Текст книги "Негласная карьера"

Автор книги: Ханс-Петер де Лорент

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

13

Координационные совещания, которые регулярно проводил третий отдел федерального ведомства, превратились для Поммеренке в малоприятную обязанность. Два года назад он впервые приехал на такое совещание вместо Беренда. Тогда Поммеренке гордился принадлежностью к кругу столь значительных лиц, теперь же он откровенно скучал. Его не покидало чувство, будто он находится в музее восковых фигур.

Рюдигер не делал исключения и для самого Дегенкольбе, самовлюбленного карьериста и бездельника, которому, правда, в последнее время пришлось пошевеливаться. Именно ему ставили в вину проколы с вербовкой тайных сотрудников, особенно на предприятиях. Поговаривали, будто кресло под ним уже шатается. Даже газеты намекали на возможное увольнение. Ходили слухи, что министр внутренних дел вызывал его к себе для отчета.

Атмосфера совещания вполне соответствовала слухам. Дегенкольбе, пятидесятилетний толстяк, обычно проводивший совещания весьма уверенно, сегодня явно нервничал. Начальники отделов из земельных ведомств заметили это, причем не без злорадства, как выяснилось позже в частных беседах за традиционным совместным ужином.

– Речь идет не только о моих личных установках, – говорил Дегенкольбе. – Необходимо больше внимания уделить предприятиям. Этого требуют интересы частных предпринимателей, а также иные обстоятельства. Министерство внутренних дел разделяет наше мнение о том, что подрывная деятельность на предприятиях, маскирующихся обычно под профсоюзную работу, или акции производственных советов, влечет за собою гораздо более серьезные политические последствия, чем эскапады интеллигентских группировок, которые нам в известной мере удается держать под своим контролем.

Похоже, что, разговорившись, Дегенкольбе вновь обретал прежнюю самоуверенность.

– Но, господа! Прежних проколов допускать нельзя. Иначе все у нас полетит к чертям.

Сказал «у нас», а речь-то идет о нем самом, усмехнулся про себя Поммеренке. В нашей-то «конторе» все идет, как по маслу, уже не первый год. Запросы с предприятий обрабатываются быстро, действуем наверняка, а главное – без ненужной огласки. Никакого шума, никаких газет.

Мы не повторяем ошибок с «законом о радикалах», когда головотяпы (а то и провокаторы) из дирекций школ или учреждений культуры заносили полученные от нас сведения прямо в личные дела, давая пищу для левых журналистов, падких на такие сенсации.

– Совершенно недопустимо, – повысил голос Дегенкольбе и сорвался почти на крик, – что некоторые земельные ведомства поручают дилетантам работать с отлично подготовленными, прошедшими коммунистическую выучку активистами из производственных советов. Эти дилетанты не способны даже почувствовать, что попались на удочку и что на контакты с ними идут только в целях компрометации, разоблачения, чтобы при второй или третьей встрече не только подслушать вербовку, но и сфотографировать.

От гнева у Дегенкольбе па лбу проступил пот. Он намекал на недавнюю историю с вербовкой члена производственного совета на заводе концерна «Опель», наделавшую газетную шумиху.

– А в результате нам приходится тратить уйму сил, прибегать к не вполне легальным средствам, включать потенциал всего нашего аппарата, чтобы спасти хотя бы то, что еще как-то возможно спасти, – продолжал Дегенкольбе. – Но я со всей решительностью заявляю: впредь я не стану подставлять свою голову, когда придется отвечать за чью-то халатность. Да, нужно усилить работу на предприятиях! Однако необходимо посылать туда наши лучшие кадры. Ведь там мы сталкиваемся с опытным и отлично подготовленным противником.

И так далее в том же духе.

Поммеренке ясно видел, что руководитель федерального уровня спасал свою шкуру. Кое-кто из представителей земельных ведомств понимал, что критика направлена в их адрес. Полетит не только Дегенкольбе, если повторится произошедшее в Бохуме.

Затем Дегенкольбе перешел к вопросам обычной повестки дня, и тут же начались активные выступления. Начальники отделов земельных ведомств вносили разнообразные предложения, каждый старался создать впечатление, что только в его голове рождаются замечательные идеи. А идеи-то оказывались не новыми, многие из них Поммеренке уже давно использует в своей повседневной работе.

