню. Но в палате № 5, где лежали те, кто через несколько дней должны были покинуть госпиталь, можно было познакомиться с моральным духом раненых.

Эту палату покидали две категории выздоравливающих: те, что после ранения становились непригодными для фронта, и те, что после короткого отпуска должны были явиться в свои части, а затем направлялись на передовую. Искалеченные, безрукие, безногие, одни должны были покинуть госпиталь без радости, скорее со страхом и беспокойством. Этим людям, привыкшим надрываться на работе, чтобы обеспечить полуголодное существование, теперь, когда они стали полностью или частично неспособны к труду, будущее казалось страшнее, чем смерть. Для других радость выздоровления омрачалась мыслью, что они снова попадут на передовую.

Мрачную атмосферу палаты № 5 дополнял дух недовольства и возмущения. Если бы разговоры, которые велись здесь, дошли бы до ушей тех, кто стоял на страже морального духа солдат, то многих выздоровевших по выходе из госпиталя отдали бы под суд военного трибунала. К счастью, этого не случилось. В генеральном штабе, столь заинтересованном в изучении состояния духа румынского солдата, не знали, о чем говорят в палате № 5 военного госпиталя № 9. Не знали там и еще одной очень важной вещи: после того как выздоровевшие, инвалиды или кальки покидали госпиталь, они, поняв истинное положение дел, становились ярыми противниками гитлеровцев.

Вот каким был моральный дух раненых в палате № 5 все время, пока бои шли далеко на востоке. Когда фронт достиг рубежа Яссы, Кишинев, атмосфера в палате № 5 несколько изменилась: теперь всем было ясно, что близок конец их страданиям.

Ничего, скоро придет день расплаты! Правда, многие из раненых пока не представляли, в чем же будет заключаться эта расплата. Но они понимали, что отныне все должно пойти по-другому, совсем не так, как прежде. И именно поэтому больше всего морально страдали те, кто стал инвалидом. Их терзало сознание того, что они не смогут отдать все свои силы этому новому.

* * *

В палату № 5 Панаита Хуштой перевели несколько дней назад вместе с его «тенью» – неусыпным стражем солдатом Кибритом. Теперь Кибрит уехал по своим делам и его койка пустовала.

Выздоравливающие палаты № 5 были на этот раз в хорошем настроении. Они строили различные предположения относительно того, когда в город вступят советские войска. Некоторые считали, что это произойдет непременно в течение следующего дня, другие утверждали, что не ранее чем через два дня, ибо в противном случае они бы уже слышали грохот орудий.

– Какие там орудия? Если русские прорвали фронт, а мы повернули оружие, в кого же теперь стрелять? – возражали те, кто считали, что советские войска должны вступить в город уже завтра.

– А про гитлеровцев ты забываешь, браток? Они так просто не сдадутся. Далеко за примером ходить не надо – возьми вон хотя бы тех, что засели в Павильоне. Чего они ждут? Почему не сдаются? Ведь они взяты в кольцо со всех сторон. Пока наши их не расколошматят, думаешь, они сдадутся? Черта с два!

Как раз в это время в дверях появился Панаит Хуштой.

– Параскивой, у меня к тебе есть разговор. И к тебе, Рэуцу! Пошли! – обратился он к ним с порога.

– Какой разговор? – полюбопытствовал Рэуцу.

– Наберись терпения!

Параскивой и Рэуцу вышли за Панаитом во двор, уселись с ним на одну из скамеек.

– Ну? – горя нетерпением, спросил Рэуцу. – Что-нибудь случилось?

– Случилось, братцы! Знаете, госпиталь заминирован!

Он рассказал им все, что знал.

Панаит выбрал именно этих двоих, потому что питал к ним доверие: из всех выздоравливающих они казались ему самыми надежными людьми.

– Мне, можно сказать, повезло, – говорил как-то Параскивой, – что я остался в живых. Когда меня выпустят отсюда, мне положен месяц отпуска? Безусловно, положен! А через месяц все это пойдет к черту! Русские начнут наступление, а раз начнут, то уж не остановятся. Даже если они еще отложат наступление на какое-то время, наши на фронте увидят разве только мою спину.

