Текст книги "С английским флотом в мировую войну"

Автор книги: Густав Шульц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

Первый лорд Адмиралтейства Геддес.

В Лондоне мне удалось побывать в парламенте и слушать первую вступительную речь («maiden speech») нового первого лорда Адмиралтейства Геддеса. Речь, прочитанная по конспекту, была обстоятельно составлена, но не заключала в себе смелых мыслей и новых точек зрения. В особенности ответ почтенного лорда на критику морской стратегии Адмиралтейства был весьма тощий.

Общественное мнение и газеты выступали с обвинениями против Адмиралтейства в недостаточно активном образе действий. В ответ на это министр подробно остановился на вопросе о возможности прорыва в Балтийское море: «Господа критики почерпнули свои сведения о водах, граничащих с проливами, по всей вероятности, из школьного атласа, в котором вся вода изображается голубой краской. Если бы они дали себе труд изучать морскую карту, то вскоре заметили бы, что Зунд обладает слишком малой глубиной для прохода наших линейных кораблей. В силу этой же причины корабли наши не могут пройти и Бельтами. Кроме того, флоту пришлось бы следовать в расстоянии всего каких-нибудь 30 миль мимо опорных пунктов немецкого флота». Член парламента Беллэрс возразил против некоторых неточностей в речи первого лорда Адмиралтейства, но стратегических вопросов не затрагивал. В качестве железнодорожного деятеля мистер Геддес и не мог обладать познаниями в английской морской истории. Но меня все же удивило, что его речь не была более основательно составлена и что остальные лорды Адмиралтейства, которые несли ответственность за морскую стратегию Англии, не приняли участие в более фундаментальной разработке соответствующих мест в речи министра.

Ллойд-Джордж.

Несколько дней спустя общественное мнение Англии было взбудоражено речью премьер-министра Ллойд-Джорджа, произнесенной в Париже. В ней он подверг стратегию союзников уничтожающей критике и впервые поведал об образовании «высшего военного совета союзников» в составе премьер-министров Франции, Англии и Италии и одного генерала от каждой из трех стран. Мера эта была умна и необходима, ею достигалось объединение стратегического фронта союзников; но, с другой стороны, она отстраняла все кабинеты министров, генеральные штабы и правительства, которые не имели места и права голоса в новом совете. Английская пресса была в особенности недовольна, что Ллойд-Джордж впервые сообщил о новом высшем органе в Париже, т.е., другими словами, за спиной парламента и правительства собственной страны. Вначале Ллойд-Джордж не обращал внимания на все подобного рода обвинения; но по возвращении в Лондон он выступил в нижней палате с хорошо продуманной речью, в которой разделывался со всеми своими врагами в парламенте и с английским генеральным штабом. Нападение – лучшее средство обороны, и этим старым правилом Ллойд-Джордж блестяще пользовался. Он всегда делал выпады против своих политических противников, нисколько не вникая в фактическое -содержание их критики. Вместо ответа по существу он делал иронические намеки, завладевал аудиторией, благодаря остроумной игре слов и сарказмам, и переходил после этого в контрнаступление.

Слушатели награждали его взрывами оглушительного смеха, который в Англии считается сильнейшим выражением одобрения: раз вам удалось рассмешить аудиторию, то тем самым вы приобрели ее сочувствие; смех действует на массы слушателей сильнее всякого другого оружия.

Настроение в Лондоне.

Общественное настроение в Лондоне в печати, парламенте и различных кругах населения – показалось мне на этот раз тревожнее, чем раньше. Истинный размер потерь в тоннаже торгового флота в минувшее лето, несмотря на все умалчивания правительства, стал более или менее известен и внушал опасения за будущее. Обычная сдержанность англичан не помешала распространению слухов о недостаточности имеющегося тоннажа. В торговых кругах к тому же составилось мнение, что система конвоев невыгодна для страны; она понижает интенсивность торгового судоходства, не являясь в то же время достаточной защитой. В Адмиралтействе меня, наоборот, определенно уверили, что подводная опасность уже не считается столь угрожающей, как полгода тому назад. Опыт показал, что и ее можно осилить, в особенности теперь, когда, благодаря неисчерпаемым запасам и мощной организаторской энергии Соединенных Штатов, можно было быстро изготовлять необходимые средства. По– видимому, страх перед недостатком тоннажа был лишь запоздалым отзвуком тех опасений, которые причиняли столько забот Адмиралтейству несколько месяцев тому назад.