Поммеренке вкратце записал сообщение Дегенкольбе о его беседе в министерстве внутренних дел.

– Сверху дано указание, – доложил Дегенкольбе, – благодаря которому исчезнут разногласия между нами и районными военно-призывными органами, что случалось прежде.

Вот это неплохо. Если удастся обеспечить вербуемым сотрудникам освобождение от призыва в армию, работать будет гораздо легче.

Слово взял Хубер, скользкий тип с аккуратным пробором и всегда до противного тщательно одетый. Единственное, что не вяжется с лощеным видом – его говор. Хубер рассказал об анализе газетных объявлений. Общественные группы вроде «Гражданское движение против атомных электростанций» или «Против размещения ракет средней дальности в Западной Европе» публикуют в газетах объявления со своими призывами. Анализ публикаций дает интересные сведения, которые трудно получить иначе.

Можно подумать, будто анализ газетных объявлений изобрели в Баварии, чуть было не застонал Поммеренке.

На совместный ужин Дегенкольбе не пришел. Он сослался на важное деловое свидание, что дало начальникам отделов повод для самых разных домыслов. Поммеренке постарался сесть за ужином подальше от Ходмайера, чтобы не слышать вновь разговоров о старых добрых временах. Тут уж Ходмайера не остановишь. Он любил рассказывать о Пуллахе, о той поре, когда они делали настоящее дело и не заботились о таких мелочах, как общественное мнение. Ходмайер вспоминал Генерала (так он любовно называл своего шефа), его творение – «организацию Гелена», коллектив, сплотившийся в Пуллахе, и то, как разведка получила задание организовать ведомство по охране конституции. Воспоминания приводят его в раж. Ходмайер – «подвижник первого часа».

За ужином Рюдигера втянули в спор, начатый, видимо, Грундке из Рейнланд-Пфальца. Спорили о наиболее эффективных средствах разоблачения вражеских агентов и провокаторов в собственных рядах.

– Все начинается с подбора кадров, – заявил Грундке, пододвигая к себе жаркое из косули. – Надо учиться у американцев. Они месяцами обрабатывают претендентов в специальных тренировочных лагерях. Тут п физическая подготовка, и медицинский контроль, и обследования психологов, и всякие тесты на определение способностей. А чтобы выявить подлинные мотивы, по которым человек идет на эту службу, его проверяют на полиграфе или «детекторе лжи».

Грундке с аппетитом разжевывал мясо.

– За того, кто пройдет через такое сито, можно поручиться, – продолжил он. – В ЦРУ ни для кого нет исключений. Всех пропускают через «детектор лжи». Вплоть до самого директора. Причем не только при приеме на работу, но и после, через определенные промежутки. Да-да, господа. А американцы и тут нас здорово обогнали.

Вероятно, Грундке основательно интересовался этим предметом. Во всяком случае, такого запала Поммеренке за ним никогда, пожалуй, не замечал.

– Метод абсолютно надежен. У процедуры есть три фазы. Сначала ведется непринужденная беседа, ее записывают. Надо рассказать о себе. А потом… вот, я тут все записал…

Позабыв о жарком, красной капусте, бруснике и крокетах, Грундке полез в карман пиджака и достал аккуратно сложенный листочек.

– Вот вопросы: «Была ли у вас другая фамилия? Пользовались ли вы чужим удостоверением личности? Являлись ли вы членом подрывной организации, зарегистрированной в списках генерального прокурора? Являетесь ли вы коммунистом или членом коммунистической организации? Бывали ли вы за границей? В том числе в коммунистических странах? Имели ли вы контакты с официальными представителями коммунистических стран? Работаете ли вы на иностранное правительство? Рассказывали ли вы кому-либо, кроме сотрудников ЦРУ, что вы хотите там работать? Вступали ли вы в гомосексуальные связи? Употребляли ли наркотики? Принимали ли вы сегодня транквилизаторы?» И так далее и тому подобное. Все это длится около часа. Потом те же вопросы задают снова, но в другой последовательности, вперемешку. В иной формулировке. Причем сначала к детектору не подключают… Минутку, я еще кое-что записал…

Грундке вновь зачитал по бумажке:

