Текст книги "Пропавшие сокровища"

Автор книги: Григорий Гребнев

Джейк быстро извлек свою записную книжечку, в которой было все, вплоть до имени и отчества начальника речной пристани.

– Сию минуту, мсье… 45 тысяч рублей! В переводе на современные деньги это около 10 миллионов долларов.

– Я купил бы его, если бы он продавался и если бы не торчал в такой дали от Парижа. Я показывал бы его восторженным историкам и искусствоведам, – воодушевляясь, говорил Кортец, шагая вдоль могучей крепостной стены. – За большие деньги я пускал бы сюда отдыхать усталых богачей. Монастырь-санаторий для нервных, издерганных людей! Экстра!.. Л вон тот благоуханный дворик с полынью – это для влюбленных. Поцелуй в тишине и в зарослях такого дворика входит в сердце, как нож…

– А я сдавал бы этот монастырь в аренду Голливуду…-мечтательно произнес Джейк.

– Правильно! – крикнул Кортец и, вздохнув, добавил: – Странно! Советская Россия -это страна, где нельзя безнаказанно быть дураком. Такое впечатление выносят все здравомыслящие иностранные гости. И все-таки чем, если не глупостью, можно назвать то, что такое доходное сооружение прозябает и пустует где-то в глуши?

– А пот Ивану Грозному как раз это и правилось, мсье, – ответил Джейк.

– Ну, у него были спои соображения. Кстати, видимо, тоже не лишенные материальной основы – рассудительным тоном сказал Кортец. – Кто-кто, а он, наверное, знал, что его книжечки стоят десятки миллионов долларов.

Кортец и Джейк, не спеша, шагали по узкой зеленой полоске земли, отделявшей Сиверское озеро от стен и башен монастыря. Здесь так же. как и во всем монастыре, стояла вековая тишина, лишь робкие волны сели тихий разговор на пологом берегу озера…

Джейк оглянулся. За ним по пятам шел мрачный монастырский сторож дед Антон. Его мучила одышка, но он шел, сопя и тяжко ступая по пушистой траве своими огромными сапогами. Связка больших ключей болталась у него на канатном поясе.

– Зачем вы взяли его с собой, мсье Кортец?– кинув недовольный взгляд на старика, спросил Джейк по-французски.

– У него все монастырские ключи, товарищ Богемский. Это здешний апостол Петр, – посмеиваясь, ответил Кортец.

– Вы забыли, что я сотрудник «Музейного фонда», мсье. Я отберу у него все ключи и пошлю его к черту,– холодно сказал Джейк.

– Это будет ваш второй глупый поступок, товарищ Богемский, – продолжая путь и не оглядываясь, произнес Кортец.

Джейк посмотрел на него удивленно:

– А какой был первый?

– Письма на Ордынке. Они ничего нам не дали, но, наверное, уже пустили по нашему следу какого-нибудь сыщика.

– Чепуха!

– Дай бог, товарищ Богемский, чтоб это оказалось чепухой. С этим конвоиром мы не привлекаем ничьего внимания, понятно?

Кортец подошел к воде. Озеро, потревоженное легким ветерком, поблескивало мелкой сверкающей рябью и торопилось к монастырю, как толпа паломников, но на берегу путь ему преграждали гладко отшлифованные многопудовые валуны.

– Спросите его, откуда эти камни? – обратился к Джейку Кортец.

Джейк пожал плечами: вопрос казался ему праздным. Но все же ом перевел его, безразлично глядя в тусклые блуждающие глаза старика.

– Оттуда… – кивнул на высокие крепостные стены монастыря старик и добавил, с усилием выговаривая каждое слово:– Монахи бросали их на головы непрошенным иностранным гостям…

– Ого! – не дождавшись перевода, весело воскликнул по-французски Кортец. – Вы чувствуете, товарищ Богемский, какой камень бросил в мой иностранный огород этот мельник из оперы «Русалка»?

Старик внимательно смотрел на Кортеца из-под своих седых нависших бровей:

– Что сказал этот господин? – спросил он, переводя взгляд на Джейка.

– Он говорит, что вы похожи на мельника из оперы «Русалка», – с презрением и насмешкой глядя на него, ответил Джейк.

Старик заквохтал, как глухарь на току. Он смеялся и тряс лохматой головой.

