Текст книги "Закон Линча"

Автор книги: Густав Эмар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

ГЛАВА V. Сожженная асиенда

Странную группу составляли это прелестное, нежное создание и суровый обитатель теокали на вершине опустошенного холма, при грохоте грома и ослепительном блеске молнии.

Белая Газель, увидев его, побледнела и снова упала без сознания.

Сын Крови вгляделся в окружающую его ночную мглу и, убедившись, что все кругом спокойно, опять склонился над девушкой.

Бледная, словно белая лилия, поверженная грозой, с закрытыми глазами, она даже не дышала.

Сын Крови поднял ее дрожащими руками, перенес на другое место и положил на расстеленном плаще у подножия развалившейся стены. Голова несчастной бессильно лежала на его плече.

Он долго не спускал с нее глаз.

Душевная боль и жалость отразились на суровом лице Сына Крови.

Он, жизнь которого до сих пор была всего лишь нескончаемой беспросветной драмой, который не знал, что такое сердце, нежное чувство и любовь, он, Мститель, истребитель бандитов, – он был взволнован и ощущал, что внутри его поднимается какое-то новое, незнакомое ему чувство.

Две слезы скатились по его загорелым щекам.

– О, Боже мой! Неужели она умерла! – воскликнул он с тревогой. – Я подло и жестоко поступил с этим слабым созданием, и Бог карает меня за это!

Имя Бога, упоминаемое им до сих пор только в шутку, он произнес теперь с благоговением.

Это было чем-то вроде молитвы, крик, вышедший из самого сердца.

Этот неукротимый человек был наконец побежден: он уверовал в Творца.

– Как помочь ей? – спрашивал он себя.

Дождь, ливший потоками на молодую девушку, наконец заставил ее очнуться.

Она приоткрыла глаза и произнесла слабым голосом:

– Где я? Что произошло со мной? О, я думала, что уже умерла.

– Она говорит… жива… спасена! – воскликнул Сын Крови.

– Кто здесь? – спросила она, с трудом приподнявшись.

При виде смуглого лица охотника ею овладел ужас, и она снова упала навзничь с закрытыми глазами.

Она начинала припоминать все то, что приключилось с ней.

– Успокойтесь, не бойтесь, дитя мое, – произнес Сын Крови, стараясь смягчить суровый тон своего голоса. – Я ваш друг.

– Мой друг? Вы?! – воскликнула она. – Что значит это слово в ваших устах?

– О, простите меня, я был без ума, я не знал, что делать!

– Простить вас! Почему? Разве я не рождена для страданий?

– Как же она должна была страдать! – прошептал Сын Крови.

– Да, – продолжала девушка точно в бреду, – да, я много страдала. Жизнь моя, хотя я еще очень молода, была до сих пор сплошным нескончаемым страданием. А между тем я припоминаю, что когда-то, очень, очень давно, я была счастлива. Но теперь воспоминание об этом счастье причиняет мне величайшую боль.

Вздох вырвался их ее стесненной груди, она закрыла лицо руками и горько заплакала.

Сын Крови слушал ее, стараясь не пропустить ни единого слова из сказанного Белой Газелью и не спуская с нее глаз.

Этот голос, эти черты – все, что он видел и слышал, зародило в нем подозрение, которое мало-помалу превращалось в уверенность.

– О, говорите, расскажите еще что-нибудь, – произнес он с нежностью. – Не припомните ли вы чего-нибудь о вашем раннем детстве?

Молодая девушка взглянула на него, и горькая улыбка появилась на ее губах.

– Зачем в несчастье вспоминать былые радости? – проговорила она, грустно покачав головой. – К чему мне рассказывать об этом, в особенности вам, сделавшемуся моим палачом? Или это новый род пытки, который вы для меня придумали?

– О, – произнес он с содроганием, – неужели у вас возникла такая мысль? Увы! Я был очень виноват перед вами, я сознаю это. Простите меня, умоляю вас! Я отдал бы жизнь, чтобы отвести от вас всякое горе и печаль.