Но и помимо подводной опасности Англия имела основание нервничать. Положение на сухопутном фронте было далеко не блестящее. Насколько отсюда можно было судить, Россия совершенно выходила из борьбы и всецело отдалась разрешению внутренних политических вопросов. С того момента, как замолк гром орудий на Восточном фронте, немцы начали перебрасывать войска на Западный фронт. Итальянская армия незадолго до этого потерпела на юге полнейший разгром: немцы захватили 2 ООО орудий и взяли в плен 200 ООО солдат, если верить сведениям английских газет. Все это было мало утешительно. К этому присоединялись еще беспрерывные воздушные налеты противника. То знаменитые цеппелины, то исполинские самолеты нападали на Англию. Их запас бомб был невелик, и они причиняли гораздо меньше вреда, чем подводные лодки, но производили впечатление на массы и вызывали панические настроения.

Первым следствием паники было то, что плутократия Лондона переселилась из столицы в окрестные города на Темзе – Ричмонд, Хамптон и Майденхэд, которые вскоре оказались переполненными. Благодаря этому переселению, квартирная плата в окрестностях Лондона возросла во много раз, а утренние поезда не могли вместить всех едущих в Сити, центр торговой жизни Лондона. Газеты подняли тревогу и старались усовестить беглецов, обвиняя их в недостатке общественной солидарности и любви к отечеству; газетная кампания отчасти возымела свое действие. Благотворное влияние печати сказывалось и в других отношениях, в особенности в связи с воздушными налетами. После первых же жертв газеты взяли на себя страхование жизни, здоровья и имущества от воздушных бомбардировок. Учитывая, с одной стороны, всеобщую нервность, которая позволяла рассчитывать на большее число клиентов, а, с другой стороны, сравнительно незначительный процент несчастных случаев, газеты установили заманчиво ничтожные страховые премии. Достаточно было предъявить подписную квитанцию лондонской газеты за предыдущий месяц или даже за предыдущие 8 дней, чтобы иметь право на полное возмещение материальных потерь от бомб, стоимости лечения или получить определенную страховую сумму в случае смерти родственников. Все газеты усиленно конкурировали на этом поприще.

Нельзя, однако, сказать, чтобы пресса всегда поддерживала общественную нравственность. Наиболее воинственно настроенные органы печати, газеты лорда Нортклиффа8*8
  Лорд Нортклифф захватил в свои руки наиболее крупные газеты в Лондоне: « Times», «Daily Mail» и другие; некоторые из них имели тираж до 1 000 000 экземпляров в день. (Прим. пер.).


[Закрыть], которого впоследствии назначили министром пропаганды, нанесли сильный ущерб общественной морали Англии. Они слишком часто взывали к низменным инстинктам масс, раздували ненависть к врагу, призывали к жестокости и подозрительности и старались в каждом гражданине воспитать сыскного агента, шпиона и доносчика. Широкие общественные круги не оказывали должного сопротивления этой кампании, и газеты вскоре потеряли всякую меру сдержанности, необходимую для печати, как фактора общественной жизни.

Продовольственная карточная система.

Карточная система на известные жизненные продукты была уже повсеместно проведена в пределах всей страны. Размеры пайков на главнейшие предметы продовольствия объявлялись заранее на неделю вперед, и правильность распределения припасов проверялась органами местного самоуправления. Были также установлены законом размеры наибольших запасов продовольствия в каждом хозяйстве, так как в первое время после введения карточной системы многие лица скапливали себе большие запасы. Местные власти стали энергично бороться с этим, особые контролеры имели право производить в домах осмотры, и суды назначали большие денежные штрафы. В случае обнаружения незаконного склада продовольствия об этом сообщалось в газетах с точным указанием имени и адреса виновного, количества найденных товаров и размера присужденного наказания. Кондитерские и кафе не имели права торговать больше сдобным хлебом и пирожными; цены на шоколад сильно возросли, а мармелад, это любимое лакомство англичан, постепенно исчез из торговли. Целый ряд существенных жизненных продуктов, как, например, фрукты, картофель и рыбу, можно было всегда купить в достаточном количестве и по обычной цене; недостатка в пище никто не испытывал. Хлеб, сахар, мясо и масло выдавались по карточкам, и потребление этих продуктов сильно сократилось. Карточная система вводилась постепенно, частями и действовала безукоризненно. Много содействовало этому благожелательное отношение населения, которое задолго до введения той или иной нормировки продуктов тщательно подготовлялось к этому с помощью пропаганды в газетах.