– Какой я мельник? Я ворон здешних мест! – сердито сказал он, внезапно оборвав смех.

Джейк и Кортец переглянулись.

– Любопытно… – после долгой паузы произнес по-французски Кортец и зорко поглядел на старого сторожа. – Этот столетний пень, оказывается, кое-что смыслит в операх и даже умеет острить.

Джейк теперь уже настороженно и подозрительно поглядывал на старика, но тот не обращал ни на него, ни на Кортеца никакого внимания. Усевшись на один из валунов и сняв свой рыжий сапог, он с сопеньем перематывал бурую, вонючую портянку.

– М-да… странный старик, – тихо сказал Джейк.

– Думаю, что не всегда он носил портянки, – резюмировал Кортец и прибавил не совсем уверенно:-Как по-вашему, товарищ Богемский, не понимает ли он наших с вами разговоров?

Джейк еще раз внимательно поглядел на старика и ответил Кортецу на этот раз по-английски:

– А черт его знает! Надо проверить.

– Продолжайте говорить по-французски и не обращайте на него внимания, – также по-английски предложил Кортец и тут же перешел на французский: – Итак, товарищ Богемский, вам довелось вчера услышать здесь, в монастыре, интересную лекцию профессора Стрелецкого о поездке Ивана Грозного в Сиверский монастырь в 1557 году?

– О! Да, мсье!.. -с большой готовностью согласился Джейк. – Профессор Стрелецкий очень живо описывал своим молодым друзьям визит Грозного в этот монастырь.

– А зачем приезжал сюда царь Иван Грозный? – с наигранным любопытством спросил Кортец, искоса наблюдая за сторожем.

– Он привез сюда и запрятал в монастыре какие-то книги, мсье…

Тем временем дед Антон уже переобул один сапог и готовился привести в порядок вторую портянку. Но валун, на котором он сидел, видимо, показался ему неудобным. Он встал и, выбрав другой камень, круглый, как исполинский череп, пристроился поближе к Джейку.

– Профессор собирается здесь искать книжный клад Грозного? – спросил Кортец.

– Да, мсье… – ответил Джейк. – Несмотря на свой почтенный возраст, это очень энергичный ученый.

– Прошу вас, товарищ Богемский, спросите старика, слыхал ли он что-нибудь о посещении Грозным Сиверского монастыря и о книжном кладе? – попросил Кортец.

Джейк обратился к сторожу и перевел ему вопрос Кортеца.

Старик посопел еще с минуту и, глядя куда-то в сторону, сказал:

– Всякое говорят… Старые люди сказывали… был тут клад да вывезли его потом…

Кортец и Джейк переглянулись:

– Кто вывез? – живо спросил Джейк.

Старик подумал, пошевелил своими мохнатыми бровями и, остановив на Джейке свой поминутно ускользающий взгляд, вымолвил как бы в раздумье:

– Царь Борис вывез… Годунов… Сказывают, был тот царь человек умный… начитанный… и тайну про монастырский клад знал…

– От кого знал? – уже с беспокойством продолжал Джейк.

– А это… вам надо бы… у него спросить.. – глухо сказал старик, отводя взгляд в сторону.

– Что вы думаете об этой версии? – спросил Кортец, обращаясь к Джейку по-английски и забывая при этом, что он, иностранный турист, русского языка до сих пор не должен был понимать.

– Чепуха! – воскликнул Джейк также по-английски и быстро встал с травы – Старик повторяет какую-то болтовню. А кроме того, он по-моему ненормальный.

– Ну, это не ваша идея, – насмешливо сказал Кортец. – Старик сам объявил себя «вороном здешних мест»…

Неожиданно Кортец и Джейк вновь услыхали глухариное клохтанье. Они с удивлением поглядели на старика. Содрогаясь и покачиваясь на своем валуне, он смеялся и показывал скрюченным пальцем на озеро:

– Рыбешка., глупая выплеснулась, а баклан ее и хватил на лету… Хе-хе-хе!…

ИВАН И АНАСТАСИЯ

Солнце уже ушло из монастыря и собиралось заночевать где-то за дальней гладью Сиверского озера, но еще багровые лучи струились из-за зубчатых стен к дремлющих сторожевых вышек, похожих на дозорных старинного московского войска…

Профессор Стрелецкий выбрал гладкий камешек на темно-зеленой лужайке между двумя церковушками, присел на него, прислушался к тишине и подумал:

«Эта тишина когда-то ушла отсюда на картины Нестерова с ясноглазыми лесными строками и вот сейчас вернулась вновь»…

Рядом со Стрелецким стояли Тася и Волошин. Они тоже слушали эту чарующую тишину, вдыхали сладкие и горькие запахи трав, следили за меркнущим заревом заката. Но они не видели того, что видел здесь, на этом холме, старый профессор.