– За месяц наверняка все закончится! – согласился Рэуцу. – Тогда посмотришь, что сделают все те господа, которые прислуживали этому умалишенному Гитлеру.

Такие разговоры велись в то время, когда линия фронта проходила по Молдавии. Когда румынская армия повернула оружие против гитлеровцев, Параскивой и Рэуцу пришел срок выписываться из госпиталя. Документы о выписке они получили 24 августа, в тот самый день, когда гитлеровцы заняли Павильон. Часовые, выставленные гитлеровцами у всех трех ворот, не дали им выйти из госпиталя. Они вообще никому, даже врачам не разрешали ни входить, ни выходить из госпиталя. По-видимому, гитлеровцы решили, взорвав госпиталь, уничтожить вместе с ранеными и весь медицинский персонал.

Узнав от Панаита Хуштой, какую подлость готовятся совершить гитлеровцы, Параскивой рассвирепел:

– Сукины дети!.. Слышь, Рэуцу, черта с два теперь я буду сидеть дома. Обниму жену и детей – и в часть. Теперь, раз началась расплата с «союзничками», моя душа не стерпит, чтобы я сидел дома, как невеста на сундуке с приданым. – Потом повернулся к Панаиту Хуштой: – Сколько гитлеровцев, говоришь, в котельной?

– Пятеро!

– Эх, если бы хоть одна граната была!

– Или винтовка! – добавил Рэуцу.

– Все равно толку мало! – умерил их пыл Панаит. – Ну, скажем, достали мы гранату и убрали всех пятерых. Ну и чего мы добьемся? Остальные всполошатся, и тогда беда всем нам.

– Значит, мы ничего не сможем сделать? – спросил Параскивой.

– Как же нам избавиться от всех пятерых, не поднимая шума? – задумался Рэуцу.

– Да, плохо дело! – почесал в затылке Параскивой.

– Я вот что надумал, – продолжал Панаит Хуштой. – Сначала надо убрать гитлеровцев в котельной, но так, чтобы не пронюхали те, кто засели в Павильоне. Потом заберем ящики с тротилом и спрячем их куда-нибудь. А другие если и учуют что, то ничего не смогут поделать, так как тротила у них больше не будет…

– Э, Панаит, ты их плохо знаешь! – прервал его Рэуцу. – Если эти разбойники узнают, что мы их провели, да еще убили их людей, они пойдут на все: и госпиталь подожгут, и всех врачей и сестер к стенке поставят, и бог знает что еще…

– Постой, человече, не торопись. Я еще не все сказал, – перебил его Панаит Хуштой. – Послушай до конца, а потом высказывай свое мнение. Значит, вначале мы потихоньку разделаемся с гитлеровцами в котельной. Потом спрячем ящики с тротилом. Покончив с этим, мы дадим знать нашим, чтобы пришли на помощь, прежде чем гитлеровцы поймут, что мы их провели.

– Думаешь, они помогут нам? А как? – недоверчиво спросил Рэуцу.

– Нападут на них в их же берлоге, вот как! Ничем другим они не могут помочь, – пояснил ему Параскивой.

– Вот это дело!.. Напасть на них и прикончить всех, если не поднимут руки! – обрадовался Рэуцу. – Удивляюсь, почему они до сих пор этого не сделали.

– В этом-то и весь вопрос: почему они не сделали этого до сих пор? Потому что, если бы наши атаковали гитлеровцев, те давно покончили бы с нами. И госпиталь пострадал бы, и люди, – объяснил Панаит.

– Так оно и случилось бы! – подтвердил Параскивой.

– А раз так, надо обязательно оповестить наших. Мы скажем им, чтоб они смело разделывались с гитлеровцами, так как госпиталь мы разминировали.

– Да, Панаит, но как без шума разделаться с этими пятерыми? Подождать, пока уснут, а потом схватить их за глотку? – спросил Рэуцу.