– «…Полиграф состоит из трех приборов, которые укрепляются на теле испытуемого и соединены проводами или кабелем с основным аппаратом, имеющим вид ящичка. Каждый из приборов регистрирует с помощью автоматического самописца физиологические изменения в организме. Первый прибор замеряет давление, его прикрепляют к руке или ноге. Второй прибор состоит из гофрированной резиновой трубки, которая плотно облегает грудь и застегивается на спине. В третьем приборе есть электроды, соединенные с датчиками на ладонях. Первый прибор считает пульс и фиксирует давление, второй учитывает ритм дыхания, а третий регистрирует перспирацию. Подключив к детектору испытуемого, его сажают лицом к стене; он должен смотреть прямо перед собой и спокойно отвечать на каждый вопрос, говоря только «да» или «нет». Тот, кто задает вопросы, находится за спиной испытуемого и видит только показатели приборов и его затылок. Вопросы задают сзади, ответы произносятся в стену. Это вторая фаза».

Грундке с торжествующим взглядом обводит коллег, будто это он сам придумал «детектор лжи».

– Перед детектором не устоит пи один даже самый первоклассный агент. Так что у янки действительно есть чему поучиться.

Это произвело впечатление. Поммеренке тоже слушал не без интереса. Мельком он вспомнил о том, как принимали на работу его самого. Он взглянул на часы. Поезд отходит через полчаса. Пора откланиваться.

Немного погодя такси высаживает его у вокзала. Поммеренке проходит в спальный вагон, довольный тем, что избавился от «мастодонтов» и их болтовни.

Как хорошо, что в купе никого больше нет. И проводник неназойлив или слишком устал. Поммеренке оказал, во сколько его разбудить, и закрыл дверь купе. Выбрав среднюю полку, Рюдигер аккуратно расправил бархатный пиджак на плечиках и повесил его в шкафчик, после чего устало сел.

Раздеваясь, он нагнулся, чтобы снять ботинки, и его вновь пронзила боль. Поезд тронулся. В купе было душно. Каждый раз, когда Поммеренке ехал в поезде, то заснуть мешал громкий перестук колес. И все же он выключил свет, лег на бок и попытался задремать. Не получалось. Рюдигер начал ворочаться. Впрочем, «ворочаться» не то слово, приходилось очень осторожно поворачиваться. «Одно неловкое движение – и опять недели мучений», – твердил он себе. Он уже несколько лет страдал нелепым недугом, о котором и не скажешь «болезнь». Не понятно даже, как это назвать.

Примерно раз в полгода у Рюдигера между ягодицами образовывалась болезненная трещинка. Это было очень неприятно, особенно если учесть сидячую работу, когда большую часть дня проводишь либо за письменным столом, либо на совещаниях.

Этот недуг был настолько неудобосказуем, что Поммеренке действительно стеснялся кому-либо пожаловаться. Даже Барбаре. Рюдигер лишь брал ее кожный крем и, запершись в туалете, густо смазывал трещинку. Он полуприсаживался, проделывая эту процедуру. Поза выбралась со временем. Так было удобнее всего наносить крем, не рискуя тем, что трещина увеличится.

В этой унизительной позе Рюдигер все время представлял себе, что невольный свидетель его самолечения надорвал бы живот со смеха, увидев такую картину. С досады на себя он и вовсе терял всякое желание с кем-либо советоваться.

Еще в Кёльне Рюдигер почувствовал, что дело плохо. Он везде усаживался то так, то эдак, чтобы трещинка не расширилась. Да и на купейной полке соблюдал осторожность, поэтому не удивительно, что разбитый и расстроенный он не мог заснуть в душном купе. А тут еще после третьей или четвертой остановки проводник привел в купе нового пассажира.

Только этого не хватало, подумал Рюдигер, притворяясь спящим. Потом он чуть-чуть приоткрыл веки и начал наблюдать за незнакомцем, который не удостоил спящего даже взглядом. Для Поммеренке это совершенно непонятно, так как сам он в подобной ситуации сперва осмотрелся бы, тем более что попутчик спит. Может, незнакомец его просто не заметил и решил, что он в купе один? Неожиданно Рюдигер испугался: ему почудилось, что попутчик сейчас сядет на его постель или дотронется до него. Забыв про трещину, Рюдигер шумно заворочался, стараясь, однако, не выдать, что не спит.

