Текст книги "Ночной пасьянс"

Автор книги: Григорий Глазов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

– Спасибо, – Скорик вышел.

Перед букинистическим на проспекте Шевченко была та же картина вертелись какие-то люди, озирались, заглядывали в портфели, тихо переговаривались, столковываясь, уходили за угол завершать сделки. В этой пестрой сутолоке Скорик заметил лейтенанта-оперативника из Красноармейского райотдела. В джинсовых брюках, в синей курточке и белой каскетке с зеленым солнцезащитным козырьком, он, как свой человек здесь, вертелся, переходил от группки к группке, что-то говорил, прижимая к боку чем-то набитую сумку. Они понимающе переглянулись, и Скорик вошел в магазин. Здесь было темновато, узкое, как коридор помещение, слева прилавок и стеллажи до потолка, забитые книгами, справа, на стене застекленные стенды с книгами для целевого обмена. В конце – фанерная дверь. Туда Скорик и направился. За дверью оказалась каморка. На полу у кафельной печи в кучу были свалены книги. У стены, за втиснутым в угол крохотным столиком, сидел пожилой мужчина в военном кителе. Перед ним стояла женщина и выкладывала из сумки на угол столика коричневые тома собрания сочинений Золя.

– Товарищ Зубарев? – спросил Скорик.

– Да. Что вы хотели? – мужчина поднял плешивую, с последним сероватым пушком голову, и за стеклами очков Скорик увидел потускневшие, давно истратившие голубизну глаза.

– Я насчет кое-каких книг. Хотел посоветоваться.

– Подождите, вот закончу с гражданкой.

– Хорошо, – Скорик вышел, но ждать не стал: Зубарев был найден.

Скорик двинулся к третьему магазину на улице Дружбы, где был только отдел букинистической книги: шел и думал, что убийство Шимановича – одно из тех преступлений, которые в их среде числятся, как совершенные в условиях неочевидности, когда нет никакой зацепочки, ни одной устойчивой версии и надо проверять каждое, даже самое нелепое предположение.

Еще издали он увидел, как из магазина вышел лейтенант в белой каскетке и зашагал вдоль по улице. Обогнав его по другой стороне, Скорик перешел дорогу и стал ждать на углу у киоска "Союзпечать". Лейтенант заметил его, сблизились. Остановились.

– Ну что? – спросил Скорик.

– Ничего. Третий день пасусь. В основном общие слова "знаем, чудак такой, за хламом охотился", "у него-то и библиотеки нет", "мы с ним дела не имеем, у него рупь в кармане", "бывает здесь, но давно не видели"... А у вас что?

– Почти то же самое. Зубарева установил. Директор магазина на проспекте Шевченко.

– Это я уже тоже знаю. Его не было неделю, бюллетенил...

– Ну что, пошли? Вы куда?

– В облкниготорг. А вы?

– Сбегаю еще на Центральный рынок. Там возле молочного павильона частники из районов продают керамические горшки и миски. Иногда возле них старушки устраивают книжный развал – старье с чердаков сволакивают: подшивки газет, журналы допотопные. Шиманович туда тоже заглядывал. Я позавчера там был. Его знают...

Они расстались...

Заведующую облкниготоргом Скорик не застал, секретарша сказала, что Галина Васильевна ушла в Дом политической книги, там ревизия. Спустившись с третьего этажа новенького панельного дома, он поехал в Дом книги – в другой конец города.

На огромной стеклянной двери висела табличка: "Извините, у нас переучет". Скорик вошел в большой торговый зал. Девушка, стоявшая на стремянке возле высоких настенных книжных витрин, оглянулась, сказала недовольно:

– Закрыто, у нас переучет. Вы что, читать не умеете?

– Умею, – ответил Скорик. – Мне нужна Галина Васильевна.

– Она в подсобке.

В подсобке сидело несколько женщин, просматривали какие-то бумаги.

– Здравствуйте! – поздоровался Скорик.

Женщины подняли головы.

– Я хотел бы видеть Галину Васильевну.

– Я Галина Васильевна, – поднялась полная женщина с высокой белой башней взбитых волос.

Они вышли в торговый зал. Скорик показал удостоверение, назвался.

– Что вас интересует? – спросила завоблкниготоргом.

– Зубарев. Что вы можете сказать о нем?

