Текст книги "Кто взял фальшивую ноту?"

Автор книги: Григорий Абрамян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Глядя на сцену, генерал сказал:

– Всю жизнь страдаю, что ни на чем не умею играть. – И неожиданно спросил нас: – А вы? Играете?

Женька отрицательно замотал головой и покраснел.

«Эх, – подумал я, – если бы мне на чем-нибудь играть! Может, генерал положил бы и мне руку на плечо и сказал: Молодец, Федя! Зачислю тебя в свою армию. Играй – очень уж я скучаю без музыки!»

Мы с Женькой молчали.

А на сцене тем временем появился директор музыкальной школы. Тот самый высокий человек в очках, который говорил с грузовика на «Площадке встреч».

Теперь он выглядел иначе. Одетый во все черное, с белым галстуком бабочкой, он быстро вышел на сцену и вежливо поклонился публике.

– Это дирижер, – сказал Женька.

– Совершенно верно, – последовал веселый ответ генерала, – он мой коллега, генерал музыкального войска.

Между тем из глубины оркестра послышался протяжный звук, словно пастух затянул песню, но, забыв продолжение, тянет задумчиво первый звук.

К нему присоединилась одна скрипка, другая – это я хорошо слышал и видел. Заиграли слева, справа. Вступили чьи-то низкие голоса. Расталкивая остальных, загудели басы, и весь зал наполнился веселым гомоном, словно мы попали на птичью ярмарку.

Вдруг все оборвалось по знаку дирижерской палочки, словно она была волшебная.

Некоторое время длилась пауза. Потом со сцены послышался шорох. Точь-в-точь такой, какой поднимает ветер, подметающий осенний лес.

Я замер и готов был поклясться, что в зале повеяло опавшими листьями.

Постепенно шорох перерос в могучий ветер. Он все нарастал, нарастал, словно над невидимым лесом пронеслась настоящая буря.

Что-то бабахнуло, словно прогремел гром, и опять стало тихо-тихо…

Дирижер замер, его вытянутые руки застыли. Со стороны казалось, будто он держит в руках хрупкую вазу, до краев наполненную водой.

Потом он стал плавно раскачиваться, и в зале закружились звуки вальса.

Женька сидел, уставившись на сцену, словно завороженный. Глаза его горели, а руки сами собой делали движения в такт музыке.

А когда оркестр замолк, раздались такие аплодисменты, что мне показалось, будто закачались стены и затрещал потолок. Ничего подобного я раньше не слышал.

Генерал поднялся и хлопал в ладоши стоя. Повскакивали с мест и мы. Впрочем, на ногах был весь зал.

Долго не смолкали аплодисменты. Дирижер несколько раз выходил и кланялся. Но каждый раз он подниму на ноги оркестр и показывал на него: «Мол, я тут ни причем. Вот кто доставил вам удовольствие!»

А оркестранты тоже не стояли без дела. Они легонечко постукивали смычками по обратной стороне скрипок, виолончелей и контрабасов. Может быть, они благодарили публику за внимание? А может быть, приветствовали своего командира – генерала музыкального войска?

Наконец все стихло. Мы уселись на свои места.

– Хорошо, ребята, не правда ли? – спросил генерал.

– Хорошо! – ответили мы в один голос. – Просто замечательно!

– У меня внук играет в этом оркестре! – с гордостью сказал генерал. – Он сейчас придет сюда. Я вас обязательно познакомлю.

Мы с Женькой переглянулись: вот здорово! И нам захотелось поскорее увидеть генеральского внука.

«Может быть, – размечтался я, – мы подружимся этим внуком и как-нибудь втроем пойдем в гости к его дедушке-генералу? И тот расскажет нам про войну и про свои подвиги. Может быть, я даже научусь драться…»

Неожиданно мои мечты оборвались. Кто-то дернул меня за рукав. Смотрю – девочка, которую Женька просил передать Кузе барабанные палочки.

– Тебе чего? – спросил я.

– Ой мальчики! – зашептала она мне на ухо. – Вас ищет Татьяна Васильевна. И Сметанкин с ней. Уходите поскорее!

Я с перепугу даже спасибо ей не сказал. Да она и не стала ждать – убежала. Я склонился к Женьке и сказал ему:

– Айда отсюда! Быстрее, а то поздно будет.

