Текст книги "Гастроль в Вентспилсе"

Автор книги: Гунар Цирулис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

– Пашкевич моя фамилия, – всхлипывала соседка, – но я ничего не знаю. И какой леший меня дернул совать нос в чужие дела…

Кашис присел у раскрытого окна кухни. Мучительно хотелось закурить. Он не курил вот уже двадцать три месяца и шестнадцать дней, но это был миг, по сравнению с сорока годами, на протяжении которых он ублажал себя никотином. Теперь он целыми неделями не вспоминал о своей былой слабости, равнодушно взирал на колечки дыма, выпускаемые курильщиками, но достаточно было столкнуться с трудно разрешимой проблемой, требовавшей напряженного мышления, и рука начинала машинально шарить в кармане брюк в поисках пачки сигарет.

Хотя Кашис всячески старался не забегать вперед с выводами до результатов осмотра, ему не верилось, что Румбиниек умер своей смертью. Это было бы столь выгодное совпадение, что преступнику стоило пойти на риск и подсобить судьбе. Каким образом, кто, почему, когда – все это предстояло выяснить в ходе следствия вместе с представителем прокуратуры. Хорошо, если бы им оказался толковый парень. Если бы только была возможность затянуться душистой сигареткой, гастроль в Вентспилсе могла бы начинаться хоть сию минуту.

Врачом «скорой помощи» оказалась стройная темноволосая женщина, она и в комнате не сняла коричневых солнцезащитных очков, не позволявших увидеть цвет ее близоруких глаз.

– Бирута Кагайне, – представилась она. – Убийство?

Кашис в который раз проклинал судьбу, что пришлось с визитом к теще ехать прямо с совещания в Совете Министров, куда требовалось явиться в полной форме. До отхода поезда не было времени съездить в Юрмалу и переодеться. А Регина в чемодан даже летних брюк не положила, одни только банки с вареньем.

– Прошу вас, пусть мое присутствие вас не смущает, – сказал он. – Мы хотим воспользоваться этим происшествием для обучения молодых специалистов. Поэтому в первую очередь сфотографируем общую картину и труп, поглядим, не обнаружатся ли подозрительные отпечатки пальцев, а тогда можете спокойно работать.

Врач присела на табуретку и достала из сумочки плоскую, темно-красную пачку сигарет с надписью золотыми буквами «Dunhill».

– Сын подарил на день рождения. Говорит, в Европе они сейчас считаются самыми лучшими.

– Моряк?

– Герберту всего шестнадцать. Наверно, купил около ворот порта. – Она нахмурилась и после короткой паузы сказала: – По дороге сюда я заехала в поликлинику и посмотрела историю болезни Артура Румбиниека. У него была стенокардия, так что ничего удивительного, особенно если учесть переменчивую погоду нынешнего лета.

Кашис не выдержал.

– Вы не угостите меня сигаретой? Свои забыл дома, – бессовестно солгал он.

Взяв с плиты спички, он предательски дрожащей рукой зажег сигарету и, словно в ожидании чуда, сделал первую затяжку. Сигарета оказалась такой крепкой, что у него дух перехватило; он поперхнулся и начал судорожно кашлять.

– Непривычная марка, – пояснила Кагайне. – Я всегда говорю мужу: если хочешь долго жить – не изменяй сигаретам и жене.

Слезы по-прежнему застилали Кашису глаза, тем не менее он вовремя заметил Яункална и успел выбросить сигарету в окно. Вскоре прибыла и опергруппа милиции.

Артур Румбиниек сидел за столом, будто спал, положив голову на локоть правой руки, и ничто в его позе не говорило о насильственной смерти. На расшитой народным узором скатерти стояла глиняная бутылка «Черного бальзама». Кашис осторожно приблизил нос к горлышку пустого коричневого сосуда и никакого подозрительного запаха не уловил.

В комнате был такой же, как и на кухне, образцовый порядок, кровать накрыта красивым шерстяным покрывалом. Трудно было себе представить, что сюда ворвался со злым умыслом какой-либо враг хозяина. А если враг под личиной друга?