Вопрос о мире.

В газетах много писалось о попытках нейтральных стран и папы выступить посредниками для мирных переговоров. Меня интересовало, как относятся к этим попыткам широкие круги населения в Англии, но мне не удавалось получить ответа, так как английские газеты в этом отношении были на редкость дисциплинированны. В них нельзя было найти даже намеков о тяготении к миру. Подобного сорта сведения печатались лишь под рубрикой «Известия из заграницы» и неизменно осуждались с национальной точки зрения. Собрания с целью мирной пропаганды были, конечно, запрещены, и население само следило, чтобы ораторы, выступавшие в Лондоне в традиционных местах Гайд-парка, не затрагивали вопроса о заключении мира. В тех классах общества, с которыми мне приходилось поддерживать связь, ни в 1917 году, ни даже в начале 1918 года нельзя было заметить следов военной усталости. Часто приходилось слышать, что тяготение к миру всего более проявлялось среди солдат и офицеров на фронте. Объяснить это явление не трудно. Окопная война, постоянное пребывание на месте, грязь, лишения, не говоря уже об опасностях, должны были действовать подавляюще на людей, оторванных от родины, семьи и профессии для необычной деятельности. Прапорщики военного времени не могут заменить кадровых офицеров, которые посвятили всю свою жизнь военному делу. Правительство боролось с этими нежелательными явлениями путем той же газетной пропаганды, а также повышением жалованья офицерам и солдатам; жалованье рядового солдата было увеличено в 1918 году с одного шиллинга до 1,5 шиллинга в день. Военная пропаганда пользовалась не только газетами, но и различными собраниями и митингами, устраивавшимися для разъяснения народу «целей войны».

Усиленно применялись также кинематограф и другие средства агитации; правительство щедро тратило большие суммы на это дело, что ясно было видно из отчетов, представлявшихся в парламент. «Политика – грязное дело», – несмотря на то что большинство населения считало войну необходимой, все же военный энтузиазм приходилось поддерживать искусственными мерами. Красноречивым доказательством популярности войны был тот факт, что число лиц, принципиально отказывавшихся выполнять воинскую повинность, было поразительно мало. Строгие наказания, которым подвергались такие протестанты, конечно, немало содействовали уменьшению их числа. В парламенте часто восставали против суровых наказаний и жестокого тюремного обращения, которым подвергались лица, отказывавшиеся в силу своих убеждений нести военную службу. Число осужденных в 1917 году не превышало 2000, что для армии в 4-5 миллионов представляет незначительный процент. Случаи дезертирства были чрезвычайно редки в английской армии. Конечно, войска находились в чужой стране, что сильно затрудняло бегство, но и помимо этого было вообще мало случаев, чтобы солдаты из-за собственной безопасности уклонялись от исполнения военного долга. Во флоте случаев дезертирства вообще не наблюдалось; приток добровольцев на морскую службу был всегда больше потребного числа, между тем численность команд флота возросла с начала войны в три или четыре раза.

Дискуссия о мире началась гораздо позднее, после того как президент Вильсон обнародовал свое знаменитое обращение к конгрессу Соединенных Штатов об условиях мира и целях войны, а также после речи Ллойд-Джорджа на ту же тему в собрании рабочих союзов (Trade Unions). Несмотря на одновременность появления обеих деклараций, в них не было полного созвучия, и основной тон их сильно разнился. Вильсон витал в облаках и вовсе не хотел спускаться на грешную землю, хотя это прекраснодушие плохо вязалось с тем фактом, что Америка послала на фронт сотни тысяч солдат и миллионы снарядов и патронов. Послание взывало к демократическим народам Европы и обещало всевозможные блага: равноправие с прежними притеснителями и независимость на основе «права самоопределения народов». Лишь в одном пункте президент соблаговолил спуститься с высоты полета своих мыслей в материальный мир. От имени союзников он обещал справедливое решение жгучего колониального вопроса: притязания воюющих сторон должны быть согласованы с интересами населения в колониях.

