Текст книги "Спаси нашего сына (СИ)"

Автор книги: Гузель Магдеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

Глава 6. Ева

– Садись в машину.

Голос Егора по температуре – абсолютный ноль, и холод бежит по позвоночнику от брошенных мне в спину слов.

Я иду, не сбавляя скорости, даже не думаю останавливаться. Обнимаю себя за плечи – к ночи становится особенно зябко, я успела вымокнуть под дождем и надеюсь лишь на то, что не разболеюсь.

Я прождала его весь день, как Хатико: в здание офисного центра, где они снимают несколько этажей, меня не пускают, секретарь не соединяет с Егором, а личного его номера у меня попросту нет.

Только знакомый автомобиль на стоянке послужил единственным доказательством, что есть шанс увидеть Баринова.

А теперь я ругаю себя последними словами. На что я вообще надеялась?

Мне не просто обидно, мне больно от его слов, они ранят, вонзаясь под кожу острыми ножами. Я совсем не знаю тебя, Баринов, и теперь – не хочу.

– Садись, я сказал!

Нет уж, катись, Баринов, вместе со своей черноволосой красоткой. Мы с сыном справимся без тебя.

Баринов нажимает на газ, я мрачно думаю, что ему надоело плестись на низкой скорости за мной следом, но ошибаюсь. Он обгоняет меня, заезжает лихо на бордюр и ставит машину боком, преграждая мне путь.

В салоне – только он один, той красотки нет. Не знаю почему, но я обращаю на это внимание.

Он выходит, расправляя плечи, на лице все та же суровая печать недовольства.

– Что тебе нужно, Егор?

Закусываю губу, чтобы не разреветься. Ну почему, почему он так отчаянно хорош, даже вымокший под дождем? Без пиджака, в одной рубашке с закатанными рукавами, с влажными, как после душа волосами, он выглядит сошедшим с обложки модного журнала. Я чувствую себя еще более неуютно рядом с ним, балетки противно чавкают от каждого шага, и платье, дурацкое платье…

– Садись в машину, Ева, – он так по особенному произносит мое имя, что от его интонаций я покрываюсь снова мурашками, – как ты собираешься добираться домой? О ребенке подумай.

Эти слова действуют магически.

Стоит только представить, что мне придется без зонта возвращаться домой, одной, темными дворами, как я понимаю всю глупость своих поступков. Иду безвольно на его зов, как за гамельнским дудочником. Баринов открывает дверь переднего сидения, и я ныряю в теплое нутро дорого автомобиля.

Вспышками проносятся воспоминания нашей первой встречи, я даже запах салона помню – кожи, парфюма и чего-то еще, дорогого, недоступного.

Егор обходит автомобиль и садится за руль, сдает назад, съезжая с бордюра. Я молчу все это время, не знаю, о чем говорить – мне вообще непонятно, почему он сорвался следом, куда дел свою черноволосую красотку.

Хочется скинуть обувь, и я пытаюсь сделать это незаметно, но Егор все равно видит – смотрит исподволь, но снова ни слова.

Босым ногам сыро и холодно, я стараюсь спрятать их, стать менее заметной, но в такой опасной близи это невозможно.

Он нажимает на несколько кнопок, всего на мгновение отвлекаясь от дороги, и я ощущаю как спустя пару секунд теплый воздух начинает дуть на ледяные ступни.

– Спасибо, – его забота в нынешних обстоятельствах неуместна, и потому нам неловко обоим.

– Расскажи, что случилось с вашей квартирой, – просит он, глядя сосредоточенно на дорогу. Автомобилей почти нет, но дорожное покрытие мокрое и скользкое после дождя, а Баринов аккуратист и перестраховщик.

– Вчера к нам пришли двое, – начинаю я.

Складывается ощущение, что эту историю за несколько дней я повторила сотни раз. Егор слушает не перебивая, но я чувствую, что в отличии от участкового, он слышит каждое сказанное мною слово.

Я заканчиваю рассказ, когда мы подъезжаем к моему дому.

– Ты помнишь адрес, – выдыхаю удивленно.