Кашис вышел в кухню.

– Скажите, соседка, когда вы отпирали дверь, вы оба ключа поворачивали или только английский замок?

– Уже и не припомню, как оно было сегодня. Только Румбиниек всегда говорил, чтобы не забывала на нижний запереть, верхний, тот сам захлопывается. А сегодня вроде бы ручка сама по себе отперлась.

Ну, конечно, Румбиниек ведь находился в квартире, с какой стати ему было запираться, как в крепости? Однако и гость мог закрыть за собой дверь так же. Ладно, подождем, что скажет врач.

– Надо полагать, сердце, – сообщила Бирута Кагайне. – Это не противоречит и диагнозу поликлиники.

– А более конкретно? – спросил Яункалн. – Сердечная недостаточность или инфаркт? Извините, я не медик.

– Это заметно. – Врач улыбнулась и сказала Кашису: – Протокол вскрытия пришлю завтра утром.

– Вы не могли бы сказать, когда наступила смерть? Хотя бы приблизительно, – попросил Селецкис.

– Поздно вечером или ночью. Без специальных приборов точнее определить невозможно. Я позову санитаров с носилками, хорошо?

– Одну минутку.

Наконец Кашису удалось набрать нужную комбинацию цифр и открыть портфель – подарок делегации народной полиции ГДР, в последние месяцы неимоверно усложнявший жизнь. Словно фокусник, вынимающий из шляпы кур и даже кроликов, полковник одну за другой извлек из портфеля несколько продолговатых коробок.

В первой находился электронный термометр, определявший температуру с точностью до сотых долей градуса в пределах от ноля до восьмидесяти градусов.

– Поглядите-ка, Яункалн, что показывает черный кот, – он кивнул на термометр-сувенир, стоявший на секретере.

– Восемнадцать. В эту комнату солнце, наверно, никогда не попадает..

– Только к вечеру, – уточнила дворник.

– А вчера целый день шел дождь. Ночью температура в комнате, надо полагать, упала до шестнадцати градусов. Ваши выводы, Яункалн?

– Вывод такой, что все происходило почти как в учебнике. Тело остывало на градус в час.

– Таблицу умножения мы еще не позабыли.

Кашис приложил термометр к трупу и посмотрел на шкалу.

– Восемнадцать; стало быть, температура окружающей среды. Ваша очередь, товарищ Яункалн.

Тедис, не без помощи пальцев на обеих руках, быстро произвел расчет.

– Сейчас три часа. Значит смерть наступила до одиннадцати часов вечера.

– Спасибо, хорошо… Еще год назад мы все рассуждали бы так же, как этот выпускник университета, и гадали бы по нескольким признакам. Но за это время наука шагнула вперед. Изобретен пружинный прибор, который по чертежам профессора Форстера и под моим наблюдением изготовили в механической мастерской.

Он раскрыл другую коробку, некогда служившую футляром для большого и, наверно, красивого ожерелья. Сейчас же на синем бархате покоилось весьма сложное устройство со спиральными пружинами, передачами, шкалами, защелками и рычажками, смахивающее на весы.

– Принцип действия весьма прост. Время окоченения трупа нам известно… Я зацепляю этот динамометр за ахиллесово сухожилие. Теперь, Яункалн, согните и разогните ему ногу в колене… Смелей, покойнику не больно… И теперь я могу рассчитать усилие, приложенное к окоченевшему мускулу трупа. Сейчас вам скажу. Смерть Румбиниека наступила между половиной девятого и десятью часами вечера.

Санитары подняли скрючившееся в предсмертной агонии и застывшее тело Румбиниека, положили на носилки. Но Кашис не завершил еще свои эксперименты. Деловитым движением, вызвавшим у Яункална, с одной стороны, восхищение, а с другой – внутренний протест, полковник приподнял веко покойника и принялся изучать глазное яблоко.

– Экхимоз, как я и предполагал, – пробормотал он.

