сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 34 страниц)
Группами от трех до двадцати человек неслись они вскачь на взмыленных лошадях, что заставляло думать, что они прибыли издалека; черноногие были в боевом наряде, в различных украшениях и с разнородным оружием — с луком и колчаном на спине, с ружьем в руке, — при своих талисманах, с головами, увенчанными перьями, некоторые из которых были великолепными орлиными перьями, черными и белыми, и с развевающимся плюмажем.
Они сидели на красивых попонах из пантеровых шкур, подбитых красной материей; верхняя часть их тела была обнажена, только полоска волчьей шкуры перекинута через плечо; их щиты украшались перьями и разноцветным сукном.
В этом наряде индейцы имели величественный и грозный вид, который поражал воображение и внушал страх.
Некоторые из них, подгоняя усталых лошадей кнутом, чтобы скорее достигнуть места битвы, примчались тотчас на высоты с пением и боевым кличем.
На пригорке и около форта борьба казалась всего ожесточеннее. Черноногие укрывались за высоким частоколом, который вбили в землю во время ночи, и отвечали на огонь американцев таким же дружным огнем, криками подбадривая друг друга и призывая мужественно стоять против их неумолимых врагов.
Впрочем, отпор был так же энергичен, как и нападение, и борьба, по-видимому, должна была продлиться долго.
Уже вся равнина была усеяна множеством тел; лошади, освободившись от седоков, с громким ржанием разбегались в разные стороны, и стон раненых сливался по временам с вызывающими криками штурмующих.
Тотчас вслед за тем, как был подан сигнал, Серый Медведь бегом бросился к палатке, где находился его пленник.
— Теперь пора! — сказал он.
— Я готов, — ответил граф. — Идите, а я буду постоянно находиться возле вас.
— Так пойдемте.
Они вышли вместе и бросились вперед, чтобы встать во главе сражающихся.
Граф де Болье не был вооружен, как объявил об этом заранее; он гордо поднимал голову, когда пуля со свистом пролетала мимо его уха, и улыбался смерти, которую, быть может, призывал в душе. Несмотря на свое презрение к людям белой расы, индеец против воли восхищался таким неподдельным, таким возвышенно-стоическим мужеством.
— Вы храбрый человек, — заметил он графу.
— А вы разве сомневались? — просто ответил тот. Между тем борьба становилась с каждой минутой все ожесточеннее.
Индейцы с львиным рыком устремлялись на палисад, которым был обнесен форт, и давали убивать себя, не отступая ни на шаг.
Ров был почти доверху наполнен их телами.
Американцы, вынужденные защищаться одновременно со всех сторон, отстреливались с методичным спокойствием людей неустрашимых, которые без колебаний жертвовали жизнью, зная, что им неоткуда ожидать помощи.
С самого начала боя Белый Бизон взял отряд отборных воинов, занял пригорок, который возвышался над фортом Макензи, и тем еще более затруднил и без того критическое положение защитников укреплений, подвергавшихся страшному и метко направленному огню; число их было так мало, что огонь неприятеля причинял им невосполнимые потери.
Стоя у флагштока с развевающимся флагом, скрестив руки на груди, весь бледный и стиснув зубы, майор Мелвилл видел, как его люди падают один за другим, и в ярости топал ногой, что не может им помочь.
Вдруг страшный крик отчаяния раздался изнутри строений; обезумев от ужаса, жены солдат и наемников выбежали толпой на двор, спасаясь от неприятеля, которого еще не было видно.
Белый Бизон с отрядом индейцев обогнул форт и открыл потайной вход, который, как полагал майор, никому не был известен и в случае такого приступа, когда всякое сопротивление невозможно, должен был служить путем отступления для гарнизона.
С этой минуты гибель американцев была неминуема; с ними не сражались, их просто резали.
Майор бросился к строениям во главе нескольких храбрецов.
Индейцы перелезали через палисад со всех сторон, так как защитников больше не оказывалось.
Наконец небольшое число американцев, оставшихся в живых, собралось вокруг мачты, на которой развевался усеянный звездами флаг Соединенных Штатов; они прилагали все усилия, чтобы дорого продать свою жизнь, так как более всего опасались попасть живыми в руки жестоких противников.
Индейцы отвечали грозным боевым кличем на «ура» неприятеля и накидывались на него, словно волки, размахивая над головами окровавленными топорами.
— Сложите оружие! — крикнул Серый Медведь, ворвавшись на поле битвы.
