Текст книги "Таир (СИ)"
Автор книги: Гузель Магдеева
Соавторы: Ирина Шайлина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)
Глава 17. Ася
Я никогда не задумывалась над тем, что стоит за моим заданием на самом деле.
Нет, прекрасно понимала, что занимаюсь неприглядными вещами и иду на обман человека, которого когда-то любила больше всех на свете. Что это может стоить Таиру бизнеса, репутации, денег. Что башку мне оторвёт, если – а точнее, когда узнает. И станет без разницы, что там в папочке хранится. А все равно шла вперёд, не думая ни о чем.
А сегодня накатило: я ведь самая настоящая предательница. И прощения мне уже нет и не будет, и наверное, надо уже к какому-то берегу причалить, определиться.
Только вот я абсолютно не знаю, что мне делать дальше. Рассказать поздно, бежать некуда. И сейчас когда мы стояли в беседке с Таиром в обнимку, я затылком ощущала идущее от него тепло, а внутри все холодно и противно. Вот так совесть душит, наверное.
– Ты чего? – спросил он, почувствовав, как я передёрнула плечами.
– Замёрзла.
– Ничего, сейчас пойдем на бэби чэе.
– Опять? Скажи, у вас когда-нибудь кончаются застолья или ты меня сюда привез, чтобы я от еды лопнула?
– Конечно, именно, чтобы расправиться с тобой я все это и затеял.
Таир разомкнул объятия, повернул меня к себе лицом и заглянул в глаза:
– Тебя на работе-то не потерял ещё твой Ахлиулла?
Я пальцами нервно прядь волос поправила, переступая с ноги на ногу:
– Рахматулла. Я ему смету выслала, жду, когда ответит. Самое долгое – согласование.
А у самой в голове: ни хрена ты, Сандугач, про ремонты и дизайны не знаешь, и ламинат от паркета отличать не умеешь. Спалят, как пить дать, спалят, надо срочно менять тему.
Но Таир как назло решил дальше дожимать:
– А может, у меня ремонт сделаешь?
– У тебя дома – свежий, не морочь мне голову.
– На работе, – не растерялся он.
– Таир, ты темнишь, – нахмурились я, скрещивая на груди руки. Вышло немного наигранно, а что делать? Из мыслей каша, и страшно, страшно, черт возьми. Вон как смотрит на меня, прищурившись, и кажется, что я Шакирова знать не знаю. Вот такого, делового, чужого. Опасного.
– Не хочу тебя отпускать в Москву. Что ты там забыла?
Я плечами пожала, не отвечая. Неужто камеры всё-таки были? Или… или это он мое пальто принес? А в нем телефон. И я не помню, сохранился ли в вызовах секретный номер, но при желании можно пробить все вызовы… Я зубами клацнула отчётливо так, и Таир, кажется смилостивился:
– Ладно, пошли греться. Не хватало ещё, чтобы заболела. У меня на тебя планы.
И за ладонь меня взял. Хотела спросить, какие именно у него на меня планы, но передумала. Не нравился сегодняшний разговор, и настрой Таира – тоже, и все чаще подмывало сбежать. Не знаю, долго ли промотаюсь, свои или чужие найдут все равно.
В дом зашли с заднего входа, и поэтому не сразу столкнулись с новыми гостями.
– О, черт, – сказал Таир, едва заслышав их голоса, – Кадрия апа приехала.
– Кто это?
– Бабушкина двоюродная сестра.
Одной больше, одной меньше, решила я, и мы отправились знакомиться с очередной Шакировской родней. Гостью уже разместили в большой комнате, и только по одному взгляду, брошенному в мою сторону, я поняла: дружбы не будет.
Кадрия апа оказалась ещё опаснее Асии. Взгляд коршуном, богатый зелёный наряд в бархате. Даже губы напомажены, хотя старухе лет так под семьдесят точно. Широкая, грузная, она восседала в центре дивана, опираясь на трость. Захотелось вытянуться по струнке. Я за Таира спряталась, вроде как невзначай.