– Зубарев?! – она удивилась. – Даже не знаю, что сказать... Три года у нас, никаких претензий не имеем. Книжное дело знает. Отчетность всегда в порядке... Ну что еще? – она пожала плечами.

– А откуда к вам пришел?

– Он подполковник, в отставке. Пришел из политучилища, там работал на кафедре русского языка и литературы. Член партбюро у нас.

– Я бы хотел с ним поговорить.

– Если не секрет, какая-нибудь неприятность в магазине?

– Нет, нет... По другому делу... Вы не могли бы попросить его зайти ко мне?.. Скажите, что поступила жалоба от покупателя, мы проверяем, хотим, чтоб он помог.

– Хорошо... Когда?

– Сегодня. Часа в три. Красноармейская прокуратура, седьмая комната... Как его имя и отчество?

– Дмитрий Николаевич... Я сейчас позвоню ему...

Из Дома книги Скорик поехал к себе.

Было без пяти три, когда в двери постучали.

– Войдите! – откликнулся Скорик.

Вошел Зубарев, Скорик узнал его, встал.

– Входите, Дмитрий Николаевич. Садитесь.

Зубарев сел и молча поднял глаза на Скорика. Сейчас, без сильных стекол очков голубизна глаз уже не казалась такой выцветшей.

– Дмитрий Николаевич, – Скорик сел. – Вы три года работаете в системе книготорга. Сейчас книжный бум, вокруг налипло много разного народа, есть и "штатные", постоянные люди, кое-кто на этом греет руки, мешает вам. Вы согласны?

– Мешают, – коротко ответил Зубарев.

– И этих "штатных" вы не можете не знать.

– Знаю, надоели. Уже обращался в милицию. Безрезультатно.

– А такая фамилия вам не знакома? Шиманович?

– Я был хорошо знаком с Богданом Григорьевичем. Вы напрасно причисляете его к этой публике.

– Когда последний раз вы навещали Шимановича?

– Дома я у него никогда не был, обычно он заходил ко мне, довольно часто.

– А когда последний раз вы его видели?

– Уже в гробу, на похоронах.

– Вы были на похоронах?

– Да. На новом кладбище. Даже фотографировал эту печальную процедуру. Думал, кому-нибудь из родственников захочется иметь на память. Но он, как оказалось, совершенно одинок. Если вам для следствия нужны эти фотоснимки, могу предоставить. Вы, как я понимаю, ведете следствие, ищете убийцу. Далеко продвинулись?

– Откуда вы знаете, что он убит?

– Знакомый адвокат, тоже книжник, бывший коллега Богдана Григорьевича сказал.

– А когда вы видели последний раз Шимановича живым?

– Четырнадцатого, в пятницу, за день до его гибели.

– По какому поводу вы встретились, где?

– Он пришел в магазин около семи, перед самым закрытием... Принес восемь рублей – долг. За книгу "Справочник Апостольской церкви за 1935-38 годы". Кроме того, возвратил мне сборник речей адвоката Кони, книга оказалась дефектной, кто-то выдрал целый блок страниц, а я недоглядел.

– Дмитрий Николаевич, один деликатный вопрос. Поскольку вы знаете тех, кто постоянно крутится возле магазина, не подскажете ли, на кого стоит обратить внимание?

– Думаю, от них толку мало. Богдана Григорьевича они считали чудаком, ведь "Фаворит" Пикуля и подобная литература его не привлекали. Они знали, что ни денег, ни ходовых книг он не имел, его интересовало другое, на чем не "наваришь".

– И все-таки?

– Запишите несколько фамилий, – с сомнением сказал Зубарев, и продиктовав, добавил: – Как я понимаю, вы пригласили меня не для разбора какой-то жалобы?

– Вы правильно поняли, – улыбнулся Скорик. – Не обижайтесь.

– Бога ради!

– Возле каждого букинистического крутится, видимо, свой контингент, регионы у них распределены?

– Всюду одни и те же физиономии. Мигрируют. Сегодня они у меня, завтра – у другого магазина. И так далее. На следующей неделе все сначала...

– Вы нам очень помогли, – сказал Скорик, сворачивая разговор.

– Не думаю. Впрочем, вам видней, – сказал Зубарев...

