Текст книги "Таир (СИ)"
Автор книги: Гузель Магдеева
Соавторы: Ирина Шайлина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)
Я перестаю сопротивляться, замирая где-то внутри самой себя, понимая, что все – бесполезно. И пока ритмичные движения заставляет двигаться мое тело в такт, я думаю только об одном: Таир этого не переживет. После этой грязи я с ним уже не смогу.
И больше всего на свете мне хочется, чтобы Артем сдох. Он двигается во мне, вперёд-назад, кажется, разрывая внутренности, но я тогда ещё не знала, что я живуча, как кошка. И в такт каждого его движения я думаю – сдохни. Сдохни, сдохни, сдохни. Только... Бойтесь своих желаний. Иногда они сбываются.
Глава 22. Ася
Жигули трясло на дорогах, на кочках машина подпрыгивала и вместе с нею голова Таира, что лежала на моих коленях. Он, казалось, потерял сознание, но временами чуть морщился от боли. Мужчина дал мне аптечку, из неё я добыла бинт и как сумела обмотала раненый бок. Еле решившись, заглянула под рубашку – рана, кровавая дырка в плоти, казалась совсем не страшной. Какого хрена тогда из неё столько крови течёт?!
– Шайтан баба, – сказал водитель, – один беда с табой.
В зеркале заднего вида встретилась взглядом с водителем. Сначала узнала сварливый тон. Потом – чёрные бусинки глаз. Только в них сейчас искренее беспокойство. А шапка вязаная та же, и ящики с помидорами тоже… Не помять бы.
– Извините, – неловко сказала я, не зная, что ещё сказать.
Рахматулла открыл жалобно скрипнувший бардачок и кинул мне упаковку влажных салфеток. Только тогда я догадалась посмотреть на свое отражение – ужаснулась. Я бинтовала рану, ревела, слезы по лицу размазывала, и теперь выгляжу так, словно Таира сожрать пыталась.
Салфетки пахли ромашкой.
– Подальше, – попросила я. – Больницу отсюда подальше.
Я боялась за здоровье Таира, но готова была рискнуть и потратить ещё полчаса на поиски больницы, которая находилась бы дальше. Я не хотела, чтобы те, кто это начал, просто пришли и добили раненого Таира. Мне кажется, они способны на все, о чести и благородстве и речи нет.
Больница явно не была лучшей в городе. Длинное серое здание, ряды безликих окон, старая, уже знакомая со ржавчиной скорая во дворе. Но все это было неважно – главное Таиру тут могли помочь. Засуетились, забегали, даже полис не спросили, что само по себе удивительно.
– Прости, – попросила я Таира.
Он глаза открыл, посмотрел на меня мутным взглядом – в нем мне виделось осуждение. Я хотела поцеловать его на прощание, пока не увезли на носилках, но так и не решилась.
– Авызыңа сегим ( татарское ругательство) ,– качал головой Рахматулла, разглядывая запачканное кровью заднее сиденье.
– Извините, – снова сказала я. Достала из кармашка сумки несколько мятых купюр, протянула ему.
– Ананын бэтеге, чукынган! ( Все ещё матерится ), – выругался он, и руку мою оттолкнул.
– Спасибо…
Снова плакать захотелось. Таира я так и не поцеловала, а вот Рахматуллу решилась. Чуть наклонилась – он ниже меня ростом, и коснулась губами колючей, небритой щеки. Мужчина покраснел, даже через смуглоту кожи видно.
Скрипнув, в этой машине все скрипело, открылся багажник. Рахматулла склонился над ящиками, а потом…протянул мне два крутобоких граната.
– Ему дай, нужно будет, – махнул рукой он и сел в машину.
Я ещё минуту слышала его ворчание, затем двигатель затарахтел, и я одна осталась в больничном дворе, в руках мятые денежки и два крупных граната.
– Женщина! – крикнули мне. – Документы!
Документов у меня не было. Я не знала, какая у Таира группа крови. И в больницу заходить боялась – так себе воспоминания. Восемь лет я избегала больниц, для меня они пахли кровью, болью, а ещё – унижением и беспомощностью.