Когда мы очутились на улице, я все объяснил Женьке. Женька в сердцах топнул ногой:

– Эх, так и не познакомились с внуком генерала. Вот беда… Может, Федя, мы напрасно убежали?

– Совсем не напрасно. Это даже здорово, что мы вовремя смылись. Разве забыл, какой синяк ты посадил Кузе под глазом? Да еще рубашку изорвал! Представляешь, как нас опозорили бы перед генералом!

– Ну, Кузя, погоди еще! Я тебе и за это добавлю. Уж я тебя не пожалею! Не посмотрю, что ты на ксилофоне играешь.

– Совести у него нет. Мы ему палочки вернули… Наподдай ему как следует, Женька!

Концерт вскоре окончился.

Ребята из музыкальной школы погружались в те же красные автобусы. Увидели мы и Петю Люлькина. Он все крутился возле одной из машин, а лезть внутрь не хотел – кого-то высматривал.

Может, меня и Женьку?

Наконец Люлькина силой затолкали в автобус, хотя он опирался и о чем-то просил.

Потом мы увидели генерала и дирижера оркестра.

Генерал пожимал дирижеру руку. Улыбаясь, что-то говорил.

«Сегодня ваше музыкальное войско одержало полную победу! – вот что, наверное, он говорил. – Удивительная вас армия! Она может добиться победы или потерпеть поражение, не имея ни одного противника».

Тут, откуда не возьмись, к генералу подкатил черный «ЗИМ».

Генерал жестом показал дирижеру на машину. «Мол, садитесь в мою военную машину, я вас живо домчу».

Но дирижер покачал головой и показал на автобус «Простите, мол, не могу. Генералы не вправе покидать свое войско даже после победы!» И они расстались.

Генерал сел в черный «ЗИМ», а дирижер – в автобус. Толпа у театра стала редеть.

На столбах уже зажглись фонари, и сразу наступил вечер. Нам тоже пора было возвращаться.

Раза два нас высаживали из автобуса, а в метро и вовсе не пустили – денег на билет не было.

Остаток пути нам пришлось пройти пешком.

Добрались мы домой часов в девять, не чуя под собой ног от усталости.

Навстречу мне кинулась взволнованная мама. Отец коротко спросил:

– Ну?

Мне здорово попало. Женьке, думаю, не меньше, но подробностей он не рассказывал.

ХОТИТЕ ИГРАТЬ В ОРКЕСТРЕ?

На следующий день мы с Женькой, захлебываясь и перебивая друг друга, рассказывали ребятам о кремлевском концерте.

Васька слушал, слушал, потом пренебрежительно махнул рукой:

– Тю-ю! Тоже мне невидаль! Давайте лучше пошлем Гришу за мячом и сыграем в футбол.

– Мячи гонять умеет всякий дурак, – ответил Женька и вдруг заявил: – Хотите играть в оркестре?

«Ай да Женька! – подумал я. – Всегда придумает что-нибудь интересное, не то что я». Ребята не сразу поняли, о чем говорит Женька. Кто-то неуверенно спросил:

– Чего-о?

– А ничего. В оркестре, говорю, хотите играть?

Первым откликнулся Гриша.

– Я хочу, – сказал он. – А на чем мы будем играть?

– На чем хотите, – нетвердо произнес Женька. – Ну, а этих самых… скрипках…

– На одних скрипках далеко не уедешь, – сказал Костя. – В оркестре знаешь сколько разных музыкальных инструментов? И скрипки, и эти, как их… Я в окошко однажды видел в музыкальной школе. Ну, толстые, как Васька…

– Контрабасы, – подсказал я.

– Васька – толстый контрабас! – взвизгнул Гриша.

– Сами вы контрабасы, – буркнул Васька. – По-моему, главное – это барабан. Бум-ба-ра-бам-бам-бам-бам-бам!

– Скажешь тоже! – сказал я. – Барабан внутри пустой.

– Как твоя голова, – откликнулся Костя и засмеялся. – Треску много, а толку мало.

А смеялся Костя очень смешно. Начинал тоненько, с взвизгиванием, а потом переходил на бас. Голос у него ломался, вот что.

– Я бы еще согласился играть на тарелках, – гнул свое Васька. – Звенят они здорово!

– Тебе все мерещатся тарелочки, вилочки, ножички, – сказал Костя. – А может, мне охота играть…

Спор готов был разгореться, но тут я неожиданно вспомнил, что у меня дома есть музыкальная энциклопедия.