Он был здесь всего лишь один раз, и я была уверенна, что Баринов давно забыл его, как ненужную деталь из прошлой жизни, но я снова ошибаюсь.

– Помню.

Мы встречаемся взглядами, и мне становится тяжело дышать. Его присутствие действует на меня гипнотически, хочется протянуть руку и коснуться его щеки, но – нельзя, не мое, не могу.

Я сжимаю пальцы в кулак, чтобы погасить порыв, а Егор отводит взгляд.

– Идем, я провожу тебя. Завтра проверим, на ком числится ваша квартира и через кого проходила сделка.

– Спасибо, – мне действительно, не нужно ничего более. Сама бы я смогла узнать эту информацию в лучшем случае через несколько дней, не раньше.

– Пока не за что.

Мы идем к подъезду, держась рядом, но не касаясь друг друга. Баринов открывает деревянную подъездную дверь, заходит первым, оглядывая подъезд. Лампочка горит тускло, но ее освещения хватает, чтобы убедиться, что на площадке никого нет.

Мы поднимаемся вместе на третий, я засовываю ключ в дверь и хмурюсь.

– Что случилось?

Егор реагирует моментально.

– Замок… Он как-то странно себя ведет.

– Отойди, – Баринов проворачивает ключ, надавливая на дверь. Обычно ключ двигается свободно, но сегодня идет непривычно туго. Не сразу, но замок поддается, мы слышим, как поворот за поворотом щелкают ригели, и дверь распахивается.

Баринов никогда не был у меня, и мне становится стыдно за то, что сейчас откроется перед его глазами: бедная, на грани нищеты, обстановка квартиры, тетя Мила со всклокоченными короткими волосами и странными речами. Я включаю свет в коридоре, заглядываю в гостиную и вижу, что тетин диван пуст.

– Тетя Мила?

Пульс учащается, неприятно покалывает от тревоги в районе поясницы. Я включаю везде свет, прохожу по квартире, заглядывая даже на захламленный балкон. Егор все это время наблюдает за мной, сложив на груди руки. Я поворачиваюсь к нему и шепчу:

– Тети нет… Она пропала.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Глава 7. Егор

– Может, она просто вышла куда-то?

Говорю, чтобы утешить Еву, и сам не очень верю в свои слова. Одиннадцатый час ночи, за окном дождь, а тетя ее, судя по моим воспоминаниям, не совсем здоровый человек.

Ева качает отрицательно головой и без сил опускается на край дивана, точно ее подкосило.

– Тебе нужно переодеться, – напоминаю ей, видя, что на девушке нет лица, – и потом, если захочешь, мы продолжим поиски твоей тети.

– Да, хорошо, – говорит она, едва ли понимая до конца мои слова, – хорошо.

Я выхожу, плотно закрывая за собой дверь и позволяя Еве остаться наедине с собой. Нахожу кухню – здесь сложно заблудиться, – выдвигаю из-под стола колченогий стул и опускаюсь на него.

Осматриваюсь: квартира выглядит небогато, я бы даже сказал, совсем бедно. Мебель, по ощущениям ровесница Евы, старый, кое-как залатанный ремонт, нудно капающий кран. Но, не считая горы грязной посуды в раковине, оставленной, видимо, той самой теткой, в доме удивительно чисто.

Только запах, тяжелый запах, в котором намешаны бедность, тяжелая болезнь, отчаяние. Я не могу его квалифицировать, но дышать им невмоготу, поэтому я поднимаюсь, открываю окно, впуская в кухню ночной свежий воздух. Мелкая морось оседает на подоконнике, я смахиваю ее ладонью и пересаживаюсь.

Хочется курить, но я бросаю уже в третий раз, и планирую продержаться как можно дольше. Поэтому просто выбиваю из упаковки сигарету и кручу ее в пальцах, ощущая, как от тепла начинает усиливаться запах табака.

Теперь можно подумать.

А подумать есть над чем.