– Эти красные точки еще не доказывают, что было удушье, – защищала свой диагноз врач.

– Однако почти полностью исключают вариант с инфарктом, – не думал сдаваться Кашис. – Пожалуй, они больше всего говорят о токсической асфиксии.

– Если вам известно, что его отравили, почему было не сказать об этом сразу? – откровенно возмутилась Кагайне. – Я же не специалист по судебной медицине.

Признав свою оплошность, Кашис сердечно попрощался с врачом, отпустил фотографа и технических экспертов, затем сызнова принялся экзаменовать Яункална.

– Вы стали бы возбуждать уголовное дело против неизвестного убийцы? Если да, то почему?

Впервые Яункалну приходилось отвечать без подготовки по конспектам. Но он не смутился, поскольку за последние дни, как ему казалось, приобрел столько знаний, сколько за весь университетский курс.

– По многим обстоятельствам. Наиболее подозрительной мне кажется бутылка. Можно допустить, что хронический алкоголик пьет без закуски и прямо из горлышка. Но абсолютно немыслимо, чтобы после последнего глотка он достал носовой платок и обтер бутылку. На ней же нет ни единого отпечатка пальцев – ни Румбиниека, ни чьего бы то ни было, хотя бы продавщицы.

– Превосходно! – похвалил Кашис. – Дальше.

– Мне не дают покоя соседкины слова о том, что вчера она слышала, как кто-то выходил от Румбиниека. Это мог быть только убийца, он же и забрал с собой рюмки и другие компрометирующие вещественные доказательства.

– Мотив, разумеется, вам также ясен?

– Страх перед разоблачением. Убийца, по всей вероятности, инициатор аферы с «Сикурами», знает, что началось расследование. Он не уверен, станет ли Румбиниек молчать, и потому устраняет его.

– Только из-за этого?.. Но будем придерживаться фактов. Чем, по-вашему, он или она умертвили Румбиниека?

– Препаратом типа кураре, не оставляющим следов.

– Тут вы, дорогой мой, хватили через край. Это не роман про южноамериканских индейцев. Яд кураре действует на организм лишь при инъекции. По той же причине отпадает и строфантин. Я полагаю, это должен быть очень сильнодействующий алкалоид, легко растворимый в алкоголе… Ну, это уточнит химический и биологический анализ в Риге. А теперь последний вопрос – кто мог это сделать?

– Опять-таки наш несчастный козел отпущения Эмиль Мендерис, – Селецкис сказал это и нервно засмеялся. – Из машины он вышел на рыночной площади после девяти, когда его задержал лейтенант Велдре. До этого он запросто мог заскочить к Румбиниеку и тяпнуть со старым приятелем перед сном.

– Не будем торопиться, – предупредил Кашис. – С тем же успехом это действие можно приписать половине жителей Вентспилса. Старший инспектор, дайте указание разыскать шофера молоковоза.

* * *

Когда троица «бизнесменов», так и не составив определенного плана действий, приближалась к дому Чипа, к парадному подъехал «газик» добровольного пожарного общества, на котором Чип работал сменным шофером: двадцать четыре часа дежурил, потом три дня бывал свободен и мог «заколачивать деньгу». В рабочее время ему тоже не запрещали пользоваться машиной для своих нужд, а в случае надобности начальник всегда мог его вызвать по радиотелефону. Что говорить, служба у Чипа была идеальная, только из-за нее теперь Мексиканцу Джо, Герберту и Кобре приходилось решать дополнительную проблему – как не упустить его из поля зрения.

– Этот драндулет даже без багажника, где бы спрятаться, – сетовал Герберт.

– Только этого еще не хватало. Чтобы в нем задохнуться и околеть, – мрачно заметил Мексиканец Джо. – А на велосипеде хвоста ему не приделать.

