Текст книги "История вермахта. Итоги"

Автор книги: Гвидо Кнопп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

Быть фюрером – означает верить. Тот, кто сам не верит в победу, не может бороться, не обладает необходимой твердостью и презрением к смерти. Он – пустое место. Тот, у кого пег безусловной воли к победе, – слабый человек, он опасен для всего подразделения.

Из боевого приказа Вальтера Модели, 29 марта 1945 г.

Существенным признаком солдатского мнения была, конечно, их апатия во время войны. Таким образом, в сообщении о состоянии 10–11 армии к осени 1944 года делается вывод: «Физические и психические нагрузки сражения заставляют солдата исполнять свой долг на грани человеческих возможностей. Он борется, так ему приказали, и во имя своей собственной жизни». Тот, кто долгие годы был частью армейского механизма, научился гарантировать собственное существование. действуя плечом к плечу со своими товарищами, такой человек с трудом может представить, как он вырвется на свой страх и риск из этого аппарата – как раз в экстремальных ситуациях.

Многие солдаты также чувствовали себя обязанными военной присяге, давая которую они клялись «в безусловном послушании» лично Гитлеру. Вопреки исчезающему энтузиазму невозможно не заметить, как много было молодых солдат и офицеров, даже на пятый год войны, искренне преданных режиму. По опросу, проведенному американцами среди немецких военнопленных, половина опрошенных в конце 1944 года была все еще твердого мнения, что Третий рейх выиграет войну. Не меньше чем две трети этих солдат все еще демонстрировали свое доверие фюреру, даже находясь в плену. Похожая картина вырисовывается в итоге из полевой почты, в которой читается ожидание чуда со стороны немецкого руководства и фюрера.

Особенно предрасположено к этому религиозному фанатизму было то поколение, которое с детских лет было частью аппарата по доктрипации нацистской системы. «Когда в 1942 году я сдавал экзамен на кандидата в офицеры, – описывает распространенный в те времена менталитет семнадцатилетний Клаус Мауельсшаген, – я боялся, что война закончится до того, как я сам попаду на фронт. Когда мы начали свое участие в войне, у нас была установка, что мы проявим себя, что мы всегда должны быть смелыми, что даже под градом пуль не испугаемся, когда будем атаковать цель. Мы до самого конца верили в „окончательную победу“».

С 1943 года режим прилагал все усилия, чтобы поддержать эту веру. Чем меньших военных успехов добивалась армия, тем большее значение придавалось идеологическому обучению. Гитлер лично принуждал к тому, чтобы оказать на солдат вермахта влияние посредствам «умственного военного воспитания». На место традиционного кодекса чести армии должна была прийти «фанатичная верность» государству фюрера вплоть до завоевания «окончательной победы». С появлением так называемых «национал-социалистских офицеров руководства» (ЫБРО) вермахт должен был систематически получать политически подкованных солдат. Даже если эти политические комиссары в униформе были не в состоянии перевоспитать опытных солдат, тем не менее армия незаметно превращалась из скорее аполитичного военного аппарата в национал-социалистскую массовую организацию. Климат политического запугивания и контроля, как мучная роса, оседал на армии, и теперь военная карьера была открыта прежде всего перед смелым партийным солдатом.

Выдающимся в этом отношении примером был генерал-полковник Фердинанд Шернер, которому неслучайно поручили то, чтобы позаботиться об ускоренной политизации армии. Он в одно и то же время был ее координатором и наставником: «Исход в войне, подобной этой, решается не численным и не материальным превосходством, – объявлял он в своем меморандуме. – В борьбе мировоззрений боевая идея является решающим оружием». Крепкий генерал сам был прототипом для нового образца политического солдата. Получивший во времена рейхсвера обучение на горного стрелка Шернер сделал замечательную армейскую карьеру в Третьем рейхе. Гитлер ценил в нем наряду с его безусловной преданностью то, что он, не раздумывая, исполнял приказы, имеющие идеологическую подоплеку. После того как в начале 1943 года он формально стал членом НСДАП, уже спустя четыре недели он получил золотой партийный значок.

