Текст книги "Негласная карьера"

Автор книги: Ханс-Петер де Лорент

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

Поммеренке доволен. Он сходил в туалет и убедился, что ранка быстро подживает. Словом, все кругом идет как нельзя лучше.

Успехом завершилась и еще одна затея. С утра он переговорил с аналитическим отделом, и там ему обещали представить завтра к началу рабочего дня магнитофонные записи телефонных разговоров Бастиана из больницы. Сначала отдел выразил некоторые сомнения, ибо Бастиан делил палату с соседом и подслушивать пришлось бы обоих. Но вскоре эти сомнения удалось рассеять. Подробностями Поммеренке не интересовался. Его лишь слегка удивил сам факт, что Бастиан, едва попав в больницу, сразу же попросил в палату телефонный аппарат. Значит, сотрясение мозга оказалось не таким уж тяжелым. С большим интересом Рюдигер занялся бы прослушиванием телефона сам. Однако кое-какие ограничения приходится соблюдать. К сожалению, больницы находятся вне сферы компетенции «конторы».

Войдя в ресторан, Поммеренке сразу увидел Фридолина Оксера. Тот сидел посередине зала, Рюдигер никогда не выбрал бы такого места. Правда, ниш здесь вообще не было. В этот ресторан приходят, чтобы на людей поглядеть и себя показать. Оксер также заметил Поммеренке и широким жестом пригласил к себе. Это тоже не понравилось Рюдигеру. Может, предложить уйти в другой ресторан? Он вспомнил слова Штофферса: «Это дельце пахнет жареным, так что поменьше поваров».

Поммеренке вновь подумал, что Оксеру нужно сообщить лишь минимум необходимой информации. Он неуправляем и может испортить всю игру.

Оксер встретил его крепким рукопожатием. Внешность у него не интеллигентная. На учителя не похож – приземист, почти квадратен, грубое лицо, большой рот, который широко раскрывается при разговоре (в минуты гнева или растерянности Оксер хватает своим ртом воздух так, будто вот-вот задохнется). Он одет в черный блейзер и белую рубашку с красным клетчатым галстуком, серые фланелевые брюки, поэтому Оксера можно принять скорее за коммивояжера, торгующего холодильниками. Говорит он громовым голосом, что также не вызывает симпатий у Поммеренке.

Усевшись, Оксер тут же заговорил о школе и ленивых учениках, которые все чего-то требуют и требуют вместо того, чтобы прилежно учиться. Затем он обругал профсоюз учителей, который, по его мнению, повинен во всех школьных бедах. Он ужасно многословен, оживленно жестикулирует, при этом, чавкая, жует шницель и шумно отхлебывает пиво.

Поммеренке смотрел на Оксера с еле скрываемой неприязнью. Но партнеров в таком деле выбирать не приходится. /

Рюдигеру хотелось поскорее закончить беседу, но тут Оксер и сам завел разговор «об этом коммунисте». Его лицо скривилось от отвращения, и Поммеренке получил возможность вставить свою реплику.

Он сообщил по существу не больше, чем уже сказал по телефону. Впрочем, Оксер большего и не требовал. Он явно ненавидел Бастиана. Ему хватало и этих данных, чтобы постараться раздавить Бастиана.

Примерно через час Поммеренке вернулся в «контору», довольный тем, что удалось предпринять еще кое-какие меры. Оксер пообещал использовать свое влияние и в районной организации ХДС, чтобы Бастиана прижали там, где это будет для него особенно чувствительно – в его школе; кстати, и там в родительском активе есть друзья Оксера, тоже члены ХДС.

18

Во время стажировки Поммеренке узнал не так уж много нового для себя. Больше всего ему нравилось участвовать в больших облавах, особенно когда речь шла о поимке террористов из группы Баадера-Майнхоф. Впрочем, «контора» считала, что все террористические группы более или менее похожи. Федеральное ведомство по охране конституции координировало работу земельных ведомств, а те весьма тесно сотрудничали с уголовной полицией. Между прочим, террористы оперировали преимущественно в крупных городах.

– Естественно. Они ведь знают, что в маленьких городах сразу привлекут к себе внимание и провалятся, – заявил фон дер Мюлен, начальник пятого отдела (борьба с терроризмом).

