Текст книги "Бесстрашный Пекка"

Автор книги: Ханну Мякеля

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Ханну Мякеля
Бесстрашный Пекка

Уважаемые читатели!

Все вы, наверное, читали книгу «Дядюшка Ау» или видели такой мультфильм. Может быть, вам попадалась книжка «Пяйве Пяйвевич Пяйвев» или вы видели кукольную пьесу с таким названием. А может быть, вы не читали и не видели ни того ни другого – тогда у вас всё лучшее впереди.

Но так или иначе, обе эти повести написал известный финский писатель Ханну Мякеля. Он вообще-то написал очень много книг, просто именно эти были переведены на русский язык и понравились русским ребятам.

Новая сказка Ханну Мякеля называется «Бесстрашный Пекка». Это удивительное произведение… На моей памяти это первая попытка рассказать юным читателям историю о борьбе с диктаторской командой, о противоборстве Зла и Добра.

Во главе этой команды стоит Великий Волк. Он труслив, жаден и абсолютно бессовестен. Но благодаря своей «волкохране» он запугал лесных зверей и буквально вьёт из них верёвки. Все жители Зелёновой Рощи скованы страхом.

Но вот волею судьбы и автора в центре событий оказывается мальчик Пекка. Ему тоже страшно. Ведь он ещё маленький. Но он не хочет смириться с тем, что лесные жители превращены в рабов, а Волк с волкохранами распродаёт лес, ручьи и озёра.

В этой книжке много непривычных событий. Непривычных сказочных поворотов и неожиданностей. Она написана в лёгкой, условной манере. Читатель неотрывно будет следить за судьбой мальчика Пекки, Лесовика, красавицы Лисоньки, Филина и Медведя – до самого победного конца.

А в конце выясняется, что дело не в абстрактной волшебной храбрости, а в той маленькой смелости, которая живёт внутри, в душе у каждого из нас, и надо только её разбудить.

Итак, в путь-дорогу. Открывайте книгу и начинайте читать. Только не читайте на уроке. Учитель отберёт книгу и будет читать сам.

17 августа 2001

Эдуард Успенский

P. S. Ребята!

Я совсем забыл, что эта книжка – переводная, настолько чист и ясен язык перевода. Правда, переводчику Элеоноре Иоффе иногда приходится что-то изобретать – ведь до сих пор в русском языке не было таких слов, как «волкохраны» или «медведеньги». Или «Зелёновая Роща». Эти новые слова придуманы для того, чтобы лучше и точнее пересказать по-русски то, что Ханну Мякеля написал по-фински.

Бесстрашный Пекка

Глава первая

На лесной опушке жил дом, а в доме жили люди: обыкновенная мама, необыкновенный папа и маленький мальчик, Пекка.

Мама была обыкновенная – она всегда из-за всего тревожилась; а папа необыкновенный – потому что тоже тревожился. И эта тревога передавалась дому. Ветреными тёмными ночами ему было тяжко: он скрипел и потрескивал, всё никак не мог заснуть; окна его поблёскивали тускло и недоверчиво. Дымовая труба вздыхала низко, печально, а ветер свистел и плакал в дымоходах, жалуясь на свою бродяжью судьбу. И тогда дом казался таким страшным, что даже летучие мыши не решались к нему приближаться.

Но Пекка ничего об этом не знал. Он привык к своим родителям и к дому и даже не слышал никаких вздохов. У него полно было других дел.

Вот и сейчас Пекка, усевшись поудобнее в кресле, читал, совсем не слушая, о чём разговаривают родители в другом конце комнаты. Над его головой синяла лампа – круглая, как луна. Осенний ветер стучал в окно. Время от времени по крыше внезапно начинал колотить ливень и так же впезапно умолкал.

Но Пекка и его не слушал – он переворачивал прочитанную страницу и грыз яблоко, которое ветер стряхнул с яблони во дворе. И поэтому знал, что наступила осень.

Вдруг на него напала зевота, а глаза поневоле начали закрываться. Мама тут же оторвалась от вязания и положила на стол уютно звякающие спицы: пора Пекке идти спать.

– Ну-ка, Пекка, ступай в кровать, – ласково сказала мама, поднимая Пекку под мышки с кресла. – Пришло время пожелать всем спокойной ночи. Спокойной ночи, милый Пекка.