Ллойд-Джордж касался только материальных вопросов и обсуждал разграничение спорных территорий воюющей Европы. В его речи также встречались ссылки на «право самоопределения народов», создание международного органа для предупреждения будущих войн и незыблемость заключенных договоров. Но Ллойд-Джордж посвятил только незначительную часть своей речи «демократическим стремлениям народов», тогда как в послании Вильсона они составляли 0,75 всего содержания. Ллойд-Джордж ни слова не говорил о свободе морей, неприкосновенности морского судоходства, отказе от тайной дипломатии, обязательных третейских судах и экономическом равноправии всех стран. Но зато в речах обоих государственных деятелей были одни и те же обвинения противника во всевозможных преступлениях и обещания всяческих благодеяний малым государствам, которые остались нейтральными и будут и в дальнейшем продолжать оказывать помощь союзникам. У меня создалось впечатление от речи Ллойд-Джорджа, что Англия уже пережила самый трудный, критический период подводной блокады. В течение семи месяцев, считая с 1 -го февраля 1917 года, согласно данным сэра Маклея, одного из заправил английского торгового судоходства, немецким подлодкам удалось потопить 5-6 миллионов тонн. Цифра потерь, беспрерывно возраставшая до сентября, остановилась с тех пор на одном уровне, а поздней осенью стала даже понижаться. Английский премьер-министр, выступая в начале 1918 года со своей речью, мог быть в полной уверенности, что подводная опасность преодолена и что поэтому нет особой необходимости давать слишком большие обещания демократическим партиям страны.

Ллойд-Джордж.

В последние дни моего пребывания в Лондоне общественное внимание было привлечено письмом «газетного короля» лорда Нортклиффа к премьер-министру. Могущественный газетный воротила недавно вернулся из Соединенных Штатов Америки, куда он ездил для пропаганды войны, и теперь громогласно отказывался принять предложенный ему портфель министра воздухоплавания. Резкое письмо это было опубликовано во всех газетах и создавало впечатление, что и без того трудное положение премьер-министра еще более осложнилось. Автор письма заявлял, что он принесет гораздо больше пользы стране, если останется независимым и не вступит в правительство. Принятие министерского поста помешает свободе его критики, которая теперь, дескать, особенно необходима в виду слабости правительства. Она проявляется прежде всего в отношении правительства к ревнителям мира и тем лицам, которые, несомненно, принадлежат к сторонникам неприятеля.

Ллойд-Джордж, по-видимому, нисколько не беспокоился этими нападками. Готовность к борьбе, удивительная гибкость и способность устраивать компромиссы всегда обеспечивали Ллойд-Джорджу победу в этих столкновениях. С чрезвычайной энергией премьер-министр опять создавал себе почву под ногами и загонял своих противников в тупик. В самые критические минуты войны он постоянно сохранял непреклонный оптимизм и заражал силой своего духа и энергией всех окружающих. Эти неоценимые во время войны качества были главной причиной, почему его противники прощали ему все слабые стороны, к тому же в Англии в то время не было ни одного политического деятеля, который мог бы серьезно состязаться с Ллойд-Джорджем. Если бы Черчилль не сделал в начале войны своих крупных ошибок (Антверпен и Дарданеллы), он, пожалуй, мог бы выступить конкурентом. Ему даже удалось опять снова выдвинуться вперёд и стать министром снабжения; все же за ним в Англии упрочилась репутация искателя приключений, а своим новым назначением он был исключительно обязан Ллойд-Джорджу, который высоко ценил его решимость и энергию. Асквит считался слишком старым, его выжидательная политика (Wait and see) оказалась во время войны чересчур слабой. Среди молодых министров были, конечно, крупные работники, но не было выдающихся вождей, которые могли бы в минуту большого подъёма национальной энергии сплотить различные партии. То же следует сказать и о вожде консерваторов Бонар-Лоу, который имел больше всего данных для занятия поста первого министра в случае неожиданного падения правительства.