«Контора» относилась к деятельности террористов с удивительным хладнокровием. Рюдигера это озадачивало. Брандес, старый воли, объяснил ему ситуацию:

– Они у нас под контролем с самого начала. Неожиданностей не бывает. Их планы мы знаем заранее. – Брандес иронически скривил губы. – Иногда даже раньше, чем этот план возникнет у них. Зачастую главная проблема состоит в том, чтобы своевременно вытащить из дела своих. Иначе общественность будет премного удивлена, если из четырех арестованных сидеть останутся только трое.

Так говорил не только Брандес. Беренд с непривычной для него теплотой отзывался о «наших друзьях с противоположной стороны баррикад».

Поммеренке считал это преувеличением.

Однако Брандес и тут имел объяснение наготове:

– Беренд имеет в виду интересы «конторы». С тех пор, как группа Баадера-Майнхоф проворачивает свои дела, наши штаты удвоились, а в шестом отделе увеличились даже вчетверо. И никто не возражал, ни общественность, ни сенат. Даже левые газеты помалкивали.

Затем Поммеренке познакомился с некоторыми материалами. Кое-что из инструкций показалось ему сомнительным, но вслух он этого не говорил. Взять, например, обращение федеральной уголовной полиции к владельцам бензоколонок, которое было повторено и по телевидению.

Сообщение гласило:

«9 мая 1976 года федеральная уголовная полиция обратилась к владельцам бензоколонок с просьбой внимательнее следить за поведением своих клиентов, и, если возникнет подозрение, что они принадлежат к террористической организации, информировать полицию».

Цитата из обращения.

«Профессиональный опыт позволит вам распознать при обслуживании автоводителей подозрительные моменты в соответствии с прилагаемой памяткой. О ваших наблюдениях просим незамедлительно извещать местную полицию».

Пока речь в памятке шла, например, о замеченном огнестрельном оружии, это не вызывало у Рюдигера никаких сомнений. Впрочем, пистолеты в машине подозрительны и без всякой памятки.

Но памятка рекомендовала. брать на заметку каждого, кто вез в машине, например, парики или другие вещи, с помощью которых можно изменять внешность. Полагалось сообщать о большом количестве резервных канистр и даже инструментов. Неизвестное владельцу бензоколонки электрооборудование – тоже подозрительно! Памятка приписывала обращать внимание даже на такие моменты, как неаккуратность, неопрятность. Подозрительным считалось и большое количество разменной монеты, так как ее могли насобирать нарочно, чтобы пользоваться в пути заправочными автоматами.

Небезынтересными для Поммеренке оказались трехнедельные курсы в Кёльне. Вместе с другими коллегами его знакомили здесь с теоретическими опровержениями марксизма. Отдельной частью программы служил экскурс в кризисные периоды истории коммунистических стран. От сталинизма и восстаний в странах Варшавского Договора до экономических неурядиц – все это обсуждалось очень подробно. Слушателям курсов выдали немало пособий, где материалы систематизировались по ключевым словам в алфавитном порядке. Получилась своеобразная энциклопедия антикоммунизма. К ней прилагалась особая папка с материалами по теме «Политика народного фронта».

Очень полезен был подробный перечень общественных организаций, сотрудничающих с коммунистами, а также список лидеров этих организаций с биографическими данными, сведениями о материальном положении, адресами. Имелся и список всех левых газет, журналов и издательств.

Преподаватели производили впечатление весьма квалифицированных специалистов. Поммеренке обратил внимание, что почти все они – выходцы из стран восточного блока, учились там и даже занимались политической работой, прежде чем уйти за границу. Главной фигурой среди них являлся бывший член ЦК КПЧ, экономист, говоривший с сильным акцентом. Он рассказывал об основах социалистической экономики и ее проблемах.

Поммеренке увез с этих курсов множество ценных материалов; исполненный ощущением собственной значительности Рюдигер, откинувшись на мягком сиденье экспресса «Интерсити», думал о том, насколько полезным оказался для него опыт, приобретенный в университете. Это давало ему возможность совсем иначе полемизировать с коммунистами. По крайней мере, во внутренних диалогах с самим собой.

Разумеется, «контора» продолжала использовать этот опыт. Поммеренке, как и раньше, помогал аналитическому отделу, опознавал по фотографиям людей, снятых на различных собраниях, митингах и демонстрациях. Теперь у них имелось достаточно материалов об университетских общественных организациях и их руководителях. Причем «контора» уже не загружала своих сотрудников сбором подобной информации; ее регулярно предоставлял ректорат университета в рамках негласного сотрудничества.