Белая Газель с удивлением и страхом смотрела на этого почти распростертого перед ней человека, суровое лицо которого было орошено слезами. Она не могла понять смысла этих слов, особенно после его жестокого обращения с ней.

– Увы! – прошептала она. – Моя история так похожа на историю всех несчастных. Было время, когда у меня была сестра, делившая со мною игры, и мать, которая любила и ласкала меня. Все это исчезло навсегда,

Сын Крови поднял два шеста, к которым была привязана бизонья шкура, чтобы защитить девушку от бури, начинавшей, впрочем, уже стихать.

Белая Газель посмотрела на него.

– Я не знаю почему, – проговорила она задумчиво, – но я чувствую необходимость довериться вам, который, однако, причинил мне столько зла! Откуда это чувство, которое я испытываю при виде вас? Я должна бы ненавидеть вас…

Она не кончила и с рыданием закрыла лицо руками.

– Так угодно Богу, бедное дитя мое, – проговорил Сын Крови, подняв глаза к небу и с чувством перекрестившись.

– Может быть, – ответила она тихо. – Итак, слушайте. Я хочу – что бы ни случилось – облегчить свое сердце. Однажды я играла на коленях у матери, отец и сестра находились тут же. Вдруг у ворот нашей асиенды раздались дикие крики – на нас напали индейцы. Отец был человек храбрый, он схватил оружие и кинулся к выходу. Что произошло затем, я едва ли в состоянии буду верно передать вам. Мне было не более пяти лет, и та ужасная сцена, при которой я присутствовала, окутана в моем воспоминании каким-то кровавым облаком. Я помню только, что наша мать, со слезами обнимавшая нас, вдруг упала к нам на руки, обливаясь кровью. Напрасно мы старались оживить ее ласками: она была мертва!

Воцарилось молчание. Сын Крови жадно слушал рассказ девушки. Его лоб побледнел, брови нахмурились, он судорожно сжимал рукой дуло ружья, изредка вытирая капли холодного пота, струившиеся по его лицу.

– Продолжайте, дитя мое, – прошептал он.

– Больше я ничего не помню. Люди, похожие на демонов, ворвались на асиенду, схватили меня с сестрой, вскочили на лошадей и умчались в карьер. Увы! С тех пор я не видела кроткого лица матери и доброй улыбки отца. Я была совершенно одна среди бандитов, похитивших меня.

– А ваша сестра, дитя мое, что сталось с нею?

– Не знаю. Между нашими похитителями разгорелся жестокий спор, перешедший в кровопролитную драку. В конце концов они разделились. Мою сестру увезли в одну сторону, меня в другую. Я никогда больше ее не видела.

Сын Крови делал над собой, по-видимому, неимоверные усилия. Наконец он не выдержал и, устремив на девушку нежный взор, воскликнул:

– Мерседес! Мерседес! Неужели это ты? Ты, которую я нашел после многих лет бесплодных поисков?

Белая Газель порывисто подняла голову.

– Мерседес?! – воскликнула она. – Этим именем называла меня мать!

– Это я! Я, Стефано! Твоя дядя, брат твоего отца! – проговорил Сын Крови, почти обезумев от радости.

– Стефано! Дядя! Да, да! Я припоминаю, я знаю…

Молодая девушка, не договорив, без чувств упала на руки Сына Крови.

– О, я несчастный, я убил ее! – воскликнул он. – Мерседес, дорогое дитя мое, очнись!

Молодая девушка раскрыла глаза и обняла Сына Крови за шею, плача от радости.

– О, дядя, дядя! Итак, у меня снова есть семья! Благодарю Тебя, о Боже!

Лицо охотника стало серьезным.

– Ты права, дитя мое, – сказал он. – Благодарю Бога, ибо это сделал Он, Он, Которому угодно было, чтобы я нашел тебя, и именно здесь, на могиле тех, кого мы оба так давно оплакиваем.

– Что вы говорите, дядя? – с изумлением спросила она.

– Следуй за мной, дитя мое, – произнес охотник, – и ты сама все узнаешь.

Девушка с усилием встала, оперлась на его руку и последовала за ним. По голосу дона Стефано Мерседес поняла, что дядя собирается сообщить ей нечто важное.

