Текст книги "Спаси нашего сына (СИ)"

Автор книги: Гузель Магдеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Глава 3. Егор

После перелета с двумя пересадками больше всего хочется завалиться в кровать. Я открываю окно автомобиля, впуская в салон густые летние сумерки, вдыхаю полной грудью теплый воздух с запахом цветущей полыни и лебеды.

– Что, соскучился по Родине? – усмехается Вика, – кажется, ты становишься слишком сентиментальным.

– А только и прежде и ныне милей мне моя сторона, – цитирую я, но вряд ли Вика узнает в этих строках Твардовского.

Я и вправду соскучился по дому. Последние несколько месяцев проходят в перелетах между Москвой и Дюссельдорфом, и вот теперь, когда, наконец, договор подписан и можно выдохнуть, я хочу провести пару недель здесь, в родном городе.

Вика же… Она приехала со мной совсем с другой целью. Ей хочется познакомиться с моей семьей. На правах постоянной девушки.

Не сказать, чтобы я этого хотел. Или был сильно против.

Если честно, то мне по барабану.

Знакомство с родителями не сыграет решительно никакой роли в наших с ней отношениях.

Жениться я не тороплюсь, хотя подозреваю, что Вика именно этого и ждет – предложения в кругу семьи.

Усмехаюсь, глядя искоса на свою спутницу. Черные, коротко стриженные волосы лежат в идеальной укладке, свежий макияж, точно и не было этих двух пересадок и изнурительного перелета с постоянной турбулентностью.

Вике тридцать два, и она работает ведущим юрисконсультом в моей фирме. Нынче не модно спать с секретарями, шутит обычно Вика, и в этом есть доля правды.

До дома мы доезжаем за сорок минут: ночью город пуст и почти нет движения, в отличии от бессонной Москвы.

Квартиру к моему приезду подготовили, я открываю дверь, впуская первой Вику. Она по-кошачьи оглядывает жилье, обходя каждый уголок.

– Ну что, совпало с твоим представлением обо мне? – поглядываю на гостью, прислонившись к косяку, – или ты ожидала увидеть огромную кровать в центре комнаты и красный балдахин?

– Фу, как пошло, – фыркает Вика, подходя ко мне и касаясь рубашки острыми коготками, – скорее, наручники и плетку.

Наступает моя очередь усмехаться: не знаю, чем так запал в душу женскому роду фильм про все оттенки плеток, но мне кожаные шнурки на заду не в прикол.

Вика медленно расстегивает пуговицы на моей рубашке, глядя призывно в глаза, а я качаю головой:

– Прости, малыш, но я хочу в душ и спать.

Кажется, кто-то вдолбил в ее красивую голову, что если показывать свой непомерный сексуальный аппетит, то у любовника точно снесет башку от счастья. Но все должно быть к месту, и сейчас я в первую очередь хочу выспаться.

На завтра назначена куча дел: нужно заехать в офис, проверить, как идут дела. Пока меня нет, обязанности по ведению дел лежат на плечах у Дениса, моего друга, и я уверен, что он справляется, но избавиться от желания все контролировать, не могу.

Это мой бич: я хочу знать досконально, что творится в моем деле. К счастью, это не распространяется на личную жизнь людей, домашним абьюзером я не стану.

Похоже, я засыпаю прежде, чем лицо успевает коснуться подушки. Сквозь сон слышу, как Вика разбирает свои вещи, обставляет косметическими склянками ванную комнату. На то, чтобы снять макияж и привести себя в порядок, требуется время, но я уже не замечаю, в какой момент она оказывается рядом и засыпает.

Утром за мной заезжает Денис.

Из-за разницы во времени я встаю только после его настойчивого звонка в дверь.

– Черт, который час? – спрашиваю друга, а тот только ржет, глядя на мое заспанное лицо:

– Баринов, ты совсем расслабился? У нас совещание через час, а ты только из постели вылез.

– Угомонись, – морщусь, – я тебе не девка, сейчас соберусь.

Десяти минут мне хватает, чтобы сполоснуться в душе и умыться, еще десять – переодеться в костюм. В нерабочее время я предпочитаю носить футболки и джинсы, но на работу всегда иду строго при параде – одна из моих привычек, впрочем, не самая дурацкая.

– Вика, я уехал, – кричу ей, захлопывая дверь. Денис закатывает глаза и изображает меня жеманно:

– Вика, я уехал, – а я отвешиваю ему щелбан, – когда она окрутит тебя и выдастся замуж? – ржет он, – где ты нашел эту акулу юриспруденции?