По этим материалам Поммеренке узнал, что Феликс Бастиан больше не председательствует в объединенном студенческом комитете. Его имя не фигурировало и в иных выборных списках. Вероятно, он также занялся дипломом.

С гораздо меньшим энтузиазмом воспринял Поммеренке командирование на семинар по вопросам государства и права. Такие семинары регулярно проводились для служащих различных госучреждений. В программу входили лекции о странах восточного блока, о берлинской проблеме, о сравнении между ФРГ и ГДР и т. п. Слушателей курсов освобождали от работы на период занятий. А командировали на них, например, учителей, офицеров бундесвера и многих других. Посылали сюда и сотрудников ведомства по охране конституции. На то имелся двойной резон. Во-первых, лишний раз поучаствовать в политических дискуссиях никогда не вредно. Во-вторых, хотя преподавателей для курсов подбирали вполне надежных, зато за последнее время все больше молодых слушателей спорили с ними на семинарах. Сотрудникам ведомства по охране конституции рекомендовалось держаться в тени и не вмешиваться в эти споры.

Поммеренке зарегистрировался под своей фамилией, однако указал, что служит в отделе труда и социального обеспечения. Предосторожность оказалась не напрасной. В первый же день его окликнули:

– Привет, Рюдигер! Каким ветром?

Поммеренке постарался скрыть испуг. Ему протягивал руку Харольд Бергер, руководивший прежде группой секции педагогических наук.

– Вот послали повышать квалификацию. Тебя тоже?

– Да, я сейчас на стажировке. Заставляют изучать эту муть, которую они называют «восточноевропейские проблемы», – понизил голос Харальд. – Ты-то где работаешь?

– В отделе труда. Похоже, мы все определились на государственную службу.

Бергер ухмыльнулся.

Поммеренке остался доволен своей находчивостью. Судя по всему, никто из прежних товарищей ничего не заподозрил. Ведь Бергер входил и в университетское партийное руководство. Если бы там было бы что-нибудь известно о Поммеренке, Бергер обязательно бы знал.

Рюдигер и потом временами встречал прежних знакомых. Но испуг, который он переживал каждый раз, оказывался напрасным. Работа в государственных учреждениях была вполне обычной. Разумеется, Поммеренке никому не говорил, где именно он работает.

Спустя несколько лет Рюдигер снова увиделся с Феликсом. За две-три недели до этого Рюдигера назначили заместителем начальника отдела. Барбара все еще не знала, где, собственно, трудится ее муж на благо свободного демократического строя. У них сложилось молчаливое соглашение не разговаривать о его работе. Считалось, что дома говорить о канцелярской текучке неинтересно.

Пожалуй, Барбара даже радовалась тому, что муж не докучал ей нытьем из-за служебных неурядиц. Иногда за ужином она рассказывала Рюдигеру, что молодые матери, сидя во дворе с малышами, жалуются друг другу на мужей, которые изводят их занудными пересказами неприятностей по работе, чтобы изжить таким образом свои стрессы.

Однажды Барбара потащила Рюдигера в кино смотреть «Belle de jour».[vi]  [vi] «Дневная красавица» (франц.). Фильм известного испанского режиссера Л. Бунюэля


[Закрыть] Рюдигеру нравилась Катрин Денев, исполнительница главной роли. Барбару заинтриговала двойная жизнь красивой женщины, которая, протестуя против буржуазного брака и своей роли примерной супруги, становилась куртизанкой на то время, пока ее муж находился на службе. После фильма Барбаре захотелось обменяться впечатлениями. Соседка взялась посидеть с Конни до двенадцати, поэтому у них хватало времени зайти в ресторанчик по соседству. Найдя свободный столик, они уселись. Рюдигер, как всегда, так, чтобы видеть входную дверь и зал.

Пикантность разговора состояла в том, что Барбару интересовало, возможно ли вообще такое, чтобы муж или жена сумели полностью сохранить в секрете друг от друга свой образ жизни. Рюдигер мог бы тут многое поведать, исходя из личного опыта. Но он ограничился лишь замечанием, что миллионы мужей и жен обманывают друг друга, оставаясь вне всяких подозрений.