Пекка зевнул и замотал головой, как вислоухая собака.

– Неспокойной ночи, неспокойной ночи! – буркнул он, набычившись.

Мама изумилась, отчего это Пекка так отвечает: ведь ему следовало, как обычно, вежливо сказать: «Спасибо, и тебе того же, мама!» Что это значит?

Она погладила сына по льняной голове и спросила самым-самым ласковым голосом:

– Почему ты желаешь неспокойной ночи?

Но Пекка был совсем не в том настроении, чтобы терпеть поглаживания.

– Откуда же знать, какая будет ночь, – проворчал он и оттолкнул мамину руку. – Я, по крайней мере, не знаю…

Тут мама изумилась ещё больше: что это, в самом деле, случилось с её маленьким Пеккой, – может, он простудился? Может, у него корь?

И мама озабоченно схватила Пеккину руку, проверяя, не жар ли у него.

Пекка взглянул на неё с укоризной, но его вдрут одолела ужасная усталость, и он ничего не сказал. Он скинул одежду, натянул свою полосатую пижамку так быстро, что мама даже удивилась, и нырнул в постель. Прохладные простыни согрелись, когда Пекка попинал их немножко ногами, и вскоре он повернулся на бок и сказал:

– Я засну сразу, как ты уйдёшь, честное слово.

– Хорошо, – по-прежнему недоумевая, согласилась мама и уселась на край кровати.

– Сразу же, как ты уйдёшь! – упрямо повторил Пекка.

– Хорошо, – покорно ответила мама: ей ничего не оставалось, как выйти и закрыть за собой дверь. – Приятных снов! – крикнула она уже из коридора.

Пекка прислушался к маминым удаляющимся шагам; для верности он ещё сосчитал до десяти. И когда удостоверился, что мама действительно ушла и из коридора не доносится больше ни шороха, почувствовал себя гораздо бодрее. Но Пекка дал слово, и его надо было держать. Сказав себе: «Сейчас я буду спать!» – он закрыл глаза и захрапел, как папа. Потом открыл глаза и сладко зевнул:

– Охо-хо! Ну вот я и поспал – а теперь могу снова читать! – И сел в кровати, но вдруг вспомнил, что его книга осталась в гостиной.

Он встал и принялся обдумывать разные способы достать книгу, но ни один из них не мог перенести книгу к нему в комнату: она была слишком увесистая, чтобы можно было передвинуть её усилием воли. Ничего не поделаешь – надо идти самому; папа с мамой не заметят, если он тихонько прокрадётся вниз. Пекка осторожно взялся за дверную ручку, приоткрыл дверь и на цыпочках двинулся по коридору. Но через несколько шагов ему пришлось остановиться: коридор был совсем не такой, как прежде! Вернее, это уже был никакой не коридор: Пекка стоял посреди тёмного двора и не мог сообразить, как он тут очутился. Что-то стукнуло, и, оглянувшись, он увидел, что дверь дома захлопнуло ветром. Пекка здорово испугался. Он изо всех сил припустил к двери, но никак не мог добежать, потому что дверь тоже не стояла на месте: она отдалялась – сначала медленно, а потом всё быстрее.

И это ещё не всё. Сам дом тоже куда-то поехал – заскользил по лужайке, пока не оказался на опушке леса. Тут он вытянулся, на мгновение приостановился и начал подниматься в воздух. Ещё разок хитро взглянув на Пекку кошачьими глазами, дом исчез где-то в темноте над лесом. Остался только пустынный двор!

– Помогите! – крикнул Пекка изо всех сил. – Спасите!

Но никто не ответил.

– Ничего страшного, – стал уговаривать себя Пекка, для убедительности кивая головой. – Терпение! Это просто сон. Скоро я проснусь в своей кровати и посмеюсь над всей этой ерундой.

Но ветер застонал, завыл, и Пекка в страхе кинулся бежать к беседке, которая обычно горбилась за маленьким яблоневым садом. Там можно было по крайней мере укрыться от ветра и обдумать, как быть. Однако на том месте, где раньше стояла беседка, теперь валялись только несколько сгнивших досок и трёхногий детский стульчик. Яблоня стряхнула дождевые капли Пекке за шиворот.

«Теперь-то уж я точно должен проснуться», – подумал он, но ничего не изменилось: он оставался всё там же и вдобавок дрожал от холода.