Бонар-Лоу, по рождению канадец, происходил из простой среды; в дальнейшей своей карьере он стал империалистом и консерватором. Он обладал хорошими знаниями в области финансов и считался вообще уважаемой личностью, но ему не хватало уменья приспособляться и таланта Ллойд-Джорджа увлекать массы. Отсутствие серьезных кандидатов на пост первого министра являлось одной из главных причин, которые упрочивали положение Ллойд-Джорджа. И в этом счастье Англии: без Ллойд-Джорджа подводная блокада, по всей вероятности, принудила бы страну заключить «мир без победителей».

Операция 16-17 ноября 1917 г.

11-го ноября я вернулся в Инвергордон. «Iron Duke» уже вышел из дока и стоял на рейде. Все работы были закончены, и корабль находился в четырехчасовой боевой готовности. 16-го ноября утром мы в сопровождении двух эскадренных миноносцев вышли из Кромарти и пошли на север в Пентландский залив, где к нам должен был присоединиться линкор «Royal Sovereign». Однако мы не застали его в условленном месте и, прокрейсировав к югу от Оркнейских островов в течение часа, пошли в восточном направлении. С наступлением темноты миноносцы были отпущены, и ход уменьшился до 15 узлов. В 7 часов вечера береговая радиостанция передала нам приказание присоединиться на следующее утро в 7 часов к Гранд Флиту у Фишербанки. Мы легли на SO, не прошло и часа, как было принято радио о 20 убитых и 70 раненых на отряде легких крейсеров, в состав которых входили «Calliope», «Cardif». Радио сообщало также, что крейсер «Glorious» принужден был выйти из строя и что одно из его 15-ти дюймовых орудий сильно повреждено. Неприятель также пострадал; на одном из его крейсеров был виден пожар. Преследование противника было прекращено, так как на месте боя появились неприятельские линейные корабли.

В семь часов утра у нас была пробита боевая тревога; на горизонте виднелись дымы, и, когда минут через двадцать взошло солнце, мы увидели Гранд Флит, корабли которого выстраивались в дневной походный порядок. Над эскадрами были подняты три привязных аэростата. Мы вскоре присоединились к Гранд Флиту и вступили в своё место на левом фланге 2-ой дивизии, шедшей в строе пеленга. Главные силы флота шли подивизийно также в строе пеленга. В голове шла 1-ая эскадра, за ней 2-ая эскадра с флагманским кораблем флота «Queen Elisabeth», в хвосте 4-ая эскадра; 5-ая эскадра, в составе четырех кораблей типа «Barham», шла на правом фланге в 5 милях от ядра флота в одной кильватерной колонне. Легкие крейсера и эсминцы образовали по обыкновению завесу против подводных лодок впереди и на флангах флота; линейные крейсера отстояли в 30 милях от флота линкоров. Наше соединение с Гранд Флитом произошло как раз в пределах водного пространства, где разыгрался Ютландский бой. Впервые с 31-мая 1916 г. флот проходил опять эти места. В 11 часов утра мы легли на S, перестроили наш походный порядок и шли теперь в шести параллельных кильватерных колоннах. Все были полны больших ожиданий и надеялись у Хорн-Риффа натолкнуться, по крайней мере, на неприятельские подлодки и цеппелины; погода была для них самая благоприятная. Наши надежды, однако, не осуществились, Хорн– Рифф остался вне нашей видимости.

В 2 часа дня, на широте Хорн-Риффа, мы легли на обратный курс и в 5 часов вечера, когда начинало уже смеркаться, повернули на NW. У Доггербанки светил плавучий маяк, выставленный голландцами, чтобы обозначить нейтральным пароходам границу минного заграждения, поставленного к югу от отмели. Миновав маяк, мы легли на W, и дальнейший ночной поход прошел без каких-либо происшествий. На следующее утро наша эскадра (1-ая) была послана в Ферт-оф-Форт. Мы прошли минные и сетевые заграждения и подошли под знаменитый мост. Я знал отлично, что наши мачты должны пройти под аркой моста, но все же, по мере приближения к нему, во мне зародилось забавное чувство сомнения – казалось, будто мост неминуемо срежет нам стеньги… Фор-стеньга прошла, однако, свободно под мостом, а так как грот-стеньга была ниже, то все сомнения мои быстро исчезли. Выйдя из-под моста, корабли стали на заранее указанных им якорных местах; линейные крейсера вошли на рейд еще до нас.