– Ко мне это, разумеется, не относится, – сказал он и плутовски подмигнул Барбаре, хотя говорил чистую правду.

Барбара продолжала рассуждать, он слушал ее вполуха, так как его заинтересовала компания за столом наискосок. Там под взрывы хохота рассказывали анекдоты из школьной жизни. Судя по сложенным рядом спортивным сумкам, это были, видимо, учителя, зашедшие сюда посидеть после какого-то спортивного мероприятия.

Неожиданно (вероятно, он даже вздрогнул, потому что Барбара сразу же спросила: «Что случилось?») Рюдигер услышал хорошо знакомый голос Феликса, с которым он не встречался уже очень давно.

– Ничего, – ответил он Барбаре. – Продолжай.

С этого момента все внимание Рюдигера, не рискнувшего обернуться, сосредоточилось на разговоре за соседним столом.

Говорил Феликс:

– Один учитель немецкого из нашей школы, руководствуясь самыми благими намерениями, записал ругательства, которые особенно популярны у школьников с пятого по десятый класс. Скверная картина. В пятом классе ребята обзывают друг друга «уродами» и «наркоманами». В шестом и того хуже – «жидами». И тут наш учитель дал промашку. Он решил проанализировать свои записи с десятиклассниками, чтобы те поняли, что так ругаться нельзя. Результат оказался прямо противоположным. Словесник лишь расширил арсенал наиболее ходовых ругательств. Примерно то же самое происходит с нашими обществоведами, которые разносят на уроках журнал «Браво», чтобы отвадить от него ребят. Вместо этого число подписчиков увеличивается.

Теперь Рюдигер уже почти совсем не слушал Барбару и лишь время от времени поддакивал ей или кидал банальные реплики. На занятиях по «управлению кадрами» он усвоил, что большинству людей хочется просто выговориться и с ними достаточно лишь делать вид, будто поддерживаешь беседу. Вот и Барбара сегодня именно выговаривалась, а Рюдигер умело исполнял роль внимательного слушателя.

Кое-какие истории с соседнего стола смешили его. Рюдигеру даже приходилось крепиться, чтобы не расхохотаться и сохранить сосредоточенное выражение лица. Барбара, говорившая серьезно, обиделась бы, если бы на лице у пего появилась идиотская улыбка.

– Практикантом я давал урок третьеклассникам, – рассказывал приятель Феликса. – Прочитал им рассказ, разобрал его с ребятами. Все шло, как задумано. Мне даже казалось, что это мой звездный час. После звонка я, довольный собой, начал собирать портфель. Ко мне подошел мальчуган. Он едва выглядывал из-за стола. И вот этот шпингалет вдруг спрашивает: «А вы разве хотите стать учителем?»

Следующей рассказывала женщина, которая была либо простужена, либо отличалась пристрастием к никотину и алкоголю. По ее прежним репликам Рюдигер уже догадался, что она работает в школе для трудновоспитуемых. Голосом Зары Леандер женщина поведала, как к ней пришла мать одного ученика.

– Вообще-то, ее дети учатся чуть ли не во всех классах. Целых восемь человек. Девятый на подходе, видно по животу. Уже несколько лет у нее есть постоянный сожитель, которого она называет женихом. Я наивно спрашиваю: «Когда же свадьба, фрау Шмиц?» А она отвечает: «Не настолько я его люблю, чтобы замуж идти».

Судя по всему, каждый рассказывал о реальных происшествиях из школьных будней. Рюдигеру это нравилось. Говорили по очереди. Никто не пытался перещеголять другого, казаться интересней остальных.

Последним был опять Феликс. Характерно, что он опять рассказал историю с политическим подтекстом.

– На прошлой неделе я сыграл девятиклассникам из реального училища старую песню Франца-Йозефа Дегенхардта «Фиеста Перуана». Там есть такой куплет:

 
Священник народ пугает —
гореть, мол, в адском огне
тому, кто «Фидель Кастро»
посмел написать на стене.
 

Подчеркнув на доске мелом «Фидель Кастро», я обернулся к классу и жду. Ободряю взглядом. Молчат. Никакой реакции. Тогда спрашиваю: «Неужели же никто не слышал про Фиделя Кастро?» Встает девочка, которая года два назад переехала с родителями из ГДР. Не все еще, значит, забыла. Говорит: «Фидель Кастро – это председатель госсовета на Кубе».

