сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 34 страниц)
— К чему? — в свою очередь поинтересовался охотник, останавливаясь и выпуская громадный клуб табачного дыма.
— К смерти, — лаконично ответил вождь.
— Вполне готов.
— Хорошо, мой брат умрет завтра.
— Вы так думаете? — возразил охотник с величайшим хладнокровием.
Индеец взглянул на него в изумлении, но тотчас повторил:
— Мой брат умрет завтра.
— Я уже это слышал, вождь, — в свою очередь ответил канадец с улыбкой, — и опять спрашиваю вас: вы так думаете?
— Мой брат посмотрит, — произнес вождь, сопровождая свои слова недвусмысленным жестом.
Охотник пожал плечами.
— Ба-а! — беспечно воскликнул он. — Я вижу, что все приготовления сделаны, и сделаны по совести, надо сказать, но что это доказывает? Ведь я же еще не умер, кажется?
— Нет, однако брат мой умрет завтра.
— Посмотрим, — возразил Меткая Пуля, снова пожимая плечами.
И, повернувшись к изумленному индейцу спиной, он растянулся у подножия дерева и заснул.
Сон охотника был таким крепким, что на рассвете следующего дня индейцам пришлось будить его.
Канадец открыл глаза, зевнул два раза во весь рот и наконец встал.
Краснокожие подвели охотника к столбу пыток и накрепко привязали к нему.
— Ну что? — спросил его, посмеиваясь, Серый Медведь. — Что теперь думает мой брат?
— Не полагаете ли вы, что я уже умер? — вскричал Меткая Пуля со своей неизменной, поразительной самоуверенностью.
— Нет, но через час мой брат будет мертв.
— Ба-а! — хладнокровно заметил канадец. — Мало ли что может случиться за час!
Серый Медведь отошел, удивляясь в душе смелости охотника.
Однако, сделав несколько шагов, вождь передумал и вернулся к своему пленнику.
— Пусть брат мой слушает, — сказал он, — с ним говорит друг.
— Говорите, вождь, — ответил Меткая Пуля, — я слушаю вас во все уши.
— Мой брат человек сильный, сердце у него храброе, — продолжал индеец, — он грозный воин.
— Вы знаете про это кое-что, не правда ли, вождь? — усмехаясь, спросил канадец.
Серый Медведь подавил порыв гнева.
— Глаз моего брата верен, рука не дрогнет, — продолжал он.
— Скажите прямо, к чему вы клоните, вождь, и перестаньте нести вашу индейскую околесицу.
Индеец улыбнулся.
— Меткая Пуля живет один, — сказал он тихо, — его хижина пуста. Отчего такой великий воин не берет себе подругу?
Охотник устремил на собеседника проницательный взгляд.
— А вам-то какое дело? — спросил он.
— Племя черноногих могущественно, — продолжал Серый Медведь, — пиеганские девушки прекрасны…
Канадец быстро перебил его.
— Довольно, вождь! — вскричал он. — Несмотря на все окольные пути, которыми вы подбирались к вашему странному предложению, я понял вас. Никогда я не возьму себе в
подруги индианку! Итак, избавьте себя от труда делать мне дальнейшие предложения, которые ни к чему не приведут. Серый Медведь нахмурил брови.
— Бледнолицая собака! — вскричал он, топнув ногой в гневе. — Сегодня же мои молодые воины сделают из твоих костей боевые свистки, а я буду пить огненную воду из твоего черепа!
С этой страшной угрозой вождь решительно удалился от Меткой Пули, который смотрел ему вслед, пожимая плечами и бормоча вполголоса:
— Еще не все кончено!.. Мне не впервой находиться в отчаянном положении, и всегда мне удавалось спастись… Почему бы мне сегодня не иметь такой же удачи?.. Гм! Это послужит мне уроком, в другой раз я буду осмотрительнее.
Между тем вождь велел приступать к казни; приготовления поспешно заканчивались.
Меткая Пуля с любопытством следил за всеми действиями индейцев, как будто дело касалось не его.
— Да, да, — забормотал он опять, — вижу, ребята, вы готовите все орудия для моей пытки… вот и зеленые ветви, предназначенные закоптить меня, как окорока… теперь вы острите спицы, которые воткнете мне под ногти. Эге! — прибавил он с очень довольным видом. — Вы начинаете со стрельбы из ружья! Посмотрим, искусны ли вы. У! Какой праздник для вас! Порадуетесь же вы, что подвергаете истязанию храброго белого охотника… Черт знает какие странные идеи могут влезть в вашу индейскую башку, но только поторопитесь, иначе я, пожалуй, улизну от вас.
