Текст книги "Кровь хищника"

Автор книги: Гульнур Якупова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Проснулась от того, что крупная капля с оттаявшей от ночной изморози ветки вяза упала ей прямо на лицо. Поднявшись, Хадия подкрепилась скромными припасами из мешка и вновь тронулась в путь. Она не раскаивалась, что не пошла в Асанай. Свежи еще были в памяти слова головореза Махмута о том, что в Асанае страшный голод. Кто знает, как ее встретили бы там люди, лишний рот и лишние хлопоты? А вдруг все в селе от голода стали такими же жестокими, как эти двое? А Уктау, с детства манившая к себе величавая гора, не даст пропасть, даст приют и защиту. Хадия не сомневалась в этом, даже сама не зная, откуда в ней такая уверенность. Она безбоязненно продолжила путь, надеясь на лучшее…

Наконец величавая Уктау встала перед ней всей своей громадиной, заслонив собой небо и тусклое осеннее солнце. С этой стороны Уктау совершенно гладкая и неприступная. Как же забраться по такой отвесной круче? Да к тому же между Хадией и горой еще раскинулась глубокая и широкая река, и вода в ней холодная даже на вид. Хадия взяла немного вправо и пошла вдоль берега. Она дошла до места, в котором река делала крутой поворот, и снова посмотрела на гору. Здесь Уктау имела совсем другой вид: словно крупный зверь, задрав голову, выпятил широкую грудь, распластавшись в удобной позе. Обнаружив после недолгих поисков брод, Хадия переправилась через реку и, едва обсушившись у костра, поднялась по «спине зверя» на самый верх и расположилась на скале. И вот сидит она на верхушке скалы и осматривает окрестности: леса и горы, озера, поля и реки – необъятные просторы открываются с вершины Уктау.

А где-то вдалеке, далеко отсюда, зоркие глаза Хадии рассмотрели какое-то селение. Уж не Асанай ли? Дома кажутся отсюда совсем крошечными. Если пешком идти, уйдет никак не менее двух суток. И то если без передышки, отдыха и сна. Налево и направо от Уктау отходят длинные отроги. Возможно, за ними тоже есть деревни, в которых живут люди. Только вот на ее пути не встретился ни один человек.

Долго смотрела Хадия в сторону Асаная. Долго думала, что за люди там живут, какие они. Почему никто из них не ходит в лес охотиться или бортничать, если уж так голодно им сейчас? Некому ответить Хадие. Только она одна здесь. Она и ее крохотный, еще не родившийся, ребенок…

Новое пристанище

С того дня Хадия полностью посвятила все свое время обустройству на Уктау. Если раньше у нее и было жгучее желание броситься от позора с обрыва, то теперь молодая женщина упрямо хотела жить и нуждалась в надежном пристанище. Целый день Хадия потратила на поиски укромного уголка, где можно было бы устроить жилище, могущее защитить ее и будущего ребенка от непогоды и зверья. Склоны Уктау поросли густым лесом, в котором встречались заросли черемухи и калины, которые очень могли пригодиться в будущем как источник дополнительной пищи. Такие заросли Хадия тщательно запоминала, чтобы в дальнейшем воспользоваться ими.

Часами она бродила по склонам горы и в одном месте едва не сорвалась в глубокую яму, только быстрая реакция и сила молодого, гибкого тела спасли ее если уж не от неминуемой смерти, то от увечья точно, провались она вниз. Внимательно рассмотрев яму, Хадия смекнула, что это вход в пещеру, через который вполне может пройти человек. Она осторожно просунула голову в отверстие и ощутила запах мха и прохладу. Внутренним чутьем поняв, что это, возможно, то, что ей нужно, Хадия вынула из мешка веревку, привязала один конец к дереву, а другой бросила вниз и стала спускаться по ней. Длины веревки как раз хватило, чтобы добраться до дна пещеры, и Хадия на ощупь стала пробираться вперед. Вскоре впереди забрезжила едва видимая полоска света, потянуло свежим сквозняком. Почувствовав под ногами ровную площадку, Хадия осторожно выпрямилась и убедилась, что потолок пещеры расположен высоко и можно ходить, не опасаясь разбить себе голову о камни. Двинулась на полоску света, подошла ближе и увидела в просвете край неба и солнце, бившее прямо в глаза. Присмотревшись, обнаружила, что пещера имеет продолговатую форму, достаточно широка и просторна. Выглянув в отверстие, через которое бил солнечный свет, увидела крутой обрыв, резко уходивший вниз, к подножию скалы, под которой шумела река.