– Ребята, я совсем забыла вам сказать! – воскликнула Кобра. – Я же вчера купила мопед! Прежний хозяин выжимал на нем пятьдесят километров в час. И заплатила всего…

– Не пересказывай нам свою биографию! Вон твой автобус. Жди на тарахтелке у моста на той стороне. Быстро! – Герберт взял бразды правления операцией в свои руки и подтолкнул девочку по направлению к автобусной остановке. – Джо, монета есть? Гони сюда! И подольше поговори с Чипом о жизни и о его драгоценном здоровье, пока я найду таксуху. А потом – бегом к Кобре! Ну, будет охота на лис – как при дворе английского короля!

Чтобы стимулировать интерес сына к иностранному языку, Бирута Кагайне то и дело подсовывала ему английские детективы. Сперва Герберт пользовался словарем, потом овладел небогатым лексиконом этого чтива и теперь мог без труда следить за развитием сюжета. Чуть ли не в каждой книжке встречалась ситуация, когда бесстрашный и смекалистый, сильный и ловкий главный герой видит, как его уже почти изловленная жертва вскакивает за руль мощнейшего автомобиля. Вот-вот он исчезнет из виду, опасный преступник неминуемо уйдет от рук правосудия… Но в этот момент, как правило, из темноты или тумана выныривает такси, герои поднимает руку, садится в машину и приказывает: «Следуйте за той машиной!» И начинается бешеная погоня по широким бульварам центральной части города, по булыжным переулкам, опасная игра со светофорами, трели полицейских свистков.

В глубине души Герберт давно мечтал когда-нибудь оказаться в подобной ситуации и, разумеется, в роли главного героя. И вот эта ситуация настала. В первую очередь пришлось рассказать шоферу придуманную наспех басню о пари и пообещать хорошие чаевые. Но и тогда водитель согласился на преследование главным образом из-за того, что предложение очень уж соответствовало его южному темпераменту.

Через пять минут он, однако, начал нервничать.

– Послушай, друг, для чего ты из меня нервы выматываешь? Известно тебе, что нервные клетки в организме не обновляются?.. Зачем так долго стоим? Мне надо план выполнять, на всех углах ждут пассажиры, женщин в родильные дома везти надо, мужчины к своим красавицам спешат, у стариков сегодня пенсия, скоро подойдет рижский поезд, а мы тут загораем.

Мексиканец Джо, кажется, перестарался. Он всячески затягивал свой визит, чтобы дать Герберту время найти свободное такси. Но Чип вроде бы никуда не спешил. Президент «бизнесменов» никак не предполагал, что хозяин квартиры в эти минуты мечтал лишь об одном: как бы поскорей выпроводить непрошеного гостя за дверь. Нельзя же было в присутствии Мексиканца Джо лезть в тайник и вынимать товар, который сегодня обязательно надо было доставить клиенту. И без того дорога каждая минута, а этот тип явно не собирался уходить, очевидно, рассчитывая на угощение. Конечно, можно бы пропустить с ним по рюмочке, но парень тогда застрянет надолго.

– За рулем не пью, – сказал Чип, как бы в заключение внутреннего монолога. – По делу мы все обговорили. Поехали! Тебе куда?

– У меня свидание в сквере за мостом. Но я могу и пешком…

– Пока Чип жив, тебе даже на свои похороны не придется идти пешком. Отвезу!

Чип буквально вывел за руку Мексиканца Джо на лестницу и захлопнул дверь квартиры. Лучше сделать небольшой крюк, чем еще час валандаться с этим молокососом.

Он включил сразу вторую передачу и дал газу. Красная машина рванулась вперед, проскочила мимо стоявшего на остановке автобуса и влилась в поток самосвалов, двигавшихся со стройки нового причала для танкеров.

Таксист не был готов к столь резкому старту. Ему пришлось долго стоять со включенным сигналом поворота у тротуара в ожидании момента, когда в потоке машин образуется промежуток. К тому же улица была узка, и обгон невозможен.

– Только без паники! – успокаивал он пассажира на заднем сиденье. – За мостом мы его обязательно достанем. Если только этот черт не включит маяк и не попрет на красный свет. Зачем сразу не сказал, что он ненормальный?