Однако попутчик проигнорировал попытки Рюдигера обратить на себя внимание. Слегка пригнувшись в тесном купе, он начал раздеваться. Без излишней педантичности, но аккуратно сложил брюки светло-зеленого летнего костюма, перекинул их через поперечинку плечиков и повесил на крючок у двери. Затем снял пиджак и белую рубашку.

Оставшись в светло-серых кальсонах, мужчина встал прямо перед лицом Рюдигера – рыжий, светлая кожа усеяна веснушками, кое-где крупные родимые пятна. Со спины ему можно было дать лет сорок. Над резинкой кальсон повисли жировые складки.

Потом произошло нечто вовсе невообразимое. Мужчина открыл дверцу встроенного в углу купе шкафчика с зеркалом и достал – Рюдигер даже забыл равномерно посапывать, чтобы казаться спящим – утку. Не оборачиваясь, чтобы проверить, спит ли попутчик, мужчина, не спеша, заполнил утку до половины, сунул ее обратно в шкафчик и закрыл дверцу, потом лег на нижнюю полку и выключил свет.

Несколько минут спустя ровное дыхание спящего перешло в тихое похрапывание. Такое поведение ошеломило Рюдигера. Ему даже померещилось, что в купе пахло мочой.

О сне теперь не могло быть и речи.

Вскоре Рюдигер опять почувствовал боль. Он злился на незнакомца, который моментально заснул мертвым сном. Рюдигера пронзила острая неприязнь к лежащему внизу человеку.

И все же каким-то чудом Рюдигер задремал. Проводник разбудил его за четверть часа до остановки. Глянув вниз, Рюдигер удостоверился, что по-прежнему не один. Все вещи, кроме костюма, он положил на постель, чтобы одеваться сидя. Не хотелось устраивать зрелище, вроде того, что вчера видел сам.

Потянувшись за одеждой, Рюдигер сделал неловкое движение. И снова – резкая боль. Разозлившись на себя, он осторожно слез с полки и оделся стоя. Мужчина лежал к нему спиной. Его легкие работали мерно, как кузнечные мехи.

Захватив чемоданчик, Рюдигер вышел из купе и кивнул проводнику, который сидел за столиком в конце коридора. «Чаевых ждет», – зло подумал Рюдигер, но не дал ни гроша. Нечего подселять ночью пассажиров.

Шесть часов утра. Поммеренке взял такси. К его удивлению, Барбары и Конни дома не было. На кухонном столе лежала записка, выдранный листок. «Уехали в Бюзум». Ни теплого обращения, ни привета. Лишь сухое уведомление о том, что на выходные Барбара отправилась к родителям.

Рюдигера разозлило и сообщение, и то, что оно написано на таком клочке. С другой стороны, это неплохо. Никто не мешает. Можно спокойно заняться своей болячкой, никому ничего не объясняя.

В понедельник Поммеренке пришел на работу пораньше. На письменном столе уже лежали несколько номеров «Шипа». Рюдигер машинально полистал газеты. Его мысли были заняты предстоящим визитом к врачу. Ни о чем другом он сейчас не мог думать. Что значит какой-то Феликс Бастиан по сравнению с тем унижением, которое придется сегодня испытать?

Трещина увеличилась, и замазать ее кремом не удалось. А тут еще легкий понос, из-за которого ранка заболела сильнее. Обращение к медицинской энциклопедии ничего не дало.

Рюдигер окончательно решил идти к врачу. Откладывать больше нельзя. В ближайшие дни предстоит серьезная работа. Понадобится полная самоотдача, ничто не должно отвлекать.

Он надеялся, что крем поможет дотянуть до отпуска, чтобы вдалеке от письменного стола и затяжных совещаний спокойно полечиться. В воскресенье Рюдигер настолько серьезно занялся самоврачеванием, что порою забывал о беспокойстве, которое давало о себе знать, едва он начинал думать о поручении Штофферса. Тем не менее он сумел просмотреть захваченные домой дела тех, кого можно было бы отобрать вместе с Бастианом. Но там были совсем другие случаи.

И все же против двух фамилий Поммеренке поставил восклицательные знаки.