Хадия отправилась осмотреть другой конец пещеры. Вход, через который она спускалась, находился как раз посередине. До ее слуха донеслось негромкое журчание. И в самом деле, чуть поодаль обнаружился небольшой ручеек. Исчезал он так же внезапно, как и появлялся, в конце пещеры, замыкавшейся глухой стеной.

Сняв с плеч мешок, Хадия облегченно вздохнула: «Ну вот, кажется, подходящее место для жилья». И еще подумала, что неплохо было бы чайку попить. Это желание сразу же потянуло за собой целый ряд вопросов: чем питаться, в чем готовить еду? Словом, никак не обойтись без того, чтобы снова не сходить на хутор…

Выбравшись наружу, Хадия набрала дров, соорудила костерок и, зачерпнув воды в ведерко из того ручейка, вскипятила чаю. Перекусив и согревшись горячим чаем, перешла реку вброд и снова отправилась на хутор.

Сон

По знакомой дороге идти легче, и кажется она гораздо короче, когда помнишь все ее приметы. Дошла до хутора Хадия гораздо быстрее, чем шла с него до Уктау. А подходя к хутору ближе, почувствовала сильный запах гари. И уже подойдя вплотную, еще сквозь деревья увидела, что ее желание очистить огнем обесчещенный дом родителей вызвало непредсказуемые последствия. Сгорел не только их дом, но и особняк помещика со всеми амбарами, конюшнями и псарнями. И только дом и постройки Ивана с Анфисой чудом остались целы.

Хадия довольно равнодушно посмотрела на пожарище. Слез не было, перешла уже ту грань, за которой у человека от горя не бывает слез, только сердце рвется на части. Много она их выплакала за последний год. Сначала по отцу, потом по матери. Да и по себе тоже. Поэтому Хадия спокойно прошлась по пожарищу, стараясь определить, в каком именно месте находился тайный погреб помещика, о котором знали только он сам, Иван да отец. Этот каменный подвал Иван с отцом устроили много лет назад и никому не говорили о нем, даже женам, по строжайшему приказу помещика. Только вот отец, как будто чувствовал беду, перед своим последним уходом шепнул Хадие о больших запасах помещика, которые тот делал, видимо, предвидя крутые перемены в стране. Да вот воспользоваться ему самому не пришлось. Зато Хадие запасы теперь будут кстати.

Замаскированный вход в погреб обнаружился в том месте, как и указывал отец: в двухстах саженях на юг от помещичьей усадьбы, в десяти саженях на восток от большого дуба. И ключ лежал под камнем, уже покрывшимся мхом. С усилием раскрыв заскрипевшую дверь, Хадия вошла внутрь, в каменную прохладу большого погреба.

В сусеках, ближе к выходу, хранилась мука, зерно. Чуть в стороне стояли жестяные четверти с керосином, фитили для ламп, мыло, патроны для ружья, нитки, новенький алюминиевый чайник, шнурки, веревки, материя в рулонах, почему-то вся красного цвета, и прочие хозяйственные принадлежности. В самом конце погреба хранилось на перекладинах вяленое мясо. Хадия взяла из всего только самое необходимое. Добрела под тяжестью груза до заимки и сложила все богатство на крыльце избы Ивана. Вошла в дом, где еще сохранилось кое-что из вещей, выбрала для себя, что могло пригодиться в пещере. И чувствуя, как от усталости ноет все тело, да и день уже клонился к вечеру, решила выспаться, чтобы поутру со свежими силами отправиться на Уктау. Забравшись на полати, где обычно спали Ванятка с Аксюткой, Хадия свернулась калачиком, плотнее укрылась толстым Анфисиным одеялом и провалилась в глубокий сон.