Они с трудом пробирались через развалины, заросшие высокой травой и ползучими цепкими растениями.

Дойдя до креста. Сын Крови остановился.

– Стань на колени, Мерседес, – сказал он ей печальным голосом. – Здесь пятнадцать лет тому назад в такую же бурную ночь были погребены мною твои отец и мать.

Молодая девушка молча опустилась на колени. Дон Стефано сделал то же самое.

Оба долго молились со слезами и рыданиями. Наконец они поднялись.

По знаку Сына Крови Белая Газель села у подножия креста. Охотник сел рядом с нею и, проведя рукой по лбу, как бы для того, чтобы собрать свои мысли, начал глухим голосом, который дрожал, несмотря на все усилия дона Стефано оставаться спокойным.

– Слушай хорошенько, дитя мое, – сказал он, – ибо то, что ты услышишь, послужит нам, может быть, для того, чтобы открыть тайну убийц твоего отца и твоей матери, если только злодеи эти еще существуют.

– Говорите, дядя, – произнесла юная девушка твердым голосом. – Вы правы. Богу угодно было, чтобы свидание наше произошло здесь. Будьте уверены, что больше Он не позволит злодеям оставаться безнаказанными.

– Пусть будет так, – сказал дон Стефано. – Уже пятнадцать лет я терпеливо жду часа мщения. Я надеюсь, что Бог поддержит меня до того момента, когда час этот пробьет. Мы с твоим отцом жили на том самом месте, где мы теперь находимся. Этот холм был занят обширной асиендой, построенной нами, и окружающие его поля принадлежали нам. Бог благословлял наш труд, и асиенда процветала. Все окрестные жители любили и уважали нас, так как наше жилище было открыто для всех настигнутых несчастьем. Но если все наши соотечественники уважали нас и радовались нашему успеху, то владельцы соседней асиенды, напротив, питали к нам непримиримую ненависть. За что? Этого я никак не мог понять. Была ли это низкая зависть?.. Во всяком случае, эти люди ненавидели нас. Эти люди – их было трое – не были нашими соотечественниками, так как не принадлежали к испанской расе. Это были североамериканцы, или, по крайней мере, – я никогда не вступал с ними в близкие отношения, – один из них был действительно американец по имени Уилки. Хотя разъединявшая нас ненависть была и сильна, но это была ненависть глухая, и ничто не заставляло предполагать, что она когда-нибудь проявится открыто. Однажды важные дела заставили меня на несколько дней оставить асиенду. Нам с твоим отцом было как-то тяжело расставаться на этот раз, точно какое-то предчувствие удерживало меня, но тем не менее я отправился в путь. Когда я возвратился, асиенда была разорена дотла, и только развалины стен еще дымились. Мой брат со всем его семейством и все слуги были убиты.

Сын Крови остановился.

– Продолжайте ваш печальный рассказ, дядя, – порывисто произнесла молодая девушка, – я должна знать все, чтобы взять на себя половину предпринятого вами дела мщения.

– Правда, – ответил дон Стефано, – но мне почти нечего больше прибавить, и я буду краток. Почти всю ночь я бродил по дымящимся развалинам, ища трупы тех, кого любил. Отыскав их после немалых трудов, я с благоговением похоронил их и над могилой дал клятву отомстить убийцам. Эту клятву я свято держал пятнадцать лет. К несчастью, хотя мне и удалось поразить многих участников этого злодеяния, но по воле судьбы главные виновники до сих пор ускользали из моих рук, и, несмотря на все старания, мне не удалось поймать их. Твой отец, которого я нашел еще живым, умер у меня на руках, но не в состоянии был назвать злодеев. Хотя у меня и есть серьезные основания обвинять Уилки и его товарищей, но я не могу подкрепить свои подозрения никакими доказательствами, и имена главных виновников мне неизвестны.

Только теперь, когда погиб Сандоваль, мне кажется, я узнал одного из злодеев.

– Вы не ошиблись, дядя, этот человек был в самом деле одним из наших похитителей, – твердым голосом сказала Мерседес.