– Не пойдет! Мне кажется, что в эту ночь они не задремлют. Надо что-то другое придумать. Надо как-то обвести их вокруг пальца.

– Как-нибудь!.. А вот как, Панаит?

– Как? Если мы втроем раскинем мозгами, что-нибудь придумаем…

Не успел он окончить, как на аллее, тяжело ступая, появился гитлеровец с автоматом. Заметив их, гитлеровец быстрым шагом направился к ним, остановился в нескольких шагах и осветил их лица карманным фонариком.

– Ты что, хочешь, чтобы мы ослепли? – набросился на него Параскивой.

Гитлеровец понял. Он погасил фонарик и спросил, мешая немецкие и румынские слова:

– Где руководитель госпиталя? Нужно быстро сварить кофе. Мои люди ждут.

– Вот и ищи своего руководителя, черт бы тебя побрал вместе с ним! – зло ответил Параскивой, жадно поглядывая на автомат, висящий у гитлеровца на шее.

– Э, что это ты! Не надо быть таким злым! – лицемерно упрекнул его Панаит Хуштой, с намеком наступив ему на ногу. – Они ведь тоже люди, и им тоже нужна если не горячая еда, так хотя бы теплое питье. – Он повернулся к гитлеровцу: – Пойдем, камрад! Мы отведем тебя к господину доктору.

Гитлеровец, немного понимавший по-румынски, пошел за Панаитом. Параскивой и Рэуцу следовали за ними, пытаясь понять, что задумал Хуштой и почему он так дружелюбно обращается с гитлеровцем.

Доктора Хам-Хам они нашли в кабинете Поенару. Там собрались и другие врачи. Сестра Корнелия тоже была в кабинете. На лицах всех была растерянность, но больше всех был растерян и напуган доктор Хам-Хам. Бледный, он нервно потирал руки. Панаит Хуштой сразу понял, что они узнали о минировании госпиталя.

Увидев на пороге гитлеровца, все вздрогнули, а доктор Хам-Хам так и подскочил на стуле. На его лбу и на лысине выступили крупные капли пота.

Панаит Хуштой объяснил:

– Господин майор, он просит кофе для своих людей, охраняющих котельную. – Потом, повернувшись к гитлеровцу, спросил: – Ты ведь из котельной, да?

– Да!

– И ты, значит, хочешь кофе? – спросил Панаит.

– Да, пять чашек. Если нет кофе, можно чаю, – проговорил немец.

– Кофе есть. Сейчас будет готов. А что-нибудь из еды нужно? – спросил доктор Хам-Хам.

– Нет, спасибо! – ответил немец. Хам-Хам повернулся к одному из врачей:

– Доктор, распорядитесь, чтобы кофе приготовили как можно быстрей.

– Господин майор, нет нужды, чтобы этим занимался господин доктор. Я позабочусь, чтобы камрад был доволен, – предложил свои услуги Панаит Хуштой.

В коридоре Панаит сказал гитлеровцу самым дружелюбным тоном, на какой был способен:

– Ты ступай к себе. Как только кофе будет готово, мы принесем.

– Нет, я подожду!

– Дело твое.

Повернувшись к Параскивой и Рэуцу, Панаит сказал:

– Ребята, отведите-ка его на кухню. Если повар уже лег спать, кто-нибудь пусть сбегает за ним и поднимет, а я схожу за интендантом, чтобы выдал кофе и сахар.

И, воспользовавшись тем, что гитлеровец смотрел в другую сторону, он подмигнул им.

Когда Параскивой и Рэуцу с гитлеровцем ушли, Панаит Хуштой приоткрыл дверь в кабинет, где находились врачи, и знаками вызвал сестру Корнелию.

– Что случилось? – встревоженно спросила та.

– Ничего плохого, сестра Корнелия. Напротив, все устроится хорошо, если ты согласишься помочь мне…

– Чем?

– Сестра Корнелия, дай мне порошков, от которых человеку спать хочется. Только мне нужно много порошков.

– Зачем тебе?