45

Кабинет Кухаря, большой, вельможный, с хорошей, по заказу сделанной мебелью, сиял чистотой, как выставочный павильон накануне открытия. Красивые, разведенные по углам набивные бежевые шторы висели на широком, в тон мебели, карнизе, блестел наборный – белый, светло-коричневый и темно-коричневый, – покрытый лаком паркет. Стены обшиты тонированной сосной. И как завершение ведомственного натюрморта – три телефонных аппарата: зеленый, желтый и красный.

"Во что же это обошлось? – усаживаясь в издавшее вздох кресло, обтянутое оранжевым нежным кожзаменителем, подумал Сергей Ильич. – По какой статье пошли деньги?" – но спрашивать не стал, не хотел злить хозяина кабинета, к которому пришел с просьбой.

И тут Кухарь без предисловий прямо спросил:

– Тебя что, Минька прислал?

– Минька? – притворно удивился Сергей Ильич, понимая, о чем речь. Что значит прислал?

– Гад он! – Кухарь вышагивал по кабинету. – Свинью мне подложил! Мог бы и не размазывать эту кашу, – и Кухарь подробно поведал всю историю. Что скажешь? – запыхавшись, он остановился у столика, на котором стояло три бутылки с "Боржоми", налил стакан и залпом выпил. – Допустить, чтоб обгадили доброе имя Тимофея?! Брат он мне, понимаешь!

– Понимаю, все это неприятно. Но не драматизируй. А, главное, не лезь на рожон, только усложнишь все. Не привлекай внимания. Парень этот, Зданевич, если он так долго копал, вряд ли уступит. Зачем тебе эта шумная война? Сам знаешь, когда доходит до скандала, начальство начинает морщиться. Недовольны останутся тобой: зачем раздул.

– А-а! – Кухарь махнул рукой. Уселся за стол. – Так что у тебя?

– Я веду сейчас крупное наследственное дело. Ищу одного человека. Ни в каких архивных документах имя его не могу выловить. Но есть данные, что он якобы был в подполье в годы войны. И именно в наших краях. Кого ты знаешь из близких соратников твоего брата? Может они мне помогут?

– Из близких?.. – задумался Кухарь. – Кто еще жив?.. Есть такой Григорий Миронович Коваль. Он у Тимофея был как бы порученцем.

– Ты можешь меня связать с ним?

– Давай попробуем. – Кухарь достал из ящика маленький изящный блокнот с латунной застежкой, полистал, затем позвонил. – Клавдия Ивановна? Здравствуйте!.. Кухарь... Как поживаете? Ну и слава богу... Тоже ничего... Работа, работа!.. А Григорий Миронович дома? Пожалуйста. Здравствуйте, Григорий Миронович! Здравствуйте, дорогой! Как здоровье? В Кисловодск? Очень хорошо, сердечко подлечите! Я позвоню туда, главврач знакомый. Сделаем одноместный номер!.. Вопрос у меня простой. Мой приятель хочет с вами побеседовать... Нет, не по телефону... Голенок Сергей Ильич... В котором часу? Спасибо, спасибо, Григорий Миронович!.. Обнимаю! – он положил трубку, повернулся к Сергею Ильичу: – В субботу в час дня он ждет тебя. Запиши адрес: Зеленая, двадцать семь, Коваль Григорий Миронович... Он хороший мужик, поможет...

Сергей Ильич поднялся, поблагодарил.

– Ладно, что тут, – отмахнулся от благодарности Кухарь. – А Миньке скажи, что он дерьмо, тоже мне святой!

– Не заводись, у него ведь не частная фирма...

46

К одиннадцати Скорик вызвал Теодозию Петровну на допрос. Договорились, что Щерба подойдет к половине двенадцатого, когда Скорик немного "разговорит" Теодозию Петровну. А пока Скорик еще раз перелистывал дело. Накануне собрались втроем: он, Щерба и майор Соколянский.

"У нас нет ни одной серьезной версии", – посетовал Соколянский.

"Плохо работаешь, потому и нет", – парировал Щерба.

"Вам не угодишь", – сказал Соколянский.

"А где туфли? То-то!"

"Мои люди обшарили все дворы вокруг. Кроме собачьего дерьма ничего".

"Что ж мы имеем? – спросил Щерба. – Потные спины?"

"Учитывая образ жизни Шимановича, то, что ничего не было похищено из вещей, нет видимых примет ограбления, мы считали, что убийца интересовался чем-то, что связано с книгами", – вступил в разговор Скорик.