«Надо ущипнуть себя», – подумал Пекка и так сильно ущипнул себя за руку, даже слёзы выступили. Но, кроме слёз, иного результата не было – он по-прежнему стоял во дворе, стоял и мёрз; капли падали ему на макушку и за воротник.

«Здесь нельзя оставаться, но и бояться тоже нельзя – ни в коем случае! – внушал себе Пекка. – Побегу-ка я лучше к Мысиковым, – вдруг сообразил он, – там по крайней мере тепло. От них можно позвонить… попросить помощи…»

Кругом шумел мрачный лес, было темно; лунный свет, иногда мелькавший в просветах растрёпанных облаков, лишь на мгновение освещал тропинку. Пекке стало очень страшно. Но он решительно двинулся по направлению к соседскому дому, который находился поблизости – сразу за перелеском. Пеккины зубы выбивали дробь; он помчался что было сил и на бегу запел, вернее, заголосил первое, что пришло в голову, чтобы все хищные звери и разные лесные существа наверняка услышали, что он приближается, и в страхе разбежались:

 
В горку наверх и с горки вниз, снова и опять!
В горку наверх и с горки вниз буду я бежать!
А тёмный лес так жаа-ло-бно вздыхает,
что страх на меня-яя он нагоня-яет,
но я боя-яятъся вовсе не хочу —
за хра-аабростъ пиро-оожное получу!!!
 

Но только песня нисколечко не помогала: дому Мысиковых давно уже пора было показаться на краю поля, а никакого поля не было и в помине – тропинка уходила дальше в глубь леса. И хотя Пекка бежал всё быстрее, знакомому крохотному перелеску не видно было конца! Вокруг становилось всё темнее, так что даже тропинку было не разглядеть. Внезапно что-то холодное и колючее дотронулось до Пекки, и он содрогнулся от ужаса: кто-то огромный, страшный, чёрный встал у него на пути, размахивая руками. У Пекки чуть сердце не выскочило из груди, пока он не сообразил, что страшилище, которому он угодил прямо в лапы, – это ель, раскачивающаяся на ветру! Но за этим страшилищем виднелось другое, и третье, и четвёртое… и руки у них были ещё длиннее, ещё чернее, и все эти руки так и тянулись к нему. Приходилось нестись во весь дух, чтобы не дать им схватить себя. Пекка бежал, бежал, бежал… Ух как отчаянно он бежал!

Глава вторая

Старик Лесовик встал с постели в довольно-таки мрачном настроении. Всю ночь напролёт у него ныла спина, так что о сне нечего было и мечтать. До утра он провертелся с боку на бок, чтобы унять боль. А сон если и приходил на минуточку, то полон был каких-то странных и неприятных событий, и это окончательно привело Лесовика в дурное расположение духа. Неудивительно, что теперь он, нахохлившись, сутулился за столом и, прихлёбывая кофе из кружки, обиженно ворчал.

– Старость не уважают! – жаловался он окну, а оно глядело в ответ по-осеннему уныло. – Возраст в этом мире больше ничего не значит! А в приятелях у меня теперь одни болезни! – И Лесовик погрузился в раздумье. Он припомнил прежние времена – лет эдак двести тому назад. Тогда он сам, покрайней мере, был помоложе… Вот бывало… Тут глаза Лесовика сомкнулись, и незаметно для себя он соскользнул в кисейно-лёгкий сон.

Барышня Лисонька робко постучала в дверь избушки Лесовика. И хотя ответа не последовало, прокралась внутрь – уж она-то знала его привычки. Точно! Так и есть: Лесовик спал, уронив голову на стол, и храпел так, что борода ходуном ходила: «Хрррр, хрррр, хррр-ррр», а в конце рулады ещё и причмокивал.

Лисоньке стало смешно. До чего уморительный вид у спящего Лесовика! Она подкралась совсем близко и тихонько пощекотала его под носом кончиком хвоста. Лесовик вздрогнул, подскочил на лавке и захлопал глазами.

– Я вовсе не спал, – произнёс он виновато, – я просто размышлял, В моём возрасте Лесовики почти никогда не спят.

Лисонька развеселилась.

– Ой, знаю, – хихикала она, – ты уже не раз говорил мне про это. Но что-то больно много ты размышляешь – целыми днями! Интересно узнать, о чём же?