Около Хорн-Риффа у них произошел непродолжительный артиллерийский бой с немецкими легкими крейсерами, но из боязни неприятельских мин они прошли лишь 25 миль к югу. Ночью крейсера проследовали мимо Гранд Флита и, таким образом, успели до нас прийти и стать на якорь. На следующий день после нашего прихода в Розайт хоронили на городском кладбище командира лёгкого крейсера «Calypso» капитана 1 ранга Эдуарда, умершего от ран. Оказалось, что два отряда легких крейсеров с эскадренными миноносцами и четырьмя линейными крейсерами адмирала Филлимора 17-го ноября были посланы в наступательную операцию. 18-го ноября утром, подходя к Гельголандской бухте, они натолкнулись на группу немецких тральщиков, бывшую под прикрытием 4 легких крейсеров и эскадренных миноносцев. Погода была неясная, и появление неприятельских кораблей, по-видимому, озадачило немецкий тралящий караван – он тотчас повернул обратно. Но четыре лёгких крейсера направились на англичан, чтобы прикрыть тральщики. Завязался упорный бой, во время которого немецкие миноносцы густыми дымовыми завесами пытались маскировать свои суда от огня более сильной артиллерии англичан. Англичане преследовали некоторое время немецкие суда, но не осмелились продолжать погоню из страха перед немецкими минными заграждениями. К тому же в бой вступили линейные корабли «Kaiser» и «Kaiserin», находившиеся в море впереди Гельголанда, очевидно, для поддержки легких крейсеров. Англичане были убеждены, что им удалось потопить одну подводную лодку и, по крайней мере, один тральщик. Немецкие суда во время боя усиленно пользовались для прикрытия дымовыми завесами; суда появлялись только на несколько минут из дыма, чтобы успеть быстро дать несколько залпов. После короткой пристрелки следовало еще несколько залпов, и затем неприятель опять исчезал за облаком дыма. Такая тактика ставила трудную задачу английским крейсерам. Немецкие миноносцы бросались также в торпедную атаку, но безрезультатно. Опасаясь неприятельских мин, английские крейсера пытались следовать в кильватер противнику, но при этом могли пользоваться только носовой артиллерией. На крейсерах «Glorious» и «Courageous» половина орудий была установлена на корме, поэтому они должны были часто менять курс, чтобы время от времени действовать и кормовой артиллерией. Из этих орудий приходилось стрелять на предельном углу к траверзу, из-за чего произошли тяжелые повреждения палубных надстроек. На «Glorious» были снесены за борт все шлюпки, мостик и спардек были разрушены и, кроме того, одно из 15-ти дюймовых орудий сорвано с цапф. Офицеры рассказывали, что огонь немецкой артиллерии был исключительно меток, и англичанам не удалось воспользоваться своим превосходством за тот промежуток времени, пока еще не вступили в бой немецкие линкоры. Благодаря преимуществу в ходе, англичане смогли отделаться от противника, не понеся больших потерь; число убитых и раненых все же было свыше ста.

Адмирал сэр Ричард Ф. Филлимор

На крейсере «Calypso» немецкии снаряд попал в боевую рубку, пробил броневую крышу и, разорвавшись внутри, смертельно ранил командира и более или менее тяжело всех находившихся в рубке офицеров и матросов; штурманский офицер потерял обе ноги. Боевые рубки на крейсерах этого типа были очень неудачно сконструированы – настоящие западни, было бы, вероятно, лучше, если бы их вовсе не было. Все были согласны в том, что немецкий флот хорошо организован и всегда готов к бою, в совершенстве владеет артиллерией и искусно пользуется в бою всеми тактическими вспомогательными средствами. Операция эта, как говорили впоследствии, была предпринята под давлением английского общественного мнения, выказывавшего недовольство пребыванием флота в бездействии. Я пользовался каждым случаем поддержать эту точку зрения и доказывал, что решительные действия против неприятельских берегов вполне осуществимы и имеют все данные для успеха. Мои собеседники осторожно намекали, что и они разделяют этот взгляд. Ни у кого из нас не было при этом намерения критиковать действия главнокомандующего; все испытывали к нему высокое уважение. Основные линии стратегии флота намечались, без сомнения, Адмиралтейством, которое должно было иметь свои особые основания для принимаемых время от времени решений. Общая стратегия союзников играла при этом первенствующую роль. Такой ход мыслей был общепринят в Гранд Флите, и, благодаря ему, все служебные обязанности, серьезные и второстепенные, продолжали исполняться с нерушимой точностью. Каждый старался по мере сил содержать на высшей ступени боевой готовности свой корабль, вооружение, машины и прочее. Разрешение «вопросов внешней политики» предоставлялось тем лицам и начальникам, которые были для этого поставлены и несли ответственность за результаты.