– Таир, ник исеннэшмисен, телен югалтын? ( Почему не здороваешься, язык потерял ?)
– Здрасти, – хмыкнул Таир, руки в карманы засунул и стоит. Не сказать, что очень гостье рад. На присутствующих глянула – и там ни одного радостного лица. Тетка ему ещё что-то по-татарски, он в ей в ответ. Бабушка Асия сидела, губы поджав, Даша глаза закатывала, Зайки и мамы Таира видно не было.
Из вежливости присели рядом, я на коленках ладошки сложила приличия ради.
– Ник ыштаннарын киден? ( Почему в штанах? )– обратилась ко мне тетка. Я глазами в разные стороны поводила, плечами пожала. Все молчали на меня выжидающе глядя. Даже Таир, точно забыл что я на его языке кроме Сандугач ничего не знаю. Вот ведь засранец, вечно я в его татарской родне окружённая одна остаюсь. Маленький русский воин.
– Настя, – представилась я. Может, угадала? Или руку надо подать ради приличия?
– Авызынны сегим ( очень неприлично и по -татарски!) , – сплюнула вдруг Кадрия и повернулась к сестре своей, – тагын моржаны таптыгыз! ( Опять русскую нашли !)
Асия нахмурились, Таир тоже, и все начали спорить, а татарская ведьма ещё и клюкой по полу постукивать в такт своим словам. А иногда махать ею же – в мою сторону, так что черный наконечник грозил воткнуться мне в глаз.
И только Тимур откровенно забавлялся ситуацией, пряча ухмылку за ладонью.
Понятно, если я ещё немного продержусь здесь, от меня останутся натурально рожки да ножки. Воспользовавшись тем, что на меня никто не смотрит, я шмыгнула из комнаты вон. Открыла первую попавшуюся дверь, а там – Маша– Марьям с младенцем на руках.
Шикнула на меня, чтоб не шумела:
– Только уснул. Заходи давай.
А я замерла, благоговейно рассматривая младенческую макушку, покрытую тонким пушком новорожденных волос. Марьям осторожно опустила ребенка в кроватку, и ко мне повернулась:
– Там мулла ещё не приехал?
– Только Кадрия апа, – поежилась, вспомнив вредную старуху. Я думала, хуже бабушки Таира никого нет, ошиблась.
– О, старую ведьму принесло, – фыркнула Марьям, – она националистка та ещё. Если наша Асия только мечтает о татарских невестках, но с нами смирилась, то ее сестра принципиально нас с Дашкой не замечает.
– Я уже с ней познакомилась, поэтому сюда спряталась.
– Отлично, – обрадовалась Марьям, —посидишь пока с ним? Со столом помочь надо.
– Я не умею, – испугалась, ребенок казался таким хрупким, что даже оставаться наедине страшно.
– А чего уметь? Закричит, бери на руки. А там и я прибегу.
Решив, что лучше здесь, чем с Кадрией, я сдалась. Дверь тихо закрылась, я подошла к малышу и замерла. Таких маленьких детей мне видеть вблизи не доводилось. Черноволосый, темные реснички, на лице небольшая сыпь – на лбу пятно красное. Губы так смешно изогнул, ручки в сторону откинул.
Малыш мирно сопел, а потом потёр кулачком закрытые глаза, неловко скользнул по лбу, размазывая пятно. Надо же, я думала аллергия, а оказалось – помада или что-то на нее похожее. Может, Марьям поцеловала?
Осторожно, боясь разбудить, коснулась лба и стёрла красную точку. Ребенок глубоко вздохнул, я обмерла, боясь что проснется, но нет. Пронесло.
Села рядом с кроватью на край дивана и тоже зевнула. Возле младенца так тихо было и хорошо, и никаких тебе татарских бабушек. Я сама не заметила, как задремала, и проснулась только, когда ребенок захныкал. Сначала тихо, а потом во всю силу своих лёгких. Я на цыпочках к кроватке подошла и замерла: что с ним делать-то?