…Хадия бежит по зеленому лугу среди цветов и вдруг падает, споткнувшись обо что-то толстое и мягкое. Попыталась встать на ноги, но не смогла, придавленная этим толстым нечто, которое вдруг стало обхватывать ее грудь и руки. Приглядевшись, Хадия увидела, что это огромная, отвратительная змея! Изо всех сил пытается сбросить гада с себя, освободиться, но сил нет, и даже голос пропал, так что и закричать не удается. А у змеи вдруг вместо одной головы появились две, одна – мертвого русского, другая – Махмута с изувеченным лицом. Страх, омерзение, ненависть – все смешалось в душе Хадии. Собравшись с последними силами, она протяжно и дико закричала и… проснулась.

Закрыть глаза она больше не решилась и просидела до рассвета при керосинке на полатях, чувствуя, как ребенок внутри нее нервно толкается, встревоженный состоянием матери.

Поутру даже не стала завтракать, все еще испытывая дурноту от ночного кошмара, а сразу засобиралась в дорогу. На этот раз у нее хватило сил остановиться, чтобы бросить прощальный взгляд на родные места. На мгновение в голове ворохнулась мысль, что можно бы остаться и в Ивановом доме, но… Каждый раз по ночам она будет просыпаться в холодном поту от кошмарных сновидений, а пепел родительского дома будет напоминать о позоре и бесчестии.

Не раздумывая более, она резко повернулась к сгоревшей заимке спиной и отправилась к себе домой, как уже стала привыкать называть пещеру на Уктау.

Дом

Когда наступила слякотная пора осени, у Хадии уже был готов вполне уютный и надежный дом. Пол и потолок, две стены каменные, а две других выложены из толстых жердин, обмазанных глиной, так что даже ветер из открытого лаза со стороны обрыва не проникает внутрь. В небольших «сенях» лежат припасенные на зиму дрова, к стенке загородки привязаны пучки душицы, ветки рябины и калины, коренья разных трав. В выемках стены хранятся орехи, черемуха и шиповник. В небольшом очаге горит огонь, и дымок от него тянется вверх, в специальное отверстие, сделанное для тяги. В чайнике на огне кипит вода, вплотную к огню на возвышении расположены нары, через маленькое оконце на стене из жердей свет падает на ложе из высушенных камышей. Хадия принесла с хутора много красной материи и нашила из нее кучу полезных вещей. Сделала матрац и подушки, набив их сухой травой, сшила занавеску на оконце. Жить в таком жилище, во всяком случае Хадие, привыкшей к суровому лесному быту, можно. Да к тому же в самом дальнем углу пещеры обнаружились две достаточно глубокие выемки, в которых можно было хранить запасы воды, в том числе и для купания ребенка. Вот только с охотой не слишком ладилось, а запасов мяса не было. Последние попытки Хадии подстрелить какую-нибудь дичь закончились неудачей, да к тому же все чаще стали вблизи появляться волки, расплодившиеся в этом году неимоверно. И хоть мысли о голоде продолжали тревожить очень сильно, на охоту Хадия ходить перестала: снежный покров становился все толще, да и сроки родов неумолимо приближались.

Первая волна схваток началась однажды утром, сразу же после пробуждения. А может быть, именно из-за них Хадия и проснулась, вскрикнув от резкой боли в пояснице. Едва только боль немного отпустила, Хадия еще раз проверила, все ли готово для родов: огонь в очаге есть, вода греется, пеленки и кашемировая шаль аккуратно свернуты, и нож прокален на огне, чтобы было чем отрезать пуповину. Не раз слышавшая от матери, как правильно принять ребенка, сделала все как положено.

Родилась девочка. Но прошло дней семь или восемь, и ребенок начал непрерывно плакать и просить есть. Хадия пробовала и массировать усохшие груди, и побольше пить чай, но молока не прибавилось. Тогда Хадия натолкла ореховых зерен, перемешала с хлебным мякишем, завернула во влажную тряпицу и сунула девочке в рот. Та, причмокивая, помурыжила соску и, успокоившись, уснула.