– Что зря спорить и гадать? – воскликнул я. – Хотите, принесу энциклопедию? Мне ее бабушка подарила. Она у нас – бывшая балерина.

В одну минуту я слетал домой и притащил здоровенную книжищу.

– На, держи, – сказал я Женьке.

Женька выхватил у меня из рук старую, затрепанную энциклопедию, которая вдобавок пахла пылью и мышами, полистал ее и очень скоро обнаружил, что там не хватает половины листов.

– Твоя работа? – спросил он у меня.

Я честно признался, что когда был маленьким, то вырывал оттуда бумагу для змеев и голубей: очень хорошая бумага – здорово летала!

Женька стал ворчать, что половину энциклопедии я на ветер пустил и, может, самые лучшие музыкальные инструменты где-нибудь на проводах висят.

Я сказал:

– А нам много ли надо? Нам и этого хватит.

– «Хватит, хватит»… – продолжал ворчать Жены одновременно выискивая названия инструментов.

– Нашел, – сказал он. – Валторна.

– Валторна?

– Да. Тут написано, что валторна произошла от охотничьего рога.

– Я хочу на валторне! – воскликнул Гриша, которому стало скучно.

– Мало ли что ты хочешь… – ответил Васька. – Может, я хочу на гитаре? А тут про гитару ничего нет.

– Ты хочешь барабан на тарелочке, – сказал Гришка.

– Я передумал, понял?

– Все равно на гитаре в оркестрах не играют, – с видом знатока сказал Женька. – Можете у Феди спросим?

– Ладно, уговорили, – пробурчал Васька. – Мне и тарелки подойдут. Есть там что-нибудь про тарелки?

– Тарелки? Сейчас… Тарелки… Есть тарелки! «Сам звучащий ударный музыкальный инструмент…» Дальше неинтересно… А вот тут интересно: «Одну из тарелок прикрепляют к барабану. Это дает возможность играть на обоих инструментах одному исполнителю».

– Значит, – развеселился Васька, – я буду играть на барабане, и на тарелках?

– Хитренький какой! – заныл Гриша. – Я уже давно хочу играть на барабане.

– Чудак человек! – Васька пожал плечами. – Разве я виноват, что тарелки прикрепляют к барабану? Нельзя же отдирать одно от другого. Только хорошую вещь портить!

– Все равно барабан мой!

– Как же, твой!

Конец спору положил Женька.

– Знаете что, оркестранты, – сказал он. – Я придумал! – Женька стал поспешно листать энциклопедию. – Ты, например, Васька, будешь… ве… ве… ве… виолончелью.

– Почему это я – виолончель? – испугался Васька.

– А потому, что ты на букву «В» и виолончель на буку «В». Другим тоже так выбирать будем, понял?

– Понял… А что там про виолончель написано?

– «Виолончель – инструмент скрипичного семейства… Широко применяется в качестве сольного и оркестрового инструмента. Число виолончелей в оркестре достигает 2-ти…» Отличный инструмент. Прямо против дирижера играет. Правда, Федя?

– Слушай, поколдуй и мне, – сказал Костя, который долго молчал и напряженно наблюдал за всем, что происходит. – Если угадаешь мое желание, честное слово, буду играть в твоем оркестре.

– Ка… Ка… Ка… – забормотал Женька, шурша негнущимися страницами. – Вот: контрабас!

Костя с удивлением поднял брови, а я вспомнил, как он смотрел в окно музыкальной школы на мальчика с контрабасом.

– Ты не сомневайся, – ободряюще сказал Женька. – Про него тоже написано, что он из скрипичного семейства, только самый большой по размеру – целых два метра. Без него не обходится ни один оркестр. И думать тут нечего! Согласен?

– А я? – заволновался Гриша. – На чем я буду играть?

– Ты будешь играть… на гуцулке, – прочитал Женька первое попавшееся название.

– Не хочу на гуцулке. Хочу на барабане.

– Не хочешь на гуцулке, играй на гамбанге, а про барабан и думать забудь.

– Не хочу на гамбанге.

– Тогда, пожалуйста, – на геликоне.

– Не хочу! – капризно взвизгнул Гриша.

– На гекельфоне хочешь?

– Не хочу!!

– На гидравлосе?

– Не хочу!!!

Женька наконец разозлился и хлопнул несговорчив дошкольника энциклопедией по голове:

– Чего раскричался? Нет ничего больше на букву Г.