В полностью разрушенном городке Лаубан устроили построение парашютисты, отличившиеся в операции. Шернер обращается к войскам и в своей речи находит похвальные слова для меня и моей работы. Он говорит, в частности, о моей ностоянной и неутомимой работе в интересах тотальной войны и желает мне успеха. Он говорит, что я, как никто другой, знаю, что происходит на фронте. Я отвечал на это прочувствованным воззванием к подразделению, к морали солдат, апеллируя к историческому заданию, которое они выполняют сегодня. Местный колорит располагает к историческим аллюзиям. Здесь в округе нет такого города или деревни, которые бы не рукоплескали некогда победам Фридриха Великого или не оплакивали бы его поражений.

Из дневника Йозефа Геббельса, 9.марта 1945 г.

В качестве высшего политического офицера Шернер требовал от каждого командующего безусловной готовности к победе и даже больше чем просто лояльное отношение к официальным догматам: «Между его боевой готовностью и его политическим признанием не должно возникнуть никакого противоречия. Целенаправленная идеологизация войны, – подводит итог военный историк Юрген Ферстер, – оказала свое действие. Немецкий солдат, таким образом, мог дольше продержаться, это отодвигало его смерть».

Особенную роль в этом сыгран навязанный принцип приказа и послушания, который систематически заменял солдатам собственное мышление или действия согласно нормам совести. «Если в тишине офицера может охватить сомнение, он уже начнет колебаться и вследствие этого будет бесполезен. Его образ действия нужно приравнивать к измене» – так категорично в 1945 году звучало обращение вермахта к офицерам по случаю Нового года. Шернер оставил на усмотрение главнокомандующих армий, будут ли они рассматривать как «солдатское преступление», если «приказы не будут исполнены в точности до минуты и до метра».

Какие последствия могло иметь каждое отклонение от заявленной линии, стало весьма отчетливо видно на конечной стадии войны. Там, где пропадал боевой дух, необходимо было оказать самое жесткое содействие. Страх во многих местах должен был заменить недостаточную боевую волю. «Против мародеров и трусливых симулянтов, – отметил осенью 1944 года шеф верховного главнокомандования вермахта Вильгельм Кейтель, – нужно на местах применять строгие судебные меры и с целью устрашения сразу приводить приговоры в исполнение перед солдатами. Только крайняя беспощадность сдержит этот грозящий родине упадок военной морали; здесь необходимо навести порядок, используя оружие в любой форме».

В течение последних месяцев войны эта заданная величина все чаще находила свое применение. На фоне всеобщего распада все чаще военно-полевые суды и фельдъегерские отряды, имея соответствующие санкции, приступали к немедленнрму использованию оружия, исполняя функции существующей юстиции. Приговор и расстрел трусов или дезертиров часто выносился без правового разъяснения обстоятельств в тот же самый день. В целом нужно исходить из того, что из 30 000 приговоров через повешение, вынесенных против солдат вермахта, примерно 20 000 были приведены в исполнение – с целью устрашения. Таким образом, весной 1945 года молодые новобранцы из Вупперталя ежедневно должны были приводить в исполнение приговоры над товарищами из собственных же подразделений, которые были обвинены в «дезертирстве».

Генерал-полковник Шернер тоже пользовался дурной славой за то, что приговор предполагаемым дезертирам выносился довольно быстро. «Это происходит потому, что наш бравый солдат, – объяснял он осенью 1944 года, – должен наконец понять, что каждый трус, как и каждый непричастный к войне, поплатится за это своей жизнью». Такая жесткая линия поведения благоприятно отразилась на военной карьере Шернера. В начале 1945 года Гитлер отозвал генерала из Курляндии и перевел его после очередной разрушительной наступательной операции Красной армии в группу армий «Центр», где он как новый главнокомандующий снова должен был уравновесить фронт у восточной границы империи, со всей доступной ему дракоповской жестокостью, любой ценой. Как никогда раньше, он командовал там, используя самые жестокие дисциплинарные меры.