Однако без материнского молока ребенок просто погибнет, это ясно. Хадия мучительно искала выход из создавшейся ситуации и не могла придумать, как же пережить эту зиму. Если удастся, твердо решила молодая мать, весной она обязательно пойдет в Асанай, к людям, и там будь что будет. Только теперь до Хадии стало доходить, на какой риск она пошла, решившись провести с новорожденным младенцем зиму в этом каменном мешке…

Этим вечером, когда девочка спала, до слуха Хадии долетел какой-то невнятный шорох, словно кто-то еще появился в пещере. Насторожившись, Хадия на всякий случай приготовила ружье. Жилище вроде и крепкое, но мало ли что. А тревога за себя и малышку все нарастала, по мере того, как отчетливее становились непривычные и чуждые звуки. В какой-то момент Хадие показалось, что это было похоже на чье-то тяжелое и прерывистое дыхание. Или это у Хадии с головой стало что-то неладное от длительного одиночества? Но нет, она в ясном сознании. Действительно кто-то стонет, словно жалуется на боль!

Сняв жердину, отгораживающую вход, Хадия прошла в «сени», отодвинула большой камень, заслонявший выход, прошла несколько шагов и, наткнувшись на что-то большое, мягкое и волосатое, испуганно отскочила. Неужели же медведь?!

Заскочив обратно, Хадия придвинула на место камень и скрылась за оградой из жердей. Глаза постепенно привыкли к полутьме, и Хадия рассмотрела, что за оградой и в самом деле лежит и стонет медведь. Почему он вышел из берлоги в такое время? Как попал в пещеру?

Медведь, а вернее медведица, к тому же беременная, как успела рассмотреть Хадия, между тем стала поскуливать, рычать и кататься по земле. Видимо, у нее подошел крайний срок рожать, и она, возможно вспугнутая охотником, ушла из берлоги и в поисках пристанища провалилась в пещеру. Другого объяснения Хадие в голову не пришло.

Вернувшись на свою половину пещеры, Хадия попробовала перекусить и выпить черемухового чая. И пока жевала пресную лепешку и пила душистый чай, все чутко прислушивалась: что же происходит на «соседской» половине? А там медведица продолжала рычать и стонать, похоже, и в самом деле разродиться собралась.

Через час, не вытерпев, Хадия снова отправилась в ту часть пещеры. Осторожно выглянув из-за камня, стала наблюдать. Медведица действительно разродилась, два крохотных мохнатых комочка лежали рядом с ней. Один, похоже, родился мертвым, не шевелился и не издавал никаких звуков. Другой же медвежонок тыкался мордочкой в живот матери и громко поскуливал. Медведица будто даже не чувствовала, ни как детеныш ищет сосок, ни запаха человека, и только тяжело дышала. Видимо, решила Хадия, крепко ударилась, падая сверху. Подумав об этом, Хадия еще больше испугалась, вспомнив слова отца о том, что опаснее раненого медведя никого в лесу нет. Если у медведицы хватит сил подняться, то Хадие будет несдобровать. Молодая женщина сочла за благо уйти на свою половину пещеры, не дожидаясь, пока медведица окрепнет от родов настолько, что сможет подняться и навредить ей.

Инстинкт материнства

Прошло, наверное, с неделю, а с той стороны, где была медведица с медвежонком, не было слышно ни звука. Хадия, свыкнувшись с таким соседством, вела привычный образ жизни: готовила еду, купала и пеленала ребенка, устраивала постирушки. Одно тревожило все сильнее и сильнее: совсем усохла грудь, соски измочалились и потрескались до крови, и девочка буквально исходила криком от голода. Что делать?! Если ребенок промучается так еще день-два, то погибнет от голода! К тому же и запасы воды подходили к концу, и нужно было пойти к роднику. Вот только как пройти мимо медведей?

И все же решила попытаться, не помирать же от жажды ей и ребенку. Хадия взяла ведерко, сунула на всякий случай за пояс нож. Но только она стала отодвигать камень, как медведица настолько дико закричала, что у Хадии кровь в жилах застыла. Замерев от страха на месте, женщина как прикованная стала смотреть на то, что происходило на медвежьей половине. Лежа на боку, видимо, не в силах даже перевернуться, медведица своими острыми когтями раздирала себе грудь и живот и громко стонала от нестерпимой боли. В какой-то момент она закричала особенно пронзительно, откинула голову назад и обмякла. А медвежонок, истошно подскуливающий, вдруг замолчал и стал жадно чмокать губами, слизывая струящуюся кровь с материнского тела. Уже не отдавая себе отчета в том, что делает, Хадия с грохотом отшвырнула от себя ведерко и с воплем бросилась обратно. Схватила худенькое тельце своей дочери, вернулась назад и, совершенно инстинктивно, не слушая голоса разума, прижала девочку губами к струе крови. Крохотный человечек, как и звериный детеныш, стал чмокать губами, всасывая капли теплой крови. Хадия, за последние месяцы не проронившая ни слова, зарыдала в голос:

– Аллах, прости меня! От безысходности творю такое. Не могу допустить, чтобы дитя погибло, как я буду жить без этой последней надежды в жизни?!