– Тшш, мальчик, не плачь. Не плачь, пожалуйста, я не умею общаться с такими малявками, – я кроватку пыталась качать, но кажется, ещё хуже сделала. Малыш кричал, поджав ножки, я на руки его взять боялась, и уже трусливо в сторону двери смотрела. Где их всех носит, такой ор до гор, уже хоть бы кто пришел на помощь!
Беспомощно поскуливая, я неловко взяла мальчика на руки. Голова его мотнулась в сторону, а у меня сердце упало в пятки. Господи, Ася, где ты, где дети, кто мог тебе доверить ребенка? Вот как оторвется детская голова, Господи, ужас какой!
– Маша! – позвала я приоткрыв дверь. Потом, чтобы точно, добавила – Марьям!
И несколько слов матом ещё добавила, но шёпотом, чтобы не нанести младенцу непоправимый вред и психологическую травму. Блудная мамаша все не шла, вынести ребёнка я не решалась – вдруг нарушу ещё какие нибудь традиции? Приноровилась держать голову, ребёнок, похоже смирился с моим присутствием, затих, теперь буравил меня глазками, мелкий татарский джигит. Когда дверь открылась, мы с ребёнком уживались вполне мирно, это если не считать того, что у меня руки со страху тряслись.
Голову подняла – Таир. Смотрит молча. И на меня, и на ребёнка в моих руках. Взгляд тяжёлый, я чувствую его тяжесть на своих плечах, он пробирает до печенок, заставляет чувствовать себя неловко. Мне кажется – я не в своей тарелке. Я меряю на себя чужую роль, не имею права держать этого ребёнка. Это не моё все. И этот взгляд… В нем скрыто безумно многое, мне даже больно становится.
– Тебе идёт младенец, – улыбнулся наконец Таир.
А у меня – мурашки. Улыбнулась в ответ и скорее перевела свой взгляд на безопасную территорию – младенческую макушку. Остро захотелось сбежать. Меня спас ребёнок – снова начал орать. В открытую дверь протиснулась мимо Таира Маша, забрала сына, унесла в людскую кутерьму. Я следом. Теперь уже и эби не так страшна, даже Кадрия. Только бы Таир не смотрел так.
– Быстрее, – выговаривала эби Маше. – Всё уже пришли, скоро мулла читать начнёт.
Я с тоской подумала, что наверное снова ладошки разглядывать, а потом кушать до потери пульса. А моё платье с карманами после прошлого застолья безнадёжно испорчено, куда еду прятать? Я так без одежды останусь.
– Иду уже, – ответила Маша.
И все было хорошо. А потом эби посмотрела на правнука и запнулась на фразе, которую сказать хотела.
– Алла сакласын! – воскликнула она. – Марьям! Губнушка на лбу где? Ты хочешь, чтобы Кадрия нам ребёнка сглазила? Ты же знаешь, у нее черные глаза, в прошлый раз после нее Ильяс три часа плакал.
Машка смущённо улыбнулась мне и плечами пожала, а мне стало стыдно – опять напортачила.
– Забыла, эби! – не стала выдавать меня Маша. – Сейчас нарисую!
И закрутился бешеный людской водоворот, над которым солировал детский плач – видимо, все же сглазила черноглазая Кадрия, не спасла помада на младенческом лбу. Я действовала по накатанной схеме – сбежала, как только смогла. Через огород, за теплицы, к Сахипжамал. Пирог ей принесла. Сладкий, – губадия, чтобы это слово не значило. Пирог моя подружка одобрила, подхватила деликатно мягкими губами с ладони, – я уже не боялась ближе подходить, – съела во мгновение ока.
– Ты только сильно не толстей, – предупредила я подружку. – Не буди в них соблазны, а то разделишь судьбу Анаса.