– А другие? – с живостью спросил дон Стефано.

– Другие… я знаю их, дядя.

При этом открытии дон Стефано испустил крик, похожий на рычание дикого зверя.

– Наконец-то! – воскликнул он с таким взрывом радости, что девушка даже испугалась.

– Теперь, дядя, – продолжала она, – позвольте мне задать вам один вопрос, а затем я отвечу на те, которые вы мне, может быть, предложите.

– Говори, дитя мое.

– С какой целью захватили вы меня и привезли сюда?

– Потому что я считал тебя дочерью этого Сандоваля и хотел принести тебя в жертву на могиле его жертв, – ответил Сын Крови дрожащим голосом.

– Значит, вы не слышали того, что говорил мне этот человек?

– Нет. Увидев, что ты склонилась над ним, я подумал, что ты хочешь облегчить его последние минуты. Твой обморок только укрепил мое предположение – вот почему я бросился к тебе, как только увидел, что ты упала.

– Но письмо, которое вы взяли у меня? Это письмо должно было открыть вам все!

– Неужели ты думаешь, дитя мое, что я потрудился прочесть его? Нет, я узнал тебя по ладанке, которая висела у тебя на шее.

– Да, да, – произнесла молодая девушка с убеждением, – во всем этом виден перст Божий, это Он всем управлял.

– Теперь твоя очередь, Мерседес. Назови мне злодеев.

– Дайте мне сперва письмо, дядя.

– Вот оно, – отвечал он, передавая ей письмо.

Девушка поспешно схватила его и разорвала на мельчайшие кусочки.

Сын Крови смотрел на нее, ничего не понимая. Когда последний клочок бумаги исчез, подхваченный ветром, девушка повернулась к дяде.

– Вы хотите знать имена убийц моего отца, не правда ли, дядя?

– Да.

– Для вас очень важно, чтобы мщение, которое вы так давно сделали своей целью, продолжалось – именно теперь, когда вы почти достигли желаемого?

– Да.

– Наконец, вы желаете исполнить до конца свое клятвенное обещание?

– Да. Но к чему все эти вопросы? – спросил он с нетерпением.

– Я вам скажу это, дядя, – отвечала она, со странной решимостью подняв голову. – Я сама также дала клятву и не могу ее нарушить.

– Какая это клятва?

– Это клятва отомстить за отца и мать. Чтобы исполнить ее, я должна быть свободна в своих действиях. Вот почему я не открою вам имена злодеев, пока не настанет время. Сегодня я не могу этого сделать.

В черных глазах юной девушки сверкала такая решимость, что Сын Крови отказался от попытки узнать от нее то, что ему было нужно. Он понял, что никакие просьбы с его стороны не помогут.

– Хорошо, – сказал он, – пусть будет так, но ты клянешься мне…

– Я клянусь, что вы узнаете все, когда настанет время, – произнесла она, протянув руку к кресту.

– Этого мне достаточно. Но не могу ли я, по крайней мере, узнать, что ты рассчитываешь делать?

– Да – до известной степени.

– Я слушаю.

– Есть у вас лошадь?

– Да, она у подножия холма.

– Приведите ее мне, дядя, и позвольте мне уехать… Но главное, чтобы никто не догадывался о связывающих нас узах.

– Я буду нем.

– Что бы вы ни увидели, что бы вы ни услышали, что бы вам ни сообщали обо мне, не верьте и не удивляйтесь ничему. Помните, что я действую в интересах общего для нас дела мести. Только это одно будет верно.

Дон Стефано покачал головой.

– Ты очень молода, дитя мое, для такой трудной задачи, – сказал он.

– Бог поможет мне, дядя, – возразила она, сверкая глазами, – цель эта справедливая и святая, ибо я желаю возмездия убийцам моего отца.

– Хорошо, – сказал он, – пусть будет по-твоему! Ты сказала, что эта цель справедливая и святая, и я не считаю себя вправе мешать тебе ее исполнить.