Но Гриша был человеком упрямым и умел задавать такого реву в три, четыре, пять ручьев, что сбегались жильцы всего дома от первого до десятого этажа. Я поспешил взять у Женьки энциклопедию и нашел еще одно название граммофон.

– Не хочу граммофон!

– А чего тебе надо, на самом деле? – спросил Васька. – Заведешь граммофончик, поставишь его в оркестр и сиди себе нога на ногу. Красота!

– Васька, вредина… – захныкал Гриша.

– Нет больше страниц на букву «Г», – сказал я Грише. – Остальные я на голубей израсходовал, честное слово!

Гриша с отчаянным ревом убежал домой. А Васька посмотрел ему вслед и сказал:

– Может быть, вы все-таки пропустили там чего-нибудь?

– Может, и пропустили, – недовольно ответил Женька. – А чего он вопит как резаный? Никто же не спорил ни Васька, ни Костя, ни Федя… Э-э, Федя-то без инструмента остался! Ничего, сейчас подберем… Фе… фе… Фагот! Вот!

Я вырвал из Женькиных рук бабушкину энциклопедию и быстро нашел страницу на букву «Ж».

– А тебе придется играть на жалейке, – не без злорадства сказал я. – Нет больше ничего на букву хоть тут все страницы целые.

Женька и глазом не моргнул.

– За меня не беспокойся. Я буду дирижером! Дирижеры ни на чем не играют. Они дирижируют палочкой.

– Что же у нас получается? – спросил Васька.

– Оркестр, – ответил Женька. – Виолончель, контрабас, фагот и… я.

– Мда-а, – протянул Костя. – Хорошенький оркестр, нечего не скажешь!

Женьку тоже, видимо, взяло сомнение, и он стал щурить глаза.

– А чего особенного? – сказал Васька. – Ничего особенного! Сагитируем кого-нибудь. Вот Федя у нас большой специалист агитировать…

И все ребята с надеждой посмотрели на меня.

СЕРЕЖКИН ДЕД И ВЕЛИКИЙ СКРИПАЧ ПАГАНИНИ

На следующий день в школе, на уроке по русскому, я внимательно оглядывал ребят – с кого начать агитацию?

Наконец мой выбор пал на Сережку Копаева.

Сережка сидел в соседнем ряду слева, и мне нетрудно было с ним переговорить.

«Вот, – думаю, – удача: Сережка – „С“, будет играть на скрипке. Чем плохо? Это даже очень кстати – у нас в оркестре нет ни одной скрипки».

Я окликнул Сережку.

Тот заулыбался и, еще не понимая, в чем дело, принялся строить рожи. Это он умеет. Иногда мне даже кажется, по лицо у него из мягкой губки или из пенопласта – такая богатая у Сережки мимика.

– Послушай! – шепчу ему. – Я тебе что-то важное хочу сказать!

А он продолжает улыбаться и строить рожи. На всякий случай я показал ему кулак, которого он сроду не боялся, и сказал громче:

– Хочешь играть на скрипке?

Выпучив глаза, Сережка молниеносно ответил:

– Хочешь получить по шее? Ты не думай, я не шучу.

– И я не шучу!

Немного позже я узнал, что Сережкин дед когда-то учился играть на скрипке и решил посвятить в это искусство своего внука. Он по нескольку часов в день занимался с Сережкой, а на ночь рассказывал ему историю про веского скрипача Паганини.

Сережка окончательно возненавидел скрипку и наотрез отказался играть на ней.

Но я ничего этого не знал, поэтому ринулся в атаку:

– Чудак, может, ты станешь вторым Паганини!

Сережка с остервенением принялся обстреливать меня мокрыми бумажными шариками.

– Федя, не вертись! – строго сказала мне учительница.

Я замер, и тут же несколько липких комочков больно ужалило меня в лицо.

После этого я услышал свирепый Сережкин шепот:

– И когда это ты, тихоня, успел спеться с моим дедом? Ну, погоди-и-и!

Я пожал плечами: с каким еще дедом? Потом прозвенел звонок, и началась перемена. Едва я очутился в коридоре, как Сережка набросился на меня:

– Я тебе покажу Паганини! – вопил он.

Женька быстро и толково разъяснил Сережке, в чем собственно, дело.