Однако им так и не посчастливилось догнать Чипа. Когда такси свернуло на съезд с моста, красный «газик» уже сделал полный круг, и, высадив пассажира, въехал на мост по противоположной стороне улицы и умчался назад в Парвенту. Знак «Одностороннее движение» не давал возможности развернуться и нестись за ним вдогонку.

Теперь шофера не требовалось подзадоривать: было задето профессиональное самолюбие. Оно и заставило его нажать педаль газа чуть ли не до предела: шины взвизгнули, пробуксовывая на асфальте, как на старте кольцевых гонок. Герберт даже не успел помахать Мексиканцу Джо, сидевшему в ожидании Кобры на скамейке сквера.

Резкий тормоз, и словно железная рука толкнула мальчика в спину. Красный «газик» пожарников стоял на том же месте, где и десять минут назад, – перед дверью дома Чипа.

– Хочет поиграть со мной в кошки-мышки! – злился шофер. – Но второй раз у него номер не пройдет! Мы будем кружить вокруг квартала и тогда он узнает, что такое летучий старт. Захотел пришить Гвинадзе ту же бороду второй раз? Не выйдет!

Герберт был в восторге от того, что ему попался такой горячий союзник. Он уже понял, что это предприятие далеко вышло за рамки пионерской военной игры, что на сей раз он принимает участие в очень серьезном и опасном мужском деле, в котором можно заработать не только тычка в бок, но и финку в живот. Наверно, не надо было делиться, надо было оставаться всем вместе. В такси он себя чувствовал более или менее в безопасности, но было страшно подумать, что, возможно, придется вылезти из машины и идти по следу Чипа одному.

Теперь Чип не пользовался преимуществами своей пожарной машины и ехал, соблюдая правила, как участник конкурса месячника безопасности дорожного движения. Таксист закурил, высунул левый локоть в окно и в зеркальце встретился глазами с вопросительным взглядом Герберта.

– Хочет нашу бдительность усыпить… – бросил через плечо таксист. – Сейчас мы ему покажем черта лысого!

Гвинадзе прибавил ходу, обогнал Чипа и вскоре остановился на стоянке такси. Вышел, подошел к шоферу головной машины очереди и принялся что-то страстно ему доказывать. Затем вместе с ним вернулся к Герберту и сказал:

– Надо поменять машину. Как в старину, когда лошадей меняли. Что, работает голова у Гвинадзе, а? Только запомни: на этом счетчике уже три рубля.

Правда, Герберту казалось, что в окошке он видел цифры «197», но друзьям не к лицу быть мелочными. К тому же идея поменять черную «Волгу» на светло-серую стоила дороже рубля.

Чипа они догнали у базарной площади и больше не старались держаться от него на расстоянии. «Газик» свернул налево, «Волга» повторила маневр. Когда Чип остановился у неоштукатуренного четырехэтажного дома, Гвинадзе сделал то же самое, поставив свою машину неподалеку.

– Что дальше? – спросил он, когда Чип скрылся в парадном.

– Я не мог бы вас попросить, посмотреть, в какую квартиру он войдет? Меня он знает…

– А кто будет оплачивать дополнительную услугу, Шота Руставели, да?! – заворчал шофер, вылезая из машины.

– Я. По двойному тарифу, – посулил Герберт, пытаясь рассчитать, сколько он еще может себе позволить кататься на такси.

Кто-то постучал в окно машины. Он испуганно поднял голову и увидел Мексиканца Джо в живописной возе, стоявшего с голубым мопедом и взиравшего на мир сквозь огромные очки со стеклами сиреневого цвета, наполовину скрывавшими его лицо.

– Мировая штука! В городе ему от меня не улизнуть.

– Жди за углом, может, и правда есть смысл еще раз поменять лошадей.

Так и не поняв, что имеет в виду приятель, Мексиканец Джо, с разбегу заведя мотор, вскочил на седло и с диким треском умчался. И вовремя, потому что из парадного вышел шофер, а за ним следом и Чип.