Во-первых, и в самых главных, я не исключаю, что Ева беременна от меня. Я точно помню, что наш секс был безопасным, но никогда нельзя быть уверенным в контрацепции на сто процентов. Знаю, что есть какие-то анализы, по которым можно установить отцовство…

Черт.

Даже представлять пока не хочется, что этот ребенок действительно мой. Естественно, я не брошу, но…

Твою мать. Не знаю даже, что хуже, думать, что Ева обманщица и пытается вырваться из нищеты и развести меня на бабки, или что она действительно беременна от меня. Где ты была все это время? Почему появилась именно сейчас, когда уже живот большой и ничего не скрыть? Чтобы я не отправил тебя на аборт?

Сжимаю сигарету в кулаке так сильно, что она ломается, а так рассыпается в руках. Поднимаюсь к мусорному ведру, стряхиваю рассыпавший табак, а потом замечаю край книжки на уголке кухонного шкафа.

«Материнский паспорт».

Я беру ее, не думая даже о том, что это чужая вещь. Перелистываю, разглядывая исписанные нечитаемым врачебным почерком строки. С одной из страниц выпадает черно-белый снимок, на котором я в первый момент не могу ничего разобрать – какие-то круги, точки, что за фигня?

А потом, вглядываясь как следует, до меня доходит. Это снимок ребенка, прямо из живота. Вот позвоночник, голова с выпуклым лбом и маленьким носом, возле лица – кажется, рука, я до конца не уверен.

Дата свежая, вчерашняя.

Какое-то странное, теплое чувство рождается в желудке, я сжимаю снимок, глядя на этот профиль, и занимаюсь самым странным делом, которое только мог придумать – пытаюсь найти в нем свои черты.

– Егор, – Ева, переодетая во все сухое, смотрит на меня своими большими глазами. Влажные волосы собраны в тугую косу, на ней свободный сарафан и кофта, большая, вязаная, за которой она прячет безуспешно свой живот.

Мне так много хочется спросить у нее, но вопросы застывают на кончике языка, так и не срываясь.

Она подходит ближе и протягивает руку, чтобы забрать у меня материнский паспорт.

Мы касаемся кончиками пальцев друг друга, и ток, что пробегает между нами, заряжает все пространство вокруг.

Меня точно бьют под дых, дыхание сбивается, становится жарко невыносимо, хочется оттянуть ворот рубашки.

– Это мое, – хрипло говорит она, и только после этого я разжимаю, наконец, свои пальцы. Книжка выскальзывает из моих рук, Ева отступает, а потом прячет аккуратно снимок, вкладывая его между страниц.

Я все-таки расстегиваю верхнюю пуговицу, рывком, и она падает куда-то мне под ноги. Пофиг.

– Как думаешь, твоя тетя не могла уйти гулять? – говорю, а у самого голос хриплый, и хочется откашляться, вернуть в него прежнюю расслабленность и спокойствие. Удивительно, как на меня действуют ее прикосновения, и мне это не нравится.

– Нет, – Ева качает головой устало, – у нее ключей нет, а квартира заперта. Я… я не знаю, что думать.

– Поехали в дежурную часть, – говорю я, – напишем заявление о пропаже.

– А что… если это те люди?

– Тогда тем более надо ехать.

Мы выходим из дома, я смотрю на телефон, стоящий на беззвучном режиме – несколько сообщений от Вики и один пропущенный. Разбираться с ней мне предстоит позже, а пока я молча убираю телефон обратно в карман.

Глава 8. Ева

Дорогу до дежурной части я почти не помню. Адрес Баринов находит сам в телефоне, и едет туда по навигатору, а я тихо радуюсь, что сейчас не одна. Не представляю, как мне пришлось бы переживать все в одиночку, недавнего разговора с участковым хватило, чтобы отбить всякое желание обращаться за помощью в полицию.

Думать о тете рядом с Егором невыносимо сложно, он заполняет собой все пространство, в автомобиле, в моей голове, не оставляя свободного места.

Его знакомый аромат отзывается теплом в животе, и даже сын в его присутствии, кажется, становится спокойнее. Я кладу руку поверх кофты, ловя привычные ощущения.