Сережка неожиданно согласился:

– Так сразу бы и сказали. С вами в оркестре я буду играть. Даже интересно. А Паганини запирали в чулане, где крысы бегали. Охота была!

Обрадованные таким легким успехом, мы кинулись агитировать других, но никто больше не согласился, если не считать Тани.

На большой перемене я сбегал домой и притащил бабушкину энциклопедию. Тане досталась труба.

Таня почему-то обиделась, но ничего не успела сказать, потому что опять прозвенел звонок – перемена окончилась.

И тут, на уроке, вовсю заработал телеграф.

Таня что-то написала Женьке.

Зная Танин капризный характер, Женька, не распечатывая, отправил записку обратно. Тогда Таня написала:

Передай Жене, что я не согласна.

Я сообщил об этом Женьке, а он написал в ответ:

Передай Тане, что ее дело – труба. Пусть помалкивает!

Но к концу урока Женька все же уступил. Он снова поился в энциклопедии и нашел там на одной-единственной хранившейся странице на букву «Т» название еще одного музыкального инструмента – тромбон. Таня немедленно написала:

Вот это другое дело!

НУЖЕН ИНСТРУМЕНТ НА БУКВУ «Г»!

Итак, роли в будущем оркестре были распределены. Осталось достать музыкальные инструменты.

И мы с жаром принялись за дело.

Вечером Васька потащил меня к себе домой.

– Помогать будешь, – сказал он.

Васькин отец, склонившись над самодельным верстаком, точил что-то маленьким напильничком.

Мы смотрели на него и молчали. Наконец я дернул Ваську за рукав и шепнул:

– Мне домой пора.

– Сейчас! – тоже шепотом ответил Васька. – Так сразу нельзя!..

И громко обратился ко мне, словно мы только что встретились:

– Гляди, Федя, как здорово получается! Пап, это шпингалет?

Васькин отец – железнодорожник. Возможно, поэтому он любит точность и ясность.

– Говори о деле. Да покороче.

– Купи мне виолончель.

– Зачем?

– Буду играть в оркестре. Вот и Федя… Он на фаготе будет играть. Костя на контрабасе, и другие… Купи, а?

Васькин отец засмеялся:

– Виолончель ему… А ты что, умеешь играть на виолончели?

– Как же другие ребята? И я научусь!

Отец долго молчал, рассматривал шпингалет. Васька лягнул меня ногой.

– Мы купим самоучитель, – сказал я первое, что пришло в голову.

Васькин отец покосился на меня и одобрительно кивнул.

Вообще я уже давно заметил, что произвожу на посторонних родителей благоприятное впечатление. Вот почему ребята всегда и везде таскают меня за собой.

И сейчас мои слова, видимо, хорошо подействовали Васькиного отца.

Он сказал:

– Ладно, куплю. Только без баловства. Уж если будет виолончель – изволь учись… Деньгами сорить не в моем характере.

Васька весь вечер ходил именинником. Мать ласково гладила его по круглой, как глобус, голове и отдала съедение целую банку клубничного варенья.

– Умница, Васенька, – говорила она. – Только почему, сынок, виолончель? Может быть, лучше аккордеон?

– Нет, – ответил Васька. – В энциклопедии написано, что у виолончели благородный тембр. А про аккордеон там ничего не написано.

В общем, Васька держался твердо. А я заторопился домой.

Только я ступил на лестничную площадку, слышу чей-то вопль:

– Хочу валторну на букву «Г»! Хочу барабан на букву «Г»!.. Хочу тарелку на букву «Г»…

Ошибки быть не могло – вопил Гриша. Он жил на втором этаже, но голос его взлетал чуть ли не до десятого.

На секунду я приостановился. Гришина тетя, покрыв своим басом визг племянника, говорила:

– Мальчику нужен инструмент на букву «Г»? Пожалуйста, хоть на два «Г»…

Голоса сразу поутихли.

Я побежал домой. Быстро сделал уроки. Но, прежде чем обратиться к родителям с просьбой купить мне фагот, призадумался…

МНЕ ПОКУПАЮТ ФАГОТ

Я не знал, что такое фагот, и это меня смущало. Думаю: опять, наверное, не повезло. У других инструменты как инструменты, а у меня – фагот.

Заглянул еще раз в энциклопедию и нашел другие инструменты на «Ф». Вот, например, флексатон или еще хуже – флажолет. А кто его знает, что это за флажолет? Может, он здоровый, как кухонный стол. Таскайся потом ним всю жизнь… Охота была!