– Ты слышала, что говорил здесь гитлеровец? Они хотят кофе. Так дадим им кофе, сколько их душа желает. И они уснут… Понятно, сестра Корнелия? Надо, чтобы они заснули как можно скорее и спали крепко. В остальном положись на нас, то есть на меня, Параскивоя и Рэуцу. Мы все устроим в лучшем виде.

– Панаит, ты хорошо подумал, прежде чем сделать? Смотри!

– Хорошо подумал, сестра Корнелия! Дай мне порошки, а остальное – наше дело. Мы спасем госпиталь.

– Ну ладно! Иди за мной!

Корнелия повела его в аптеку.

– Сестра Корнелия, дай мне столько, чтобы хватило литров на пять кофе. Если им так хочется кофе, они его получат. Этой ночью мы их напоим досыта.

Сестра Корнелия достала горсть снотворных порошков и протянула их Панаиту.

– Держи! Думаю, этого хватит, чтобы они крепко проспали до завтрашнего полудня.

– Спасибо, сестра Корнелия. Только у меня к тебе просьба: ничего не говори доктору Хам-Хам. Этот, если узнает, из страха, как бы с ним не случилось чего, может оповестить гитлеровцев.

– Хорошо, не скажу.

– Вообще никому не говори!

– Ладно, ладно!

– И верь нам, сестра Корнелия, мы сделаем все как надо.

* * *

Из аптеки Панаит отправился искать интенданта. Получив кофе и сахар, пошел на кухню. Между тем повар поставил кипятить воду. В помещении было жарко, и гитлеровец остался ждать во дворе. Там же, в стороне от гитлеровца, ожидали Панаита Параскивой и Рэуцу. Гитлеровец, покуривая вонючую сигарету, прохаживался под окнами кухни. Время от времени он просовывал голову в дверь кухни и кричал:

– Быстрее, быстрее!

Отдав повару кофе и сахар, Панаит Хуштой предложил ему:

– Ты, наверное, устал. Иди ложись. Что-что, а кофе я и сам могу сварить.

– Вообще-то устал. Но пока этот кретин здесь, я все равно не засну. Да и вода вот-вот закипит.

– Как хочешь. А пока сверни вот себе цигарку!

Повар закурил самокрутку, то и дело вытирая рукавом рубашки пот со лба.

Наконец вода закипела.

– Давай мне сахар, – сказал он, и Панаит Хуштой протянул ему сахар.

– Так много? – удивился повар. – Я не все положу. Переживут, если кофе будет не таким уж сладким.

– Нельзя, Митру. Приказ доктора Хам-Хам. Он сказал, чтобы кофе был сладким.

– Ладно уж! Чтоб им кофе поперек горла встал и чтоб они захлебнулись им!

Пока повар клал в кастрюлю сахар, Панаит бросил туда снотворное.

– Витамины, – объяснил он, увидев, что повар сделал большие глаза. – Будто укрепляют все суставы. Мне их дал доктор Хам-Хам.

– Смотри-ка! Этим свиньям все дает, а наших готов уморить голодом! До этого барина еще не дошло, что кукушка им уже откуковала.

– Ничего, дойдет и до него, когда его кирпичом сверху по голове трахнет… Ну вот и кофе готов.

Панаит Хуштой взял половник и помешал кофе.

– Хватит, хватит! Можешь снимать! – крикнул ему повар.

Панаит попробовал кофе на язык. Ох и сладкий же! Такого кофе он в жизни не пробовал. И привкуса никакого. Довольный, он взял кастрюлю и вышел из кухни.

– Готово, камрад! Ну, что скажешь? Пахнет прекрасно! Гут кофе? – выпалил он, подняв кастрюлю к носу гитлеровца.

Тот понял, улыбнулся и утвердительно кивнул, потому что запах действительно был приятный. Немец хотел взять кастрюлю из рук Панаита.

– Да ладно уж, я сам снесу! Зачем тебе утруждаться?

Гитлеровец не заставил себя упрашивать и с гордым видом пошел впереди.

Проходя мимо Параскивоя и Рэуцу, Панаит шепнул им:

– Идите за мной, только в отдалении!..