"А что еще нам оставалось? – спросил Щерба. – Это необходимо было отработать. Что в результате?"

"Нашли Зубарева", – усмехнулся Соколянский.

"Большой успех!" – иронично подтвердил Щерба.

"Мы проверили всю эту шпану, что вертится возле букинистических. Разработали всех, кого назвал Зубарев", – сказал Соколянский.

"И куда вышли? – спросил Щерба. – То-то!"

"И все же там еще надо шерстить, – обратился Скорик к Соколянскому. Вдруг кто-то новый объявится".

"А что остается делать? – прикрыл глаза Щерба. – Да-а, выбор небольшой... Что с соседкой, Теодозией Петровной?"

"Глухо, – сказал Соколянский. – Насколько было возможно, весь тот день ее проверили. Приятельницу установили. Подтвердила все... и когда была, и что делали, в котором часу ушли в церковь, и что Теодозия встретила там этого сельского попа. Через епархиальное управление и его нашли. Я ездил в село, где у него приход. Он подтвердил и время и место встречи. Никаких противоречий. Служба в церкви Петра и Павла в тот день закончилась позже, чем обычно, в половине восьмого вечера. Был хороший хор, поэтому задержались".

"От церкви до ее дома удобнее ехать трамваем, "девят кой", напротив дома конечная остановка, – сказал Щерба. – Езды десять минут. Накинем еще десять: пока вышла из церкви в толпе, поделилась какими-то впечатлениями с той же приятельницей, подождала трамвай. Дома должна была быть в пять-десять, ну, пятнадцать минут девятого, еще засветло".

"Но она же показала, что шла пешком, – напомнил Скорик. – А пешком минут двадцать пять, тридцать, женщина пожилая. Если так, то домой попала не раньше девяти, а то и в начале десятого".

"Ну а если все же не пешком, а ехала?" – настаивал Щерба.

"И тогда бы заявилась к себе в начале десятого, – сказал Соколянский. – На Скальной ремонт путей, меняют рельсы, "девятку" пустили в объезд через центр. Это еще полчаса".

"До чего ж вы оба умные. Здорово вы ее защищаете, – Щерба откинулся на спинку стула, вытянул ногу, чтоб легче было втиснуть пятерню в карман и извлечь пачку сигарет. – Надо еще раз допросить соседку, Виктор Борисович, – сказал Щерба. – Вызывайте на четверг, часов на одиннадцать ут ра..."

Теодозия Петровна пришла ровно в одиннадцать.

В половине двенадцатого явился Щерба. Едва войдя в кабинет Скорика, по его скучному лицу понял, что дело шло со скрипом.

– Не помешаю? – спросил он.

Теодозия Петровна оглянулась на его голос.

– А, Теодозия Петровна! – вроде удивился Щерба. – Помогаете нам? Продолжайте, Виктор Борисович, я посижу, послушаю, – он сел у окна.

– Значит, машину вы видели, когда она стояла и потом когда отъезжала? – спросил Скорик.

– Так и было. Я уже говорила и вам, и ему, – повернулась Теодозия Петровна к Щербе.

– Вы хорошо ее разглядели? – спросил он.

– Что она – ушки? [ушки (местное, обиходное) – пельмени с грибами]

– А сидевшего в ней запомнили?

– Его не видела, темно было внутри и стекло блестело.

– Какого цвета машина, Теодозия Петровна? – задал вопрос Скорик.

– Вроде белая. Говорю же – темно было.

"Значит, ни черная, ни синяя, ни красная, ни зеленая, – перечислял в уме Щерба. – На трамвайной остановке один фонарь, метрах в двадцати от места, где стояла машина. При этом освещении она могла выглядеть белой, хотя в действи тельности могла быть светло-серой и даже светло-бежевой".

– А вы не помните, какой модели машина? – спросил Скорик.

– Не понимаю я в них, прошу пана.

– Номера вы не заметили, Теодозия Петровна? – спросил Щерба.

– Я уже говорила, не заметила. Что он мне, тот номер.

– Но может быть вы запомнили, какой он – черный маленький с белыми цифрами или белый продолговатый с черными цифрами? – настаивал Щерба.

Она посмотрела на него с раздражением, как на докучливого несмышленыша:

– Не знаю. Они всякое цепляют на свои машины!