– Никуда не уходи, – отрывисто бросила мне женщина. – Сейчас полиция приедет.
Конечно – огнестрельное ранение. Но мне общение с полицией ни к чему. Я оставила свои гранаты на подоконнике, и пользуясь тем, что про меня все забыли, вышла на улицу. Отошла подальше от здания, села на низкий заборчик, достала сигареты – зажигалки нет. Головой покрутила, увидела на пятачке в конце территории медперсонал курит, пришлось идти к ним.
Медбрат в зелёной форме молча прикурил, по лицу понял, лучше не спрашивать.
А вот я спросила:
– Можно позвоню? – и снова купюру мятую достала. Он на нее посмотрел, на меня и не взял. Телефон протянул, я на два шага в сторону отошла и набрала номер по памяти.
Столько раз по нему звонила, что наизусть выучила.
Напрягшись, вспомнила даже имя девушки из приёмной Таира.
– ТатОйл, слушаю вас, – бодро отрапортовала она так, словно ничего у них не случилось.
Я помолчала несколько секунд, подбирая слова.
– Таир Шакиров находится в больнице по адресу…
Продиктовала и сразу звонок сбросила, телефон вернула, поблагодарив. Уходить нужно было сразу же, но я перешла дорогу, устроилась напротив здания больницы и спряталась за сосной. Наблюдала, не в силах отбросить страх. Машины приехали быстро. Выдохнула я только тогда, когда увидела Руслана. Вот теперь можно уйти.
Слезы вытерла, руки пахнут гранатом, ромашкой и кровью Таира, которая траурной бахромой въелась под ногти.
У него все будет хорошо. А я…я привыкла.
Уходила дворами, в сапогах чавкало, меня знобило. Не стоило мне заходить внутрь. Слишком эта больница была похожа на ту, что до сих пор снилась в кошмарах. Слишком.
Тогда Артем просто ушёл. Равнодушно поднялся с моего распростертого израненного тела и ушёл. Я слышала, как звякали бокалы, потянуло сигаретным дымом. И встать не могла. Дело даже не в физических возможностях – я словно закончилась. Была и не стало. Лежала и смотрела в ночь с открытыми глазами.
А затем про Таира вспомнила. И мысль такая нелепая – позвонит, а я трубку не возьму. Волноваться станет, а ему и так хлопот хватает. Я встала. Тщательно одернула платье, словно это имело какое-то значение. Так и ушла – босиком, без сумки, с кровью, что тёплыми струйками текла из меня и красной коркой засыхала на бёдрах.
Меня подобрал патруль полицейский. Наверное, хорошие были ребята. Смотрели участливо. Один дал упаковку влажных салфеток, но я её суеверно оттолкнула. Я была пьяной, я была уничтоженной, но во мне горела ещё вера в справедливость. Нельзя просто так взять и изнасиловать человека, и остаться безнаказанной. Жертва насилия – всегда жертва. И тот, кто применил силу – виновен, и никакие оправдания не подойдут.
– Нет, – сказала я. Хотелось твёрдо, а получилось шёпотом, голос я сорвала. – Ничего не нужно. Меня изнасиловали. На мне его следы, его сперма…
Подняла взгляд. Парень в форме, молодой совсем, как я, наверное. И наверное грязи и жестокости ещё не видел. До меня. Смотрит участливо и с сожалением.
– Я его посажу, – снова шёпотом. – Посажу.
Ради меня. Ради дуры Светки. Ради других девчонок, я не хочу, чтобы ни одна девушка лежала беспомощно, с раздвинутыми ногами, кричала, срывая голос и зная, что на помощь никто не придёт. И чтобы потом кто-то мог в нее ткнуть пальцем и сказать – сама виновата.