«Iron Duke» в Розайте. Розайт не представлял собой особенно удобной якорной стоянки. В хорошую погоду и в дневное время знаменитый мост, о котором я уже упоминал, не являлся препятствием для судов флота. Но в дождь, туман или в ночной темноте не всегда было легко развернуться около моста и пройти под самой серединой арки. Поэтому командующие эскадрами, насколько возможно, избегали сниматься с якоря и выходить в море в неблагоприятную погоду. Но и сама постановка на якорь за мостом была сопряжена с большими трудностями для судов флота; при сильном течении легко было потерять якорь или подвергнуться другой аварии. С другой стороны, трудные условия маневрирования представляли собой хорошую школу для командиров, и их уверенность в управлении кораблем была образцовой. Сам по себе рейд в Розайте не узок; при длине в несколько миль он имеет в ширину больше мили. Но все относительно: когда 16 линейных кораблей одновременно становились на якорь, в сопровождении крейсеров и эскадренных миноносцев, то водного пространства едва-едва хватало. Можно было делать интересные наблюдения, следя за якорными маневрами гигантских кораблей. По легкости и грациозности маневрирования они невольно напоминали мне небольшие миноносцы. Показное удальство, поспешная стремительность и быстрая работа машинами были исключены; неосторожные и рискованные эволюции считались в английском флоте «плохой морской практикой» («Bad Seamanship»). Так это и есть в дей ствительности.

Адмирал сэр Чарльз Эдвард Мадден

Прирожденное искусство хорошего управления, зависящее от так называемого «морского глазомера», проявляется, главным образом, в том, что все эволюции заранее так рассчитываются, чтобы не допустить опасных положений и во что бы то ни стало избежать рискованных маневров, ибо задача не в том, чтобы доказать, как быстро и ловко можно выйти из опасности. Воспитание в этом направлении следует признать единственно правильным, если принять во внимание величину современных кораблей и их большую ценность. Уверенное, правильное маневрирование красивее, чем рискованные фокусы, и склонность к фокусам встречаешь чаще у моряков, которые лишены настоящего морского образования и опыта.

К концу ноября погода стала очень бурной, и нам приходилось со дня на день откладывать назначенные стрельбы. 28-го удалось наконец выйти в море, но щиты не могли держаться на большой волне, и пришлось приостановить уже начатые упражнения. Только 6-го декабря наша дивизия смогла произвести стрельбу. В 5 часов дня стрельба была закончена, но к этому времени стало уже так темно, что мы с трудом держались в строю. Огни на берегу и бесчисленные якорные огни очень затрудняли вход на рейд, и мы поэтому не вошли в Розайт, а стали на якорь перед Ферт-оф-Фортом у острова Бернтайленд. Вечером производились опыты со светящимися снарядами новой конструкции. Прежние осветительные гранаты распадались на звезды; они блестели ослепительно яркими точками, но недостаточно освещали поверхность моря. Новые снаряды заключали внутри себя особого рода парашюты, они падали очень медленно, распространяли вокруг себя в течение 10-12 секунд спокойный яркий свети равномерно освещали большое пространство водной поверхности.

Снаряды эти выстреливались из легких орудий.

В тактическом отношении стоянка в Розайте была менее полезна, чем в Скапа– Флоу. Об эволюциях на рейде нечего было и думать. Выходить для этого в море было столь же неудобно, как и в Кромарти, и требовало каждый раз времени и расхода топлива. Эскадра стояла поэтому постоянно на рейде, производя только те учения, которые не требовали съемки с якоря; практические стрельбы происходили лишь раз в неделю. Торпедных стрельб нельзя было вовсе производить в Ферт-оф-Форте в виду малых глубин и слишком сильного течения.

На рейде Розайта