Все опять посмеялись, а женщина с голосом Зары Леандер предложила расплачиваться. Вскоре из-за соседнего столика ушли.

Рюдигер совсем отвернулся. Не хотелось, чтобы Бастиан узнал его.

Рюдигеру стало скучно. Барбара тоже замолчала. Он подозвал официанта, рассчитался и пошел с Барбарой домой.

По дороге ему вспомнились две истории из своих школьных лет. Феликса тогда наверняка выгнали бы из гимназии, если бы дознались об его проделках. Директором гимназии был некий Зандтлебен, противный тип. Левой рукой он хватал в коридоре пробегавшего мимо ученика, а правой тащил его за волосы, чеканя, словно прусский офицер:

– Бастиан? Пора к парикмахеру.

Дело, конечно, было не в прическе, а в принципе. Феликс решил отомстить директору. У него родилась идея, которую вскоре удалось реализовать. Вместе с тремя приятелями он поехал в пригород, к дому директора. Там они дождались до половины одиннадцатого, когда в окнах погас свет. Еще через полчаса Феликс позвонил по телефону на стоянку такси у вокзала. Он назвался Зандтлебеном, заказал машину и попросил погромче стучать в дверь, так как он якобы туговат на ухо. Спрятавшись в кустах, ребята ждали. Минут через десять подъехал таксист, позвонил в дверь, постучал, даже забарабанил кулаком.

После этого грохота послышался шум и в доме. Заспанный толстый Зандтлебен в накинутом халате распахнул дверь и заорал на опешившего шофера:

– Вы что, с ума сошли? Устроили тут тарарам!

Началась перебранка, оба грозили вызвать полицию. В соседних домах зажегся свет, отодвинулись гардины.

Рюдигер, Феликс и остальные ребята залезли поглубже в кусты; приходилось кусать носовой платок, чтобы удержаться от хохота.

Наконец таксист плюнул и, жутко ругаясь, уехал без денег и без пассажира. А Зандтлебен пришел на следующий день в гимназию бледный как мел от недосыпа и злости. Заподозрил ли он кого-нибудь из учеников, осталось неизвестным.

Еще рискованней был розыгрыш, который Феликс затеял месяц спустя. На этот раз он избрал своей мишенью обществоведа Майерринга, входившего в руководство землячества судетских немцев, и чудаковатого учителя музыки Шоллера. В пятнадцать лет Феликс уже басил и великолепно пародировал чужую манеру говорить. Сначала он позвонил Майеррингу, подделываясь под скороговорку Шоллера, наговорил туманных намеков и попросил о встрече завтра на большой перемене в музыкальном классе. Потом он позвонил Шоллеру и, раскатывая «р-р-р», как это делал Майерринг, наплел что-то о какой-то симфонии, после чего назначил на завтра свидание в учительской библиотеке.

На следующий день ребята стали свидетелями того, как оба нелюбимых учителя прождали друг друга в разных местах, а под конец большой перемены столкнулись у учительской. Ни зачинщик Феликс, ни другие посвященные не смогли увидеть всего спектакля. Зато, держась как бы ненароком поближе к учительской, они лицезрели обоих учителей, которые пролетели мимо них один за другим, причем каждый в душе проклинал другого и считал телефонный звонок накануне следствием перепоя, не иначе.

И эта проделка сошла Феликсу с рук. Ведь даже если бы у учителей зародились бы какие-то подозрения, то с чего и как начинать расследование?

А Феликс уже разрабатывал план выведения из строя всего учительского коллектива. Он начертил схему телефонных разговоров – кто с кем. Рюдигер не помнил, почему Феликс отказался от этого плана. Может, все-таки риск был слишком велик?

Интересно, что именно такие люди потом сами становятся учителями, подумал Рюдигер, останавливая машину перед своим домом.

Полночи он не мог заснуть. Все время думал о встрече с Бастианом. Чем-то ему эта компания понравилась. И веселье у них было совершенно искренним. Хорошо, когда людей связывает такая работа, о которой можно говорить открыто, без утайки.

Рюдигер долго лежал па спине с открытыми глазами. Потом ворочался с боку на бок. Часа через два или три он наконец заснул с чувством острой ненависти к Бастиану.