– Странный тип, – делился своими впечатлениями Гвинадзе. – Вошел во двор, покрутился, понимаешь, поглазел на окна, потом по черной лестнице поднялся на самый верх. Но там тоже не задержался. Так оттуда подорвал, что я едва успел отцепиться… Поехали!

Путь был недалек – всего лишь до пожарной части, где Чип загнал машину во двор и пошел в гараж потрепаться с шоферами.

– Тут он может проканителиться до вечера, – начал бунтовать Гвинадзе. – Будем считать – сыграли вничью: один-один – и разойдемся красиво. Ты мне пятерку, я тебе – пожелания счастья и успехов.

Такой итог вполне устраивал Герберта.

Таксист оказался прав. До двух часов дня Чип не выходил с территории части. Ребята, подгоняемые урчанием в животах, собирались было уже покинуть свой пост, когда в воротах показался красный «газик». Рядом с Чипом сидел пожилой брандмайор в мундире с галунами и блестящими пуговицами.

– Повез начальство на обед, – с завистью в голосе предположил Мексиканец Джо. – Не будем зря бензин тратить.

– Но на обратном пути он неизвестно куда может завернуть, – возразил Герберт. – Мне этот его заезд к старому, неоштукатуренному дому что-то не нравится. Думаешь, Чип поднимался на четвертый этаж ради того, чтобы бросить в почтовый ящик свою визитную карточку? Он не успокоится, пока не закончит свою комбинацию… Я пойду прямо туда, а ты не упускай его из виду.

Не иначе, как Чип установил новый рекорд скорости. В тот момент, когда Герберт, воспользовавшись всеми известными ему лазейками в заборах, спрямлял путь и проходными дворами приближался к дому, с другой стороны к нему уже подкатывал красный «газик». Чип и на этот раз вошел во двор через распахнутые настежь ворота, а не через парадное с улицы. Герберт прибавил шагу, но тут же был вынужден схорониться за стволом ближайшей липы. Словно пробка из бутылки шампанского, из парадного вылетел Чип, без оглядки вскочил в машину и умчался, оставив за собой облачко синей гари.

Лишь теперь, весь в пыли и разлохмаченный, подъехал Мексиканец Джо и без малейшего колебания зарулил прямиком в подворотню. Он тут же вышел на улицу, вид у него был растерянный, и от обычной самоуверенности осталась в лучшем случае половина.

– Там дело дрянь. «Красный крест» и две машины с фараонами! Мотаем отсюда.

– А может, как раз наоборот? Пойти и выложить все, что знаем?

– А что ты знаешь-то? Что торговал по заданию Чипа японскими открытками и зонтиками? Если уж очень хочешь стать паинькой за казенный счет, то пошли лучше на исповедь к Жандармаме. Это она расколола «Сикуру» и втянула нас в заваруху, пусть теперь сама и расхлебывает.

Идея пришлась Герберту по вкусу, он даже дал себя уговорить на поездку на мопеде и пристроился сзади на багажничке, чтобы поскорей добраться до музея рыболовства, где тетушка Зандбург с самого утра была на съемках.

Лоцманская вдова и на этот раз первым делом решила извлечь выгоду из новой ситуации.

– С вами-то мы всегда успеем разобраться, сейчас гораздо важнее накрыть этого висельника! Поезжайте к Кашису и скажите ему, что изгнание кончилось. Пускай идет домой, теще опять стало хуже. Я тем временем залягу в постель и выпью четыре стакана чая с малиновым вареньем. Если только сердце мое выдержит, он поверит, что меня прошиб предсмертный пот и начинается агония. А уж тогда пусть только посмеет мне перечить!

* * *

Яункалн и Селецкис сидели в кабинете заместителя начальника городской милиции и поджидали Кашиса. С того момента, как руководство следствием взял на себя полковник, эта комната превратилась в штаб оперативной группы.