Лесовик отвернулся: ему стало как-то неловко. Окончательно сконфузившись, он схватил со скамейки тряпку и принялся усердно вытирать кофейную лужицу на столе.

– Вот так! – наконец проговорил он, бросая тряпку обратно на край скамейки, очень довольный, что хоть на минутку отвлёк внимание Лисоньки от своей персоны.

Напрасная надежда – она захохотала и того пуще. Показывала то на стол, то на тряпку и хваталась за живот от смеха. Да и как же не смеяться, если кто-то вытирает стол собственной шапкой!

«Бедненький Лесовик, – пыталась урезонить себя Лисонька, – он же не виноват! Когда проживешь на свете столько сотен лет, поневоле станешь немножко рассеянным и неуклюжим». И она опять прыснула, потому что Лесовик наконец заметил свою оплошность.

– Ой, как это невежливо – смеяться! – ойкала Лисонька и заливалась вновь. До чего же смешон был раздосадованный Лесовик с его жёсткими патлами, торчащими во все стороны света!

Но когда она наконец отсмеялась, то кинулась на помощь: шапка мигом была выстирана, расправлена и вывешена сушиться над печкой. Заодно Лисонька убрала в комнате. Лесовику оставалось лишь сидеть и смотреть. Порядок в доме его не слишком-то волновал, но у него не было сил противиться, потому что Лисонька была совершенно очаровательная барышня – хотя и слишком юная для бесед на серьёзные темы. Но во всяком случае – радость для стариковских глаз.

И потому Лесовик не стал возражать, когда Лисонька принялась напяливать на него пальто и искать на полке фонарик. Ясное дело – она хотела выйти из дому. И вид у неё был такой решительный, что Лесовик не посмел даже спросить зачем. Дверь отворилась – и вот они уже стоят на пронизывающем ночном ветру. Напрасно Лесовик хлопал глазами: темень была непроглядная – хоть открывай глаза, хоть закрывай. Но Лисонькины фокусы на этом не кончились. Она взяла из руки Лесовика фонарик, будто собственный, и щёлкнула выключателем. Фонарик засветился бледным клином – как раз достаточно, чтобы видеть, куда ставишь ноги.

Хотя Лесовик и был в весьма преклонном возрасте, он с интересом следил за развитием техники и в своё время сменил керосиновую лампу на электрический фонарик, как только скопил денег на покупку. И вот уже много-много лет фонарик безотказно освещал все тропки Лесовика: недаром сделан он был фирмой «ЛЮКС».

Лисонька уже ушла вперёд за светящимся клином; Лесовик на негнущихся ногах поплёлся следом.

– Обожди! – кричал Лесовик, тяжело дыша. – Постой!

Неожиданно Лисонька остановилась, обернулись – и луч угодил прямо в глаза Лесо-вику. Мгновение он не видел ничего, кроме жёлтого сияния, а потом наступила сплошная темнота. Лесовик охал и пытался найти Лисоньку, но тщетно, – конечно, она нарочно, чтобы подразнить его, выключила фонарик.

– Эй, ты где? – закричал Лесовик; шаря вокруг, он поскользнулся на мокрой глине и чуть не упал. – Прекрати сейчас же! И отдай фонарь! Сию же минуту!

Послышался щелчок, фонарик зажёгся, и Лесовик увидел, что Лисонька лучезарно улыбается.

– Совершенно нечаянно выключился! – объяснила она и прыснула со смеху. – И стало так темно, что я не смогла сразу разглядеть, где он включается… – Она с самым невинным видом смотрела в глаза Лесовику.

– Куда мы идём? – строгим тоном спросил Лесовик, чуть отдышавшись.

Лисонька улыбнулась и облизнулась кончиком языка.

– Ты уже давно обещал, что сегодня ночью мы отправимся… Ведь на самом деле это ты придумал этот поход за земляникой… – И Лисонька опять мечтательно облизнулась. Даже от упоминания о землянике у неё разыгрался аппетит.

– За земляникой… – в замешательстве пробормотал Лесовик.