Во время этого монолога человек двадцать воинов из самых искусных стрелков взялись за ружья и встали в ста шагах от пленника.
Началась стрельба.
Пули пролетали в нескольких дюймах от охотника, который после каждого залпа встряхивал головой, как мокрый пудель, к великой забаве зрителей.
Это увеселение продолжалось уже минут двадцать и грозило продлиться еще долго, так как очень забавляло черноногих, когда вдруг на прогалину примчался всадник, кнутом разогнал индейцев, пытающихся преградить ему путь, и, пользуясь минутным оцепенением, которое причинило его неожиданное появление, подскакал к пленнику, спрыгнул наземь, преспокойно перерезал веревки, которыми тот был связан, вложил ему в руки пару пистолетов и снова вскочил в седло.
Все это произошло гораздо быстрее, чем можно описать.
— Ей-Богу! — весело вскричал Меткая Пуля. — Я был уверен, что и на этот раз не умру!
Однако индейцы не таковы, чтобы долго оставаться в бездействии. Когда прошла первая минута изумления, они окружили этих двух людей, с криками ярости размахивая своим оружием.
— Ну-ка! Прочь с дороги, канальи! — крикнул повелительным тоном вновь прибывший, изо всех сил стегая кнутом тех, кто имел неосторожность чересчур приблизиться к нему.
— Теперь пойдемте, — обратился он к охотнику.
— Очень хотел бы, — ответил тот, — но это не так легко.
— Ба! Все-таки попробуем, — сказал незнакомец, хладнокровно вставляя стеклышко в правый глаз.
— Попробуем! — повторил Меткая Пуля. Незнакомец, явившийся так счастливо для охотника, был не кто иной, как граф Шарль-Эдуард де Болье, которого читатель, вероятно, уже узнал.
— Эй! — крикнул граф звучным голосом. — Сюда, Ивон!
— Сейчас, ваше сиятельство, — немедленно отозвался голос; из леса выехал второй всадник и хладнокровно встал возле первого.
Это был Ивон Керголе, камердинер графа.
Странное зрелище представляла эта группа из трех человек, которые оставались невозмутимыми посреди сотни индейцев, яростно ревевших вокруг них.
Граф, со стеклышком в глазу, гордо приосанившись на своей лошади, с надменным взором и презрительно оттопырив губу, осматривал замок своего ружья.
Меткая Пуля, с пистолетом в каждой руке, готовился дорого продать свою жизнь, а слуга просто ждал приказания напасть на дикарей.
Взбешенные смелостью белых, индейцы подстрекали друг друга криками и жестами немедленно отомстить безумцам, которые так легкомысленно дались им в руки.
— Очень некрасивы эти индейцы, — сказал граф. — Теперь вы свободны, любезный друг, больше нам тут нечего делать, поехали.
Он взмахнул рукой, чтобы толпа расступилась.
Но черноногие двинулись вперед.
— Берегитесь! — вскричал Меткая Пуля.
— Полноте! — возразил граф, пожимая плечами. — Разве эти негодяи осмелятся остановить меня?
Охотник поглядел на него с таким видом, как будто не знал наверняка, с кем имеет дело, с сумасшедшим или с человеком в здравом уме, до того он был поражен этим странным ответом.
Граф пришпорил лошадь.
— Его убьют, — пробормотал Меткая Пуля, — но какой молодец! Не отстану от него, что бы там ни было.
Действительно, опасность грозила нешуточная, индейцы, сомкнув свои ряды в плотную массу, готовились к ожесточенному нападению на трех смельчаков.
Нападение, вероятно, имело бы роковые последствия, так как европейцы, ничем не защищенные от ударов противников, не могли надеяться на спасение.
Тем не менее граф был убежден в противном; не обращая внимания на враждебные действия и крики краснокожих, он подъехал к ним с моноклем в глазу.
Надо сказать, что со времени появления графа индейский вождь, точно окаменев при взгляде на него, оставался неподвижен и не сводил с него глаз, очевидно, чем-то глубоко взволнованный.
Вдруг, в ту самую минуту, когда индейцы уже прицеливались из своих ружей и вкладывали стрелы в луки, Серым Медведем, по-видимому, овладела внезапная решимость, он бросился вперед, взмахнув бизоновым плащом и крикнул громким голосом:
— Остановитесь!
Покорные воле вождя, черноногие воины тотчас повиновались.