В отдел полиции я вхожу первой: Егор ищет место, где припарковать автомобиль: небольшая стоянка перед участком забита служебными авто. Уставший дежурный смотрит на меня недовольно, я отвлекаю его от просмотра смешных видео в телефоне.

– Ограбили? – первый вопрос, который он задает в ответ на мое приветствие. Ну почему у них нет хотя бы толики сочувствия? Этот полицейский молодой, здоровый, симпатичный – я не жду от него соучастия, но хотя бы не такого, полного равнодушия, настроя?

– У меня пропала тетя, – я роюсь в рюкзаке в поисках своего и тетиного паспортов, наверное, они понадобятся оба. Жаль, что нет свежих фотографий тети Милы, но я прихватила с собой пару старых полароидных снимков – лучше это, чем ничего.

– Когда?

– Сегодня вечером, – заветные документы, наконец, находятся и я протягиваю их в небольшое окошко в стекле.

– Пфф, гражданочка, – усмехается дежурный, я не могу разобрать по погонам его звание, – приходите через три дня, если ваша тетя не вернется. Тогда и оформим.

Я так и стою с протянутой рукой, но он снова берет в руки телефон, показывая демонстративно, что разговор окончен.

– Но…

– Три дня, – чеканит уже громче, а я растерянно смотрю на него. Какие три дня? За это время может случиться что угодно! А полицейский и слушать меня не желает, прибавляет громкость телефона, будто меня и нет вовсе.

Хлопает дверь за моей спиной, я слышу уверенные шаги Баринова, а следом и его голос:

– Все в порядке? – Егор становится рядом, невзначай касаясь моего плеча. От него исходит аура спокойствия и силы, но этого слишком мало, чтобы я смогла сдержаться.

– Нет, – говорю громко, потому что еще чуть-чуть и у меня начнется истерика. Я столько всего пережила за эти дни, но добивает меня не это, добивает элементарное отсутствие помощи от людей. Почему они все такие черствые, равнодушные? Разве сделали мы с тетей Милой кому-то что-то плохое?

– Нет, меня хотят выселить из квартиры, к нам приходят какие-то бандиты, угрожают мне и ребенку, тетя пропала, а он не хочет брать заявление, потому что не прошло три дня! Ничего не в порядке!

Слезы из глаз льются горячим соленым ручьем, я закрываю лицо ладонями и бессильно опускаюсь вниз, прижимаясь к стене. Сил моих больше нет.

– Гражданка, со словами-то поаккуратнее! – возмущается дежурный, – здесь отдел полиции, а не женская консультация!

От неудобной позы сын возмущенно бьет под ребро, и я охаю от болезненного толчка. Он такой маленький – но такой сильный, и мне становится перед ним стыдно, что я расклеилась. Я – большая и взрослая, это я должна его защищать и быть сильной… Только это так тяжело и так трудно!

– Ева, – Баринов опускается рядом, я вижу его глаза сквозь пальцы, но руки убирать не тороплюсь. Заплаканное лицо, наверняка, раскраснелось, и выгляжу я не лучшим образом, а, впрочем, какая разница? – Сейчас мы все оформим, поднимайся.

Его ладонь, большая, горячая, сжимается вокруг моей руки, которая смотрится крошечной на его фоне. От его прикосновения нестерпимо жарко, но от этого жара хорошо, а не плохо, он успокаивает. Егор помогает мне подняться, а потом отходит, увеличивая между нами дистанцию. Словно боится, что я приму его помощь за желание быть с нами или начну на него вешаться.

– Давайте листок или бланк, что у вас там? Мы будем писать заявление, – Баринов обращается уверенно к дежурному, сейчас по нему видно, что он владелец крупного бизнеса, и отослать его восвояси, как меня, не выйдет, – а потом вы его примите. Без всяких сказок про три дня.

– Все равно сейчас никто искать не побежит, – нехотя отвечает дежурный, но листок бумаги протягивает, – ручки нету. Свою используйте. Образец на стене висит.