Поразмыслив, он вспомнил, что действительно что-то такое Лисоньке обещал. Той давно уже хотелось попробовать земляники, о которой она слышала от старой тетушки-лисы. А Лесовик как-то проговорился, что знает маленькую полянку, где раньше было полно земляники. Но говорили они об этом давно, с тех пор прошёл месяц или два, и уже наступила осень…

«Может ли в такое время ещё быть земляника?» – раздумывал Лесовик, пытаясь припомнить, какой же месяц на самом деле земляничный?

Лисонька размахивала маленькой корзинкой, которую захватила на всякий случай, и Лесовику стало даже неловко.

«Что же я ещё такого обещал?» – думал он и молился про себя, чтобы в лесу отыскалась хоть одна земляничина, пускай перезрелая и водянистая, только бы настоящая.

– Далеко ещё? – заканючила Лисонька, разготш холод ное тм Её рыжая шубка калалаеь тёплой, по Лисонька была щеголиха и одевалась всегда по последней моде. Вот и сейчас у неё под шубкой было только тоненькое летнее платье, и она здорово мёрзла, но ни за что не хотела в этом признаться.

– Я не могу долго идти, – прошептала она и умоляюще поглядела на Лесовика. – Я не привыкла… вот так, посреди ночи…

Лесовик огляделся. Ведь на самом-то деле он шёл следом за Лисонькой, так что теперь понятия не имел, где они находятся.

– Далеко… близко… – гадал он и озирался, следуя взглядом за лучом фонарика. Местность казалась вроде бы знакомой. Когда-то здесь пасли овец, а за ельником начинался поросший можжевельником широкий луг, где трава была горячая от солнца и сонная. Нет, это всё-таки, наверное, не то место… О бывшем луге напоминала только маленькая полянка, окружённая чёрными елями.

Лесовик осветил фонариком кочки и наклонился, чтобы рассмотреть их поближе. В мокрой траве не видно было ни ягодки. Только несколько черничных кустиков, уже растерявших свои листья. Большущий подберёзовик, весь разбухший от воды, притулился возле камня; похоже было, что жизнь окончательно ему опротивела.

– Я что-то не разберу, – наконец пробормотал Лесовик. – Раньше я здесь находил землянику…

Теперь Лисонька смотрела на него совсем сердито. Она мёрзла всё сильнее – ведь её тонкие замшевые башмачки куда лучше подходили для дома или танцевального зала, чем для лесной слякоти.

«И зачем только я отправилась с этим старым болваном? – ругала она себя. – Можно было предвидеть, что он ничего не сумеет отыскать!»

Лисонька взглянула на свои башмачки. Они были вконец испорчены!

Она язвительно поинтересовалась:

– И когда же это было? Я лично не вижу здесь ни одной земляничины!

– Где? – встрепенулся Лесовик и уставился на кочки. – Стариковское чутьё меня не подвело, – забурчал он. – Покажи и мне, какую земляничину ты нашла!

Но, увидев выражение её мордочки, сообразил, что ослышался; ведь Лисичка понятия не имела, как выглядит земляника.

– Ветер! Это ветер виноват! – посетовал Лесовик: ветер гудел, свистел и уносил с собой слова. Но когда Лисонька повторила свой вопрос, он по-настоящему призадумался:

– Гммм… не так уж давно. Сто лет с хвостиком… Или сто пятьдесят. Но я уверен теперь, что это то самое место, помню этот большой камень. Вокруг него ягод было особенно много – спелых, ароматных… – И Лесовик шумно потянул носом. – Правда, тогда здесь не было этих елей. Только можжевельник и овцы. – И Лесовик задумчиво воззрился на ёлки. – Откуда же они сюда забрели?

Но Лисоньку не интересовали путешествия деревьев: она опять погрузилась в свои земляничные мечты. Она вздыхала:

– Земляника… о, земляника… И взбитые сливки с ванильным сахаром! Тетушка Вострушка рассказывала мне о них целый час!

Лесовика аж передёрнуло; госпожа Вострушка была достойная своего имени тётушка-лиса, всегда готовая лезть в чужие дела со своими добрыми советами. Луч фонарика, описав широтсую дугу, упёрся в какой-то странный тючок.

Лесовик испугался.

«Шш-шш!» – зашипел он Лисоньке. Бедняжка прижалась к стволу старой ели, пытаясь спрятаться, и получила в награду душ из дождевых капель. Лесовик осторожно перевёл луч обратно – туда, где лежал странный тючок. Тот был по-прежнему на месте.