– Хорошо, Теодозия Петровна, бог с ней, с машиной, – миролюбиво согласился Щерба. – Скажите, у покойного Богдана Григорьевича фотоаппарат был? Не увлекался ли он фотографированием?

– Не было у него никакого аппарата! За какие деньги?! – категорически отвергла женщина.

Щерба взглянул на Скорика, мол, у меня все. Тот согласно опустил веки.

Когда она ушла, Щерба сказал, вздохнув:

– Да, не много мы сегодня заработали.

Скорик встал, молча открыл сейф и извлек завернутый в носовой платок Щербы прозрачный футляр от кассеты "Denon".

– Ну что? – нетерпеливо воскликнул Щерба.

– Есть. Те же "пальцы", что и на рулончиках пленки со стола Шимановича.

– Да ну?!

– Все-таки, чьи они, Михаил Михайлович?

– Зовут его Олег Иванович Зданевич. Возраст тридцать один год. Фотолаборант в областном архиве, – и Щерба подробно рассказал обо всем, что было связано с Олегом Зданевичем и его отцом, о том моменте, когда возникло хотя и уязвимое, но логически не такое уж случайное подозрение.

– Будем просить санкцию? – спросил Скорик.

– Только на обыск. И подписку о невыезде. На большее у нас нет материала.

– Жаль, что мы не можем приобщить кассету к делу. Придется ему "пальцы" откатать.

– Приобщим. Я ему ее верну. А во время обыска изымем официально. Да и кроме нее в доме что-нибудь да найдется с его "пальцами".

– Что могло привести этого лаборанта к Шимановичу?

– Поиски документов, хоть как-то связанных с отцом. Он-то хорошо знал, чем занимается Шиманович, специфику, разнообразие его архивов, выполнял видимо неоднократно его заказы на фотокопирование. И в доме, надо полагать, бывал. На сей раз пришел в субботу, пятнадцатого числа. Помните запись, сделанную Шимановичем на субботнем листке календаря: "Сегодня фотокопии в 16 ч."? И что-то между ними произошло. Что?..

Зданевича Щерба пригласил по телефону под невинным предлогом: хочет возвратить кассету и фотокопию протокола и заодно задать несколько вопросов. Каких – не уточнил.

И вот они сидели друг против друга. Зданевич положил в портфель кассету, всунул аккуратно в конверт от фотобумаги листок фотокопии и сидел, ожидая, чего еще от него тут хотят.

– Олег Иванович, мне нужно официально допросить вас по одному случайно возникшему делу.

Зданевич напрягся, подозрительно стрельнул взглядом по лицу Щербы, сказал глухо:

– Что еще? Я свои дела тут закончил, а вы свои сами крутите.

– В одну из наших бесед вы сказали, что "левыми" работами не занимались, в частности фотокопированием. А ведь занимались, Олег Иванович. Фотокопия протокола, которую я вам только что возвратил, выполнена вами. Очень профессионально, на отличной импортной бумаге. И вот эти фотокопии тоже сделаны очень профессионально, тоже на импортной бумаге, – Щерба извлек из ящика и положил перед Зданевичем фотокопии документов, спечатанных с рулончиков пленки, обнаруженных на столе в квартире Шимановича.

– Мало ли кто мог достать импортную бумагу! Да и мастера в городе кроме меня есть. Десяток назову, – откинулся Зданевич и заложил вальяжно руку за спинку стула.

– Олег Иванович, в этом здании есть и дураки. Как и всюду. Но почему вы считаете, что один из них я?

– Я ведь тоже не дурак!

– Надеюсь. А ведете себя, мягко говоря, не умно.

– Ну хорошо, брал я "левую" работу.

– И у Шимановича? У Богдана Григорьевича?

– А, у этого... Брал.

– Как часто вы к нему заходили?

– А я к нему вообще не ходил. Созванивались, где-нибудь встречались. Он мне отдавал работу. А потом я ему возвращал готовое, а он мне бабки.

– Но пятнадцатого августа, в субботу, вы все же навестили его, в четыре часа дня?

– Нет. Не верите, спросите у него. Я отдал ему все накануне, в пятницу днем. Он сам поменял время. Да и мне оказалось удобней. Потому что в пятницу вечером я должен был уехать.