– На хедхантере, – усмехаюсь в ответ. Мы спускаемся на лифте до парковки, где стоит «ауди» Дениса.

– Я думал, в «одноклассниках», прислал ей свою фотку с лучшего ракурса. Даст ист фантастиш, йа, йа!

Ржем, как два придурка, а потом я рассказываю новости о нашем проекте в Германии. Мы успеваем за две минуты до начала совещания, и пока я усаживаюсь во главе стола, передо мной уже стоит большая чашка с латте и два кубика сахара.

Что-то, а секретари у нас знают все о шефовых привычках.

День пролетает незаметно, и я быстро втягиваюсь в работу, лишь иногда подвисая на некоторых словах – забываю русский перевод. В обед на моем автомобиле приезжает Вика, в головном офисе она еще ни разу не была. Я вижу, что она ходит здесь на правах моей женщины, оценивает секретаря, но ничего не говорит, – хватает ума.

Я жутко не люблю сцены ревности. Для меня любой намек на неверность – это прямой повод разорвать отношения и перестать общаться с человеком. Обмана я не потерплю и сам не собираюсь вести себя по-скотски.

И тут, совершенно не к месту, вспоминаю ее. Девушку, которая запала мне в душу куда сильнее, чем я ожидал, а потом туда же и плюнула.

Воспоминания мелькают как калейдоскоп: русые густые волосы, большие, чистые глаза, тонкие пальцы…

Хватит, Баринов, приказываю себе мысленно, ты совсем расслабился. Нечего думать об этом, с ней все ясно: ты просто ошибся, не разглядел гнилое нутро, повелся на фантик.

Поверил, что она чистая и честная.

От этого горько вдвойне.

Под конец дня чувствую себя, как выжатый лимон.

– Мы поедем домой или будем ночевать здесь? – Вика садится задницей на мой стол, покачивая туфлей. В разрезе юбки видно кружево чулок, и я провожу рукой по гладкому капрону, плотно обтягивающему ее стройные ноги.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Едем, едем.

На улице накрапывает дождь, из-за непогоды кажется, что совсем стемнело. Пока Вика собирается, я иду к стоянке, чтобы перегнать автомобиль ближе ко входу. Щелкаю брелоком сигнализации, фары мигают, освещая женскую фигуру, стоящую рядом с авто.

«Кто это?» – света не хватает, чтобы разглядеть лицо, я вижу только силуэт, но когда меня окликают по имени, по позвоночнику прокатывается ток, – ее голос мне слишком знаком.

– Егор…

– Ева, – хочу сам себя отругать за то, что голос на ее имени срывается, – зачем ты пришла сюда?

Она выходит в круг света и теперь я вижу ее лицо.

И живот, круглый, с чуть выступающим пупком, обтянутый платьем.

– Помоги мне. Спаси нашего сына, – произносит она, а у меня в башке кавардак из мыслей, но прежде чем я успеваю ответить ей, слышу Викино:

– Кто это, милый?

Твою же мать…

Глава 4. Ева

Ночью я не могу уснуть.

Мыслей столько – не счесть, и все безрадостные. Корю себя, что не успела оформить тетушкину недееспособность, а ведь могла бы, и тогда ничего не случилось. Знать бы, где упадешь…

Малыш, словно понимая о том, что я полна грустных мыслей, ведет себя беспокойно, и я уже привычным жестом глажу живот рукой.

– Мама что-нибудь придумает, – обещаю я, хотя пока не представляю, что можно сделать в этой ситуации. Мысли о Баринове все еще пугают, и хочется разобраться без него, своими силами.

После нашей встречи он даже не потрудился сказать мне правду в глаза, подослав своего друга. И как теперь, после всего этого заявиться к нему? Сказать, что тогда я отказалась от его подачек, зато теперь прошу о помощи?

– Баринов, Баринов, – качаю головой, – ну почему ты оказался такой скотиной?

До утра я не смыкаю глаз, хожу тихо по квартире, боясь разбудить тетю.

Вглядываюсь в знакомую с детства обстановку, точно стараясь запомнить все наперед.

Точно допускаю мысль, что нам придется распрощаться с этим домом.

Так нельзя, Ева, взбодрись. Сначала нужно проверить все документы.

Я прокрадываюсь тихонько в тетину комнату. Света уличного фонаря достаточно, чтобы разглядеть очертания мебели и вещей. Днем у меня не получится провести осмотр, но сейчас попытаться стоит: если вдруг тетя Мила действительно получила деньги за квартиру, куда-то же она должна была их деть? Или среди документов найдется оригинал договора, с живой ее подписью.