Егор передает мне лист и ручку, которую вынимает из кармана пиджака, и я устраиваюсь в углу, пытаясь сообразить, с чего лучше начать заявление и стоит ли в нем писать о квартире.

– Пиши все, – словно читая мои мысли, произносит Баринов, – лучше, если это будет зафиксировано.

Я справляюсь за десять минут, подробно расписывая все детали, и одного листка мне не хватает, хотя я и стараюсь писать убористым почерком. Егор, прежде чем отдать заявление, читает его от начала и до конца, и только убедившись лично, что все нормально, просовывает бумаги дежурному в окно:

– Копию нам дайте, что с пометкой.

Мне безумно хочется спать, и видя мое состояние, Егор говорит:

– Иди, жди меня в машине, – и протягивает ключи, – нажми на эту кнопку, потом на эту.

Я киваю, выхожу на улицу, в глухую ночь. Щелкаю брелоком сигнализации, сажусь на переднее сидение и закрываю блаженно глаза.

Ноги гудят, мысли спутаны, сил нет даже рукой пошевелить. Веки становятся такими тяжелыми, что я закрываю глаза и пытаюсь найти удобное положение, чтобы не беспокоить малыша в животе.

Потом, все потом. Сейчас нужно немного отдохнуть.

Краем уха я слышу, как хлопает вдали дверь отделения, а потом голос Егора. Нас разделяет автомобильное стекло, но я очень хорошо слышу его речь.

– Вика, не истери. Ну не могу же я ее бросить! Все, успокойся. Скоро буду.

Глава 9. Егор

В отделе меня кроет.

Равнодушное лицо дежурного, на котором большими буквами читается «шли бы все на фиг отсюда», Евины слезы, Викина ревность.

Это, пожалуй, добивает больше всего. Женщина, которую, как мне казалось, я знаю довольно неплохо, показывает свое истинное лицо. И оно мне, мать вашу, совсем не нравится.

– Успокойся, – я не даю вовлечь себя в ее истерику, – скоро буду.

Сбрасываю, ощущая неприятную горечь и сильнейшее желание выкурить хотя бы одну, но сдерживаюсь.

Нужно остыть, прежде чем сяду за руль, слишком я взведен сложившейся ситуацией.

Если бы не мое присутствие, фиг бы взяли у Евы заявление. А между тем, ее тетка больна и за три дня с ней может произойти что угодно. Впрочем, я не тешу себя иллюзиями, вряд ли они будут шевелиться ближайшие дни.

– Это не твоя проблема, Баринов, – говорю себе вслух, но натыкаюсь взглядом на спящее лицо Евы на пассажирском сидении. Даже сейчас она выглядит напряженной. Смотрю на совсем юное лицо без капли макияжа.

Ева красива. Не той пошлой стереотипной красотой инста моделей, клонированных близняшек Джигановской жены и иже с нею, нет.

С таких, как Ева, пишут портреты, а не клепают сторис.

Стоп, Баринов, однажды ты уже повелся на эту милую мордашку, а в итоге жизнь прокатила тебя рожей об асфальт. Я напоминаю себе, как мы разошлись с Евой, и злость берет верх над всеми остальными чувствами.

Сажусь на водительское, чересчур громко хлопаю дверью, включаю двигатель. В каждом движении сквозит мое настроение, я двигаюсь резко, почти зло.

Ева испуганно вскидывается, глядя на меня:

– Егор?

– Заявление приняли, держи копию, – протягиваю ей сложенные вдвое лист, – сейчас отвезу тебя домой.

Еду, а сам думаю – а если у тех людей есть ключи от квартиры?

И я сейчас притащу туда беременную девчонку, прямо в лапы этим мошенникам.

Ну не домой же ее к себе тащить, в самом деле? У меня там Вика, у меня налаженная жизнь, в которой нет места Еве. Я и так ей помог, пробью завтра, что там с квартирой – что еще нужно?

Я снова злюсь на себя. Еду, перестраиваясь из ряда в ряд намеренно жестко, и мощный двигатель под капотом моего автомобиля утробно порыкивает, когда я давлю в пол.