Тедис до сих пор чувствовал себя как выброшенная в море пресноводная рыба – плыть по течению еще можно, но дышать трудновато. Смерть Румбиниека он, например, переживал куда тяжелее, чем остальные товарищи по работе. Несмотря на то, что полковник строго предостерег его не торопиться с выводами, поскольку еще не доказано, что совершено убийство, Тедис готов был дать голову на отсечение, что старика Румбиниека прикончили. Нельзя сказать, что ни с того ни с сего Тедис вдруг почувствовал симпатию к покойному. Старик как старик, мрачноватый, как это нередко бывает, если пенсионера потревожат во время дневного сна. Ходил по соседским квартирам, чинил электричество, утюги, ничего особенного от жизни не требовал, кроме своей рюмочки перед сном, чтобы среди ночи не просыпаться в полном одиночестве. Тедису не верилось, что Румбиниек был активным участником аферы. Быть может, он даже не подозревал, для какого дела понадобился его паспорт, который он, очевидно, «уступил» за несколько бутылок. Но он знал, кому его отдал, и теперь заплатил за это жизнью.

Тедис сознавал, что опять им движут чувства, необоснованные и недоказуемые подозрения, а они-то и есть наибольшее зло при ведении следствия по уголовному делу. Если ему не удастся обуздать фантазию, приучить себя рассуждать бесстрастно и освободиться от абсолютно ненужной сентиментальности, то ему до самой пенсии пребывать в «детсаде», где такой чувствительный дядя будет очень по душе несовершеннолетним нарушителям…

В кабинет вошел дежурный сержант.

– Разрешите?.. Вот этот гражданин вас ищет, товарищ старший инспектор. По неотложному делу.

– Не такое уж оно срочное, это дело, просто подумал, что смогу быть вам полезен, – сказал директор комиссионного магазина Имант Гринцитис.

Не дождавшись приглашения, он прошел мимо сержанта и поклонился. По случаю официального визита он, невзирая на летний зной, был в застегнутом на все пуговицы темно-коричневом пиджаке. Из бокового кармана Гринцитис извлек конверт и протянул его Селецкису.

– Пришло с вечерней почтой, и мне почему-то показалось, что это письмо надо сдать в милицию. Ходят слухи, что Мендерис арестован. Это правда?

– Благодарю, – сказал Селецкис и положил письмо на стол. – Поскольку письмо не заказное, обойдемся без квитанции, я полагаю… Вы хотите сообщить что-либо важное, что может помочь следствию?

– Я право не знаю, – смутился Гринцитис. – Может, у вас есть какие-нибудь вопросы ко мне?

– Если возникнут, мы вас вызовем. Всего наилучшего!

Гринцитис подал было на прощанье руку, но, заметив неприязненное выражение лица старшего инспектора, передумал.

– Отчего ты с ним так неприветлив? – спросил Яункалн. – Вчера мне показалось, вы с ним хорошие знакомые.

– Так уж оно есть с этой всенародной поддержкой. Теоретически нам трудно работать без помощи самых широких слоев населения. Но по собственной инициативе со своими наблюдениями чаще всего приходят всякие сплетники или же люди, желающие извлечь для себя таким образом какую-то пользу.

– Имант Гринцитис не похож на сплетника.

– Значит, у него на уме еще что-то. Быть может, его заботит репутация магазина, – ответил Селецкис и посмотрел конверт на свет. – Не распечатывался, это видно и без экспертизы. Вчера поздно вечером отправлено из центра Вентспилса.

Он разрезал ножницами конверт и пинцетом извлек оттуда исписанный листок бумаги. Прочитал, покачал головой и протянул письмо Яункалну.

«Уважаемый тов. Мендерис!

Ни сегодня, ни завтра зайти я к Вам не смогу, ибо внезапно почувствовал слабость на сердце. Посему прошу извинить меня за то, что не принес товар. Однако дома держать тоже не хочу. После неожиданного визита стало страшновато. Прошу вас зайти, когда будет время, и я расскажу, где спрятал. Очень хочу этой ночью спать спокойно, поэтому приму свое черное снотворное. А также и за Ваше здоровье.

Очень Вас жду!

С глубоким уважением

Артур Румбиниек

5 августа 1975 года

Вентспилс».