– Волче благослови! – всполошилась Лисонька. – Что это, уж не земляника ли?

– Нет, не земляника, – сказал Лесовик. – Великовата чуток… По-моему, это похоже на узелок с одеждой.

Лисонька в темноте покраснела до кончика хвоста. Ах, какая оплошность!

– А может быть, и земляника, – начала она, – я читала… в школе… они бывают большие, новых сортов, гигантские… – И Лисонька смутилась ещё больше.

Лесовик покачал головой и раскашлялся.

– Ай-ай-ай! Деточка, деточка, золотко моё! – прокашлявшись, забормотал он. – От разных слухов и от книжных знаний в конце концов толку мало! Надо жить, жить и жить – самому. Всякого повидать и попробовать… И только со временем поумнеешь и поймёшь то, что видел.

Но Лесовик тут же решил, что лучше помалкивать: ведь Лисонька была ещё несмышлёныш и могла обидеться из-за любой ерунды. Поэтому он довольствовался тем, что опять направил луч фонарика на тючок.

И Лисонька наконец осмелилась присмотреться внимательней.

– Это что-то такое, но что? – расхрабрилась она. – Спросим у него – он, по-моему, не страшный. – И прежде чем Лесовик успел возразить, зазвенел её голосок: —Алло, эй, вы там! Здравствуйте, госпожа Земляника! Здравствуйте, сударыня Малина! Добрый день, господин Персик! Кто там?

– Ш-ш-ш! Тише! – зашипел перепуганный Лесовик и выключил фонарик. – Ведь могут услышать! Почём ты знаешь, вдруг тут волки бродят?

– Ой, прости! – страшно испугалась Лисонька. И затряслась уже не только от холода, но и от ужаса.

Но поскольку из лесу не доносилось ничего, кроме тяжёлого шелеста ветра и плюханья одиноких капель, она понемножку успокоилась. Лесовик опять включил фонарик, стало как-то уютнее. В такую погоду волкам вряд ли придёт охота болтаться по лесу, они спят в Волчьем Замке – храпят, наверное, как оглашенные. И Лисонька храбро крикнула:

– Здрасьте! Вы кто, в самом-то деле?

Никакого отпета. Тючок лежал неподвижно, как в прачечной.

– Он не отвечает, – сказал Лесовик с сомнением, – может, это что-то неживое? Просто узел с бельём.

– Я знаю, в чём дело, – загорелась Лисонька. – Я кричала «Добрый день!». А сейчас ведь вечер!

Лесовик смутился: тут Лисонька была права. Она тоже так считала и поэтому, повысив голос, обратилась к тючку:

– Добрый вечер, господин Вечер!

Они замерли в ожидании. Прошло мгновение, затем узел чуточку пошевелился и послышался слабый голосок:

– Добрый вечер!

Восторгу Лисоньки не было предела.

– Ну вот видишь? – гордо заявила она. – Хорошо, что я оказалась на месте. Теперь мы знаем даже, как его зовут!

Но Лесовик уже не слушал её болтовню. Он подошёл к узлу и остановился перед ним. Живой ведь, что там ни на есть! Лесовик наклонился и потряс узел. Тряпки задвигались, и оттуда донёсся тот же тихий голос:

– Который час? Ведь ещё не утро!

И узел явно решил заснуть снова, по крайней мере послышалось ровное посапывание.

– Часы, – вспомнил Лесовик, – у меня ведь есть часы!

Он долго рылся в карманах и в конце концов нашёл кусок картона с нарисованным на нём циферблатом и стрелками: ему крестница как-то подарила. Сморщившись, он вглядывался в часы, но они, как всегда, показывали без пяти двенадцать.

Лесовик снова потряс узел и объявил время; это подействовало: тряпки зашуршали, задвигались, и из них высунулась заспанная светлая мальчишеская голова.

– Ночь, ночь ведь ещё, – забормотала голова, жмурясь, – почему это я должен просыпаться?

Свет фонарика угодил Пекке в глаза, и он вскочил. Куда он попал? Перед ним стояли старое бородатое пугало и настоящая живая лиса! Что это за существа? И вдобавок одно из них разговаривало!

Лисонька и Лесовик тоже были поражены. Так они втроём и стояли, таращась друг на друга.