У меня приняли заявление. И образцы материалов взяли тоже – обдолбанный парень и не подумал воспользоваться презервативом. У меня диагностировали множественные ушибы и гематомы, сотрясение мозга, а также разрывы мягких тканей влагалища. Только беспокоило меня отнюдь не оно. Меня затягивало в трясину, и я не знала, как из неё выбраться. Лежала под капельницей, кровопотеря была значительной и не могла найти в себе сил позвонить Таиру. Ах, если бы я тогда решилась ему рассказать…
Он пришёл на следующий день. Мужчина средних лет. Я боялась смотреть на его лицо, да и больно было поворачивать голову – Артём меня за шею хватал, придушить не придушил, но больно. Я видела костюм гостя. Дорогой, теперь, после знакомства с Таиром, я легко отличала дешёвый блеск от настоящего богатства. Галстук, помню, идеально гармонировал по цвету. Руки ухоженные, а мои ногти все обломаны в мясо попытками высвободиться.
– Бедная девочка, – сказал он участливо, а у меня от его голоса мурашки. Страх, вот что я испытала. Слишком знаком бархатный баритон. – Я приехал, как только узнал.
И погладил меня по грязным, в крови, волосам. Я дернулась, пытаясь избежать этого прикосновения, но только и сумела, что зашипеть от боли.
– Тебя переведут в другую палату, – продолжил он. Указал рукой на бабушку, которая дремала в соседней постели. – Без всяческого…сомнительного контингента.
Присел на край постели, я почувствовала, как прогнулась под его весом панцирная сетка. Склонился, к самому моему лицу, вынуждая смотреть в глаза. Такие же, как у сына, холодные и пустые.
– Денег дам. Квартиру получишь хорошую. Да и диплом, к чему тебе красивой столько лет учиться? – задумался, затем дальше заговорил. – Только заявление придётся отозвать, да… Сына я сам накажу.
И даже ждать не стал моего ответа. А вечером Светка пришла. Я была рада ей, настолько, насколько вообще могла проявлять эмоции. Хотелось рассказать ей, глаза открыть на Артёма. Мы же два года с ней секретами делились, все то время, что жили вместе.
– Ты специально, да? – она в дверях замерла. Лицо разъяренное, ноздри раздуваются. В другую палату меня не перевели, бабушка заитересованно навострила уши. – Падкая до богатых мужиков? Татарина своего просрала, теперь под моего парня полезла!
– Он сам…
Вышло хрипло и тихо, Светка вряд ли меня услышала, да и не нужно ей это было.
– Думаешь, самая умная, да?
Шагнула ко мне. Я подумала даже, что она меня ударит. Может, даже за дело было бы. Может, я и правда во всем сама виновата. Глаза закрыла, готовясь, беспомощная, принять удар.
– Только ничего у тебя не выйдет, поняла? Артём сделал мне предложение!
Ночь была бесконечно длинной. Крошечная бабулька громоподобно храпела, я пыталась заплакать и не могла. Действие анальгетиков закончилось, и я выть была готова – болела каждая клеточка моего тела. Но одного только боялась – маме позвонят. Я не хочу, чтобы она знала это все это, у неё сердце слабое…
– Камеры мы подняли, – говорил мне полицейский на следущий день. Другой, не тот, что с салфетками. – На видео чётко видно, что ты его провоцируешь. У нас свидетели есть. Девушка его подтвердит. Просто забери заявление по хорошему.
Отец Артёма вернулся. Укоризненно качал головой. Жалел меня. Что такая молодая, а жизнь свою загублю. Что из института меня выкинут. Что со мной может случиться множество…нехорошего. Девочки же такие слабые. Их так легко сломать играя.
Я держалась. Я просто отупела от боли и лошадиных доз лекарств. Я жила только на упорстве и желании его наказать. Светка уже поведала мне, что платье выбирает. Что они полетят в Рим. У Артёма все хорошо было, а у меня швы внутри влагалища и мерзкое чувство, что я мешаю быть им счастливыми, и невозможно понять, что мучит меня сильнее.
А сломалась я на бабушке. В один из дней, который слились для меня в неразличимо серое, она, поднявшись с постели прошаркала тапками по полу к выходу – я уже привыкла к этому звуку.