Что-то было в этом письме ненастоящее, но что именно? Яункалн принес заявление Румбиниека об утере паспорта и положил рядом. Почерк тот же самый. Многословие можно было счесть возрастной чертой характера. Однако более всего смущало то, что письмо отвечало почти на все вопросы. Оно, казалось, было сочинено специально для того, чтобы милиции было легче расследовать дело. Но разве в жизни так не случается?

Полковник Кашис сразу уловил суть проблемы. Письмо Румбиниека осложняло, а отнюдь не упрощало вопрос о причине внезапной смерти пенсионера.

– Эмиль Мендерис ведь готов признать свое участие в афере с «Сикурами». Зачем ему было убирать опасного свидетеля? И еще одно неясное обстоятельство. Единственный яд, действующий сразу после введения, – эта знаменитый цианистый калий, но у него выраженный запах горького миндаля. Позвонил в морг – инъекция отпадает, нигде нет ни малейшего следа от иглы. Производные дигиталиса дают смертельный исход лишь через шестнадцать часов. Вероятность эта не исключена, однако она опрокидывает все наши расчеты времени. Я уж начал думать, что он умер естественной смертью, но тут откопал в вашей библиотеке учебник по фармакологии. Старенький, зато обстоятельный, даже с примерами из древнегреческой мифологии. На шестьсот одиннадцатой странице я обнаружил сведения об аконитине – алкалоиде растения аконит. Оказывается, фирма «Мерк» производит препарат «aconitinum crystallisatum», растворимый в спирте. Достаточно пяти миллиграммов, чтобы через три часа наступил паралич сердца.

– Значит, Румбиниек принял его до восьми часов. Но в это время Мендерис был еще в Ужаве или по пути оттуда, – задумчиво проговорил Селецкис.

– По его собственному утверждению, – заметал Кашис, – нами еще не проверенному.

– Шофер с молоковоза будет у меня завтра утром. Как только придет на работу. Вчера по этой трассе ездил только Филарет Воскобойников.

– Не козыряйте редкими именами, они не оправдывают недостаток оперативности! – полковник был не в духе. – Трупный материал самолетом отправлен в Ригу на исследование, там обещали работать всю ночь, если потребуется, и прислать нам заключение по телетайпу. Я и для вас двоих приготовил незаконную сверхурочную работу. Вам известен некто по прозвищу Чип?

– Настоящее имя Дзинтар Вульф, – подсказал Яункалн.

– Есть у нас в Вентспилсе такой спекулянт по морской части, – безразличным тоном отозвался Селецкис. – На учете у инспектора Дрейманиса.

– Ваш инспектор знает о нем меньше, чем моя теща, у которой из-за этого Чипа даже температура подскочила. К вашему сведению, он сегодня дважды побывал в парадном, где квартира Румбиниека, и смылся при виде милицейских машин. Даже если не верить моей теще, которая считает, что убийца обязательно возвращается на место преступления, все равно надо бы за этого типа взяться покрепче. Он получает от моряков подозрительно легкие для их размера свертки, которые переправляет дальше через посредничество несовершеннолетних… Одним словом, ясно?

– Ясно! – словно эхо отозвался Яункалн. – Теперь я знаю, чем различаются эти письма. Датой! Взгляните, как она написана в заявлении и как здесь.

Он придвинул полковнику оба листка. Цифры казались написанными одинаковым почерком, но манера написания даты была разная.

В заявлении – , а в письме – 5 августа 1974 года, Вентспилс.

– На графологическую экспертизу! – отдал распоряжение Кашис. – Ну и, конечно, надо искать отпечатки пальцев.

– Графология – мое хобби, – с улыбочкой сказал Селецкис. – А то пришлось бы отсылать в Ригу.

– Да, гастроли в провинции – хлеб не из легких, – со вздохом проговорил Кашис. – А теперь пошли: Рената Зандбург и Расма Кашис ждут нас ужинать. Как там с угощением, не знаю, но то, что в саду у тещи не растет аконит, я проверял самолично.