– Благодарю вас, дядя, – с чувством произнесла молодая девушка. – А теперь, пока я буду молиться на могиле моего отца, приведите мне вашу лошадь, чтобы я могла отправиться в путь немедленно.

Сын Крови удалился, ничего не сказав.

Девушка опустилась на колени у подножия креста.

Полчаса спустя, нежно простившись с доном Стефано, она вскочила на лошадь и помчалась в галоп по направлению к прериям.

Сын Крови провожал ее взглядом, пока она не скрылась во мраке, затем, в свою очередь, опустился на могилу и прошептал глухим голосом:

– Удастся ли ей?.. Кто знает! – прибавил он минуту спустя.

Он молился до рассвета.

При первых лучах солнца Сын Крови присоединился к своим товарищам и вместе с ними направился вслед за племянницей.

ГЛАВА VI. Апачи

При звуке выстрела, которым Сандоваль как бы подвел итог своей слишком длинной истории, апачи, как мы уже сказали, державшиеся до того времени на расстоянии выстрела, поспешно приблизились.

Красный Кедр бросился в погоню за Сыном Крови, но бесполезно – он не мог догнать его и был вынужден возвратиться к своим товарищам.

Последние уже занялись приготовлениями к погребению старого бандита, тело которого они не хотели оставлять на съедение диким зверям и хищным птицам.

Педро Сандоваль пользовался большой любовью у апачей, с которыми он жил долгое время и которые имели много случаев оценить его храбрость, а в особенности его способности грабителя.

Станапат собрал свой отряд и очутился во главе значительного числа храбрых воинов.

Разделив их на две части, он подошел к Красному Кедру.

– Не желает ли мой брат выслушать слова друга? – сказал он.

– Пусть мой отец говорит. Хотя мое сердце и опечалено, но мои уши открыты, – отвечал скваттер.

– Хорошо, – произнес вождь, – пусть мой брат возьмет часть моих молодых людей и отправится по следам бледнолицых, а я отдам последний долг белому воину.

– Могу ли я покинуть друга, прежде чем тело его будет предано земле?

– Мой брат знает сам, что он должен делать, но только бледнолицые быстро удаляются.

– Вы правы, вождь, я отправляюсь, но оставляю вам ваших воинов. Мне достаточно и моих товарищей.

– Где я найду моего брата?

– В теокали Сына Крови.

– Хорошо. Мой брат скоро будет там?

– Через два дня.

– Второе солнце найдет меня там со всеми моими воинами.

Красный Кедр приблизился к телу Сандоваля, склонился над ним и взял мертвеца за руку.

– Прощай, брат, – сказал он. – Прости, что не буду присутствовать при твоем погребении, но меня призывает важное дело: я отправляюсь мстить за тебя. Прощай, мой старый товарищ, покойся с миром. Твоим врагам осталось жить недолго. Прощай!

Сказав это надгробное слово, скваттер сделал знак своим товарищам, в последний раз поклонился Станапату и умчался, сопровождаемый остальными бандитами.

Когда союзники скрылись из виду, апачи продолжили церемонию погребения, прерванную разговором их вождя с бандитом.

Станапат взял на себя обязанность обмыть тело и разрисовать лицо покойника яркими красками, тогда как другие индейцы с жалобными криками окружили его, причем некоторые, более других огорченные и опечаленные, в знак скорби наносили себе раны и даже отсекали острым ножом суставы пальцев на левой руке.

Когда все было готово, вождь встал у изголовья покойного и обратился с речью к присутствующим.

– О чем вы плачете? – сказал он. – О чем скорбите? Вы видите, я не плачу – я, самый старый и самый преданный друг умершего. Он ушел в другую страну, Владыка Жизни призвал его к себе. Но если мы не можем вернуть его, то наша обязанность отомстить за него! Бледнолицые убили его, и мы уничтожим как можно больше бледнолицых, чтобы они сопровождала его, составили свиту его и чтобы он явился к Владыке Жизни, как подобает славному воину! Смерть бледнолицым!

– Смерть бледнолицым! – воскликнули индейцы, потрясая оружием.

Вождь повернул голову, и презрительная усмешка скривила его губы при этом взрыве воодушевления.