Тетя тоже спит беспокойно, в такие ночи она, бывает, бормочет что-то бессвязное себе под нос, а иногда вскрикивает, резко, жутко, пугая меня. И хотя я совершенно не верю, что кто-то всерьез мог заключить сделку с тетей, но приступаю аккуратно к поискам. Первым делом открываю откидную дверцу шкафа-стенки. Старинный, еще советских времен, кажется, он достался нам в наследство от бывших хозяев. Здесь, в отделе, который предполагался под мини-бар, на стеклянных полках, хранятся все документы, не представляющие особой ценности: счета за коммунальные услуги, договора из института, чеки об оплате за газ и воду.

Тут царит идеальный порядок, я периодически проверяю их и аккуратно раскладываю. В шкатулке, где раньше лежали деньги, пусто: всю заначку тетя успела растратить, когда только начались первые проявления болезни, а «похоронные» деньги остались на ее сберкнижке, и к счастью, снять она их пока никак не может.

Конечно, никаких пачек денег, я тут не нахожу, даже завалящихся десяти копеек и то нет. Я вытаскиваю все договора, чтобы перебрать их на всякий случай еще раз на кухне.

Опускаюсь на колени возле дивана, где лежит тетя Мила. Сейчас она дышит так тихо, что мне в какой-то момент становится страшно: жива ли? Но потом она снова начинает бормотать, а я вздрагиваю от неожиданности, отскакивая назад.

– Уф, – выдыхаю, сердце колотится быстро-быстро. Вроде бы ничего плохого не делаю, а быть застуканной все равно страшно. Я неловко заглядываю под край тонкого матраса у ее ног. Здесь раньше лежал ее паспорт, но сейчас пусто.

Остается последний ящик, где лежат наши паспорта и документы на собственность. Он запирается на ключ, который я ношу с собой. Отпираю ящик, захватываю стопку, и иду на кухню.

Плотно закрыв за собой дверь, ставлю чайник на газовую плиту. За окном уже совсем светло, и впереди длинный и трудный день, а я совсем не успела отдохнуть.

Вздохнув, приступаю к документам, и уже в первые минуты ощущая неясное беспокойство.

Нет ни одной бумажки, связанной с квартирой. Ни-че-го. Никаких документов на собственность, хотя я точно помню, что сама лично убирала в ящик. По пальцам бьет мелкая дрожь, и я во второй раз начинаю осматривать бумаги, проверяя каждый листок, в надежде, что он мог затеряться среди других документов.

По позвоночнику катится холодный пот, тянет живот, а я бормочу:

– Сейчас-сейчас, мы найдем все, подожди.

А потом понимаю: да не найдем. Кто-то успел побывать у нас дома, замок, на который закрывается ящик, можно открыть одной проволокой. Но вряд ли это смогла бы сделать тетя Мила…

Когда она встает, заглядывая на кухню в поисках еды, я вместо приветствия спрашиваю:

– Тетя, ты не видела документы на квартиру?

– Какие документы? – она хмурится, – ты чего опять удумала? Квартиру мою отобрать? Не позволю!

И я понимаю, – проблеск сознания, который случился с ней вчера при виде незваных гостей, исчез так же быстро, как и появился, и никакого внятного ответа от нее я не дождусь.

Разбираться мне уже некогда, нужно успеть сдать анализы в женскую консультацию. Я выбегаю из подъезда, надеюсь, что до моего возвращения никто не появится, а если они все-таки придут, то я буду настроена решительно.

Вызову полицию, если участковый не смог разобраться, то может, присутствие людей в погонах напугает бандитов.

Но прямо возле подъездных дверей меня уже ждут.

На лавке сидят двое: один из них вчерашний мордоворот, лицо второго не знакома. Я спотыкаюсь, будто напоролась на препятствие, и все, что я вижу, это их довольные, ухмыляющиеся лица.

– Ну что, пигалица, куда с утра пораньше?

Как назло, двор абсолютно пуст, нет ни одного свидетеля нашего разговора, и я по их настрою понимаю, что церемониться со мной они не собираются. Это нелюди, которых ничуть не трогает мой большой живот.

– Что вам нужно?

Я говорю с вызовом, скрестив руки на груди, а самой страшно. Одно неловкое движение, один толчок, и я полечу вперед, прямо на живот, внутри которого мое дитя. Он еще не успел родиться, а ему уже предстоит понять, как жесток и несправедлив бывает мир.

Ощущаю, как предательски дергается веко на левом глазу, и самое обидное, что эти двое тоже видят мой нервный тик.