Во двор к Еве почти влетаю. Она всю дорогу молчит, точно чует, что в таком состоянии меня лучше не трогать.

Вот и отлично.

– Провожу, – бросаю ей коротко.

Мы поднимаемся вместе по ступеням, под ногами проносится шустро что-то большое, темное, и в первую секунду я думаю, – крысы. Но потом мохнатое создание жалобно мяукает и скрывается в темноте между этажей.

Помогаю открыть дверь Еве, замок по-прежнему поддается с трудом.

– Вызови завтра сантехника, пусть поменяют замок на новый, – говорю ей, стоя в коридоре.

И уйти не могу просто так, и бесит. Ну, что я забыл в этой чужой квартире? Почему не свалил прямо сейчас, когда была возможность? Стою тут, топчусь, с носка на пятку перекатываясь, разглядываю Еву.

А она скидывает с себя бабушкину кофту, распускает тяжелые густые волосы.

Они рассыпаются по плечам, и мне хочется коснуться их, вдохнуть запах шампуня, который я чувствую даже стоя на расстоянии в несколько шагов.

– Да, – говорит она растерянно, и я чувствую, что мыслями Ева далека от меня, – позову.

– Что ты будешь делать завтра?

Вопрос звучит двусмысленно, я всего лишь хочу знать, отправится она искать тетку или нет.

– Пройдусь по соседям, спрошу, кто что слышал. Наверное, надо сейчас идти, по соседним дворам, вдруг она где-то тут? Но я не могу. Просто сил нет сделать хотя бы еще один шажок.

Она и вправду еле стоит, голос уставший и сонный. Опускается тяжело на тумбу шкафа, вытягивает вперед ноги, с которых так и не сняла обувь, и я только сейчас понимаю почему: шнурки, их надо развязать.

Я опускаюсь молча на корточки, беру одну ногу за щиколотку, узкую, изящную, и принимаюсь развязывать шнурки. Туфли никуда не годятся, наверняка, их носила чокнутая тетка, и Ева смотрится в этой обуви совершенно нелепо.

– Ты что делаешь? – сонная оторопь тут же слетает с нее, она пытается выдернуть ногу, но я держу ее крепко.

– У тебя проблемы со зрением? – я скидываю первую туфлю, но вторую ногу Ева прячет, отводя ее в сторону, – ну что за детский сад? Ты устала, я решил тебе помочь. Давай сюда ногу.

– Я и сама могу, – говорит твердо и пытается наклониться, но тут же ойкает, хватаясь за живот.

– Что такое?

Черт, не хватало только еще, чтобы с ребенком что-нибудь случилось. Я смотрю на ее выпирающий живот, и трудно представить, что там внутри – живое существо. Это так странно, космически почти.

– Ему не нравится, когда я так делаю. Наклоняюсь, – поясняет она.

А я с минуту, наверное, вникаю в смысл фразы «ему не нравится». Он же еще мелкий совсем, может, даже хвост не отпал, а уже – не нравится?

Интересно, каково это, ощущать движения ребенка в животе? Я видел только в рекламе, никогда не доводилось касаться… и не хочу.

Зачем? В этом жесте слишком много интимного, так должны делать только любящие друг друга люди, которые хотят и ждут ребенка.

Мой максимум – помочь снять обувь, да и то, теперь кажется, что это был совсем неуместный жест.

Кряхтя, Ева скидывает с себя вторую туфлю, я поднимаюсь и отхожу в сторону.

– Ну, ладно. Я поехал.

Пауза. Если она скажет остаться…

– Хорошо, – кивает Ева, но на меня не смотрит, избегает прямого взгляда.

– Изнутри замок закрывается? – кивает в ответ, – запрись на все засовы. И если что, – я все же не сдерживаюсь, – если что-то случится, сразу звони мне.

Я оставляю визитку с номером на тумбочке возле зеркала и выхожу на площадку. За моей спиной закрывается дверь, я дожидаюсь, когда щелкнут замки, и кубарем скатываюсь с лестницы.