Стрелецким прервал молчание и заговорил тихо и торжественно, как сказитель древних былин:

 
Но реке по Шексне с Волги-матушка,
Встречь воде, меж лугами зелеными
Выгребают суда государевы,
Идут барки высокие, новые
Пологами цветными прикрытые.
В тех судах, расписных по-владимирски.
Едет царь-государь к Белу-озеру -
Князь великий Иван свет Васильевич…
Беззаботное солнышко божие
С неба светит высокого…
День веселый и светлый и радостный,
Что ж не радостен царь с поезжанами
Молодыми князьями-боярами?
Почему государь запечалился?
…Он сидит на скамье призадумавшись.
Уронил молодую головушку..
Плачет горько царица Настасия
Над царевичем юным Димитрием,
Во пути от истомы преставшимся.
Царь приехал в обитель далекую,
Обнял он Симеона игумена.
Испуская слезу не единую…
Под священное пение иноков
Положили во гробик царевича
И в предтеченской церкви покоили,
Что как дар по рожденья Ивановом
Государем Василием поставлена…
 

Стрелецкий умолк и молча смотрел на церковь Иоанна Предтечи, высившуюся на холме среди юных радостных берез.

– Вот здесь, в этой церкви четыреста лет назад стоял гробик первого сына царя Ивана Васильевича, младенца Дмитрия, умершего в пути, когда молодой Грозный с царицей Анастасией предприняли путешествие из Москвы на Далекий Север в обитель Кирилла Белозерского… Я прочел вам сейчас (правда, не совсем точно) отрывок из старинной былины «Кириллов езд», которую нашел в пыльных архивах монастыря. Неизвестный автор в этой былине подробно описывает путешествие Ивана Васильевича и его молодой жены Анастасии Романовны…

Тася вздрогнула и широко открытыми глазами смотрела на Волошина:

«Анастасия?.. Это мое имя! Как странно. Какое совпадение!»

И в далеком прошлом Тася увидела себя и Волошина…

А профессор Стрелецкий рассказывал:

– Это было четыре века назад, на закате солнца… Множество цветных парусов еще трепетали на расписных барках флотилии, бросившей якоря у стен Сиверского монастыря. Самая большая барка с царским шатром на палубе пристала к берегу и по широкой сходне ее, покрытой ковром, сошел молодой Грозный. Большие карие глаза его смотрели строго, даже сурово… К толстому игумену Иван подошел под благословение быстро и деловито. Затем поднял голову и, с трудом разжав губы, вымолвил:

– Горе у меня, отче…

Игумен прислушался к рыданиям Анастасьи, доносившимся из царского шатра на барке, и ответил, тяжко вздохнув:

– Гонцы донесли печальную весть, государь… Молиться надо. Господь тебя, как Иова, испытывает…

– Воля божья… – угрюмо сказал Иван и, размышляя вслух, закончил: – Княгиня Ефросинья и враги мои, небось, рады будут… Нет у меня наследника!.. Братца моего двоюродного, дурачка Володимера, на великокняжий престол протчат. А землю русскую по уделам разворуют…

Он скрипнул зубами и, не обращаясь ни к кому, но оборотясь каменным лицом в ту сторону, откуда прибыли его барки, хрипло крикнул:

– Ан, нет! Не бывать тому!.. А старую суку Ефросинью я сюда, в Горицкую обитель, пошлю да в келью под замок посажу!

Игумен молчал.

– Перенеси, отче, новопреставленного младенца Дмитрия во храм Иоанна Предтечи и сегодня же отпевание учини, – приказал молодой царь и пошел к монастырской стене, за которой уже были возведены для него и для свиты деревянные хоромы.