Около котельной гитлеровец взял кастрюлю из рук Панаита.

– Я донесу! – вызвался Панаит. Он хотел увидеть своими глазами берлогу пятерых гитлеровцев.

– Запрещено.

Перед дверью в котельную стоял гитлеровец, который, увидев своего товарища, идущего с кастрюлей кофе, издал радостное восклицание и что-то сказал. Слов гитлеровца Панаит не понял.

Отойдя от котельной, Панаит притаился за одним из бараков. К нему присоединились Параскивой и Рэуцу.

Со своего места они не могли видеть часового у входа в котельную, но слышали, как он насвистывает.

– Как это тебе пришло в голову? – удивился Параскивой, когда Панаит рассказал им обо всем.

– Ну, голубчики, теперь вы у нас попляшете! – обрадовался Рэуцу.

– Боюсь, что этот тип спутает нам все карты. Вдруг ему не дадут кофе, пока он не сменится? Если он увидит, что все крепко спят, он догадается, что случилось, и поднимет тревогу.

– Да, может ерунда получиться, – расстроился Параскивой.

Но опасения их оказались напрасными. Дверь открылась, и кто-то изнутри крикнул:

– Герман!

Гитлеровец-часовой вошел, оставив дверь приоткрытой. Все трое облегченно вздохнули.

– Я думаю, его позвали, чтобы выдать причитающуюся ему порцию! – шепнул Рэуцу.

И действительно, через несколько секунд в приоткрытой двери появился гитлеровец-часовой с котелком в руках. Кто-то изнутри закрыл за ним дверь. Гитлеровец уселся на ступеньках, и тут же в ночной тишине они услышали, как он прихлебывает обжигающую жидкость.

«Давай-давай, пей на здоровье», – мысленно поощрял его Панаит.

Теперь, когда Хуштой был уверен, что план их удастся, он мог распоряжаться, как действовать дальше.

– Параскивой, ты останешься, со мной. Ты, Рэуцу, ступай и приведи еще четверых надежных людей. Я думаю, тоже из нашей палаты. Пока не говори им ничего. Проберетесь до сушилки и сидите там тихонько, пока я вас не позову.

Рэуцу бесшумно скрылся в темноте. Панаит и Параскивой остались ждать. Время тянулось мучительно медленно. От волнения они вспотели.

«Только бы сестра Корнелия не ошиблась и не дала мне мало порошка!» – беспокоился Хуштой.

Когда прихлебывающие звуки прекратились, Параскивой шепнул:

– Видно, все выпил!

– Подожди, подожди, не торопись, – на всякий случай шепнул Панаит.

Время теперь тянулось еще медленнее. Пять минут… десять… четверть часа…

– Думаешь, заснул?

– Не знаю!.. И как это я забыл спросить у сестры Корнелии, через сколько времени человека забирает сон после этих порошков.

– Пойти узнать? – вызвался Параскивой.

– Нет!.. Теперь уж не надо.

Когда, по его расчетам, истекло полчаса, Панаит решился.

– Ты оставайся здесь еще минут десять. Если я до этого времени не вернусь, значит, все идет хорошо и ты иди за мной.

Панаит стал ползком подбираться к часовому. Полз он так тихо, что даже самого себя не слышал. Приблизившись на расстояние трех метров, остановился. Прислушался. До него доносилось посапывание часового. Панаит пополз дальше и добрался до самих ступенек. Несмотря на темноту, он различил фигуру гитлеровца, который спал, прислонившись к двери. Автомат лежал на коленях. Панаит протянул руку и взял автомат. Часовой даже не шелохнулся.

«Теперь, если он проснется, трахну разок автоматом по голове, так что он и не пикнет!» – подумал Панаит. Из помещения не доносилось никакого шума. Без сомнения, и там все крепко спали.

Позади Панаита появился Параскивой. Хуштой протянул ему автомат и шепнул:

– На, держи! Если очухается, огрей его разок.