Правда, на очередной полуоторванной странице мне попалось еще одно слово, вернее, кусочек от него: «фле…». Я решил тогда сказать Женьке, что это, наверное, флейта и что меня это вполне устраивает. Я вспомнил, что видел однажды в военном оркестре флейтиста. Думаю, чем плохо? Вдруг я стану военным флейтистом?

А потом я подумал: а что, если это «фле…» – вовсе не флейта, а тот же флексатон, только побольше?

Нет, лучше уж не рисковать. Ну его, этот «фле…» – останусь-ка при своем фаготе. В конце концов я махнул рукой и решил начать переговоры. Договорился я со своими домашними довольно быстро.

– Мне нужен фагот, – начал я.

– А велосипед? – спросила мама. – Вчера ты просил велосипед.

– Да, просил, – подтвердил я.

И мне стало ужасно жалко расставаться с велосипедом. Конечно, гораздо приятнее кататься, чем играть на каком-то неизвестном фаготе. Что и говорить! Но тут мне открылась великая истина: человеку всегда хочется делать то, делают другие.

«Что же, – подумал я. – Все начнут играть в оркестре, а я буду разъезжать на велосипеде?»

– Фагот, – сказал я твердо.

И мы с мамой на следующий день отправились в магазин «Музыка».

– Фагот? – переспросил продавец. – Для этого мальчика? – Он показал на меня. – А вы не ошиблись?

– Почему ошиблась? – спрашивает мама.

– Да нет, ничего, – отвечает продавец. – Просто один тут тоже недавно покупал для мальчика фагот, а на другой день прибежал обменивать его на кларнет. Может, сразу возьмете кларнет?

– Что скажешь? – спросила меня мама.

– Фагот, – твердо ответил я и вдруг почувствовал симпатию к этому неизвестному инструменту.

Фагот оказался довольно длинной деревянной трубой толщиной с кулак и с шишками по всему телу.

– А инструкция к нему есть? – спросил я.

– Инструкции бывают для соковыжималок, – сердито ответил продавец. – А это, если вас еще не предупреждали, – музыкальный инструмент!

– А самоучитель?

Продавец демонстративно отвернулся от меня. Принесли мы домой фагот, хотел я поиграть на нем, куда дуть – не знаю.

– Почему нет инструкции?! – возмутился я. – Куда дуть?

– Куда-нибудь, – рассеянно ответила мама, которой было не до фагота – она уселась за диссертацию.

Все-таки я разобрался. Нашел в футляре длинную, изогнутую вопросительным знаком тонкую трубочку, воткнул ее в специальное отверстие на фаготе и принялся дуть.

Дул, дул – в глазах потемнело, во рту пересохло, а толку никакого.

Тогда я собрал остатки сил, зажмурился и дунул что было мочи.

Фагот неожиданно взвизгнул, и я выронил его из рук.

УТОЧКИН КОНТРАБАС

Как бы там ни было, а я свое дело сделал, а как остальные ребята?

Сережке беспокоиться было не о чем. Дедова скрипка ждала его, что называется, с распростертыми объятиями – хоть сейчас бери да играй. Но предусмотрительный Сережка сказал, что пока ничего деду говорить не будет. Вот когда оркестр будет в полном сборе, тогда можно открыться.

Васькин отец не собирался нарушать слова. Он ходил по магазинам и искал подходящую виолончель.

Таня дулась и ни с кем не разговаривала. Интересно, какая муха ее укусила? Ума не приложу! Говорят, родители посоветовали ей не связываться с мальчишками. Нам стало обидно. И мы махнули на Таню рукой. Ну ее на самом деле!

Когда мы собрались во дворе, чтобы подвести окончательные итоги, Гриша оказался тут как тут.

Он весь сиял:

– Эй, Жень, спроси, как мои дела!

– Внимание! – воскликнул Женька. – Все слушаем Гришу!

У Гриши от удовольствия вспотел нос. Подпрыгивая на месте, он полез за пазуху и достал оттуда губную гармошку.

– Сразу на два «Г». Это мне тетя Соня подарила.

– Берите пример, – сказал Женька, искоса поглядывая на Костю, который так и не уговорил родителей купить ему контрабас. – Молодец, Гриша, не то что некоторые!

Костя пожал плечами:

– А зачем в оркестре губная гармошка? Сроду их там не было…

– Ничего, пригодится, – ответил Женька.