Но эта усмешка мелькнула как молния. Снова вернув себе свойственное индейцам равнодушие, Станапат торжественно, по обычаю краснокожих, одел тело в лучшие одежды обернул его самыми дорогими одеялами.

Затем труп был опущен в специально для него вырытую яму, стены и дно которой были украшены ветвями. Туда же положили конскую сбрую, плеть и некоторые другие предметы и сверху засыпали землей, прикрыв, кроме того, могилу большими камнями, чтобы койоты не могли вырыть труп.

Сделав это, апачи по знаку своего вождя вскочили на лошадей и помчались по дороге, ведущей к теокали Сына Крови, не думая более о товарище, с которым они навсегда расстались, как будто его никогда и не существовало.

Путешествие их продолжалось три дня. К вечеру четвертого, совершив утомительный переход через песчаную степь, они остановились посреди густого леса, совершенно их скрывавшего.

Как только был разбит лагерь, Станапат отправил во все стороны разведчиков, чтобы узнать, нет ли поблизости других вооруженных отрядов союзных племен, и в то же время постараться найти следы Красного Кедра.

Расставив караулы, – Indios Bravos Дикого Запада бывают во время похода очень осторожны, – Станапат осмотрел посты и приготовился выслушать донесения разведчиков, которые уже вернулись.

Первые три индейца, которых он расспросил, не сообщили ничего интересного, так как они ничего не обнаружили.

– Хорошо, – сказал вождь, – ночь темна, а у моих молодых людей глаза кротов, завтра на восходе солнца они будут видеть лучше. Пусть они спят эту ночь. С рассветом они снова отправятся и, может быть, что-нибудь отыщут.

Он сделал знак рукой, и разведчики, почтительно поклонившись вождю, молча удалились.

Один только остался неподвижен, как будто слова вождя не относились к нему точно так же, как и к другим. Станапат повернулся к нему и несколько мгновений пристально смотрел на него.

– Мой сын Быстрый Натиск, без сомнения, не расслышал меня, – сказал он. – Пусть он присоединится к своим товарищам.

– Быстрый Натиск слышал слова своего отца, – спокойно ответил индеец.

– Почему же, в таком случае, он остается здесь?

– Потому что он не сказал того, что видел, а то, что он видел, вождю важно знать,

– О-о-а! – произнес Станапат. – А что же видел мой сын такого, чего не обнаружили его товарищи?

– Воины вели поиски в другом месте, вот почему они не заметили следов.

– А мой сын заметил?

Быстрый Натиск утвердительно кивнул головой.

– Я жду, чтобы мой сын объяснился.

– Бледнолицые находятся в двух полетах стрелы от лагеря моего отца, – лаконично отвечал индеец.

– О-о-а! – произнес вождь с сомнением. – Не ошибка ли это?

– Желает мой отец увидеть сам?

– Да, я хочу видеть, – отвечал Станапат, вставая,

– Пусть мой отец последует за мной, и он скоро увидит.

– Хорошо, идем.

Оба индейца отправились. Пройдя некоторое расстояние лесом, они вышли на берег реки, и здесь Быстрый Натиск указал своему спутнику на холм, черный силуэт которого молчаливо и мрачно возвышался неподалеку от берега.

– Они там, – произнес он, протянув руку по направлению к скале.

– Мой сын видел их?

– Я их видел.

– Это холм Бешеного Бизона, если я не ошибаюсь? – произнес вождь.

– Да, – подтвердил индеец.

– О, их трудно будет захватить, – пробормотал Станапат, внимательно рассматривая скалу.

Это место действительно называлось холмом Бешеного Бизона, и вот почему оно носило это имя.

Лет за пятьдесят до того времени, к которому относится наше повествование, у команчей был знаменитый вождь, который сделал свое племя самым воинственным и самым страшным из всех племен Дикого Запада. Этот вождь, которого звали Бешеным Бизоном, был не только великим воином, но и великим политиком. При помощи ядов, секрет которых был известен только ему, а в особенности при помощи мышьяка, выменянного им на меха у белых купцов, ему удалось предательски умертвить всех своих противников и внушить своим подданным безграничный, почти суеверный страх.