В целом решительные меры со стороны безжалостных военачальников и военных судей оставались, однако, до самого конца исключительным явлением. Число «дезертиров» в вермахте отчетливо ограничивалось допустимыми пределами. По сравнению с миллионной армией убежденные дезертиры или перебежчики стали исчезающим меньшинством. Даже тот, кто устал от войны, часто оставался и дальше служить в своем подразделении. При этом для многих очень важным мотивом было чувство принадлежности к армии. Переход на сторону противника считался изменой собственным друзьям. «Это было предосудительно, это был стыд – перейти на сторону противника, – описывает распространенное тогда мнение двадцатилетний призывник Хайнц Хейдт. – Нам внушили это заблаговременно, и мы чувствовали это всегда. Лучше было погибнуть в чести, чем убежать в позоре».

К этому коллективному давлению присоединялся, особенно на Восточном фронте, простой страх перед тем, что нужно было ожидать по ту сторону фронтовой линии. Подпитываясь от пропаганды Геббельса о якобы совершаемых зверствах и от известий о фактических инцидентах, самым худшим среды солдат считалось попасть в руки противника. Прежде всего на Востоке защитники уже поэтому старались как можно дольше продержаться на своих позициях, что опасались стать жертвами советской мести и угодить в плен, который они вряд ли смогли бы пережить.

Но и другими доводами солдаты, несмотря на бесперспективность и превосходство противника, пытались обосновать смысл собственных действий. Когда на Западе появились уже первые признаки распада, на Восточном фронте продолжались бои с верой в то, что это по крайней мере позволит населению покинуть восточные области Германии. Это представление поддерживалось нацистской пропагандой, которая создавала впечатление, что эвакуация притесненного гражданского населения стала возможна только благодаря несломленному боевому духу вермахта. Многие военачальники до самого конца войны именно так обосновывали свои директивы об упорном сопротивлении.

При более близком рассмотрении мысль о спасении оказывается в значительной степени несбыточной фантазией, а часто даже поздним оправдательным утверждением ответственных лиц. В действительности же вермахт в последний год войны подчинил интересы гражданского населения Восточной Германии своей идеологически обоснованной тактике ведения войны. При использовании транспортных мощностей спасение беженцев отнюдь не было высшим приоритетом. На переднем плане скорее стояло поддержание оборонительных боев. «Население во многих местах было брошено на произвол судьбы, – подводит итог историк Генрих Швендеманн после анализа приказов, донесений и транспортных ведомостей. При другой расстановке приоритетов как население, так и солдаты могли быть полностью эвакуированы из «котлов» на Балтийском побережье». Таким образом, судьбы миллионов решал случай, от которого они якобы должны были быть спасены. Однако это не меняет тот факт, что защитники субъективно могли чувствовать себя защитниками бегущих земляков. Только по инициативе командующих низшего звена все-таки примерно 1 миллион беженцев могли быть переправлены в безопасное место на другой стороне.

Другие солдаты реализовали свою очевидную слабость, тем не менее они полагались на то, что положение, как это много раз было обещано, еще может измениться. «Для нас было мучительно, что положение на всех фронтах ухудшалось, – подтверждает Клаус Мау-ельшаген. – Но все же мы продолжали воевать, мы говорили себе: „Ай, да ладно!“ И мы верили в чудо, нам помогало, когда мы слышали о разработке нового оружия и о том, что новые подразделения будут снабжаться этим оружием. Мы верили во все это, и нам это помогало».