Юрген Кренц, с юношеских лет член левых молодежных организаций, одно время принадлежал к группе, которая самовольно занимала пустующие дома. Его даже судили за нарушение неприкосновенности жилища, но оправдали из-за отсутствия улик. Грехи юности, официально Кренц подпадал под действие нового положения, согласно которому они прощались. Но ведь позднее Кренц вступил в компартию! О каком же «сроке давности» может идти речь? Поммеренке только качал головой. Нет, такие люди не меняются.

Небезынтересно дело учителя, который, судя по всему, был как-то связан с маоистами. Прямое членство подтвердить не удалось. Однако имелись косвенные данные. Например, его не раз видели у информационных стендов маоистов. Есть даже фотографии, где учитель стоит на рыночной площади у стенда с газетой в руках. Снимок четкий, учителя легко узнать. Снимала одна женщина, член родительского комитета в его школе. Женщина написала, что фотографировала незаметно, оказавшись на рыночной площади для покупок к пасхе. Жаловались на этого учителя и в школе. Ученики из его класса испортили мебель в молодежном пансионате; директор пансионата прислал жалобу, на которой стояла чья-то резолюция: «Наказать за халатное отношение к присмотру за учениками».

В остальных делах вроде бы никаких зацепок нет. Коммунисты с солидным партийным стажем, функционеры, кассиры партийных касс, групорги по месту жительства, активисты различных гражданских инициатив. В любом случае, Феликс Бастиан – самый заметный из них. Но проблема не в этом. Поммеренке решил еще раз внимательно изучить все материалы.

Рассеянное перелистывание газет прервала фрау Шредер. Она принесла телефонный справочник медицинских учреждений и частнопрактикующих врачей. Вообще-то, это входит в обязанности секретарши – найти врача поблизости, записать на прием. Чего проще? Но Рюдигер предпочел все сделать сам. Его болячки никого не касаются. Кто знает, что подумает секретарша о таком поручении, не дай бог, пойдут слухи. Как раз этого и не хотелось, тем более что обычно дерматологи именуются «специалистами по кожным и венерическим заболеваниям». Прекрасный повод для сплетен.

А вот и подходящий специалист. Доктор Баумерт. Совсем рядом. При одной мысли о предстоящем осмотре Рюдигера бросает в испарину. Но надо решаться. Нужна настоящая мазь. Чтобы действительно помогла. Сейчас ничто не должно отвлекать. Сама решимость кажется Рюдигеру победой над собственным малодушием.

– Это частная практика? Говорит Поммеренке. Можно записаться на прием? Желательно сегодня. Дело срочное. Оплата наличными.

Он выложил свой козырь и не ошибся.

– Вам повезло – только что звонил пациент, который не сможет прийти. В одиннадцать, то есть через два часа, вам удобно?

– Вполне.

– Повторите фамилию.

– Поммеренке Рюдигер.

Без десяти одиннадцать. Рюдигер аккуратно сложил стопку газет на стол. Вот вернется от врача и возьмется за работу как следует. Он знал по себе, что успешное преодоление трудностей всегда вдохновляло его. Скажем, он неделями боялся удалить больной зуб, зато после приема у дантиста испытывал такой подъем, будто совершил настоящий подвиг. После визита к кожнику будет то же самое.

«Доктор Баумерт». Увидев табличку, Поммеренке остановился, но затем,¹словно смирившись с неизбежностью, открыл дверь. Длинный коридор, похожий на лабиринт, множество комнат, современный интерьер. Все выкрашено в нежный зеленый цвет, на стенах акварели и ненавязчивые, но без особой выдумки плакатики: «Не забудьте оформить больничный лист!» Напротив входной двери – большой круглый стол, тоже зеленый. Женщина за столом приветливо улыбнулась:

– Господин Поммеренке, не так ли?

Он пришел точно в назначенный срок, однако немного смутился из-за того, что женщина сразу угадала его фамилию.

– Для регистрационной карточки нужны кое-какие сведения.

Поммеренке с готовностью ответил на вопросы.

При вопросе о роде занятий сказал:

– Служащий.

– А точнее…

– Разве этого не достаточно?

– Вообще-то, достаточно.

– Тогда так и оставьте.

– На что жалуетесь? – вопрос мог бы вызвать у него замешательство, но Рюдигер недаром готовился к визиту, а кроме того, он немножко горд своей решимостью, поэтому сохраняет полное спокойствие.

– Анальная экзема.

Таков его собственный диагноз, который кажется Рюдигеру достаточно наукообразным и в то же время соответствующим реальным фактам.