Он легонько потряс гитлеровца за плечо. Никакой реакции. Тогда поясом больничного халата Панаит связал ему руки, а рот завязал платком, который снял с шеи гитлеровца.

– Ну, все. Теперь зови наших. Только без шума.

Через несколько минут появился Параскивой, а с ним четверо выздоравливающих из палаты № 5.

– Рэуцу, оставайся здесь на страже, да смотри в оба! Остальные – за мной!

Он осторожно открыл дверь и переступил порог. Внутри четверо гитлеровцев спали в самых причудливых позах, громко храпя.

Тут же лежали четыре ящика с тротилом. От каждого ящика отходила тонкая проволочка, а все они тянулись к проводу длиной в несколько десятков метров, свернутому рулоном, поверх которого лежала электрическая четырехугольная батарея. Все ясно: получив приказ взорвать госпиталь, гитлеровцы должны были покинуть помещение котельной, таща за собой два провода. Удалившись на значительное расстояние, они должны были присоединить провода к полюсам электрической батареи. И тогда ящики с тротилом взорвутся, а госпиталь взлетит на воздух.

«Убийцы проклятые!» – мысленно выругался Панаит.

– Свяжите их и заприте в гараже! – приказал он.

Теперь в группе Панаита было пять автоматов, каждый с тремя запасными дисками, которые они обнаружили в вещевых мешках гитлеровцев. Там же нашли и гранаты.

После того как гитлеровцев перенесли в гараж, а ящики с тротилом спрятали, Параскивой спросил:

– Ну, а теперь что будем делать?

– Теперь остается самое трудное: надо известить наших, прежде чем гитлеровцы поймут, что мы их надули.

– Давайте я попробую, – вызвался Рэуцу.

– А если тебя схватят?

– Как уж повезет!

– Нет, парень, так не пойдет. Сейчас речь идет не только о тебе. От нас зависит судьба госпиталя и участь всех раненых. Думаешь, что мы с четырьмя автоматами, потому что один отдадим тебе, и несколькими гранатами справимся, если гитлеровцы нападут на госпиталь? И потом, если вдруг тебя схватят, как мы узнаем об этом?

Рэуцу почесал затылок.

– Я думаю, сделаем так: если меня схватят, я дам автоматную очередь.

– А если не успеешь?

– Тогда я свистну.

– Чего-чего?

– Свистну, а вы услышите. Тебе вот смешно, Панаит, а я раньше, бывало, как свистну, так за семь сел слышно было. Вот и договоримся так: если я сумею пройти к нашим, я дам три автоматные очереди. Если мне не повезет и меня обнаружат, тогда я дам одну очередь или, если не успею, свистну изо всей мочи, хорошо?

– Хорошо ли, плохо ли – выбора нет. На, бери автомат и ступай!

Когда Рэуцу растворился в темноте, Панаит раздал оставшимся автоматы и гранаты. Двое получили только гранаты. Несколько гранат он оставил и себе. Потом Панаит показал каждому его место. И как раз в это время раздалась автоматная очередь, а за ней последовал пронзительный свист. Значит, Рэуцу схватили.

«Что же делать?» – спрашивал самого себя Панаит. Послать кого-нибудь другого означало бы верную смерть. Ведь теперь гитлеровцы начеку. Нет, надо искать другой выход. Но какой?

– Ну, как будем выходить из положения? – обратился он к остальным.

– Попробуем еще разок. Теперь я пойду, – вызвался один из приведенных Рэуцу. – Может, мне больше повезет.

– Надо попробовать что-нибудь другое. Теперь они будут еще осторожнее. И тебя наверняка схватят.

– Панаит, знаешь, что мне пришло в голову? – обрадовался Параскивой.

– Что?

Но Параскивой вместо ответа обратился к остальным:

– Нет ли среди нас связиста? Никто не ответил.

– А чем это поможет нам? – поинтересовался Панаит Хуштой.

– Можно передать морзянкой все, что нужно.

– Морзянкой? – удивился один из группы. – А где мы возьмем передатчик?

– Он нам и не нужен. Вместо передатчика можно использовать фонарь. Что скажешь, Панаит?