Идеологи режима пускали в ход все средства, чтобы поддержать эту иллюзию. Любая с военной точки зрения незначительная контратака выставлялась в решающий войну бой. Наступление, начатое всеми имеющимися в распоряжении силами вермахта, через заснеженные Арденны в направлении Запада в конце 1944 года оценивалось как знак надежды, хотя нападение уже через немного дней было снова приостановлено. Когда в марте 1945 года немецкому общевойсковому соединению группы армий под командованием Шернера удалось совершить прорыв советского фронта около Гсрлица, Геббельс лично немедленно поспешил к месту событий. Министр пропаганды, а по совместительству «уполномоченный на случай тотальных боевых действий» и без того восхищался генерал-полковником Шернером за его безрассудную смелость. «То, что он докладывает мне, в частности, о своих методах по подъему морали, великолепно, – отметил Геббельс 9 марта 1945 в дневнике. – Он обходится с этими людьми [дезертирами] довольно жестоко, вешает их на ближайшем дереве и цепляет соответствующую табличку».

На рыночной площади нижнесилезского города Любани, на некоторое время отвоеванного немецкими войсками, Геббельс устроил для камер кинохроники яркий парад победы, который тем не менее показался несколько странноватым из-за состава смелых завоевателей. «Тогда в качестве якобы „действующих войск“ были продемонстрированы, – описывает место действия Фредо Потч, который сопровождал Шернера в качестве адъютанта в Любань, – пожилые мужчины, которых принудили к участию в народном восстании, дети и молодые люди, которым стальной шлем был на три размера больше. Это было печальное зрелище, то, что тогда нам предлагалось. У нас было скорее чувство, что здесь устроили просто шоу».

Это было последнее крупное пропагандистское выступление маленького агитатора – военные кубики судьбы упали в другом месте. За один день до завоевания Любани союзникам на Западе действительно удался стратегический прием: 7 марта 1945 года американские солдаты перешли через Рейн у Ремагена. Все отчаянные попытки немецких защитников заранее взорвать мост потерпели неудачу. «Его ценность можно измерить лишь таким же весом золота!» – возликовал генерал Эйзенхауэр, главнокомандующий вооруженными силами союзников, после внезапного успеха. Самый большой естественный барьер был взят, дорога в сердце империи была свободна.

Для немцев Ремаген стал не только военной катастрофой, но и психологическим шоком. Впервые со времен Наполеона вражеские войска перешли через Рейн, реку священную для каждого немца, – олицетворение немецкой национальной гордости.

В ярости Гитлер создал новое учреждение, которое дальше обостряло террор против собственных солдат: летучий военно-полевой суд. Он действовал по прямому указанию верховного главнокомандующего, имел право выносить незамедлительный приговор любому солдату и непосредственно приводить в исполнение приговор – независимо от звания обвиняемого. Первые жертвы нового суда – четверо офицеров в Ремагене. Гитлер заставил найти виновных и казнить их по обвинению в трусости.

Когда совещание закончилось, у меня камень с сердца упал: я понял, что бои в Рурском «котле» завершились. Но тут Гитлер начал кричать на повышенных тонах: «Группа армий „В“ не имеет права погибнуть! Фронт по Рейну должен быть восстановлен!» Тут мне и подумалось: «Этот парень окончательно съехал с катушек! Какими, спрашивается, силами его восстанавливать?!»

Гюнтер Райхгельм, офицер Генерального штаба

После краха Ремагена на Западе все чаще стал обращать на себя внимание генерал, которого Гитлер называл своим лучшим фельдмаршалом: Вальтер Модель, в апреле 1944 назначенный генерал-фельдмаршалом, а с середины августа 1944 года – главнокомандующий группы армий «В», единственного дееспособного и боеспособного войскового соединения на Западе. Солдат рейхсвера старой закалки всегда апеллировал к прусскому идеалу лояльного, но аполитичного офицера. Он хотел служить государству независимо от больших линий политики, которую он публично не решался обсуждать до самой своей смерти. Благодаря его часто нетрадиционным, по эффективным методам руководства Модель снискал себе уже во время «русского похода» славу благосклонного оборонительного тактика. В 53 года он стал одним из самых молодых фельдмаршалов вермахта. Как «пожарного» посылал Гитлер своего лояльного последователя с одного опасного участка фронта на другой и восхвалял его как «спасителя восточного фронта». Теперь эффективный помощник в борьбе против Красной армии должен был задержать и гибель армии на Западе.