И видно, Аллах смилостивился над женщиной, не покарал ее своим гневом. А медведица ценой своей жизни спасла не только своего детеныша от неминуемой смерти, но и дитя человеческое…

* * *

Ребенок в ту ночь больше не просил грудь, и Хадия впервые за много дней смогла выспаться. Утром она проснулась с ощущением свежести и бодрости. Сменила девочке пеленки, сунула ей в рот тряпочку, смоченную в подслащенной медом воде. Подумала о медвежонке и прошла в ту половину пещеры посмотреть: как он? Было слышно, как тот возится за загородкой, негромко урча и поскуливая. Только сейчас до Хадии стало доходить, что же произошло вчера, и она смогла более менее здраво сообразить: видимо, и у медведицы не было молока, она чувствовала близкий конец от полученных травм при падении с высоты, видимо, инстинкт ей подсказал, как спасти детеныша от голодной смерти.

Подумав об этом, Хадия вздрогнула, поймав себя на мысли, что мертвая медведица – это ведь и ее шанс выжить. Почему бы и нет?! Зверь все равно мертв, не пропадать же такой горе мяса? Показавшаяся поначалу дикой мысль постепенно стала привычной и такой кощунственной уже не казалась. Почему бы не отведать и медвежатины? Может быть, это сама судьба посылает ей шанс уцелеть?

Хадия принесла со своей половины чайник с водой и нож, произнесла положенную в таких случаях молитву во имя Аллаха и по всем правилам заколола медведицу. После чего освежевала тушу, а шкуру развесила на загородке, чтобы потом выделать ее и пустить на пошив одежды. Весь следующий день Хадия занималась разделкой и заготовкой мяса впрок. А на обед отрезала большой кусок мякоти и поставила варить в котле. Одурманивающий запах мясного бульона расплывался по пещере, и голова от него кружилась…

Призрак голода отступил. Груди вновь стали наливаться молоком, и девочка сосала их в удовольствие, сколько пожелает. И только мысли о брошенном на произвол судьбы медвежонке беспокоили Хадию. В конце концов решив, что она не имеет права бросать погибать голодной смертью того, чья мать ценой своей жизни спасла их всех, Хадия решила привести звереныша к себе и выкормить его. Да и останки медведицы и мертвого медвежонка следовало захоронить. А Хадия теперь часть дикой природы, и погибшую медведицу и медвежонка она подсознательно воспринимала почти как свою родню, как бы это дико ни звучало…

* * *

Наступила весна. Первая весна на новом пристанище. Хадия часто наблюдала за окрестностями из «окна» пещеры. И хоть она теперь боялась признаться даже самой себе, все же в душе ее теплилась надежда и желание увидеть кого-то из людей, встретить хоть одну живую душу. Но со стороны Асаная в эту глухомань никто не приходил. Да и попавшая в пещеру медведица – лишнее подтверждение тому, что места эти глухие. Хадия хорошо понимала, что хозяин леса не обитает там, куда ступает нога человека.

Однажды ночью Хадия проснулась с ощущением тревоги на душе и тут же услышала грохот и скрежет. Со страхом подумала: уж не мир ли переворачивается, не конец ли света наступил, настолько страшен был доносившийся снаружи шум. Бросившись к выходу из пещеры, женщина выглянула наружу и успокоилась. Оказывается, на реке просто тронулся лед, и льдины с грохотом и треском напирали и кололись о неприступную Уктау.