Вспомнила шурпу. Она может и вкусной была, но я предпочитала есть анонимное мясо. В магазине купленное. А в моей тарелке целый шматок лежал, не пожалели. Ладно, Дашка спасла, головой покачала и унесла втихаря тарелку. Кушать бедного Анаса я бы не смогла, в память о том, сколько часов мы провели с ним вместе в загоне.
– Тошно тебе? – раздался женский голос сзади.
Зайка. Вот уж кого не ожидала тут увидеть, в основном здесь бараны, Махмуд, да я. Обернулась, разглядела в наступающих сумерках тонкую девичью фигурку, укутанную в дорогую шубу.
– Мне нормально, – нейтрально ответила я.
Подумала, что уж Зайнаб меня точно не понять. Единственная внучка властной эби, любимая малышка огромной семьи. Богатой, причём, семьи. Балованная и холеная девочка, рождённая с серебряной ложкой во рту.
– А я тебе завидую, – вдруг сказала, порядком удивив, Зая. – Неделя закончится и уедешь. Свободная, а ты не ценишь, сама, добровольно, в это болото…
Оборвала фразу, не договорив, ушла, оставив меня с Сахипжамал. А я с неожиданной горечью подумала – не все ладно в Шакировском королевстве. Надо бы Таиру к сестре присмотреться, ой как надо. И к жениху её. Слишком он мне напоминал одного обаятельного московского мажорика, слишком избалованного вседозволенностью, чтобы быть по-настоящему хорошим человеком.
Поежилась, подумав о нем некстати. Моё ли дело чужая семья? Тут свою шкуру уберечь бы.
– Вот такие дела, – сказала я Сахипжамал, поправляя на ней платок, – похоже из нас ты – самая везучая.
Глава 18. Зай
Я и сама не поняла, что меня толкнуло сегодня пробраться за Асей. Смотрела, смотрела на нее из окна своей комнаты, спрятавшись за занавеской и денежным деревом, выросшим в кривое недоразумение.
Курит, баранов кормит. И плевать хотела на то, что на нее косится старшее поколение, что бабушка забыть не может, как видела ее много лет назад с голой задницей в московской квартире Таира.
А потом схватила шубу – и к ней. Просто чтобы в глаза заглянуть, убедиться, что она реальная, что так можно жить.
Без обязательств, трахаться, когда хочешь. Так, что кровать скрипит на два этажа и краснеет даже эби, но Таиру никто не выговаривает. Таир – мужчина. Ему можно все.
Скажи он, что женится, и то возражать никто не посмеет.
Только Ася улетит, перелетная птица, счастливый соловей. Она совсем другая, она меня не поймет. Я это сообразила только в глаза ей заглянув, испугавшись своей откровенности, зачем я это, зачем?
Отступилась от нее, и обратно домой, черпая снег, проваливаясь мимо натоптанной тропинки.
Сердце ухало,я ругала себя за необдуманный поступок, за неосторожность.
Не успела обувь снять, как попала в объятия Динара. Он меня к себе прижал, зарылся в волосы лицом и тут же отпрянул, скривившись:
– Курила?!
В глазах – гнев. Я поежилась, головой в стороны замотала:
– Нет, нет. Мимо Аси прошла…
– Общайся с ней поменьше, – заглядывая в лицо мне, произнес Динар, оглаживая пальцем скулу, – она мне не нравится. Поняла?
– Поняла, – сказала тихо, испытывая неудобство оттого, что сдала Асю. Только ей все равно, она перелетная, не забывай, не забывай.
– Точно?
Снова закивала, мечтая, чтобы он оставил меня в покое. Но все разошлись, а Динар хотел общения. Взял меня за руку, повел в комнату с камином. Его редко разжигали, никто возиться не любил, а Динару нравится. Подкинул дрова из поленницы, повернулся ко мне спиной, и спустя некоторое время разгорелся огонь, потрескивая и искря.
– Теперь хорошо будет. Иди сюда, Зай, – похлопал по пушистому ковру рядом.
Я опустилась возле него, вытянула ноги, расправив складки платья. Динар голову ко мне на колени положил и замер, на огонь смотря. Языки пламени отбрасывали тени на его лицо, на мои ноги. Я водила пальцами по волосам Динара: жёсткие, непослушные, опять отросли. Сейчас мне было хорошо, и если закрыть глаза, то казалось, что все как прежде, до того, как я увидела его первый срыв. Когда Динар убеждал, что больше такое не повторится, целовал мои ладони, стоял на коленях. Такой высокий, худой, до невозможного красивый, безумно любимый. В живот лбом упирался, на глазах вот-вот и слезы. Я ведь все детство мечтала за него замуж выйти, мечтала, чтобы он смотрел на меня, когда мы летом собирались у эби на каникулы. Динар с братьями моими проводил у нас сутки на пролет, худой, высокий, летом загоревший дочерна. Я за ним наблюдала из-за занавески, так же, как сегодня за Асей: как они дурачаться с Тимуром во дворе старого ещё дома, как по смуглой коже текут капли пота, когда бабушка заставляла их рубить двора и таскать воду на полив. К труду приучала, как говорила эби, а потом сажала всех внуков за длинный стол, деревянный, отполированный нашими локтями до блеска. Я помогала ей накрывать, обжигая пальцы об горячие тарелки с супом, больше всего боясь расплескать, показаться неловкой ему – Динару. А потом садилась ближе к нему, рядом с Таиром и чувствовала себя абсолютно счастливой, – как сейчас, с закрытыми глазами.
Жаль только, что стоило их открыть, как все рассыпалось, точно сгоревшие до углей поленья из затухающего камина.
А на следующий день был никах ( венчание), и глядя на будущую жену Ришата, я примеряла ее образ на себя
Ещё с вечера в доме Анвара абый собрались родители невесты, приехали родственники, но я не пошла, сославшись на головную боль. А теперь жадно смотрела, как ее красят, как подвязывают платок, расшитый по краям тонкими шелковыми нитками. Под платьем, чуть обтягивающим, с полупрозрачный вышивкой, уже виднелся намек на небольшой живот: все мы знали, что Гулия беременная, но в семье детей любили, даже если они так – до брака. Даже эби, которая ждала правнучку, обещав оставить ей все свое золото.
В мечети было спокойно: мы разулись у входа и теперь ступали по густому ковру неслышно и тихо. Нас окружали светлые стены, выкрашенные в нежные цвета, с традиционными строками из Корана на арабской вязи. Эби их могла читать, я – нет. Эту мечеть я любила: на смену старой, наша семья возвела новую, из дерева, с зелёными минаретами и блестящим на солнце полумесяцем. И назвали ее в честь нашей прабабушки, – Мэликэ.
Гулия сжимала в ладонях небольшой букет из белых анемонов: лепестки нежные, сердцевина черная. Я видела, как она волнуется, как подрагивают ее пальцы, и волновалась тоже. Не первый уже никах в нашей семье, но следующий – мой, и я жадно впитывала атмосферу, примеряя все на себя.
Имам дождался, когда все рассядутся и начал речь. Говорил он так звонко, так вкусно, что мне хотелось плакать от искреннего восторга. Динар сжал мою ладонь, пропуская свои пальцы между моих.
– Альхамдули-ль-Лахи-ль-лази, – запел имам, и мы подставили ладони к лицу: я – чувствуя истинное облегчение, что Динару пришлось меня отпустить.
Когда пришло время подарить невесте подарок, Ришат достал небольшую коробочку с серёжками – бриллианты, белое золото, – Динар шепнул:
– А я тебе машину на никах подарю. Какую хочешь?
– Машину времени, – подсказала, но он не услышал, переспросил только, и я ответила, – красную.
Мы вручили Ришату с женой конверты, букеты, и пошли обратно, в дом, к эби, где снова ожидало застолье с двумя запеченными гусями в центре накрытого стола.
– Поехали? – Динар открыл дверь своей машины, но я махнула рукой:
– Эби отвези, я пройдусь. Тут же близко.
Дом и вправду был близко, а мне требовалась немного свежего воздуха, чуть тишины и капелька одиночества. Я оглянулась, по привычке этой недели ища глазами Асю, но ее нигде не было видно, – наверное, уже уехала с кем-нибудь из наших.
Сегодня она казалась мне особенно нервной. А я себе – лишней. В этой суматохе и кутерьме мне казалось, что я до сих Динара прикосновения чувствую, и не отмыться никак, никогда. Остановилась посреди улицы. Ранние сумерки уже спускаются, солнце нежно золотит облака на западе. Я простояла минутку, вдыхая свежий воздух. А потом решила идти туда, где мне всегда и тревожно одновременно, и спокойно – к Руслану. Там я тоже буду лишней, в тесной его сторожке, с въевшимся в стены сигаретным запахом. Но там – спокойно. Скажу ему… Не знаю даже. Постою. Поймаю на себе его нечаянный взгляд. А потом обратно вернусь в свою жизнь.
За то время, что мы были на празднике, выпал снег, и теперь за мной оставалась чёткая цепочка кокетливых следов от сапожек на каблуке. Постояла немного на бетонных ступенях крыльца, затем толкнула дверь. Она открылась тихонько. Я услышала мужские голоса и замерла – видимо, разговор настолько важен, что моего приближения никто не заметил.
– У тебя доказательства есть? – с напором говорил Таир.
Ну, вот. Даже на празднике от своей работы отрешиться не может, и в деревню к эби свои заботы везёт.
– Она жила в гостинице неделю, – тихо ответил Руслан, от его голоса привычно мурашки по коже. – За это время она почти никуда не выходила. Зато в день твоего визита к эби на чай вышла минута в минуту, не забыв надеть короткую юбку. Мы и камеры подняли, и сотрудников опросили.
– Это может быть совпадением, – не сдавался Таир.
Ася. И тут она, словно весь мир сговорился, только о ней и думают, только о ней и говорят.
– Фирма, на которую она работает, пустышка, Таир.
Что-то упало громко. Я вспомнила, каков Таир в злости. На меня бы он руку не поднял, но даже смотреть страшно. Попятилась назад, едва не упав на ступенях, подумала – следы меня сдадут, даже если убегу сейчас.
Но Таир выскочил из домика охраны, громко хлопнул дверью и не обратил на меня даже внимания – широким шагом пошёл к дому. За ним несколько человек из охраны. А там застолье… Ой, что будет сейчас! Я похолодела.
– Ничего хорошего не будет, – угадал мои мысли Руслан. – Иди к себе, Заяц.
Я бегом домой побежала – не прятаться, успокоить эби. Вряд ли она будет рада вмешательству в её застолье. Но парни работали тихо и чётко. За пару минут осмотрели весь дом, кто-то просматривал камеры, расположенные на участке, на дороге, прошлись по всему посёлку. Аси нигде не было.
– Куда, блядь, она могла деться? – со злостью спросил Таир.
Стоим во дворе дома эби, вся родня на празднике, я жмусь к стене, надеясь, что меня не заметят, не прогонят. Таир скользит по мне взглядом – его мысли не мной заняты.
– Дорога сейчас только одна, – отчитывался Руслан. – Остальное в снегу. Рейсовый автобус ходит только два раза в день, утром и в полдень, тогда Ася ещё на глазах была. Такси не приезжало. Никаких чужих машин не было. Пешком она не ушла.
– Тогда где она? – почти закричал Таир.
Я уже пожалела, что не спряталась. Чуть в стороне открылась дверь и Тимур вышел – он вообще на никах не пошёл, думали уехал, а он с одной из соседских девок обжимался, ни стыда, ни совести.
– А мою машину никто не видел? – спросил озадаченно Тимур. – Вроде утром у ворот стояла.
Таир трахнул кулаком по стене, наверное, костяшки в кровь разбил. А я подумала – ничего удивительного. Соловьи птицы перелетные.