Мой страх доставляет им удовольствие, они подходят ближе и останавливаются совсем рядом, чужая рука в опасной близи от моего живота.

Я делаю шаг назад, упираясь лопатками в шершавую деревянную дверь подъезда.

– Вещи свои когда вывозить будешь? – усмехается вчерашний тип.

– Вот заявление в полицию на вас напишу сначала, – и все-таки я прикрываю сумкой живот. Господи, как страшно… Хоть бы один человек прошел мимо, хоть бы одна собака!

– Слышь, самая умная что ли? – он сплевывает себе под ноги, и тонкая полоска слюны остается на его неопрятно отросшей щетине. Рукавом мужчина стирает ее и ухмыляется, когда видит, что я морщусь, – че, не нравится? Думаешь, тут с тобой церемониться будут? Лучше валите с хаты по-добру, по-здорову, и тогда никто не пострадает, – и смотрит многозначительно на мой живот.

Сын бьет меня несколько раз по ребру, упирается тонкой маленькой пяткой с силой, какая может только быть у такого дитя. Я знаю, я чувствую, как ему страшно вместе со мной. Его дом, служащий опорой и защитой, измаран в чужом, угрюмом взгляде, в котором нет ничего хорошего. Мне хочется стереть со своей кожи ощущения того, что я замарана в чем-то гадком, но я боюсь пошевелиться.

– Я поняла вас, – говорю тихо, собственный голос кажется чужим и незнакомым, – мне в поликлинику надо…

– Ну иди, раз надо, – с ленцой, словно нехотя говорит бандит, и отступает, освобождая мне дорогу, – а потом назад, паковать вещи. Мы итак вам слишком долго позволили тут жить.

Пройти мимо, не коснувшись его волосатой, голой руки, невозможно, и мне все мерещится резкий удар, которым он может меня наградить. И я иду мимо него, как по минному полю, каждый шаг точно последний.

И только когда эти двое остаются за моей спиной, я могу, наконец, дышать. Что ж, теперь у меня совсем нет выбора. Вернуться назад просто так я не могу.

Мне нужна помощь.

Мне нужен Баринов.

Я иду на остановку, забыв про свои анализы, и еду в сторону большого, трехэтажного офиса, где находится его фирма.

Глава 5. Егор

Ситуация хуже не придумать.

Мне кажется, что я ослышался – о каком сыне говорит Ева?

Злость накатывает волной, я не могу отвести взгляда от ее округлого живота, от выступающего пупка в самом его центре. Платье на ней вымокло, и судя по всему она стоит тут уже давно. Черт!

Но какое отношение я имею ко всему этому?

Какое право она имеет вламываться в мою жизнь и что-то просить? Неужели ей настолько пофигу? Совесть спит мертвым сном?

Треск, с которым рушится Евин светлый образ, до сих пор стоит в ушах, и этот звук не перекрыть нервному цокоту каблуков Вики об асфальт. Она останавливаясь рядом со мной, я ощущаю, как ее грудь касается моего плеча, а над головой появляется раскрытый зонт. Теперь вода не льется за шиворот, хотя у меня полыхает так, что огнетушитель тащить надо.

На Вику не смотрю – чужой беременный живот магнитом притягивает все внимание. Тревожное «а если» бьет под дых.

Я всегда относился к вопросам предохранения серьезно, мне нафиг не нужны лишние проблемы: всякие девицы могут попасть на пути, с моим доходом я лакомая добыча для проходимок.

И сейчас я просто не могу принять случившееся. Мы предохранялись. Это железно.

– Егор? – я слышу в Викином голосе истерические нотки, она пытается сдержаться, но не выходит. Не хватало еще тупой бабской истерики, мне хочется, сказать, я и сам не рад ни черта!

– Подожди меня в машине, – протягиваю ей не глядя ключи.

Долгая пауза.

Я уже готов сорваться, все внутри клокочет, и нужна только последняя искра, чтобы разгорелся пожар. Но Вике хватает ума – она берет молча ключи, и аккуратно обходит по широкой дуге Еву. Во всем этом жесте сквозит ее отношение, и если бы взгляды могли убивать, от Евы осталась бы только кучка пепла. Может, и от меня тоже.

Наконец, хлопает дверца машины, Вика устраивается на переднем сидении и отворачивается, создавая для нас иллюзию уединения.

Теперь я подхожу вплотную к Еве, но живота не касаюсь. Кажется, стоит только соприкоснуться с чужим телом, внутри которого прячется живое существо, и я уже точно буду иметь отношение к этой беременности. Глупое суеверие, тупое чувство.