— Никогда! — возразил майор, бросаясь на него с маленькой горсткой оставшихся в живых солдат.
И снова бой возобновился, ожесточеннее и неумолимее прежнего.
Индейцы стали бросать во все стороны зажженные факелы, от которых крыши строений мгновенно загорались и вспыхивали ярким пламенем.
Майор Мелвилл понял, что победа окончательно ускользает у него из рук, и попытался совершить отступление.
Но это было дело не легкое. Нечего было и думать перелезть через палисад, а единственный выход — ворота — стерегли черноногие; искусно заняв позицию, они отталкивали копьями тех, кто пытался воспользоваться этим проходом.
Однако другого выхода не было. Майор собрал своих последних солдат для отчаянной попытки и с невообразимой яростью ринулся вперед напропалую, чтобы пробиться, если возможно, сквозь толпу врагов.
Произошло ужасное сражение — лучше сказать не сражение, а бойня; схватывались врукопашную один на один, грудь с грудью, резались кинжалами, рвали друг друга ногтями и зубами, кто падал, тот не вставал, раненых мгновенно добивали.
Эта возмутительная резня продолжалась около четверти часа, две трети американцев пали, остальные наконец прорвались сквозь толпу врагов и пустились бежать, преследуемые по пятам индейцами, которые теперь приступили к ужасной охоте за людьми.
Никогда еще краснокожие не боролись с белыми так ожесточенно и так стойко. Их воодушевляло присутствие среди них графа, безоружного и улыбающегося, который казался неуязвимым, хотя находился вместе с их предводителем в самой гуще сражения и пули так и свистели вокруг него. Они действительно считали его давно ожидаемым Моктекусомой, чье появление наконец возвратит им свободу, отнятую у них белыми.
Они не сводили глаз с молодого француза, приветствовали его громкими криками радости и прилагали все усилия, чтобы покончить со своими противниками.
Серый Медведь бросился к американскому флагу, схватил его за древко и взмахнул им над головой.
— Победа! Победа! — вскричал он восторженно.
Черноногие откликнулись ревом на этот крик и рассыпались во все стороны, чтобы приступить к грабежу.
В форте осталось только несколько человек. В их числе находился и майор.
Старый служака не хотел пережить свое поражение. Индейцы бросились к нему со страшными криками, собираясь изрубить его на куски.
Старик стоял спокойно, не делая ни единого движения, чтобы защищаться.
— Стойте! — крикнул граф и, обратившись к Серому Медведю, сказал: — Неужели вы хладнокровно дадите умертвить этого храброго воина?
— Нет, если он отдаст мне свою шпагу.
— Никогда! — с жаром вскричал старик, величественным движением переломил о колено свою шпагу, окровавленную до самого эфеса, швырнул обломки к ногам вождя и, скрестив руки, бросил презрительный взгляд на победителя, говоря:
— Теперь убейте меня, я не могу защищаться!
— Браво! — воскликнул граф и, не думая о последствиях своего поступка, бросился к майору и крепко пожал ему руку.
Серый Медведь смотрел на этих двух людей с выражением, которого нельзя передать словами.
— О! — с прискорбием прошептал он про себя. — Сколько бы мы ни разбивали их, победить нам не удастся никогда. Эти люди могущественнее нас, они рождены быть нашими повелителями.
Он поднял руку над головой.
— Довольно! — произнес он громким голосом.
— Довольно! — повторил граф. — Пощады побежденным! При всем уважении индейцев к их предводителю, они едва ли послушались бы его теперь, но графу они повиновались мгновенно вследствие суеверного благоговения к нему. Они опустили оружие, и резне был положен конец.
В мгновение ока американцы были обезоружены, и краснокожие завладели фортом.
Серый Медведь взял свое знамя из рук воина, который нес его, несколько раз поднял его вверх и укрепил на место американского флага при иступленных рукоплесканиях толпы, которая в упоении восторга едва верила своему торжеству.
Белый Бизон не терял ни минуты, чтобы упрочить за собой мирное владение фортом, завоевание которого стоило таких усилий союзникам и таких потоков крови.
Когда вожди восстановили некоторый порядок среди воинов, когда потушили пожар, угрожавший форту, когда, наконец, были приняты все меры предосторожности, чтобы оградить себя от внезапного возвращения американцев, хотя последнее предположение и казалось маловероятным, Серый Медведь и Белый Бизон удалились в комнату, принадлежавшую раньше майору; граф отправился вслед за ними.