"Вот стервец, – расстроено вздохнул Щерба. – Чего теперь стоят его отпечатки пальцев на рулончиках пленки и на футлярчике?! В суд с ними не пойдешь. И обрезки остальных кадров от тех рулончиков... Ну найду я их у него дома при обыске! Куда их присобачишь?"

– Да что в конце концов случилось, чего вы меня все время возите мордой по асфальту?! Я не за этим шел сюда! Шел добровольно! По вашему приглашению, – вскипел Зданевич.

– Шиманович убит! – в упор сказал Щерба. – В субботу, пятнадцатого августа, – и он увидел, как по лицу Зданевича поплыла белая тень, и оно вдруг осунулось.

– Вона что! – голос Зданевича стал сухой скрипучий. – Понятно... Шьете мне убийство... Это что же, Кухарь так на вас надавил или чего посулил?.. Хочет меня таким образом натянуть?.. Не выйдет у вас, ребята! Все вы одна кодла!.. Но не выйдет!.. Не было меня в городе в ту субботу, пятнадцатого августа. Не было – и все! Находился с пятницы с вечера до воскресенья, до десяти вечера да-а-леко, за сто восемьдесят километров. В Кременце. Алиби у меня! Ясно?! И утритесь им вместе с Кухарем!..

– Чем вы ездили туда? – спросил Щерба, спокойно выслушав длинную и гневную тираду Зданевича и подумал: "На Скорика это наверное, произвело бы впечатление... Но может быть мне сейчас мешает именно мой опыт, сотни людей, сидевшие на этом стуле и вот также нагло отпиравшиеся, а в итоге не через день, так через месяц подписывавшие протокол с признанием, ложившимся в обвинительное заключение?.. Может быть весь этот чертов мой опыт не дает мне свободы поверить Зда невичу?" – Так каким же транспортом вы ездили в Кременец? – отмахнулся Щерба от психологических самокопаний.

– Рейсовым автобусом. Последним. В шесть сорок вечера, – ответил Зданевич. Он выпрямился на стуле, говорил уже тихо, прикрыв глаза, словно успокоился, был весь собран, будто набирался сил и терпения для долгого упорного сопротивления.

– Кто это может подтвердить?

– Жена. Я ездил к ней на выходные. Она была там с дочерью.

– А кроме жены?

– Пассажиры автобуса. Ищите их. Вам за это деньги платят.

– Поищем... Я возьму у вас подписку о невыезде, Зданевич. А сейчас поедем к вам домой на обыск...

– Ваше право.

– Право закона.

– Вижу, какой закон. Только передайте Кухарю, тут ему шоколадки не будет, пусть леденец сосет...

Обыск в квартире Зданевича не дал ничего. Щерба изъял знакомый уже футлярчик от кассеты, часть пленки, отрезанной от тех рулончиков, что нашли у Шимановича и еще кучу фотокассет с проявленной фотопленкой, хранившихся в чуланчике, переоборудованном в маленькую фотолабораторию. Жилье Зданевича оставило впечатление, что живут здесь люди, едва сводящие концы с концами. Однокомнатная квартира с кухонькой, где едва могут разместиться два человека. В комнате дешевенький сервант, раскладной диван, стол и детская кроватка. У окна на тумбочке старый черно-белый телевизор, рядом ящик с детскими игрушками.

Когда уже уходили, жена Зданевича, худенькая молодая женщина, бледная, молча плакала и укоризненно посматривала на мужа, а Зданевич отрешенно сидел на диване, не обращая внимания на смущенных понятых. Жена Зданевича пошла за Щербой на кухню.

– Это все неправда, товарищ следователь, повторяла она. – Олег был у нас в Кременце с пятницы до воскресенья. Не мог он... Никак...

– А что вы там делали? – спросил Щерба, укладывая в картонную коробку фотокассеты и пересчитывая их.

– Я была в профилактории. С дочерью. Мне дали путевку туда на три дня. Я донор...

Вошел Зданевич и молча стоял в дверном проеме.

– Он даже фотографировал нас! – с надеждой вспомнила жена. – Возле леса, там луг есть!.. Вот смотрите! – она лихорадочно принялась перебирать фотокассеты.

– Перестань, Катя! – сказал Зданевич. – Фотографировать вас я мог и три недели, и три месяца назад. Там даты нет! Перестань! Это не доказательство. Ты им ничего не докажешь. Они не хотят. Пусть сами и ищут.