Там положение становилось все более затруднительным. 11 марта союзники сбросили 4662 тонны бомб на Эссен, на следующий день 4800 тонн на Дортмунд. Не только гражданское население было измотано, но и главнокомандующий западным фронтом Альберт Кессельринг[99]99
  Кессельринг Альберт (1885–1960) – генерал-фельдмаршал Люфтваффе. В армии с 1904, служил в артиллерии. В течение двух лет воевал на Западном фронте во время Первой мировой войны, после чего был приглашен в Генштаб. В 1936, после гибели в авиационной катастрофе генерала Вефера, был назначен начальником Генштаба люфтваффе. С февраля 1938 командовал 1-м воздушным флотом, в 1939 участвовал в войне против Польши. В 1940 командовал 2-м воздушным флотом на Западном театре военных действий, принимавшим участие во Французской кампании и налетах на Англию. 19 июля 1940 ему было присвоено звание генерал-фельдмаршала. С декабря 1941 по март 1945 командовал германскими войсками в Средиземноморье. С 25 марта по 6 мая 1945 —главнокомандующий германскими войсками Запада. Сдался в плен американцам. Предстал перед британским военным трибуналом по обвинению в уничтожении 335 итальянских граждан в ответ на нападение итальянских партизан на немецкое подразделение. Был приговорен к смертной казни, однако в октябре 1947 она была заменена на пожизненное заключение. 23 октября 1952 Кессельринг был амнистирован.


[Закрыть]диагностировал в своих войсках «опасное состояние измождения», как он писал в своих мемуарах. «Многие офицеры стали комком нервов, другие были больны, третьи недееспособны». Причиной этого было и плохое оснащение. В феврале 1945 года войска на Востоке получили в целом примерно 1500 самоходных орудийных установок – главнокомандующий Западными войсками получил целых 67. Пополнения ждать было бесполезно. Министр вооружения Шпеер прогнозировал в марте дату окончательного крушения немецкой экономики: через «4–8 недель».

Энергичный стиль руководства Моделя должен был компенсировать этот недостаток снабжения. Гитлер доверял жесткому и темпераментному мужчине, чей старомодный монокль вовсе не подходил к его необычным способностям. Модель был динамичен, импульсивен, неутомим и мало понимал в военном этикете. Он ругался, бранился и угрожал. «Мы так и не поняли, – рассказывает будущий генерал бундесвера Петер Гребен после войны о своем своеобразном начальнике. – как это было возможно, что один воспитанный в старой армии… солдат мог иметь такие плохие манеры».

Даже по отношению к своему фюреру Модель всегда говорил правду в глаза. Вероятно, никто из собеседников Гитлера так часто и так же энергично не спорил с ним, как это делал Модель. «Я верю, что он способен на это, – сказал однажды Гитлер о своем генерал-фельдмаршале. – Но я не хотел бы сам служить под его командованием». Все же речь никогда не шла о политике во всех этих дискуссиях. «Модель ограничивался в критике всегда своей армией, а позже своей группой армий. Он в этом отношении не критиковал Гитлера, а только боролся за ввод новых войск, оружия или бензина, – вспоминает офицер-ординарец Гюнтер Райхгельм. – Но он делал это с такой твердостью, что часто доходило до ругани между ним и Гитлером».

Расчет немецкого противотанковое о орудия Рак-36 в бою

Бомбы падают на позиции врага, лето 1944 г.