Когда он почувствовал приближение смерти и понял, что наступил его последний час, он указал место, выбранное им для погребения.

Это была пирамидальная колонна из гранита и песка, высотой приблизительно в сто сорок пять футов.

Эта колонна господствует над местностью, расположенной вблизи омывающей ее основание реки, которая, сделав бесчисленное число изгибов по равнине, снова проходит совсем близко отсюда. Бешеный Бизон приказал, чтобы его похоронили на вершине холма, на котором он часто сиживал.

Его последняя воля была исполнена с точностью, которой индейцы отличаются в подобных вещах.

Тело его было помещено на вершине холма, верхом на любимом скакуне покойного. Сверху насыпали высокий курган, вершину которого украсили тотемом вождя, увенчанным многочисленными скальпами, добытыми им в сражениях с врагом.

Холм Бешеного Бизона служит у команчей объектом поклонения, и каждый краснокожий, выступая в, первый раз на войну, считает своим долгом явиться сюда, чтобы укрепить свое мужество взглядом на эту заколдованную гору, таящую в себе скелет индейского воина на коне.

Вождь внимательно смотрел на холм. Это была поистине крепкая позиция.

Белые дополнительно укрепили ее, насколько это было в их силах, срубив толстые деревья и устроив из них палисады с заостренными зубцами, а вокруг выкопав ров шириною в шесть метров. Укрепленный таким образом холм превратился в настоящую неприступную крепость, способную выдержать длительную осаду.

Станапат повернул в лес в сопровождении своего спутника и возвратился в лагерь.

– Доволен вождь своим сыном? – спросил индеец перед уходом.

– У моего сына глаза тапира, от которых ничто не ускользнет.

Быстрый Натиск довольно улыбнулся и поклонился.

– Знает ли мой сын, – продолжал вождь вкрадчиво, – бледнолицых, которые укрепились на холме Бешеного Бизона?

– Быстрый Натиск знает их, – отвечал индеец,

– О-о-а! – произнес вождь. – Мой сын не ошибается? Они хорошо узнал следы?

– Быстрый Натиск никогда не ошибается, – твердым голосом отвечал индеец. – Он знаменитый воин.;

– Мой сын прав, пусть он говорит.

– Бледнолицый вождь, завладевший холмом Бешеного Бизона, – великий белый охотник, которого усыновили команчи и которого зовут Кутонепи.

Станапат не мог скрыть своего удивления при этих словах.

– О-о-а! – воскликнул он. – Возможно ли это! Мой сын уверен, что именно Кутонепи укрепился на вершине холма?

– Уверен, – не колеблясь отвечал индеец.

Вождь сделал Быстрому Натиску знак удалиться и, опустив голову на руки, глубоко задумался.

Апач не ошибался – на холме действительно находились Валентин Гилуа с друзьями.

После смерти донны Клары француз и его товарищи, движимые жаждой мести, бросились в погоню за Красным Кедром, не дожидаясь полного прекращения землетрясения.

Валентин, благодаря приобретенному за долгие годы странствий по прериям опыту, накануне вечером выследил отряд апачей и, не рассчитывая сразиться с ними на открытой равнине ввиду малочисленности своего отряда, засел на холме, решив обороняться от всех, кто посмеет напасть на них в этом неприступном убежище.

Во время одного из многих своих путешествий по прериям француз заметил этот холм, положение которого было настолько удачно, что на нем легко было защищаться даже против значительного числа врагов. Он решил воспользоваться этим местом, если когда-нибудь обстоятельства заставят его искать надежного убежища.

Не теряя даром времени, охотники приготовились к обороне. Когда все сооружения были окончены, Валентин взобрался на могилу Бешеного Бизона и внимательно осмотрел равнину.

Было около полудня. С высоты, на которой он находился, француз видел все, что происходило в окрестностях.

Равнина и река были пустынны и безлюдны. На горизонте не было видно ничего, кроме нескольких групп антилоп и бизонов, из которых одни щипали траву, а другие мирно отдыхали.