Она обреченно опустила руки...

С этим Щерба и отбыл...

47

В субботу, в час дня, как и было оговорено, Сергей Ильич отправился с визитом к Григорию Мироновичу Ковалю. Жил Коваль в небольшом коттедже.

– Тут все мои Ковали: я с женой, дочка с мужем и сын с невесткой, ну и внуки, понятно... Может, в садике расположимся? – сказал Коваль.

– Как вам удобней, – согласился Сергей Ильич.

Сад был ухоженный, аккуратные, уже опустевшие грядки, на яблонях еще висели осенние сорта яблок, к могучей старой орешине была приставлена стремянка и прислонена длинная палка с хитро закрученным проволочным крюком.

– Вот здесь хорошо будет, – сказал Коваль, усаживаясь на деревянную скамью, вкопанную, как и стол перед нею, в землю.

Был Коваль невысок, худощав, подвижен, на морщинистом лице быстрые, в зорком прищуре карие глаза.

Едва сели, тут же появилась жена его, накрыла стол целлофановой скатеркой, поставила бутылку водки, соленья, пахнувшую чесноком колбасу и миску с варениками, над которыми еще вился пар.

Сергей Ильич церемониться не стал, поняв, что его ждали: как ни как, – он человек от Кухаря.

Сперва были общие разговоры о жизни – о детях, о ценах, о международных делах. Когда бутылку наполовину осушили, и Сергей Ильич оценил вареники, домашние соленья и домашнюю колбасу, Коваль, потерев щеки с покрасневшими жилочками на скулах, спросил:

– Так какая там у вас забота?

Рассказав, кто он, чем занимается и что в круг поисков попал Александр Бучинский, который якобы был в подполье и вроде ходил из города в отряд и обратно, Сергей Ильич закончил:

– Может, вы знали его или слышали о его судьбе?

– Знать не знал. Таких людей по нашим правилам не очень показывали. А слышать слышал, от командира. И не раз. Ходил Бучинский в Уделичи, там был наш "маячок", вроде как передаточный почтовый ящик. Двое их там жило: Остап Ляховецкий и Вася Кунчич. Однажды не явился к ним Бучинский. А ждали. Знали, что должен в такой-то день прийти. И не пришел. Уж потом, через сколько там месяцев, узнал командир, что на засаду полицаев напоролся он. И то ли убили они его, то ли увели. Так и сгинул... А этот, ваш, который в Америке помер, и в самом деле брат ему родной?

– Родной.

– И много денег оставил?

– Прилично... Григорий Миронович, а люди эти, Ляховецкий и Кунчич, так и живут в Уделичах? Может от них я хоть что-то узнаю? Как найти их?

– Не найдете, – нахмурился старик. – Расстрелял их один гад, осенью сорок первого. Самосуд сотворил... Вот так оно, ваше дело поворачивается...

Потом они пили душистый травяной чай с вишневым вареньем. В общем все было вкусно – еда, пахучий чай, ва ренье. Но уходил Сергей Ильич с ощущением уксуса во рту – опять тупик...

48

О Зданевиче Щерба узнал, что машины не имеет, водительских прав в ГАИ не получал, не судим, жена его с до черью, как выяснил Скорик, действительно получила путевку в профилакторий, который находится в селе Рудно, в пяти километрах от Кременца. Скорик, ездивший туда, сообщил, что от Рудно до Кременца и обратно один раз – в полдень – ходит "рафик", принадлежащий профилакторию; в Кременец из Подгорска есть два автобусных рейса – утром и вечером; вечерний автобус возвращается в Подгорск лишь утром следующего дня.

Щерба помнил те места, бывал там, знал, что Кременец – тупик, стоит не на трассе, а в стороне, от шоссейки до него двенадцать километров плохой, избитой ухабами проселочной дороги...

Но все это пока не имело никакого приложения, оставалось лишь иметь в виду. То, что Зданевича видели в профилактории в воскресенье, 16-го, ничего не значило: в субботу вечером убил, в воскресенье утром махнул к жене в профилакторий, пробыл с семьей сутки и утренним автобусом в понедельник вернулся в Подгорск...