Вернувшись в пещеру, Хадия посмотрела на спящую девочку и спящего неподалеку медвежонка и улыбнулась. Ну прямо как братик с сестричкой! Медвежонка Хадия не обижала, ничем не обделяла его. Накормив девочку, сцеживает из другой груди молоко, разбавляет его небольшим количеством воды и поит звереныша. Особых хлопот он не доставляет, в основном спит, по медвежьей привычке инстинктивно посасывая лапу…

А весна наступала все энергичнее. Когда однажды Хадия подошла к роднику за водой, ее буквально опьянил аромат цветущей черемухи. Похолодало. Ночью снова выпал снег. Но это были последние холода, Хадия хорошо знала, что за ними наступит настоящая весна, со свежим ветром, запахом распускающейся листвы и травы и речной прохладой. В этот период проклевывается свербига, завязывается борщевник и начинает зеленеть дикий лук. Надо будет не пропустить этот момент и заготовить зелени впрок, чтобы было чем поддержать ослабший за зиму организм. Мысли ее прервал проснувшийся медвежонок. Подняв мордочку, он принюхался к запахам и… прямиком направился на то место, где Хадия захоронила останки медведицы и ее мертвого детеныша. Хадию бросило в жар: он что ли почувствовал останки матери, родного существа… Ноги сами повели ее за медвежонком.

Тот прямиком направился вглубь пещеры и ровно в том месте, где была могилка, стал разрывать лапами землю, урча и тоскливо поскуливая. Стоя от него в нескольких шагах, Хадия с болью смотрела на звереныша, плачущего почти как человек, испытывая острое желание окликнуть его по имени, приласкать и успокоить. И тут же поймала себя на мысли, что никакого имени у него нет. Более того, даже у ее собственной дочери до сих пор нет имени, словно ее и не существует. Хадия привыкла ее называть просто дочкой.

Миляш

Оставив медвежонка, Хадия вернулась обратно, вымыла в ручье лицо, набрала свежей воды. Сев у очага, задумалась об имени девочки. Как же ее назвать? Девочка через месяц-полтора сидеть начнет, а к осени уже будет бегать ножками, надо как-то называть человечка. А ведь Хадия и имен как следует не знает. Разве что назвать ее именем матери? Нет, это будет постоянно причинять ей боль, напоминая о покойнице… И вдруг в голову само собой пришло имя: Миляш – Рябинка, вот как она будет звать свою девочку! Первое, что она увидела, когда пришла на Уктау, это пламенно-красные гроздья рябины на склонах. Значит, и девочка, родившаяся и выросшая внутри этой горы, должна иметь такое красивое имя.

– Миляшечка моя, красавица, маленькая… – заговорила Хадия со своей дочкой, ласково называя ее собственным именем. – А куда же запропастился твой родственник – Туган? Ну да ладно, как ушел, так и придет. Найдет дорогу обратно.

Под «Туганом» она имела ввиду медвежонка, решив, что и ему необходимо иметь какое-то имя.

Дни теперь для Хадии бежали быстро. Миляш стала для нее собеседником, хоть сама еще не умела говорить и едва ли понимала хоть что-то из того, о чем говорила мать. А Хадие просто надо было с кем-то говорить, чтобы окончательно не одичать и не потерять дар речи. После нескольких месяцев почти полного молчания она с трудом возвращала себе живость речи, чтобы девочка училась слушать и говорить, и не выросла бы совершенным зверенышем в этой пещере…

Вскоре наступило лето. Первое лето Миляш. Оно было солнечным и теплым. Хадия стала понемногу выходить на волю, соблюдая все меры предосторожности. Она ловко взбиралась по веревочной лестнице через тот лаз и выходила наружу. Поначалу с непривычки Хадие казалось все вокруг страшным и незнакомым, настолько она отвыкла за зиму в пещере от леса, но со временем освоилась и чувствовала себя вольготно.

Однажды, когда пришла ягодная пора, Хадия взяла с собой Миляш. По непонятной причине девочка неожиданно закапризничала и заревела в голос, оказавшись на свежем воздухе. Хадия пыталась развлечь ее сорванными цветами, угощала свежими ягодами, но ребенок не унимался. Тогда Хадия решила, что пока девочку не стоит выводить наружу, видимо, большой мир ее пугает. А сама решила заняться заготовкой припасов на следующую зиму, чтобы не голодать. Видела она и диких коз, протоптавших тропинки к водопою, и другую живность, на которую богаты здешние леса.