– Дай попробовать, – сказал Васька, протягивая руку к гармошке.

– Не дам! – ответил Гриша. – Тетя Соня не велела.

– Что это будет за оркестр без контрабаса? – продолжал Женька. – Вы когда-нибудь видели такой?

– Не видели, – ответил Гриша, который в жизни не видел еще ни одного оркестра.

– Нет, нет, нет! – воскликнул Женька, шагая взад-вперед. – Так дело не пойдет. Нужно что-нибудь придумать.

Костя с надеждой посмотрел на Женьку. А тот прищурил глаза и задумался: не такой он был человек, чтобы товарища в беде оставить.

– Может, поговорить с Уточкиным? – наконец предложил Женька. – В красном уголке должны быть какие-нибудь музыкальные инструменты.

– Правильно, ребята! – воскликнул Костя. – Айда к Уточкину!

Мы двинулись за Женькой и Костей к Уточкину. Уточкин встретил нас настороженно. Но, узнав, в чем дело, неожиданно обрадовался.

– Насчет чего другого – не знаю, – широко улыбаясь, сказал он. – А контрабас – пожалуйста! Самодеятельность – великая сила! На балансе домоуправления висит отличный контрабасик. Одно загляденье. Берите на здоровье, под расписку родителей.

Еще не веря своему счастью, Костя помчался за распиской.

Но не прошло и пяти минут, как он вернулся и, не глядя на нас, пробурчал:

– Не дал.

– Как – не дал? – удивился Женька. – Отец он тебе или нет?

– Он велел выбросить эти глупости из головы.

– Федь, – подал голос Васька, – пусть твоя мама напишет расписку. Чего тут особенного?

– И правда! – воскликнул Костя. – Будь другом, выручай!

Все уставились на меня, и я понял, что надо идти. Маме я все объяснил. Она выслушала и, не задумываясь, тут же написала расписку.

Уточкин внимательно перечитал расписку. Поставил печать, что-то написал на ней и запер в ящик стола.

– Пошли, – сказал он и повел нас в темный подвал. Там была кладовая домоуправления.

– Минуточку! – воскликнул он и нырнул в какую-то низкую дверь.

Вскоре из-за двери послышался грохот и стон Уточкина.

Васька чуть не подавился булкой. Гриша притих. Костя и Женька с удивлением уставились на дверь. А я не знал, что и подумать.

Наконец Уточкин появился. Он пятился боком и волочил за собой нечто загадочное.

Через минуту он положил к нашим ногам то, что называл «отличным контрабасиком».

Контрабас был весь в трещинах, без струн и подставки.

Видя наше замешательство, Уточкин сказал:

– Берите, берите, а то ведь раздумаю!

И мы потащили контрабас во двор.

А Уточкин смотрел нам вслед и облегченно вздыхал.

Мне показалось, что он пробормотал:

«У-х-х, наконец-то избавился от этой гадости!»

«А ВЫ, ДРУЗЬЯ, КАК НИ САДИТЕСЬ…»

Оркестр был в сборе. Мы расположились за домом, перед пустырем, на узкой асфальтированной дорожке.

Мы собирались разучивать песню «Я люблю тебя, жизнь».

Эту песню выбрал Женька. Он знал много хороших песен, помнил десятки разных мелодий и всегда что-то мурлыкал себе под нос, даже не замечая этого. Он сказал, что «Я люблю тебя, жизнь» – очень важная и нужная песня и ее должен уметь играть всякий порядочный оркестр.

Правда, в нашем оркестре не очень-то гремели трубы и тромбоны. Их у нас просто-напросто не было. По той же причине обошлось без золотого сияния валторн и стука барабанов.

Нельзя сказать, что у нас вообще ничего не было. Как-никак в оркестре были фагот, скрипка, губная гармошка и контрабас без струн и смычка.

Контрабас, вероломно брошенный хозяином, лежал на асфальте, занимая всю дорожку, и мешал прохожим.

А Костя заявил, что родители послали его по важному делу. Он, мол, мигом слетает туда и обратно, а репетицию можно начать и без него.

Мы уговорили двух мальчиков и двух девочек – первоклассников из нашей школы – подержать инструмент в вертикальном положении. Где это видано, чтобы в хорошем оркестре контрабасы валялись на земле?