– Что тебе надо?

Сейчас я могу рассмотреть ее лучше. Она почти не изменилась с нашей последней встречи, беременность почти не испортила фигуру Евы, не затронула ее внешности. Тонкие черты лица, тяжелые русые волосы, большие глаза. Когда-то казалось, что они полны наивности, открыты и чисты.

Сегодня я думаю, что дурак, болван, идиот – я просто видел то, что желал видеть.

Она молчит, только смотрит на меня, и от этого взгляда некуда скрыться, а мне заорать хочется – ну почему ты оказалась такой, Ева? Все же могло быть по-другому, по-нормальному, по-человечески!

– Если ты решила постоять и помолчать, то выбрала не самое подходящее время и место, – наконец, произношу. Пауза слишком затянулась, к чему эти театральные эффекты?

– Я бы никогда не пришла, – говорит она тихо, так, что мне приходится читать по губам, своему слуху я уже не доверяю, – если бы не обстоятельства. Нас с тетей хотят выселить из квартиры…

– Стоп, стоп, стоп, – я вскидываю руки, перебивая ее. Вижу краем глаза, как за спиной Евы, в автомобиле, Вика все же не сдерживается и поворачивается в нашу сторону и одаривает долгим взглядом, – а почему, собственно, я должен тебе помогать.

– Ты не должен, – мотает она головой, и мокрая прядь прилипает к ее щеке, – ты ничего не должен. Просто я думала… Это же твой сын.

Ее руки с тонкими, изящными пальцами накрывают живот. Наверное, ей холодно, думаю я, замечая, что женские предплечья покрываются мурашками. Мы выбрали неудачное место для общения, какой бы не была она обманщицей, в первую очередь – она беременная женщина.

Я готов думать о чем угодно. Только не о сыне.

Не о том, что мне пытаются подсунуть другого ребенка и повесить чужие проблемы. Но от реальности не убежать, а я не сопляк, чтобы притворяться.

– Ева, – говорю и запинаюсь. Мне нравилось ее имя. Тогда. Не сейчас. – С чего ты взяла, что это мой ребенок? Ты думаешь, я в это поверю?

Ее глаза становятся совсем большими, я замечаю, что в уголках скапливаются слезы. Терпеть не могу сцены, но этим меня не проймешь.

– Ты можешь верить или не верить, но это твой сын. Если ты не можешь мне помочь, то ничего, мы разберемся.

Она отступает, а потом разворачивается и уходит.

Вот просто так, – берет, гадство, и уходит! А я, настроенный если не на войну, то на полноценное сражение, остаюсь смотреть ей в спину и ни фига не соображаю.

Сажусь в машину, глядя прямо перед собой.

В башке пустыня, все сожжено дотла, все вымерли.

Нет, ну так не может быть! Если бы она спорила, кричала, топала ногой и пыталась шантажировать, я бы знал, что делать. А сейчас что?

Вика спрашивает что-то, но я не соображу, слова вообще ничего не значат. Я вижу только удаляющуюся под дождем фигуру, без зонта, замечаю, что она обнимает себя руками. Там, где кончается свет фонарей и наступает летняя, мокрая ночь, – там темно и небезопасно, особенно женщине, особенно с ребенком под сердцем.

О чем она говорила? Что у нее проблемы с тетей? Их выгоняют из квартиры?

За коммуналку не платят, что ли? Ну, сколько ей понадобится, чтобы закрыть этот вопрос, думаю, я не обеднею от этой суммы.

Черт, она уже успела скрыться за поворотом, там парк, дурацкий, а время позднее. На крыльцо выходит Денис, курит, глядя в нашу сторону и машет рукой.

Решение приходит молниеносно.

– Вика, – я оборачиваюсь к ней. Она замолкает на полуслове, лицо нахмуренное, а после моих слов станет еще хуже. Но я уже решил. – Тебя Денис отвезет. Не обижайся.

– Баринов, – шипит она, – ты в своем уме? Я тебе этого не прощу никогда!

– Я себе тоже не прощу этого, – отвечаю я.

Вика ждет, что я передумаю, мы схлестываемся взглядами, но она сдается. Выходит, громко хлопая дверью, а я стартую с места.

Мне всего лишь нужно убедиться, что Ева дойдет домой живая и здоровая. Какой мерзавкой бы она не была, убеждаю я себя, я не хочу быть виноватым, если с ней что-то случится. И ничего больше, остальное меня не касается.

Знакомьтесь, я – Егор Баринов, и я мастер самообмана.