Уже второй час Щерба занимался нудной работой: вытаскивал из картонной коробки кассеты с фотопленкой, изъятые при обыске у Зданевича, и просматривал каждый кадр. Глаза устали от света настольной лампы, перед которой он протягивал пленку. В основном запечатлены были чьи-то портретные снимки, групповые и отдельные фотографии школьников, пенсионеров, панорамные съемки улиц и домов старой части города, Зданевич фотографировал, их видимо, для буклетов, путеводителей или туристических справочников, имелось немало и фотокопий каких-то документов. Все это, как угады вал Щерба, побочный заработок Зданевича. Щерба не был ханжой, знал мизерную зарплату Зданевича, видел, как тот жил.

Наконец попалась кассета, очевидно та, которую, роясь в коробке, искала жена Зданевича, когда говорила: "Он даже фотографировал нас... Возле леса, там луг есть..." Опушка леса. Жена Зданевича с дочкой. Сидят под кустом. Вот они же стоят рядышком. Потом поляна, женщина и девочка собирают то ли ягоды, то ли грибы. Другой участок леса, тоже опушка, за нею луг, вдали вертолет. Девочка с матерью. Средний план. Они же в другой позе – мать присела на корточки, дочь прижалась к ней, обняла за шею, за ними вертолет, какие-то люди. Снято уже крупным планом, телеобъективом, широкоугольником. А вот с той же точки крупно снят сам Зданевич. Лежит на животе, подняв голову, уставился в объектив, а девочка уселась ему на спину и смеется. На втором плане вертолет...

Все кадры дублировались по два-три раза. Щерба хотел протянуть пленку дальше, но что-то вдруг задержало его пальцы. Он прикрыл глаза. Какая-то мысль, внезапно родившись, тут же четко оформилась. Держа двумя пальцами кассету со свернувшейся в рулончик пленкой, Щерба вышел и направился по пустынному коридору в кабинет криминалистики. Там из всех открыта была только дверь в фотолабораторию. Техник-криминалист Гена копался в вытащенном из оконной рамы кондиционере.

– Здравствуй, Гена.

– Здравствуйте, Михаил Михайлович.

– Где твое начальство?

– Шеф уехал в УВД, а...

– Ладно, они мне не нужны... Гена, с меня вобла и три бутылки чешского пива.

– Где возьмете воблу?

– Спроси, где я чешское пиво достану... Выручи, заложи в увеличитель эту пленочку, – Щерба положил на стол кассету. Тут есть кадры с вертолетом. "Вытяни" их так, чтоб можно было прочитать бортовой номер. И спечатай мне три-четыре снимка, чтоб контрастно, в фокусе.

– Если удастся... – Гена включил в розетку шнур увеличителя, заложил пленку и стал протягивать, регулируя размер изображения и фокусируя его. Получится, Михаил Михайлович.

– Когда зайти?

– Через час-полтора, пока просохнут.

Через полтора часа на столе Щербы лежали большие фотографии: жена Зданевича, дочь их, сам Зданевич, луг, а за ними кусок вертолетного борта с надписью "СССР 34211".

Щерба порылся в длинном истрепанном блокноте, где алфавитные буквы были замусолены, почти стерлись, но он уже привык к этому блокноту и сразу же нашел нужный номер, набрал его.

– Приемная командира отряда, – ответил женский голос.

– Беспокоит Щерба, из прокуратуры области. Здравствуйте. Это Мария Николаевна?.. Здравствуйте еще раз. Командир у себя?.. Пожалуйста, соедините... Алло! Евгений Васильевич?.. Привет! Есть просьба, – Щерба придвинул к себе листок – загодя составленный вопросник. – Нужна справочка... Хорошо... Можно диктовать?.. Пишите: кто арендует у вас вертолет для полетов в район Кременца, с какого времени, каково расписание его полетов, время вылета и время прилета, дни и часы прилета туда борта номер 34211... Пока все... Добро, жду звонка...

Ждал он минут сорок, складывал фотографии, раскладывал и разглядывал их снова. Наконец зазвонил телефон.

– Слушаю! Да, я! – громко сказал Щерба.

– По пунктам, Михаил Михайлович, – начал командир авиаотряда. Арендует "Укрзападгеология". С первого августа. Борт номер 34211. Летал туда первый раз 15 августа. По данным службы движения и магнитофонным записям вылет в 19 часов 15 минут, посадка в 20 часов. Обратный вылет в 5 часов 45 минут утра следующего дня, посадка на базе в 6 часов 30 минут... Этих данных достаточно?