Мальчики согласились сразу, а девочек сперва напугал вид этого великана, безмятежно развалившегося на дорожке. Но вскоре дело уладилось, и все получилось замечательно. Это очень хорошо и солидно, когда над оркестром возвышается контрабас. Женька без него ни за что не согласился бы начать репетицию.

В самый последний момент появилась Таня. Конечно, без тромбона. Оглядев нас, она сказала:

– Подумаешь, артисты нашлись!

Но не ушла.

А я приготовился играть на фаготе. Правда, я предупредил Женьку, что у меня пока получается всего-навсего одна, иногда две ноты.

Первый звук моего фагота был очень высокий и какой-то неустойчивый. А главное, требовал огромной затраты воздуха из моих легких и напоминал козлиное блеяние.

Второй звук был куда лучше! И сомневаться в этом не приходилось. Он был пониже, поувереннее, а так как я часто менял дыхание, он походил на солидное утиное покрякивание.

Женька выслушал меня, вздохнул и согласился.

И я добросовестно помогал оркестру играть «Я люблю тебя, жизнь». Мне казалось, что в песне и мои два звука могут пригодиться. Вот, помню, тогда, в Кремле, один мальчик играл на такой огромной-огромной трубе, свернутой, словно гремучая змея. Он тоже несколько раз надувал щеки, а потом сидел и ничего не делал. Все вокруг, надрываясь от старания, играли, а этот сидел, словно его ничего не касается.

Гриша тоже с воодушевлением дул в губную гармошку, и мне казалось, что он нам изрядно мешает. Но Женька не гнал его, и я тоже решил не обращать на него внимания.

Сережка слушал, слушал, махнул на все рукой и, сунув скрипичный футляр под мышку, исчез.

Васька на репетицию опоздал. Он явился без виолончели, удивился и спросил:

– Вы еще играете? А я думал, что все давно уже кончилось.

Врал Васька. Ему не дали дома виолончель, это я точно знаю.

Как бы там ни было, а репетиция продолжалась. Откровенно говоря, никто теперь не пытался играть. Мы, во главе с дирижером, просто пели. Так получалось лучше. А Женька здорово дирижировал! Он прямо лез из кожи вон, чтобы не подкачать. И не напрасно: вокруг собралась толпа любопытных. Некоторые даже с удовольствием подпевали.

Женька махал руками как сумасшедший и так старался, что у него кепка слетела с головы.

Лифтерша из нашего подъезда – она тоже была среди публики – почтительно подняла кепку и нахлобучила ее на самые Женькины глаза. Но Женька на это никакого внимания не обратил, потому что песня была в самом разгаре.

Когда, под угрожающее покачивание контрабаса, песня была спета от начала до конца, мы начали ее повторять. Но на второй же строчке, на словах: «Что само по себе и не ново», в окне третьего этажа высунулись сразу две головы. Одна с усами, другая без усов.

– А ну, марш отсюда! – хором закричали обе головы. – Люди отдыхают после ночной смены, а эти устраивают под окнами кошачьи концерты! Безобразие!

Толпа, окружавшая нас, моментально исчезла.

– Фи! – сказала Таня. – Тоже мне оркестранты!

И удалилась.

Ребята тоже заторопились домой. Откуда-то появился Костя и молча утащил контрабас. А мы с Женькой долго бродили по двору и грустили.

– Подумаешь! – сказал я. – Сегодня не получилось, получится завтра. Чего ты расстраиваешься, Женька?

– Ничего у нас не получится, Федя, – ни сегодня, ни завтра. Разве это оркестр? В настоящем оркестре знаешь сколько музыкальных инструментов? Ты же помнишь оркестр, который играл в Кремле…

– Хорошо, когда много инструментов, – согласился я.

– Это намного лучше, Федя, – грустно откликнулся Женька. – Когда их много, совсем другое дело.

– Знаешь!.. – воскликнул я. – Мне в голову пришла хорошая мысль. Давай всех ребят, которые живут в нашем доме, агитнем в оркестр. Представляешь, что будет?

– Представляю. – Женька насмешливо посмотрел на меня. – Ну и дурак же ты, Федя. Какой смысл звать ребят всего дома, раз никто играть не умеет? Ты сам подумай!

– Тогда выход один – музыкальная школа! – решительно сказал я. – Сами научимся играть, других научим и – готово дело. А ты, Женька, будешь нашим дирижером. Решено?

Но мой друг сказал: