Текст книги "С английским флотом в мировую войну"

Автор книги: Густав Шульц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Охрана морских путей сообщения с Белым морем.

Меня вызвали в Лондон для участия в совещаниях по организации охраны северных морских путей сообщения из Англии и Америки в Белое море. В зиму 1915/1916 гг. около 80 пароходов застряли в Белом море, вследствие полученных во льду повреждений или невозможности своевременно разгрузиться. Недостаток в тоннаже был между тем одним из главных затруднений, с которыми приходилось бороться Адмиралтейству. Все английские пароходы и большинство нейтральных были распределены между союзниками. Поэтому вопрос о предоставлении тоннажа для Архангельска, через который шло 75% всех грузов, поступавших в Россию, приобретал большое значение. «У семи нянек дитя без глаза» – гласит старая поговорка, и она отлично характеризует большинство неурядиц, наблюдавшихся в России. Адмиралтейство потребовало совершенно приостановить до лета транспорт в Архангельск, чтобы избежать повторения того, что случилось в минувшую зиму, когда часть столь необходимых пароходов застряла во льду.

Русский комитет в Лондоне вполне разделял это мнение, но портовая администрация в Архангельске воспротивилась проекту направить транспорт в Александровск на Мурмане, так как считала эту меру преждевременной. Кроме того, на путях к Мурману пароходы подвергались энергичным атакам немецких подлодок, а борьба с ними была затруднительна. В бытность свою в Лондоне начальник русского Морского Генерального штаба настаивал на необходимости защиты транспортов. Но ему указали, что весь вопрос о морском транспорте принят целиком в ведение Адмиралтейства, и оно не допустит над собой какого-либо контроля даже со стороны союзной державы.

Охрана северных фарватеров требовала крейсеров и эскадренных миноносцев и затрагивала поэтому также сферу интересов командующего Гранд Флитом. В этом вопросе сталкивались различные влияния, и трудно было найти примирительное решение. Я ограничился тем, что указал на правильность английской точки зрения. Союзники, не располагая в достаточной мере ни собственным тоннажем, ни средствами защиты морских путей сообщения, вынуждены были доверить все это дело Адмиралтейству, и оно, по-моему, выполняло все, что было в пределах возможного.

В Лондоне мне пришлось принять участие еще в другой работе. Русский морской агент получил от генерального штаба довольно объемистый список вопросов о тактике в Ютландском бою, повреждениях, полученных судами Гранд Флита, обнаруженных конструктивных недостатках, боевом опыте и наблюдениях, сделанных во время боя. Мне нужно было составить ответ на эти вопросы, и я с удовольствием занялся этой интересной работой.

Воздушный налет на Лондон.

1-го октября вечером в Лондоне ожидался налет цеппелинов. Улицы были погружены в полную темноту. Небо было облачное, и светили только редкие звезды. Вдруг появился на небе белый ищущий луч прожектора и, медленно передвигаясь взад и вперед, стал освещать облака. Через минуту целый сноп лучей прожекторов направился из различных мест на одно и то же облако. Я насчитал до двадцати прожекторов. Свет их отражался облаками, и на улице стало сравнительно светло. Я встретился в этот вечер с доктором Хагберг-Райтом, и мы около 11-ти часов отправились в Пикадилли, центр ночной жизни Лондона. Здесь было также совершенно темно; почти все уличное освещение было потушено, а окна магазинов, блиставшие в мирное время огнями, были закрыты железными ставнями или затемнены занавесами. Все же по улице катились автомобили, и слышался заглушенный шум большой массы людей.

Внезапно раздался слабый, но характерный звук сирены – полицейский ехал на велосипеде и трубил. «Это уже второе предупреждение об ожидаемом налете», – обратился ко мне мой спутник доктор Хагберг Райт. «Пойдемте в подземную железную дорогу, там мы увидим интересное зрелище». Мы повернули к зданию станции на Пикадилли. Густая толпа народа теснилась у билетных касс и автоматов. «Здесь нам не пройти», – сказал мой друг и увлек меня в другую сторону. Полутемным коридором мы вышли к бесконечно длинной винтовой лестнице, служившей запасным выходом подземной части вокзала. В коридоре было мало людей, но чем ниже мы спускались, тем сильнее становилась давка на ступенях лестницы. Мужчин было мало, преобладали женщины и дети. Некоторые выглядели утомленными и испуганными. Через несколько минут мы добрались до перрона подземной станции. Здесь было полно женщин и детей. Большинство сидело на цементированном полу, некоторые расстилали одеяла или одежду. Часть женщин спала, скрючившись на полу или прислонившись к стене. Воздух был столь удушливо горяч, что следовало удивляться, как эти люди могут оставаться здесь в течение многих часов.

Подавляющее большинство публики принадлежало к городскому пролетариату, который обычно ищет себе ночлега на задних дворах больших домов или на чердаках, и вовсе не подходило к стилю Пикадилли. Поблизости, однако, расположена беднейшая часть Вест-Энда – Сохо с множеством маленьких фабрик, а также французских и итальянских ресторанов и кафе двусмысленного сорта. Изнуренная от голода масса полусонных людей пришла именно оттуда. Мой друг мне пояснил, что в Сохо редко найдешь большие, хорошо построенные дома с глубокими подвалами, как это бывает в особняках и богатых частных домах. Бедное население ищет поэтому убежище в станциях подземной дороги, которые на самом деле представляют наиболее защищенное место во время воздушных налетов. «Обратите внимание, как мало здесь англичан», – добавил Харберг. Действительно, больше половины присутствующих были южане, преимущественно евреи, живущие в бедных кварталах Лондона. Голодные и переутомленные работой, они легче поддаются паническому настроению.

Многие из них оставались всю ночь на вокзале, несмотря на сигналы о миновании опасности. Пока мы осторожно пробирались между спящими и сидящими людьми, повсюду навстречу попадались бойскауты. Они стояли на перекрестках коридоров и указывали, как пройти к перронам, лифтам и лестницам. С начала войны, когда определился недостаток мужской рабочей силы, в Лондоне стали широко пользоваться бойскаутами. Перрон вокзала наполнялся все большим числом людей; но не было слышно грохота приближавшихся поездов. «Движение прекращено», – раздался возглас около меня, и его тотчас повторил свежий голос мальчика на другом конце перрона. «Теперь мы должны идти пешком или взять автомобиль, – сказал мой спутник, – станции настолько переполнены людьми, что пришлось приостановить движение поездов». Мы направились к лифту, но маленький бойскаут поспешил к нам навстречу предупредить, что лифты также не работают. Пришлось подыматься 200 ступеней по лестнице.

Около полуночи стали доноситься глухие раскаты выстрелов. Прожектора продолжали энергично скользить своими лучами по небу. Я расстался с Хагбергом и отправился один по направлению к дому. Около маленького сквера стоял полицейский – первая живая душа, попавшаяся мне по дороге. Стрельба замолкла, и я спросил его: не отменен ли сигнал о тревоге. «Тревога еще продолжается, – ответил он, – но, по-видимому, налет уже отражен, так как больше не стреляют». «Видели ли вы на небе отблеск горящего цеппелина?» – спросил он в свою очередь и начал вслед затем подробно рассказывать, как полчаса тому назад он вступил в дежурство, без двух минут в двенадцать, – он, де, никогда не опаздывает на смену, – и как в эту же самую минуту горящий цеппелин упал над северной частью Лондона. Перед тем он уже уловил что-то вроде шума пропеллера, а затем увидел освещенный лучом прожектора воздушный корабль, похожий на высеребренную сигару. Через мгновение цеппелин исчез, вероятно, в облаках, и тотчас же поднялась частая стрельба, как будто из тяжелого пулемета…

Устремив свой взор на север за исчезнувшим аэростатом, он взглянул на часы, но было так темно, что нельзя было различить циферблат, хотя его американские часы имели светящиеся стрелки. Эти проклятые янки надули ведь нас и с обещанием объявить войну немцам. «Я только что хотел подойти к фонарю, – продолжал блюститель порядка, – как небо вдруг сразу осветилось, и я смог заметить, что было 11 ч. 58 м.» В направлении севера появилось гигантское зарево, как от пожара; в середине его медленно опускался белый огненный меч, который залил таким ярким светом всю северную часть Лондона, что можно было различить на высоких крышах людей, они, очевидно, кричали «ура».

От серебряной сигары скоро не осталось и следа, но пламя стояло в воздухе или, вернее, все глубже опускалось, вот приблизительно таким способом (полицейский позабыл все свое достоинство и жестикулировал, как итальянец) по меньшей мере две или три минуты. Я побежал на полицейскую станцию, которая тут же вблизи Адмиралтейства, где мне сказали, что «цеп» упал в Голдерс-Грине. Вот как далеко он забрался. Ведь он был гораздо ближе ко мне, когда я за несколько минут перед тем услышал шум его моторов и мог свободно упасть несколько раньше, пожалуй, даже вот в этом парке… Место это было бы для него подходящее…

Рассказчик тут сразу изменил свой тон. «Не причинил ли, однако, этот злодей (blighter) вреда? Быть может, он произвел пожар. Сильное зарево было долго видно»…

Это был первый случай, что цеппелин действительно сбили, и он упал в черте Лондона. Газеты на следующий день были полны подробностями и бесчисленными показаниями очевидцев события. Но рассказ полицейского в его наивной свежести произвел на меня больше впечатления, чем все описания газет.

7-го октября мне передали приглашение явиться ко двору, где я был принят в аудиенции королем Георгом V. Король был очень милостив, расспрашивал подробно об Ютландском бое и поздравил меня с кавалером военного ордена Бани за участие в Ютландском бою и предыдущую деятельность на Гранд Флите.

В письме на имя главнокомандующего я поблагодарил его за честь и представление к ордену и немедленно получил ответное письмо от адмирала Джеллико, в котором, между прочим, была фраза: «Я искренно рад узнать, что его величество пожаловал вам крест ордена Бани. Эта почесть вполне заслужена, и она доставит истинное удовольствие всему флоту».

Я очень гордился этими словами, хотя, конечно, это была обычная любезность.

Командующий флотом писал мне в этом же письме, что его так же, как и Адмиралтейство, сильно беспокоит вопрос об охране северных морских путей. Адмирал заверял меня, что со своей стороны он сделает все возможное, чтобы обеспечить транспорт. Дело это, таким образом, попало в хорошие руки, и можно было быть уверенным, что результаты скоро скажутся. В таком духе я и отвечал на все тревожные запросы из Петербурга.

Возвращение в Кромарти.

В первых числах ноября я уехал из Лондона в Инвергордон. Эскадра в это время находилась в Кромарти, ожидая со дня на день приказа о переходе в Скапа-Флоу. Те немногие офицеры, которым посчастливилось выписать своих жен в Инвергордон, рассказывали, что им приходится уплотниться, чтобы дать возможность устроиться и женам офицеров 2-й эскадры. Эти сидели, как выразился наш доктор, на ступенях пристани, с нетерпением поджидая своих мужей и негодуя на то, что наша эскадра задерживается в Кромарти.

Работы на «Benbow» по переоборудованию зарядных погребов все еще не были закончены. На кормовой башне корабля были установлены два прожектора, причем направление их лучей всегда оставалось в одной вертикальной плоскости с орудиями. Благодаря этому миноносец, попавший в луч прожектора, мог быть тотчас же обстрелян; для этого не требовалось отдельной горизонтальной наводки самой башни. Такое устройство должно было сильно облегчать ночную стрельбу. Вертикальной наводке на близких расстояниях не придавалось столь существенного значения. Мысль сама по себе была хороша, но на практике она натолкнулась на ряд технических трудностей. Меня радовали такие нововведения, как признаки собственной инициативы, без которой величайший флот в мире не может достичь победы и едва ли даже достоин её. К сожалению, инициатива проявлялась только в технических усовершенствованиях, тактика не затрагивалась, а судовая служба шла по избитой колее.

13-го ноября адмирал Верней давал обед на своем флагманском корабле. Были приглашены и дамы, что допускалось во время пребывания в Инвергордоне. Кроме леди Верней, присутствовала и жена главнокомандующего леди Джеллико.

За обедом зашёл между прочим разговор об известном авторе военно-морских статей Артуре Поллене, недавно выступавшем в Инвернесе с публичным докладом о тактике Ютландского боя. Поллен расходился с мнениями Адмиралтейства и подвергал его стратегию суровой критике. Обсуждая нашу операцию 19-20 августа, во время которой Гранд Флит держался вблизи шотландских берегов, Поллен доказывал, что, благодаря ошибочным принципам английской стратегии, враг ускользнул из наших рук. Вопрос этот представлял для меня большой интерес, и я в ходе беседы высказал свое согласие со взглядами Поллена, поскольку они касаются нашей стратегии вообще и, в частности, последнего выхода флота, когда всякая возможность успеха была заранее исключена. Вопреки всем ожиданиям, часть командиров присоединилась ко мне и стала горячо защищать мою точку зрения. Разговор коснулся и Ютландского боя. Это дало мне повод высказать, что стремление во что бы то ни стало придерживаться в качестве боевого строя флота одной кильватерной колонны обусловило невозможность довести бой до решительного конца. И это мнение встретило сочувствие у большинства присутствующих. Примерами из истории я старался пояснить, что в прежние времена начальники эскадр и отрядов проявляли гораздо большую тактическую самостоятельность. Многие подтвердили, что, действительно, во времена Нельсона даже командирам внушались совершенно другие принципы командной самостоятельности, чем теперешним флагманам.

Разговор затронул также подводную блокаду. Все были того мнения, что эта угроза судоходству не может быть преодолена одними только западнями для подлодок; действительным оружием против подлодок было бы вооружение торговых пароходов артиллерией. Что касается же системы конвоев, то ее находили трудно осуществимой из-за недостатка судов, подходящих для конвойной службы. Мне пришлось указать, что система эта исторически обоснована примерами прежних морских войн. Англия неоднократно была вынуждена прибегать к ней, хотя при парусных кораблях возникало гораздо больше трудностей. Быть может, мы в эту войну ещё увидим, как наши дредноуты, для которых к тому же не находят лучшего применения, будут использованы для сопровождения и прикрытия караванов торговых судов. Эти слова мои сочли за шутку, и все рассмеялись. Никто не думал, что пророчество исполнится уже через год.

Пытаясь развить свою мысль, я начал доказывать, что единственным средством избегнуть необходимости системы конвоев является активная стратегия на море. Но речь моя осталась неоконченной: дамы начали вставать из-за стола, и общий разговор прекратился. После моего возвращения на корабль я рассуждал на ту же тему с Клинтон-Бейкером. Он соглашался со мной, что Ютландский бой явился последствием наших весенних операций у берегов Ютландии, но он считал потери, понесенные Гранд Флитом, настолько значительными, что повторение подобных предприятий было едва ли желательно. Его сомнений не могло поколебать даже мое указание на то, что мы извлекли из опыта Ютландского боя больше пользы, чем противник.

Вечером я долго не мог заснуть; мысли продолжали работать всё в том же направлении. Англии, по-моему, приходилось выбирать одно из двух: или коренным образом изменить свою стратегию на море, или же ввести систему конвоев для торговых судов. В первом случае страна могла потерять свой флот, но, безусловно, удержала бы господство на море, так как потери противника не были бы многим меньше, Англия же располагала несравненно большим числом судов. Во втором случае страна, быть может, выиграла бы войну, но изменила бы своим морским традициям и за это в будущем понесла бы возмездие.

Смена высшего командования флотом.

14-го ноября наша эскадра стала опять на якорь в Скапа-Флоу. Через несколько дней весь флот вышел на большие маневры, происходившие на этот раз между Шетландскими островами и Норвегией на параллели 62° N. В первую ночь производились эволюции с применением новых сигнальных приборов. На следующее утро эскадры упражнялись в поворотах «все вдруг» – маневр, которого раньше избегали. Одновременно производились опыты со снарядами различных калибров, выпускавшими при разрыве густое белое облако дыма. Это новое изобретение артиллерийской техники соответствовало по тактическому значению дымовым коробкам эскадренных миноносцев. В обоях случаях преследовалась та же цель – скрыть от врага свои передвижения или прикрыть поврежденные суда. В остальном маневры ничем существенным не отличались от всех предыдущих. 24– го ноября флот вернулся в свои базы, но «Iron Duke» под флагом командующего флотом пошёл непосредственно на S, что не замедлило возбудить толки о предстоящей смене адмирала Джеллико.

Слухи, что Джеллико больше не вернется на Гранд Флит, произвели сильное впечатление на весь личный состав, хотя многие уже давно ожидали смены командования, так как после Ютландского боя тактика Гранд Флита в этом бою не переставала служить предметом критики. В бытность мою в Лондоне меня определённо уверяли, что уход Джеллико решится в самом ближайшем будущем. Во флоте, конечно, с нетерпением ожидали его преемника и надеялись видеть на этом посту адмирала Битти. Его имя, по общим отзывам, служило залогом более решительной стратегии и тактики, поскольку это, конечно, зависело от командующего.

Через несколько дней слухи оправдались: Битти был назначен командующим Гранд Флитом, а контр-адмирал Брок его начальником штаба. Смена высшего командования повлекла за собой и смену младших флагманов. Такая перемена всего адмиральского состава казалась, на мой взгляд, чрезвычайно благотворной. Теперь можно было ожидать изменения тактики и предоставления большей свободы действия начальникам отрядов.

Одновременно стало известно, что Джеллико назначен первым морским лордом, а адмиралы Верней и Халсей – 2-м и 3-м лордами. Таким образом, и Адмиралтейство было освежено, получив трех адмиралов с Гранд Флита. Изменится ли теперь стратегия Адмиралтейства? Этот вопрос был значительно существеннее, чем намечавшиеся перемены в тактике, которые могли бы получить большее значение только в том случае, если бы стратегия подверглась пересмотру. На этот счет было мало надежд. Воззрения сера Джона Джеллико были мне сравнительно хорошо известны. В отношении борьбы с подводными лодками он, безусловно, примыкал к той группе, которая считала правильным применение оборонительных средств. По-видимому, нужно было ждать введения системы конвоев.

Передача командования совершилась столь же быстро и неожиданно, как и самые назначения. Джеллико ушёл на своем флагманском корабле с маневров в Розайт и уехал оттуда в Лондон, не простившись с флотом, которым он все же командовал в течение двух лет войны. Из начальников эскадр ни один также не посетил свои корабли. Прощальных сигналов не подымалось. Ни единой фразы! Лишь на следующий день после отъезда появилось в обращении письмо с извинениями, что недостаток времени помешал сделать прощальные визиты. Такой необычный способ обхождения понравился мне своей военной непритязательностью: она, как нельзя больше, гармонировала со строгой серьезностью военного времени.

Линейный корабль «Malaya» в 1918 г.

Театральные развлечения на флоте.

К концу осени начались зимние развлечения на флоте, в первую очередь, театральные представления. Офицеры линкора «Malaya» поставили пьесу из морской жизни с массой намеков на события в Гранд Флите. О каждом было что-нибудь сказано, исключая только бывшего Главнокомандующего, хотя и его имя фигурировало в одном куплетов с ударением на последнем слоге: Джелли-ко6*6
  Джелли (Jelly)– по-русски– студень, желе; намек на недостаточно активный образ действий Джеллико. (Прим. пер.).


[Закрыть].

Адмиралу Томасу, пользовавшемуся большой популярностью во флоте, ставилось в упрек, что его «слишком» большие корабли не имели в Скапа-Флоу достаточно места, чтобы развернуться (ночное столкновение «Valiant’a» и «Warspite’a»). Штабам пришлось услышать намеки на слишком щедрую раздачу наград после боя флагманским кораблям («Iron Duke», «Marlborough»); указывалось, что именно их стрельба получила высшее одобрение. Командира линейного корабля «Agincourt», сидевшего в самом переднем ряду, похвалили за его «1005 залпов в 15 минут» (главнокомандующий в своем рапорте особенно подчеркивал быструю стрельбу этого корабля) и т. п. Актеры вылили чашу своего остроумия и на собственный корабль «Malaya». Старый адмирал с суровым обликом, в мундире времен Джервиса и Нельсона, спрашивал матроса, представлявшего «Malaya»: «Что вы, собственно говоря, делали в Ютландском бою?» «Мы? Да, ровно, ничего…– стреляли только». Адмирал, инспектировавший Гранд Флит, сделал возмущенное лицо и, сорвав с матроса нарукавную повязку с надписью «за хорошее поведение», проворчал: «Вы не заслужили даже этой повязки». Сцена эта отражала известное чувство пренебрежения к другим кораблям, чьи боевые действия были отмечены большим числом наград. На самом деле «Malaya» находился дольше в бою, чем большинство других линейных кораблей, так как он входил в состав 5-й эскадры, находившейся при линейных крейсерах. Большое число матросов было убито или ранено, и корабль получил несколько тяжелых попаданий. Тем не менее «Malaya» держался в строю, продолжая «лишь стрелять», и в реляции о бое командир скромно указал, что особых событий не произошло. Благодаря этому, «Malaya» и не был особенно упомянут ни в эскадренной боевой сводке, ни в отчете о бое Главнокомандующего. Ему пришлось удовлетвориться меньшим числом наград в сравнении с другими кораблями, которые с большей охотой распространялись о своих боевых заслугах… В противовес этой невинной критике раздались вслед за нею веселые куплеты. В них воспевался общий любимец адмирал Томас, очень добродушный, беспритязательный, скромный человек и способный моряк. Он сидел в первом ряду и сам до слез смеялся над куплетами. Театральным «залом» служил, как и в прошлом году, транспортный пароход «Gurko» или, вернее, его разукрашенный флагами трюм, из которого для этого случая выгрузили хранившиеся там запасы мороженого мяса.

Адмирал сэр Дэвид Битти