– Где я? – спросил наконец Пекка. – То есть вы-то кто? – И опять умолк, пытаясь сообразить, как это получилось, что он вместо своей комнаты очутился среди ночи в холодном лесу под дождём!

– Оно разговаривает совсем как и все! – фыркнула Лисонька. – Никакая это не ягодка!

– Я мальчик! – возразил Пекка. – Сама ты Ягодка. Меня зовут Пекка!

– Не путай, – мягко осадил Лесовик Лисоньку. – Это господин Вечер… Или всё-таки мальчик? – опять засомневался он.

Пекка во все глаза глядел на древнего скрюченного старикашку и расфуфыренную барышню Лисоньку.

– Нет, правда! – сказал он наконец, потому что они смотрели выжидающе. – Меня и в самом деле зовут Пекка. Хотя мама ещё называет меня Бесстрашным. И папа тоже! Так что я Пекка Бесстрашный!

«Ой, да это ведь знакомство!» – сообразила Лисонька.

– Очень приятно познакомиться, – промолвила она, скромно потупившись. – Меня зовут Лисонька. А прозвище – Красуленька. Правда, только для друзей…

Лисонька изо всех сил старалась держаться соответственно прозвищу – Лесовик только головой качал. Вот вертушка! Вечно она представление устраивает!

– Я… это… – откашлявшись, погромче сказал он, – меня зовут Лесовиком. Но я вовсе не родня домовым, хотя, может, и похоже на то… мои предки были из гномов, из лесных духов – древнего благородного роду-племени… На севере, где живут мои двоюродные, нас называют альвами, а далеко-далеко, в Азии, – ясами. От них наш род и произошёл. – И Лесовик даже приосанился.

Пекка, как ни силился понять, о чём ему толкует дед, уразумел только одно, самое главное: эти двое были не страшные. Только вышла какая-то несуразица – он стоит посреди тёмного, мрачного леса рядом с какими-то чудиками. Зябко, и есть ужасно хочется, и дождь капает за шиворот. И вообще эта лесная поляна, похоже, не самый уютный в мире уголок для ночлега… Так они и стояли рядышком: поскольку Лесовик и Лисонька не двигались с места, то и Пекке ничего другого не оставалось.

– Но где же я в самом деле? – снова спросил он.

На этот раз Лесовик услышал его и, почесав за ухом, заговорил приглушённым и печальным голосом:

– Это… это место – Гибельная Чаща. – Но, взглянув на Пеккино лицо, Лесовик поторопился объяснить: – Название-то устаревшее: так называли эти места в незапамятные времена. Вначале это была Сабельная Чаща – названная в честь великого и победительного сражения – бились-то раньше саблями. Ну а потом, когда некоторые убитые в том сражении остались тут жить и стали пугать народ, в названии быстренько поменяли две буквы – и стала, значит, Гибельная. Но мертвецов здесь давно уж нет! – поторопился сообщить Лесовик, потому что вид у Пекки стал совсем испуганный. – С тех пор минуло годков триста… если не… Время-то идёт, а названия остаются. Ещё совсем недавно вот на этой самой поляне был овечий выгон и росла земляника. – Лесовик кашлянул и покосился на Лисоньку: та, насупившись, гоняла ногой взад-вперёд еловую шишку. – А вся эта округа зовется Зелёновая Роща – весь этот лес, стало быть. А Гибельная Чаща – только часть…

– Очень маленькая! – вмешалась Лисонька, желая показать, что есть тут и другие, и не глупее притом.

– Да, правда… маленькая… но в наши дни это название очень бы подошло всему лесу… – продолжал Лесовик. – Хотя Зелёновая Роща раньше было имя хоть куда. Здесь все жили в мире: домовые, кикиморы, лешие и другие лесные обитатели.

– Лисы, медведи, барсуки, зайцы и прочие разные вроде лесовиков! – добавила Лисонька.

– Вот-вот, именно, – нетерпеливо продолжал Лесовик. – Главное, все жили в добром согласии и мы всеми делами ведали. Мы – это весь большой род лесовиков.

– В нашем лесу всегда слушались лисьих советов! Всем ведь известно, что лиса умнее всех лесных жителей! – рассмеялась Лисонька.

Лесовик покачал головой. Казалось, он ещё больше съёжился в тусклом свете электрического фонарика. Тот горел ровно, и даже осенний ветер не мог загасить его луча.