В хлопотах и каждодневных заботах незаметно пролетели лето и осень. Снова лег снег на горные склоны и окрестные леса. Снова настала пора проводить время в затворничестве, под сводом пещеры, давшей Хадие с дочерью приют. Запасов пищи за лето и осень сделано было предостаточно, и этой зимой Хадие с Миляш не грозил голод. Правда, кончалась мука, но еще много осталось пшеницы, и можно было толочь зерна на камне и делать лепешки.

И все же, решила Хадия, по весне необходимо будет отправиться в путь. Пора перебираться к людям, в Асанай.

Кроме запасов на зиму, Хадия сделала и еще одно приобретение. Если, конечно, можно так выразиться о живом существе. Как-то охотясь на диких коз, она заметила, что одно из животных отстало. Нагнать козу не составило большого труда. Схватив ее за шею, Хадия присмотрелась и обнаружила, что задняя нога у козы сильно поранена. Следовало бы добить, все равно пропала бы в лесу. Но взглянув в глаза несчастной, Хадия увидела в них столько мольбы и желания жить, что не решилась достать нож и перерезать горло. Вместо этого она привела козу, которой дала кличку «Милка», в пещеру и выходила ее травами и перевязками. Теперь коза уже освоилась и совсем не пугалась ни Хадии, ни Миляш. Сена ей на зиму Хадия заготовила, нарезав ножом довольно большую копну, которую после сушки перенесла в пещеру. К тому же коза, судя по всему, ждала приплода и, даст Аллах, принесет двух-трех козлят. Да и доить можно будет, чтобы было свежее молоко для дочери.

А однажды вечером, когда уже стемнело окончательно и лил дождь, Хадия сидела возле очага, почесывая за ухом козу и ласково разговаривая с ней, вдруг почувствовала, как коза задрожала всем телом, жалобно заблеяла и попыталась вырваться из рук. Насторожившись, Хадия прислушалась, пытаясь различить посторонние звуки, но поначалу ничего, кроме шороха дождя снаружи и треска дров в очаге, не расслышала. И все же что-то ее встревожило.

Туган – родственник

В дальнем углу пещеры послышался какой-то шорох и словно бы невнятное бормотание. Волосы на голове Хадии зашевелились от страха. Если это зверь, то ей и дочери угрожает опасность. Если человек? При всем желании вернуться к людям, Хадия от них совершенно отвыкла, и мысль повстречаться с человеком напугала ее не меньше. А за перегородкой из жердей, где когда-то рожала и умирала медведица, явно кто-то был, Хадия в этом уже не сомневалась.

Жердяная перегородка вдруг вздрогнула от мощного удара, и сердце Хадии окончательно ушло в пятки. Понимала краем сознания, что надо быстро схватить и зарядить ружье, чтобы было чем встретить непрошеного гостя, но страх совсем парализовал молодую женщину. А через изгородь, между тем, перелез кто-то страшный, черный и лохматый и прямиком направился к Хадие. Закрыв глаза, Хадия мысленно сказала: «О, Аллах, пронеси…» – и потянулась за ножом. И вдруг почувствовала, как к голым коленям прикоснулось что-то мягкое, а потом теплый и шершавый язык лизнул ее руку раз и другой, и Хадия, со страхом открыв глаза, вскрикнула от радости, что опасность обошла стороной:

– Туган?! Как ты меня напугал, глупый! Миляш, доченька, проснись скорее. Родственник твой объявился, пропащий…

И тут же вновь охнула от страха, рассмотрев при свете огня, в кого превратился маленький мохнатый медвежонок, которого она когда-то выкармливала своим молоком. Перед ней стоял совершенно взрослый медведь, заросший косматой шерстью и отъевшийся за лето. Только морда была все та же добродушная, к которой привыкла Хадия. А Миляш, проснувшаяся от криков матери, словно не замечая, как изменился ее «братик», безбоязненно шагнула к нему и пролепетала:

– Родной, Туган…

Хадия обомлела, сравнив свою совсем еще крошечную дочку и мощного зверя. Не опасно ли им быть рядом? Одно дело, когда Туган был еще маленьким, и совсем иное сейчас. А Туган, словно и не было этих проведенных вне пещеры месяцев, безмятежно развалился на полу и довольно заурчал, когда Миляш погладила его по брюху. Тут Хадия не выдержала и рассмеялась. Ну совсем как маленький, даром что этакий зверина вымахал.