Бывшая советская зенитка, теперь металлолом

Конец пути

Такие конфликты ни в коем случае не доказывают внутреннее дистанцирование от национал-социализма. Модель ставил под вопрос тактические представления Гитлера, но никогда идеологию, которая только и делала войну возможной. В этом отношении часто столь неформальный командир общевойсковой части не отличался от других уступчивых командующих вермахта. Солдаты на всех уровнях вермахта отдавали лояльность и чувство собственного достоинства, наследство богатого традициями армейского понимания, для того, чтобы значительно ослабить беззаконие и необузданность этой войны. Уже в 1943 году казненный позже участник сопротивления Ульрих фон Хассель признал за военным руководством наличие «технического мастерства» и «физического мужества», но также и «недостаток гражданского мужества» и «отсутствие внутренней, основывающейся на настоящей культуре нравственной самостоятельности».

Как ни парадоксально, но как раз генералитет, которому Гитлер сильно не доверял после неудавшегося покушения 20 июля 1944 года, относился к его самым надежным помощникам. Как первый командующий с именем, часто такой упрямый в военных вопросах генерал Вальтер Модель послал телеграмму с выражением преданности своему избежавшему смерти фюреру. Покушение на убийство тирана противоречило коренным образом его представлениям о безусловной лояльности по отношению к политическому руководству. «Это преступное покушение, абсолютно невероятное», – возмущенно писал Модель в частном письме. В последние годы войны фельдмаршал в образе мыслей все больше приближался к идеологическим образцам режима. Таким образом, он в конце марта 1945 года сокрушался о том, что «все еще широкие круги немецкого народа и вместе с тем армии заражены еврейским и демократическим ядом материалистического образа мыслей». К этому времени Геббельс называл его в своем дневнике «фанатичным приверженцем фюрера и истинным национал-социалистом».

Тем не менее из заслуженного вояки даже в течение последних месяцев не получилось сторонника партии формата Фердинанда Шернера. «Он не был политиком, но оставался до самого конца действительно только военным и мыслил только по-военному, – характеризует его тогдашний штабной офицер Винрих Бер. – Модель даже не решался подумать, не было ли более разумно открыть ворота перед союзниками и впустить их, чтобы они оказались в Берлине раньше. чем русские. Это был бы политический вопрос, и он не ставил перед Собой этот вопрос». Модель был прототипом гибкого технократа, который, не задумываясь, предоставлял в распоряжение режиму свой исключительный талант.

И уставший рейх должен был считаться с этим, как никогда раньше. Бои на Рейне и в Руре имели катастрофические последствия для немецкой армии. После крупной воздушно-десантной операции и пересечения Ренна миллионная армия союзников в конце марта взяла в клещи группу армий «В» под командованием Модели: 9-я американская армия с севера, 1-я американская армия с юга. 1 апреля в восточно-вестфальском Липпштадте солдаты обоих соединений закрыли Рурский «котел». Неоднократно Модель просил Берлин об отступлении и оставлении Рурской области, но напрасно. Теперь он сидел в засаде: три армии с 320 тысячами солдат и 24 генералами были окружены, большее количество солдат, чем 1943 году в Сталинграде.

В течение следующих дней союзники все больше завязывали «мешок», как они скоро стали называть кольцо вокруг немецких армий. Модель только лишь мог реагировать на это. Рациональные с военной точки зрения операции были едва ли возможны. «В чем заключается стратегия врага? – задавалась вопросом военная разведка командования союзников в своей оперативной сводке. – Ответ таков – на Западе ее не было».

К тому же немецкие вооруженные силы больше не располагали достаточным оснащением и в большинстве случаев только лишь на бумаге – полным боевым составом. Подразделения Модели в Рурской области, подсмеивался, уверившись в победе, британский фельдмаршал Монтгомери в своем приказе, состояли лишь «из военных училищ, банных частей, голубятен».