— Наконец-то, — весело вскричал молодой вождь, — мы доказали гордым американцам, что они могут быть побеждены!
— Ваша слабость составляла их силу, — ответил Белый Бизон. — Вы начали хорошо, теперь надо продолжать; победить — это еще не все, надо уметь пользоваться победой.
— Извините, что перебиваю вас, господа, — сказал граф, — но я думаю, что настало время свести наши счеты.
— Что вы подразумеваете под этим? — надменно поинтересовался Белый Бизон.
— Сейчас объясню, — ответил граф и обратился к Серому Медведю: — Надеюсь, вы отдадите мне справедливость, — сказал он, — что я сдержал данное вам слово; несмотря на скорбь, несмотря на отвращение, я не уклонился от обещанного ни разу, вы всегда видели меня возле себя холодным и бесстрастным, не так ли? Скажите сами, вождь.
— Это справедливо, — холодно ответил Серый Медведь.
— Хорошо. Но теперь моя очередь требовать исполнения вашего слова.
— Потрудитесь выразиться точнее, граф; в последние часы я был и действующим лицом, и свидетелем таких необычайных событий, что мог забыть то, что обещал вам.
Граф презрительно улыбнулся.
— Я ожидал уверток, — сухо заметил он.
— Вы меня не поняли. Я действительно мог забыть, хотя все-таки готов исполнить всякое справедливое требование с вашей стороны.
— Положим, я допускаю это; позвольте в таком случае напомнить вам наши условия.
— Буду очень рад.
— Я обязался находиться при вас без оружия во время боя, следовать за вами всюду и постоянно находиться впереди сражающихся.
— Совершенно справедливо, и я должен сознаться, что вы благородно исполнили эту опасную задачу.
— Очень хорошо; я сделал только то, что мне повелевала честь. Вы со своей стороны обязались, каков бы ни был исход сражения, возвратить мне свободу и честно выйти со мной на бой за низкую измену, жертвой которой я сделался, и за ту гнусную роль, которую вы заставили меня выполнять без моего ведома.
— Ого! — вскричал Белый Бизон, нахмурив брови и стукнув кулаком по столу. — Неужели ты действительно дал такое обещание, дитя?
Граф оглянулся на старика с неизъяснимым презрением.
— Мне кажется, прости Господи, — произнес он, — вы сомневаетесь в честном слове дворянина.
— Полноте, милостивый государь, — возразил с усмешкой революционер, — с кем это вы говорите о чести, о дворянстве? Вы забываете, видно, что вы в прерии, что перед вами дикари, как вы называете нас. Разве мы признаем ваши глупые различия каст? Разве мы приняли ваши законы и нелепые предрассудки?
— То, к чему вы относитесь с таким пренебрежением, милостивый государь, — с живостью возразил граф, — до сих пор было оплотом цивилизации и двигателем прогресса… но бросим это, с вами мне не о чем говорить, я обращаюсь к вашему приемному сыну; ему надо ответить «да» или «нет», а там я буду знать, как мне поступить.
— Хорошо, — ответил Белый Бизон, пожав плечами, — пусть говорит мой приемный сын; мне также, смотря по тому, что он ответит, будет ясно, что я должен делать.
— Позвольте, — остановил его Серый Медведь, — это дело касается одного меня, и вы, мой друг, нанесете мне смертельную обиду, если вмешаетесь в него как бы то ни было.
Белый Бизон презрительно улыбнулся, но не возразил. Серый Медведь продолжал, обращаясь к графу:
— Я не стану прибегать к уверткам; вы сказали правду: я действительно обещал вам свободу и честный бой. Я готов сдержать свое слово.
— Ого! — заметил Белый Бизон.
— Ни слова! — повелительно остановил его индеец. — Ни слова, мой друг! Дайте мне доказать этим европейцам, которые так чванятся и так гордятся своей мнимой цивилизацией, что краснокожие не лесные звери, как воображают они, и что правила чести, которыми руководствуются на всех ступенях общества, встречаются даже у тех народов, которых силятся изображать варварами… Вы свободны, граф. Если вы потребуете, я немедленно лично выведу вас с полной безопасностью за черту укреплений. Что же касается боя, я готов исполнить ваше требование так, как вы сами того пожелаете.
— Благодарю, — ответил граф с легким поклоном, — я рад, что вы приняли такое решение.