– Проститутка, – тихо сказала она, видимо, не ожидая от меня гнева, не боясь меня. – У молодых свадьба скоро, а ты его в тюрьму…
Я забрала своё заявление, благо полицейские только и рады были пойти мне навстречу. Выписалась из больницы, как только сумела. К тому времени Таир уже решил, что я с ним хочу порвать. В универ пошла заявление на заочное писать. Дело замяли по максимуму, но шёпотки ходили, я то и дело ловила на себе любопытные взгляды. На общежитие я права не имела, идти было некуда, денег я у отца Артёма не взяла.
Но вдруг оказалось, что у меня есть квартира. Большая, в хорошем районе, с новым ремонтом. Чистенькая. Не то, что я.
Как ее оформили на мое имя, даже без моих документов, меня не интересовало. Артема отец и не на такое был способен.
От квартиры я тоже хотела отказаться, но поначалу не знала как. С тоской смотрела в окно – третий этаж, если выпрыгну, не сдохну, максимум шею сверну. А потом поняла – пусть будет. Не в качестве компенсации, а как напоминание о том, что произошло. Чтобы я никогда не смогла забыть о случившемся. Чтобы не позволить такому с собой повториться.
Я тогда не знала, не догадывалась, что именно это сделает меня сильной. А ещё то, что ни хрена эта история не закончилась.
Глава 23. Таир
Снилась мне Аська. И впечатление от сна было гнетущее, самое что ни на есть гадкое. Аська просила прощения, а я лица её даже не видел, голос только, и все в тумане, а сам сон вязкий, как болото.
– За что? – спросил я.
Интересно было, за что извиняется. Аська-лучик. Самое светлое, что у меня было. А потом сон отступил, потому что пришла боль. Я застонал и проснулся.
Глаза открыл – белый потолок. Причём не первой свежести, побелка местами пошла трещинками, отвалилась, демонстрируя бетонное нутро. Опустил взгляд – стены, наполовину выкрашенные голубой краской, окно чуть приоткрыто, оттуда доносится неумолчный мерный шум. Поезда.
На стуле с явно неудобной спинкой, согнув в три погибели мощное тело, дремлет Руслан. Я попытался привстать и застонал от боли.
– Лежи, – велел мгновенно открывший глаза начбез. – Сейчас медсестра сделает обезболку. Рана несерьёзная, но крови ты потерял порядком.
– Где она?
Я не произнёс имени, но Руслан сразу понял.
– Привезла тебя сюда, позвонила и сбежала. Сейчас ты немножко в себя придёшь и мы тебя перевезем в нормальную клинику.
Я махнул рукой – ни какой клиники, нахер. И от обезболки отказался, жестом прогнав суетливую толстую медсестру. И так голова, словно в тумане. Руслан врать бы не стал, если говорит, что несерьёзно, значит жить буду.
Я провалялся в этой больнице, на самой окраине города ещё сутки. Поезда шумят где-то за окном, я даже привык к их вечному гулу. Палата была паршивой, как и вся больница, но это меня волновало мало. Волновал меня весь приключившийся пиздец.
А потом я вышел из больницы, позволяя Руслану вести меня, как немощного – слабость и боль ещё не отступили. В машине глаза закрыл, вспомнил запах пыли и бензина в той колымаге, на которой мы ехали. Как её трясло на ухабах. Как Аська склонялась надо мной, глаза у неё голубые – голубые, как весеннее небо. А на щеке мазок моей крови. Лицо зареванное. И хочется спросить, чего ты ревешь, Аська? Предавая – предавай.
– Мужика надо найти, – сказал я, – что нас привёз. И спросить, и отблагодарить.
– Уже, – кивнул Руслан.
Ехали мы на базу, в квартиру загнать под наблюдение медсестры Руслан уже не пытался. Здесь толком никого нет, это огромный склад, лишь охрана. Заезжаем на территорию базы и ворота закрываются за нами со скрежетом, который классически, как в триллерах, ничего хорошего не предвещает. А я и не жду.
Гулкий пустой коридор, такой огромный, что при нужде тут и автомобиль проедет спокойно. Бетонная крошка на полу. Офисные кабинеты нам сейчас не нужны, мы шли к ангару, который давно законсервирован и не используется. Тут равнодушно горели яркие лампы, затхлостью пахло и нефтью, здесь все нефтью пахнет. Посередине огромной комнаты стояло кресло, в которое я с облегчением опустился, и стол. Сел удобнее, морщась от боли, и только потом посмотрел на него.