Вождь выступил на три шага вперед, почтительно поклонился графу и сказал ему со смирением:
— Да простит мой отец своим детям, они не знали его, но отец мой велик, его могущество неизмеримо, благость его бесконечна, он забудет то, в чем они могли оскорбить его.
Изумленный этой речью, Меткая Пуля дословно перевел ее графу, простодушно сознавшись при этом, что ничего не понимает.
— Просто струсили, — ответил граф, улыбаясь.
— Гм! — пробормотал охотник. — Что-то неясно, тут кроется другое. Но это все равно, пустимся на хитрость.
Тут он обратился к Серому Медведю:
— Великий вождь бледнолицых доволен покорностью своих краснокожих детей, — сказал он, — и прощает их.
Вождь сделал движение, выражавшее радость.
Три человека прошли между расступившимися индейцами и углубились в чащу леса, ничем не потревоженные в своем отступлении.
— Уф! — воскликнул Меткая Пуля, как только увидел себя в безопасности. — Отделался! Но, — прибавил он, качая головой, — что-то удивительное кроется за всем этим чего я понять не могу.
— Теперь, любезный друг, — сказал граф, — вы вольны идти куда вам угодно.
Охотник задумался.
— Ведь я вам обязан жизнью, — сказал он минуту спустя, — я вас не знаю, но вы мне кажетесь славным малым.
— Вы льстите мне, — заметил граф, улыбаясь.
— Ей-Богу, нет, говорю, что думаю. Если вы согласны, мы не расстанемся, по крайней мере, пока я не сквитаюсь с вами и в свою очередь не спасу вам жизнь.
Граф протянул ему руку.
— Благодарю, друг мой, — сказал он с чувством, — я принимаю ваше предложение.
— Значит, по рукам! — весело вскричал охотник, пожимая руку графу.
Условие было заключено.
Меткая Пуля сперва привязался к графу из чувства благодарности, но вскоре стал относиться к нему с отеческой любовью. Однако он все-таки не понимал молодого человека, который всегда поступал, точно он находился во Франции, и то и дело своей смелостью и решительными действиями опровергал весь опыт охотника относительно индейцев.
Дошло до того, что канадец, суеверный, как все примитивные натуры, стал подозревать, что жизнь графа как будто заговорена, так часто он выходил целым и невредимым из положения, где всякий другой неминуемо должен был погибнуть.
Разумеется, ему уже ничего не казалось невозможным с подобным товарищем, и самые поразительные предложения со стороны графа он находил очень простыми и естественными, тем более что всегда по какой-то непостижимой случайности и против всякого ожидания успех венчал все его предприятия.
Индейцы словно сговорились между собой отказаться от борьбы с ними и даже избегать встречи. Если порой они попадались им на глаза, то к какому бы племени не принадлежали, они рассыпались перед графом в изъявлениях уважения и в разговорах с ним обнаруживали страх и вместе с тем любовь, которую охотник тщетно силился уяснить себе, а между тем никто из краснокожих не хотел, а может быть, и не мог ничего объяснить ему.
Такое положение вещей продолжалось уже полгода, когда мы застали трех человек, сидящих за завтраком на берегу Миссисипи.
После этих объяснений, необходимых, чтобы понять дальнейший ход событий, мы вернемся к нашему рассказу.
ГЛАВА II. Найденный след
Трое наших путешественников, вероятно, долго еще оставались бы погружены в тихое наслаждение послеобеденного отдыха, когда со стороны реки внезапно послышался легкий шум, заставивший их вернуться к действительности.
— Что это? — спросил граф, сбивая ногтем пепел со своей сигары.
Меткая Пуля вскочил, скользнул в кусты, посмотрел с минуту и небрежно вернулся на свое место.
— Ничего, — сказал он, — два каймана возятся в иле.
— А! — отозвался граф.
Наступила минута молчания, во время которой охотник прикидывал в уме длину тени, отбрасываемой на землю деревьями.
— Уже за полдень, — наконец сказал он.
— Вы полагаете? — спросил молодой человек.
— Не полагаю, а знаю точно, граф. Де Болье сел.
— Любезный друг, — обратился он к Меткой Пуле, — сколько раз я просил, чтобы вы не называли меня ни графом, ни господином де Болье, мы здесь не в Париже, черт возьми!