Из одного из этих «военных училищ» вышел Лотар Эстер. Он только начал обучение на кандидата в офицеры, как тут же был откомандирован в боевое применение к автобану близ Бекума. Он до того момента никогда еще не слышал имя Модели. Не имея никакого представления о военном положении, он получил свой первый боевой приказ – вместе с другими солдатами он должен был ликвидировать «противотанковые щели» глубиной примерно 1,5 м на краю автобана. Тактика была проста и одновременно опасна для жизни. В своем укрытии молодые рекруты должны были ждать так долго, пока все танки союзников не проедут мимо них или над ними, чтобы после этого «расправиться» с ними, одновременно атаковав их сзади из «Панцерфауста».

Вдали Эстер слышал уже монотонный шум моторов американских танков Sherman. Когда танковые гусеницы оказались лишь в 3–4 м от его укрытия, он уже мог отчетливо распознать стволы их пушек. Нервозность стрелков «Панцерфауста» росла. У них был только один выстрел, и он должен был лечь точно в цель, до того как танковые колонны смогли бы отреагировать. «Было страшно, – описывает Лотар Эстер свое боевое крещение, оглядываясь назад, – видеть, как танки проезжают мимо, и понимать, что некоторые из них сейчас взлетят в воздух».

Все же в этой ситуации нервы у одного из его товарищей сдали. Он выстрелил из своего оружия еще до того, как танки дошли до условленной точки. Теперь и Эстер должен был стрелять. «Башню у танка при взрыве оторвало. Страшная картина, которую я никогда не забуду». Оставшиеся танки не замедлили с реакцией. «Они подъехали к противотанковым щелям, развернулись на своих гусеницах на 360 градусов и оставили, таким образом, солдат лежать в этой дыре». Другие блиндажи по-настоящему выкуривались огнеметами. Лотар Эстер застыл от страха, что произойдет, надвинув стальной шлем на затылок, спрятав нос в землю. Он выжил благодаря той небольшой случайности, что блиндаж остался незамеченным.

Между тем уверенность в успешном прорыве окружения начинала исчезать и у устойчивого к кризисам командующего группами армий, в которой служил Эстер. Своему адъютанту Гюнтеру Райхгельму, который был откомандирован для получения нового боевого приказа в бункер фюрера, Модель вручил длинное письмо, которое он адресовал своей жене. «Я и не предполагал, что Модель попрощается со своей жизнью, – говорит сегодня Райхгельм. – Я не мог представить, что он сдастся в плен».

Благодаря данной ему миссии молодой офицер-ординарец смог покинуть Рурский «котел». Только по счастливой случайности Райхгельму удалось совершить свой безрассудный полет через оккупированное противником воздушное пространство. Он должен был совершить вынужденную посадку и доехал до Берлина на машине. Еще более рискованно проходила его беседа в штаб-квартире: «Я сказал Гитлеру: „Группа армий „В“ окружена со всех сторон. Боевой дух солдат упал до нуля. Последний дух сопротивления – это Модель, у которого больше нет, однако, возможностей отдавать приказы войскам. Так как приказывать больше нечего". Гитлер медлил и, поразмыслив, ответил: „Модель был моим лучшим фельдмаршалом“».

«Был»! В то время как Модель с верностью Нибелунга удерживает положение в сражающемся Рурском «котле», высший военачальник давно уже списал его. После паузы Гитлер начал свой путаный монолог. Он требовал внезапных нападений, говорил об армиях, которые едва ли существовали, настаивал на том, что группа армий Модели должна выстоять. Райхгельм был растеряй. «После того как я столь взволнованно доложил все это Гитлеру, у меня было впечатление, что больше не имеет смысла возражать против такого заблуждения».