Мужчина крупный. Бритый налысо, устрашающий даже. Смотрел на меня спокойно, но я видел страх, прячущийся в самой глубине его глаз. Да, я веду бизнес цивилизованно, времена беспредела остались позади. Но на агрессию я отвечу агрессией.
– Они не должны были в вас попасть, – хмуро сказал он. – Напугать только, чтобы от охраны отсечь.
Отсечь у них получилось, только воспользоваться преимуществом не удалось – ребята Руслана повязали всех. И не церемонились, я вижу кровоподтеки, а опухший нос съехал набок, придавая лицу ещё более жуткий вид.
– Напугали, – констатировал я, постукивая авторучкой по столу. – Теперь сами разгребать будете.
На столе папка. Обычная, устаревшая даже, словно из совка – картонная, на тесемках. Она гипнотизировала меня, кладу на неё ладонь, но открывать не спешу.
– Говори про девчонку, – велел Руслан.
– Сигарету можно? – попросил мужик, но не дождавшись ответа, продолжил. – Ничего я не знаю про девчонку. Я посредник, понятно? Мне сказали напугать, я напугал, я в ваши дела не ходок. Всё, что есть, в той папке. Ваша девочка-одуванчик мужика завалила. А может, и подругу его – тоже она.
Унимаю стук сердца. Пытаюсь заставить его биться спокойнее. Девочка-одуванчик. Лучик. Сандугач. А потом открываю папку. Скольжу взглядом по сухим строчкам. Цифры, факты. Они говорили о том, что однажды летней ночью Аська пришла в дом к сыну одного из влиятельных московских людей и просто его убила. Причём управилась меньше, чем за час – пятьдесят восемь минут.
Я смотрю на фотографии. Вот Аська стоит перед воротами. На ней простая футболка, джинсы мешковатые, кроссовки. В таком виде не ходят на свидания, или мне просто так думать хочется? Аська стоит, смотрит на дом, задрав голову. Я знаю – она боится входить. И спросить хочется – зачем тогда, Сандугач? Разворачивайся и уходи.
Но она входит. И через пятьдесят восемь минут не выходит. Выбегает. Спотыкается и падает, падает об, мать его, труп. Лежит рядом, не в силах подняться. Футболка разорвана на плече, заляпана кровью. Кровь на руках, на лице, на светлых волосах. А в ладони нож зажат. Аська на него смотрит, отбрасывает в испуге. Затем подбирает и вытирает о разодранную футболку – одно это о многом говорит. И в чужую руку вкладывает.
Я смотрю на фотографии, а словно историю вижу. Слышу испуганно хриплое дыхание Аськи, чувствую запах крови, прохладу ночи на своей коже.
– Там ещё фотографии трупа. Двух, – подсказывает мужик. – И огромный, жирный, чёткий отпечаток пальца вашей девочки.
Мне совершенно не хочется смотреть на мертвецов, но я не имею права отвернуться. Смотрю.
Первое тело – девушки. Той, что на пороге лежала. Волосы светлые, а по ним кровь бурыми пятнами. На лице синяки, губа опухшая, явно от ударов. Вряд ли женских. Хмурюсь, лицо кажется знакомым, я вглядываюсь в него. Залитое кровью и покрытое синяками, оно тем не менее узнаваемо. Подружка Аси. Такая же высокая и красивая блондинка, когда они вместе шли любой оборачивался. Только Аська более мягкой была, а Света – самоуверенной и раскрепощенной.
– Один удар, – перелистываю, вижу фотографию парня. – Его убили одним ударом в шею. Умер он быстро, но не сразу. Он полз за ней, за своей убийцей. На полу следы кровавые, точно свинью резали.
– Она не могла его убить, – говорю я, хотя факты кричат об обратном. Та Ася, которую я знал – не могла. И предать не могла, и убить.