Медсестра, вполне удовлетворенная ответами, назвала номер комнаты, куда нужно пройти. Хорошо, что она ничего не добавила. Если бы она велела раздеться, Рюдигер начал бы нервничать. В каком жалком виде ему пришлось бы ждать врача. От одной мысли по коже бегут мурашки.

Рюдигер сел на обтянутое кожей кресло и взглянул на разложенные инструменты и лекарства. Поерзал на кресле, чтобы проверить, болит ли трещинка. Но как всегда, от страха перед врачом боль исчезает. Так всегда бывало и у дантиста. В голове мелькнуло: а нужен ли осмотр? Скажу: у меня экзема. Давнишняя история. Пропишите какую-нибудь мазь, чтобы не особенно пачкалась.

Если говорить уверенным голосом, может получиться.

Чем ближе роковая минута, тем лихорадочнее работало воображение Рюдигера. Как все это произойдет? Придется лечь? Нагнуться? Что будет делать доктор? Противная у него работа – возиться с экземами.

Дверь открылась.

В комнату вошла молодая женщина в таком же светло-зеленом халате, как у медсестры. При иных обстоятельствах и ином состоянии Рюдигер наверняка обратил бы на нее больше внимания.

Неожиданно женщина села на противоположный стул.

– Чем могу быть полезна?

– Я жду врача.

– А я и есть врач.

Куда только подевались остатки самообладания?

От неожиданности в голове у Рюдигера застучало одно: бежать! Но как?

– Вероятно, вас что-то беспокоит.

Она взяла регистрационную карточку. Прочитала.

– Анальная экзема. Давно это у вас? В чем выражается?

Путь к отступлению обрезан. Рюдигер начал объяснять, запинаясь и неотступно думая о том, что сейчас придется спускать брюки.

Она расспрашивала его деловито. Разговор шел чисто медицинский, выяснялась лишь суть дела. Рюдигер же мялся, путался, поэтому последовало спокойное, но твердое решение:

– Ну, что ж, давайте посмотрим…

Через минуту-другую все мучения уже были позади. Можно одеваться. Рюдигеру выписали рецепт на мазь с гидрокортизоном.

– Если не будет улучшений, приходите через неделю.

Вот и все. Пока женщина мыла руки, Поммеренке быстро поблагодарил ее и откланялся.

С чувством громадного облегчения, но совершенно взбаламученный он выскочил на улицу и какое-то время бесцельно слонялся по городу. В конце концов, Рюдигер взял себя в руки, нашел аптеку и купил мазь, которая стоила почти двадцать марок. Вернувшись на работу, он зашел в туалет и попробовал лекарство.

Даже за письменным столом Поммеренке не сразу восстановил внутреннее равновесие. Перед глазами продолжала стоять картина пережитого позора. Отгоняя ее, Рюдигер принялся систематически изучать те номера газеты, где среди авторов значился Феликс Бастиан.

Со всевозрастающим интересом Рюдигер читал статьи Бастиана в регулярной колонке редактора, где он брал на мушку «отцов города». Статьи острые, ядовитые. Написаны с блеском. Их можно подать как важные косвенные доказательства антиконституционных взглядов Бастиана, хотя непросто отобрать уличающий материал. Лишь к концу рабочего дня забрезжила конкретная зацепка. «Шип» поместил объявление, что сегодня вечером состоится собрание, где Феликс Бастиан выступит с речью против деятельности «серых волков» и об исламских школах района.

Какое дело Бастиану до турок?

Звонок Томбергу в отдел «Иностранные экстремисты» кое-что прояснил. В районе, где работал Бастиан, за последнее время участились стычки между правыми и левыми турецкими экстремистами.

– Сегодняшнее собрание тоже пахнет скандалом, – предупредил Томберг.

Поммеренке распорядился послать сотрудника для наблюдения. Причем просил выделить толкового работника, профессионала из «конторы», а не внештатника. Нужны результаты, которым можно дать ход.

Без пяти четыре Рюдигер опять сложил газеты в аккуратную стопку. Напряженная работа не смогла изгладить из памяти пережитого унижения. Он решил идти прямо домой, как следует вымыться и тщательно обработать трещину мазью. Может, завтра удастся заняться делом в полную силу.