«И какой толк во всей этой современности и техническом прогрессе, когда дела обстоят таким вот образом?» – думал Лесовик. Он молчал; Лисонька тоже примолкла.

– Послушайте, ну и что же? – начал Пекка. – Вы ведь по-прежнему живёте в своей Зелёновой Роще!

– Живём-то живём, – подтвердил Лесовик. – Да только как живём? Все нынче по-другому. Эдакая жизнь – одно горюшко, если подумать хорошенько.

Тут Пекке показалось, что и Лисонька вроде бы стала меньше ростом, так тихо она добавила:

– Да, жизнь здесь стала совсем дрянная. Ничего нигде не происходит.

– А почему? – спросил Пекка. Он никак не мог понять, что они ему, собственно, пытаются сказать.

– Всё остановилось. Музыку послушать нельзя, ничего нельзя делать – даже на улицу выходить нельзя, и дискотеки закрыты, и…

– Деточка, дай мне рассказать, – вмешался Лесовик. – Много лет назад в этом лесу объявился волк. Самый обыкновенный волк. Тоже ведь зверь. Они здесь и раньше водились, но как-то не приживались, уходили. Но этот волк был не таков. Он здесь остался.

– К несчастью! – добавила Лисонька хрипло и поплотнее запахнула воротник. Ночной холод, похоже, собрался украсть у неё голос.

– А он что, плохой? Он вам мешает?

Лесовик усмехнулся:

– Если бы все было так просто! – Он поднял на Пекку грустные глаза, морщинистое лицо было серьёзным и печальным. – Если бы да кабы… Этот самый волк совсем преобразился… он уже не простой, а Великий Волк, как он торжественно объявил. Весь лес полон этих объявлений. На стволах деревьев вырезано его имя: Великий Волк! На камнях выбито, на заборах нарисовано, на столбах развешано… И самое худое, что волк имени своего достоин: начал за нас всё решать. Мы в лесу больше не смеем ни шагу ступить без его позволения. И ничегошеньки не можем с этим поделать. Он призвал на помощь своих сородичей, и теперь волков тут хватает – за нами следить.

– Иначе мы бы не ходили ночью, – пояснила Лисонька. – Ведь Волк запретил нам собирать в лесу ягоды… всё себе забрать хочет. Всю землянику! И если бы нас здесь увидели, то… – Тут Лисонька судорожно вздохнула. – А мне так хочется увидеть хоть одну земляничину! И попробовать! Я столько о ней слышала и читала тоже!

– Ах ты, золотко моё, – сказал ласково Лесовик, – и всего-то возрасту несколько годков, а уж надо всё получить – всё разом… Но и в самом деле: если Великий Волк узнает, что мы здесь, нам не поздоровится. Не говоря уж о тебе. Человечьих детей Волк особенно боится.

Пекка даже засмеялся – это ж надо такое придумать! Неужели волк может бояться маленького мальчика?

– Ты не смейся, я правду говорю, – сказал Лесовик. – Волк-то знает, что только человек может его победить, потому и боится людей, как чумы. Хотя он с людьми торговлю ведёт, лес им продаёт… Да-аа… исчезает наш заповедный лес участок за участком – с грохотом валят вековые сосны, вывозят их на фабрики, запрудили речные пороги, рыбные заводи все перегородили сетями и какими-то гремучими штуковинами… Волк скоро всё продаст! Но людей-то самих он ужас как боится… Вот если бы ты здесь вырос, может, его бы и победил… Ведь недаром говорится, что человек пострашнее волка!

Лисонька так и прыснула со смеху.

– Не больно-то Пекка страшен! – заметила она.

– Что правда, то правда, – усмехнулся Лесовик, – только Волку на это наплевать: стоит ему учуять мальчишку, как тот быстренько окажется в плену.

Пекка слушал-слушал, смотрел-смотрел – и ничего не понимал. Казалось, только что он лежал в уютной постели… и вот теперь слушает россказни этого диковинного старикашки посреди леса, в котором болтаются привидения и хозяйничает Великий Волк, торгуя этим самым лесом направо и налево. Пекка не знал, что бы сказать или сделать, а потому стоял, дрожа от холода, и ждал.

– Я знаю один приём карате, – наконец робко начал он, – только я про него читал уже давно, и…