И все же Хадия приняла некоторые меры предосторожности. Из собранного летом на скалах мха она устроила медведю лежбище за каменной перегородкой, куда Туган покорно перешел по первому требованию, видимо, соображая своей звериной башкой, что может и раздавить своей тушей маломерную «родню». Устроившись на лежанке, он вскоре засопел и успокоился. От отца Хадия слышала, что годовалые медведи приходят зимовать в берлогу к матери. Вот и Туган, считая Хадию с Миляш своей семьей, нагулял жирок и пришел зимовать в пещеру. Пусть зимует, решила Хадия. До весны проспит, а там видно будет. Вот только как быть с козой, испуганно забившейся в угол при появлении Тугана и от страха даже не решившейся заблеять? Она-то медведю не является ни кровной, ни молочной родней. Для Тугана она добыча, как бы не задрал, вдруг проснется среди зимы от голода… Каким-то шестым чувством Хадия решила, что следует, пожалуй, привязать рядом с медведем клок козьей шерсти, чтобы он воспринимал запах как домашний. Может быть, тогда не тронет бедное животное? Так Хадия и сделала.

Эта зима далась Хадие гораздо легче. Во-первых, рядом есть смышленая дочурка, которая уже стала довольно сносно лопотать и почти свободно бегала по пещере ножками. Во-вторых, съестных припасов достаточно, и голодная смерть уже не грозит, как это было год назад. Есть коза, как-никак живое существо, можно и поговорить, пока доишь или вычесываешь шерсть. И, наконец, есть Туган, сторож и охранник, который, надеялась Хадия, в случае опасности не даст в обиду. Вот только нет рядом людей…

А как только сойдет лед, Хадия возьмет дочку, перейдет реку вброд и отправится в путь. В Асанай… Представляя себе в подробностях, как они с Миляш пойдут в Асанай, Хадия коротала зимние вечера. Днем она обирала калину с высушенных веток, выделывала звериные шкуры, сшила себе и дочке платья из красной материи. В свободные минуты вспоминала свои летние приключения на охоте и сборе грибов и ягод, стараясь занять себя. Это помогало ей не одичать совсем вдали от людей, к которым нужно вернуться. И вернуться не полудиким лесным существом, а полноценной, нормальной женщиной с человеческим обликом. Женщиной и матерью.

А время не останавливало свой бег. Снова наступила весна, снова в пещеру стали поступать ее пьянящие ароматы. Миляш бегала по дому из конца в конец, играя с козлятами. Речь ее становилась все более живой и забавной. Хадия тем временем выходила на прогулки с козой и возвращалась обратно, чтобы та запомнила дорогу и возвращалась бы домой сама после выпаса. Когда стало совсем тепло, Хадия вывела на волю и дочку. В этот раз она учла прошлый печальный опыт и повела ее из пещеры, когда солнце село и не слепило так ярко, сообразив, что именно яркий солнечный свет так напугал в прошлый раз Миляш. Коза бежала впереди, радостно блея, довольная, что снова оказалась на воле. Миляш бежать за козой не торопилась, как это было в пещере. Вцепившись в платье матери, она чуть подрагивала худеньким тельцем и молчала. Оторвав ее ручонку от своего подола, Хадия отошла на несколько шагов в сторону. Миляш осталась на месте. Тогда Хадия окликнула ее, и та, растопырив руки, осторожно двинулась к матери, будто на ощупь. Не заметив под ногами камня, споткнулась, упала и заревела в голос. И тут Хадию ошеломила очевидная мысль: Миляш не видит! Она же совсем ослепла в полутемной пещере! Как же Хадия не понимала этого раньше? В пещере девочка двигалась свободно, изучив каждый уголок и расположение предметов, а здесь, на свету, она совершенно беспомощна! И она, Хадия, виновата в этом. Потому что прошлым летом неосторожно вынесла девочку сразу на яркий свет, который и повредил неокрепшее зрение. Сердце Хадии зашлось от горя и беззвучных рыданий.