Охотник почувствовал большую радость, решив, что апачи потеряли его след и что у него теперь есть необходимое время, чтобы приготовиться к обороне.

Прежде всего он позаботился о снабжении крепости провиантом, чтобы не быть побежденным голодом в случае скорого нападения, которого он ожидал.

Поэтому он устроил с товарищами большую охоту на бизонов. Мясо убитых животных немедленно разрезали на длинные тонкие полосы, которые развешивали для вяления на солнце, чтобы приготовить то, что в прериях носит название пеммикан.

Кухня была устроена в естественном гроте, который находился внутри укрепления. Благодаря многочисленным трещинам в потолке грота, можно было разводить большой огонь; не боясь быть обнаруженными врагом, так как дым рассеивался сквозь эти трещины и выходил наружу почти невидимыми струйками.

В течение ночи охотники занимались изготовлением бурдюков для воды, с большой ловкостью кроя и сшивая бизоньи шкуры. Затем, смазав швы жиром, чтобы они не пропускали влаги, охотники наполняли бурдюки водой, которой у них, таким образом, получился большой запас.

На рассвете Валентин снова поднялся на свою «обсерваторию» и долго осматривал равнину, желая убедиться, что прерия все так же спокойна и пустынна.

– Зачем вы заставили нас, словно каких-нибудь белок, взобраться на эту скалу? – неожиданно спросил его генерал Ибаньес.

Валентин указал рукой вдаль.

– Посмотрите, – сказал он. – Что вы там видите?

– Гм! Ничего особенного. Там, кажется, клубится пыль, – беспечно отвечал генерал.

– Да, – произнес Валентин, – прекрасно. А знаете ли вы, отчего подымается эта пыль?

– По правде сказать, не знаю.

– Ну, так я вам скажу: это апачи!

– Карамба! Вы не ошибаетесь?

– Вы скоро сами увидите.

– Скоро! – воскликнул генерал. – Неужели вы думаете, что они направляются сюда?

– К заходу солнца они будут здесь.

– Гм! Вы хорошо сделали, что приняли меры предосторожности. Итак, кабальеро, у нас будет жаркая схватка с этими краснокожими демонами.

– Вероятно, – с улыбкой произнес Валентин и спустился с холма.

Как читатель уже знает, Валентин не ошибся. Апачи действительно прибыли в тот же вечер и расположились недалеко от холма. Их разведчики не замедлили обнаружить присутствие белых.

Было полное основание предполагать, что произойдет серьезное столкновение между белыми и краснокожими, этими двумя столь различными между собой расами, которые разделяет взаимная смертельная ненависть и которые встречаются в прериях только для того, чтобы постараться уничтожить одна другую.

Валентин заметил разведчика-апача, когда тот осматривал холм. Наклонившись к уху генерала, охотник сказал с свойственной ему насмешливостью:

– Ну, что же, дорогой друг, вы все еще думаете, что я ошибся?

– Я никогда этого не говорил, – с живостью возразил генерал, – Боже меня избави! Признаюсь вам откровенно, я искренне желал бы, чтобы вы ошиблись. Как вы видите, мое самолюбие не играет здесь никакой роли. Но как вам угодно, а я предпочитаю биться против десяти соплеменников, чем иметь дело с одним из этих проклятых индейцев.

– К несчастью, – произнес Валентин с улыбкой, – в настоящее время мы не можем выбирать, так как выбора нет, мой друг.

– Это правда, но будьте спокойны, как бы мне это ни было тягостно, я честно исполню свой долг солдата.

– Ах, кто же сомневается в этом, мой дорогой генерал?

– Никто, я знаю это. Но все равно, вы увидите.

– Хорошо. А теперь – спокойной ночи, постарайтесь хорошенько отдохнуть, так как завтра на рассвете на нас будет совершено нападение, уверяю вас.

– Честное слово, – отвечал генерал, зевая во весь рот, – я не желаю ничего иного, как сразу покончить с этими бандитами.

Час спустя все охотники спали, исключая Курумиллу, стоявшего на часах. В лагере индейцев происходило то же самое.