В своей последней квартире, дворянской усадьбе около Дюссельдорфа, «лучший фельдмаршал» Гитлера все еще не мог себе представить прогрессирующую потерю действительности своего фюрера. С другой стороны, он ни в коем случае не хотел разочаровывать его. Закрытый в Рурском «котле», но все еще исполненный лояльности її военного чувства долга. Модель и не думал о капитуляции – хотя он излишне жертвовал ради этого жизнями собственных солдат. Даже в очевидно безнадежном положении начальник группы армий в апреле отверг два предложения о капитуляции американского генерала Мэттью Б. Ридгвея. Он обещал ему в письме «достойную капитуляцию «и апеллировал при этом к его разуму: «Подумайте о будущем Вашей нации и сдайтесь в плен. Ваша страна будет срочно нуждаться в людях, которых Вы спасете, чтобы вернуть себе свое достойное место в сообществе народов».

Но Модель остался непреклонным. «И это хорошо, – отмечал Ридгвей в своих мемуарах. – То, что было в моей власти, я сделал. Отныне головы мог лишиться и сам Модель». В начале апреля в анализе 12-й американской армии сообщалось: «Мы будем свидетелями единственно возможной альтернативы безусловной капитуляции – постепенного распада и разрушения вермахта». Из инструмента, направленного на противников войны, вермахт превращался в инструмент самоуничтожения.

Лотару Эстеру было позволено не жертвовать своей жизнью ради непреклонной точки зрения Моделя об исполнении долга. Ему удивительно повезло, вместе со своими товарищами он ушел в неизвестность от своего рассудительного начальника, услышав на прощание: «Война для вас закончилась. Не забудьте вновь навестить матерей, которые ждут вас!» Целыми днями Эстер со своими приятелями пробирался по лесам Зауерланда в направлении Брилона. Незадолго до прибытия в свой родной город молодые репатрианты, возвратившиеся на родину, 6 апреля 1945 года были поражены действиями вооруженного подразделения «имперской трудовой службы» (RAD. от нем Reichsarbeitsdienst), которая была подчинена вермахту. «Они хотели разъяснить нам, что мы нарушили приказ, – рассказывает Эстер. – И если мы не вернемся в Падеборн, они расстреляют нас».

Сначала незаметно американские солдаты подкрались по лесной дороге. После короткого боя между солдатами «имперской трудовой службы» и американскими солдатами Эстер и его приятели поспешили перейти на американскую сторону. Однако внезапно из кустов раздались выстрелы. Как оказалось позже, руководители трудовой повинности стреляли сзади в собственных земляков. Приятели Эстера упали на землю, один умер сразу, другой был тяжело ранен, всего лишь в нескольких метрах от спасительного заключения. Сам Лотар Эстер, к счастью, пережил этот инцидент почти без повреждений. Он до сих пор старается объяснить: «Я могу только представлять себе, что это была ненависть, которая погнала этих людей. Они отдали всю свою жизнь системе, и они по-прежнему верили в окончательную победу. Вследствие этого мы были для них предателями». И поэтому – в глазах фанатиков – заслуживали смерти.

Но ко многим из «борцов до победного конца» разум все же постепенно возвращался перед лицом неминуемого поражения. «Первоначально мы пришли на службу, чтобы защищать отечество, – описывает Хайнц Хайдт, солдат Рурского „котла“ свои чувства. – Но когда мы увидели, что ничего больше не нужно было защищать, в нас проснулся инстинкт самосохранения. Солдатская честь и военная присяга больше не связывали нас. Важно было только одно: вернуться живым и здоровым домой и пережить войну».

Не имея контакта со своим руководством, некоторые подразделения в Рурском «котле» начали уничтожать боезапасы и оружие, чтобы они не достались наступающему врагу, другие охотно сдавались в плен. Число военнопленных в последние месяцы войны значительно выросло, до апреля только в американском плену оказалось свыше миллиона немцев. Немцы – это «побитая толпа, записал американский лейтенант Дуплантир в свой дневник, и они уже готовы покончить со всем этим… Горе, что они не додумались до этого сразу».