Не в Сен-Жерменском предместье! Какой смысл уединяться среди этой величественной природы, если аристократические титулы преследуют меня даже здесь? Что Ивон величает меня сиятельством, это понятно, он старый слуга и отделаться от укоренившейся привычки ему чересчур трудно. Но вы же совсем другое дело, вы — мой друг, мой товарищ. Называйте меня Шарлем или Эдуардом, как заблагорассудится, но отбросьте, пожалуйста, все титулы, разговаривая со мной.
— Хорошо, — ответил охотник, — я постараюсь, граф.
— Опять, черт возьми! — вскричал молодой человек со смехом. — Вот что надо сделать: если вам так трудно звать меня по имени, то называйте меня тем прозвищем, которое дали мне индейцы.
— О, как можно! — вскричал охотник.
— Какое же прозвище дали они мне, Меткая Пуля? Признаться, что-то я не припомню.
— Я никогда не осмелюсь, граф…
— Что такое?
— Эдуард, я хотел сказать.
— Так-то лучше, — с улыбкой похвалил де Болье, — но я все-таки хочу знать свое прозвище.
— Они назвали вас Стеклянным Глазом.
— Стеклянным Глазом? — повторил молодой человек и расхохотался. — Только индейцы способны на такие выдумки.
— О! — возразил охотник. — Индейцы вовсе не таковы, какими вы их считаете. Они хитры как черти.
— Полноте, Меткая Пуля, я всегда подозревал, что краснокожие — ваша слабость.
— Но ведь я их отъявленный враг; я сражаюсь с ними больше сорока лет.
— Потому-то именно, что вы их отъявленный враг и что сражаетесь с ними более сорока лет, вы и отстаиваете их.
— Я? Да как же это? — изумился охотник такому неожиданному выводу.
— По очень простой причине: никто не хочет бороться с недостойным врагом, следовательно, вполне естественно, что вы стараетесь возвысить тех, с кем сражаетесь всю жизнь.
Охотник покачал головой.
— Хорошо узнать краснокожих, — сказал он с задумчивым видом, — можно только по прошествии многих лет; они хитры, как двуутробки из их лесов, осторожны, как змеи, и храбры, как ягуары. Вы не будете презирать их, когда проведете здесь несколько лет.
— Сохрани Бог, дружище! — с живостью воскликнул граф. — Я рассчитываю расстаться с прериями до истечения года. Я предпочитаю цивилизованную жизнь, мне нужен Париж с его бульварами, его оперой, его балами и пирами. Нет, нет, жизнь в пустыне не по мне!
Охотник опять покачал головой и возразил грустным тоном, который невольно тронул молодого человека, тем более что Меткая Пуля скорее как бы рассуждал сам с собой, чем отвечал на слова графа:
— Да, так всегда говорят европейцы, приезжая в эти края, они скучают по цивилизованной жизни, пустыня им не нужна. Но когда вдыхаешь душистый воздух прерий, когда долгие ночи прислушиваешься к шепоту ветра в вековых деревьях и вою диких зверей в девственных лесах, когда бродишь по неизведанным тропинкам бескрайних, когда восхищаешься величественной природой, в которой нет ничего искусственного, где перст Божий запечатлен на каждом шагу неизгладимыми чертами, когда присутствуешь при дивном зрелище, которое ежеминутно представляется взору, — тогда начинаешь мало-помалу привязываться к этому неизвестному миру, полному тайн и загадочных, внезапных перемен; перед твоими глазами раскрывается Истина, ты становишься верующим, отбрасываешь ложь цивилизации и, понемногу преобразованный, вдыхая всей грудью чистый воздух лесов и гор, испытываешь неведомые доселе ощущения душевного блаженства, упоительной неги и, не признавая другого властелина кроме Бога, перед которым сознаешь себя таким ничтожным, забываешь все, чтобы жить до конца своего века жизнью кочевника и навеки оставаться в пустыне, потому что только там чувствуешь себя свободным, счастливым — словом, человеком… О, граф! Говорите что хотите, а прерия вас уже захватила, вы вкусили ее радости и ее страдания, больше она вас не выпустит. Не скоро вы увидите снова вашу Францию и Париж… Прерия удержит вас против вашей воли.
Молодой человек с волнением, в котором не мог дать себе отчета, выслушал страстную речь охотника. В глубине души он сознавал, что, невзирая на преувеличение, охотник был прав, и пугался мысли, что вынужден признать его суждение верным.
Не зная, что ответить, молча признавая себя побежденным, граф круто переменил тему разговора.
— Гм! Так, по-вашему, теперь первый час, любезный друг? — осведомился он.
— Около четверти первого, — ответил охотник. Граф поглядел на часы.
— Верно, — заметил он.