— Теперь, когда между нами все выяснено, позвольте мне прибавить пару слов.
— Я вас слушаю.
— Может быть, я лишний? — насмешливо спросил Белый Бизон.
— Напротив, — со значением возразил Серый Медведь, — ваше присутствие в настоящую минуту нужнее, чем когда-либо.
— Вот как? Что же произойдет? — с насмешкой спросил старик.
— Сейчас узнаете, — сказал вождь все так же холодно и невозмутимо, — дайте себе труда выслушать меня.
— Говори.
Какое-то мгновение Серый Медведь как будто собирался с мыслями, после чего продолжал слегка дрожащим голосом, несмотря на все свои усилия скрыть тайное волнение:
— Вследствие событий, передавать которые долго и которые вам, вероятно, будут малоинтересны, я сделался опекуном ребенка, который теперь превратился в прелестную девушку. Я лелеял ее с детства и люблю как отец. Вы знаете ее, кажется; ее имя — Цвет Лианы.
Граф чуть заметно вздрогнул и вместо ответа утвердительно кивнул головой.
— Предприняв теперь, — продолжал Серый Медведь, — экспедицию чрезвычайно опасную, которая может окончиться моей смертью, я не могу более печься об этом ребенке; для меня горестно оставить ее в племени одну, без покровителя и без опоры, если счастье изменит мне… Я знаю, что она любит вас, граф. Я доверяю ее вам открыто, честно, я верю в ваше благородство; хотите быть ее покровителем? Я знаю, что вы никогда не употребите во зло власть, которую я передаю вам. Я всего лишь неотесанный дикарь, чудовище, быть может, с точки зрения вашей цивилизации, но поверьте, граф, уроки замечательного человека, который поучал меня своими наставлениями, не пропали даром; мое сердце не так глухо, как можно бы думать, ко всем добрым чувствам.
— Хорошо, сын мой! — вскричал Белый Бизон в порыве радости. — Теперь я узнаю моего воспитанника. Я горжусь тобой. Кто умеет так замечательно владеть собой, тот достоин повелевать другими.
— Вы довольны, — ответил вождь, — тем лучше… А вы, граф, что скажете?
— Я принимаю священный залог, который вы передаете мне, вождь, и буду достоин вашего доверия, — с чувством ответил граф. — Не мне судить ваши действия, но поверьте, что бы ни случилось, я всегда буду защищать вашу память и вслух заявлять о благородстве вашей души.
Не отвечая, вождь хлопнул в ладоши, дверь отворилась, и Цвет Лианы вошла в сопровождении индианки.
— Дитя, — сказал Серый Медведь, ничем не выдавая того неимоверного усилия, которого ему стоило побороть свои чувства, — твое присутствие среди нас отныне немыслимо; ты сама знаешь причины. Этот вождь бледнолицых соглашается заботиться о тебе. Следуй за ним, и если когда-нибудь вспомнишь о своем пребывании у кайнахов, не проклинай ни их, ни их вождя, потому что все они были к тебе добры.
Девушка покраснела, на ее глаза навернулись слезы, нервный трепет пробежал по ее телу; не говоря ни слова она встала возле графа.
Серый Медведь с грустью улыбнулся.
— Следуйте за мной, — сказал он, — я выведу вас из лагеря.
Он вышел в сопровождении графа и молодой девушки.
— Ведь мы вскоре увидимся, благородный граф? — закричал вслед графу де Болье Белый Бизон.
— Надеюсь, — просто ответил тот.
Серый Медведь вывел графа и его спутницу из форта и повел их по равнине между группами краснокожих, которые почтительно расступались, чтобы дать им дорогу.
Шли молча около получаса. Наконец вождь остановился.
— Здесь вам больше нечего опасаться, — произнес он, подходя к густому кустарнику, ветви которого раздвинул. — Вот две лошади, приготовленные для вас; возьмите также оружие — как знать, не понадобится ли оно вам? А теперь, если все еще хотите сразиться со мной, то я к вашим услугам.
— Нет, — великодушно ответил граф, — между нами уже не может быть боя; я не в состоянии питать вражду к человеку, которого честь велит мне уважать. Вот вам моя рука, она никогда не поднимется на вас! Я протягиваю ее вам искренне и без коварства. К несчастью, две наши расы разделяет такая глубокая ненависть, что, вероятно, мы вскоре окажемся противниками, но если я и буду сражаться с вашими братьями, я тем не менее останусь лично вашим другом.