Так не вовремя, но я почему-то вспоминаю, как в Москву приехала бабушка. И прямо ко мне, без звонка и предупреждения. Со всеми своими чак-чаками, пирогами и даже молоком деревенским. А у меня в квартире Аська, моется после секса. Звонка не слышала, вывалилась в коридор вся в мыльной пене и с губкой в руках – спину помыть звала. Бабушка обмерла, Аська растерялась и губы буквой "О" сложила. Только через секунду додумалась губкой этой же прикрыться – синей, пушистой, и обратно в ванну спрятаться, так бабушки испугалась. И когда она успела превратиться в человека, к которому спиной поворачиваться опасно?
– Но убила, – пожимает плечами мужик. – Дело закрыли, повесив убийство на мёртвую девочку. У ментов не было видеоролика. А у меня был. Ваша Ася убрала за собой. Остался один отпечаток, они его так и не идентифицировали, сочтя случайным. А я, знаете, люблю случайности.
Я закрываю глаза. Продырявленный шальной пулей бок горит огнём. У меня есть чудесные таблетки. Я знаю, что боль уйдёт через десять минут. Но я всегда ненавидел наркоту, презирал тех, кто от неё зависим, а столь сильный препарат это почти тоже самое. Мне нужен трезвый ум. Вот потом, когда все это закончится, я напьюсь.
– Кто заказчик?
Он молчит, испытующе глядя на меня. Тянет время, только толку? Мы оба знаем, что ему придется говорить, вся разница в том, насколько больно ему будет.
Я не садист, но в бизнесе, как в дикой природе, есть определенные правила. Они не прописаны ни в одном кодексе страны, но их знают все, кто связан с большими деньгами.
Мужик понимает, все понимает – и сдается, разом сникают плечи. Называет фамилию, и ни один чертов мускул не дёргается на моем лице. А заорать хочется, и стереть его в порошок, собственными руками на тот свет его отправить. Но я держусь. Эмоции все – позже
– Пока свободен.
Мужика уводят, я поговорю с ним снова, позже. Сейчас мне нужно переварить услышанное. Понять, что делать дальше. Попытаться понять Асю. Если раньше во мне кипел один лишь гнев, то теперь во мне сотни вопросов. И ни на один из них ответа нет. Мне нужна Ася. Пусть расскажет, почему она меня предала. Пусть скажет, почему тем летом, когда я умирал от бремени ответственности, потери отца, от того, что Аська ускользнула от меня, словно песок сквозь пальцы…почему она просто не сказала мне всего этого? Я бы что-нибудь придумал.
– Она в больнице лежала, Таир, – говорит вернувшись Руслан.
– Сколького я ещё не знаю? – зло выплевываю я.
Руслан курит, я с удовольствием вдыхаю сигаретный дым, но пачку от себя отталкиваю.
– Попала под машину. И вроде все чисто, даже рентген снимки есть, но…
– Но?
Мой начбез смотрит мне прямо в глаза. Он, огромный, устрашающий, доставшийся мне в наследство от отца, как бонус к миллионам, тот, кто может убить одним движением руки, всегда был нежен к женщинам, которые, все без исключения, его боялись.
– Я нашёл выписку от гинеколога. Просто несколько слов неразборчивым почерком, роспись и печать. Её изнасиловали, Таир. В какой ещё аварии можно заполучить разрывы влагалища?
Я поднимаюсь и меня чуть покачивает. Наверное, от слабости, но мне кажется, что это от злости, которая накатила мутной душной пеленой, дезориентируя и лишая тормозов.
– Мои парни работают, – говорит Руслан. И потом добавляет, неожиданно мягко, – тебе поспать нужно.
– Мне нужно вернуться восемь лет назад, – говорю я и устало тру виски пальцами. – Найди мне этого урода. Перекройте аэропорты, дороги, хоть из-под земли достань. Он близко, блядь, точно где-то в городе. Пока Аське не навредил. И её тоже найди… Мне многое у неё спросить нужно.
Нелепое волнение за человека, подставившего меня, уже не удивляет. У меня просто нет сил на анализ собственных эмоций. Одно я знаю точно: мне нужно, наконец, поговорить с ней по душам. Только бы не было поздно.