Профессор Стрелецкий привстал и показал на трехъярусную стену, за которой плескались воды озера:

– Вот здесь стояли те хоромы и сюда же с барки царской были перенесены кованые сундуки с ценной кладью. А ведал захоронением тех сундуков друг и наперсник царя боярин князь Иван Дмитриевич Бельской, человек ловкий и сметливый… О том повествует старинная былина…

Как сквозь сон, слышала Тася тихий голос Стрелецкого:

 
У царевича гробика малого
Плачет горько Настасия.
Нот -ей радости в детках ниспосланных:
До годочка не выжила Аннушка.
Померла осьми месяцев Марьюшка.
И прибрал бог царевича малого,
Дорогого сыночка Димитрия.
По родителе-князя наследника…
 

И вновь Тася погрузилась в видения прошлого. Она ясно видела озабоченное лицо молодого царя и тоскующие, заплаканные глаза Анастасии Романовны.

А тихий вечер окутывал тенью эту тоскующую пару вот здесь, на холмике… И горькой полынью пахло тогда так же, как пахнет сейчас… Нет лишь скорбного пения монахов.

А Волошин видел другого царя Ивана. И этот другой Иван ходил с игуменом по монастырю, все оглядывал хозяйским взглядом, все примечал:

– А почему у тебя, отче, над могилами сосланных бояр Воротынских да Шереметьевых великие храмы стоят? – спрашивал Иван.

– Доброхотными даяниями вдов боярских сооружены, государь, – елейным голосом отвечал игумен.

– Ишь ты! – уже сердито гремел молодой царь. – Даяниями вдов!.. А над могилкой Кирилла, премудрого старца, коий обитель сию основал, ветхая часовенка стоит? Гоже ли так, отче?..

– Не гоже, государь, – соглашался игумен. – Воздвигнем храм великий.

– То-то! – и, уже меняя разговор, Иван приказывал. – А ту кладь, что Бельским в погреба монастырские захоронена будет, береги, отче, как свою голову. Она у тебя одна и клад тот у меня один. Вник?..

– Вник, государь.

– Здесь у вас нет бояр, ворогов моих, обитель сия не горит и дикий татарин в ваши леса не заходит…

Неожиданно воображаемая экскурсия Волошина в прошлое и повествование профессора Стрелецкого были прерваны вежливым покашливанием. Волошин оглянулся и в наступающих сумерках разглядел позади себя две фигуры. В одной из них он узнал художника Еланского, два дня назад прибывшего из Вологды, а в другой – музейного научного сотрудника Богемского, ежедневно слоняющегося по монастырю вместе с толстым французским туристом, похожим на турка…

Покашливал Богемский. Затем вкрадчиво он спросил:

– Прошу прощения, профессор… Вы так увлекательно описываете посещение этого монастыря молодым Грозным, что я невольно заслушался, но…

– Что «но»? – спросил Стрелецкий.

– Вы столь уверенно говорите о каком-то кладе, захороненном здесь в монастыре Грозным… Есть ли у вас доказательства, подтверждающие правдоподобие этой версии?

– Да, – нетерпеливо ответил Стрелецкий. Он был раздосадован, что этот прилизанный музейный чиновник прервал его рассказ. – У меня есть неопровержимые доказательства, подтверждающие правдивость этой версии.

– Вы имеете в виду стихи, которые вы здесь цитировали? – с нескрываемой насмешкой спросил Джейк Бельский.

– Нет! Не только эти стихи… В архиве монастыря я нашел указания о кладе Грозного и о тайнике, где был захоронен этот клад.

– О! Это великое открытие, профессор! -с деланным энтузиазмом воскликнул Джейк. – Вы непременно должны сообщить об этом нашему управлению. Я помогу вам…

– Против помощи я не возражаю, – согласился Стрелецкий. – Но доклад о своих изысканиях сделаю в Академии и доложу своему научному обществу…

– Да, да! Конечно… Простите, что я вас прервал. Продолжайте. Вы так увлекательно рассказываете.

Но вдохновение уже покинуло старого профессора. Он еще сказал несколько незначительных слов и поежился:

– Становится прохладно…

– Да, Игнатий Яковлевич! – воскликнула Тася.– Вам надо отправиться в гостиницу. Разрешите, мы вас с Ваней проводим…

Втроем они направились к выходу из монастыря и по дороге профессор еще долго рассказывал своим молодым друзьям о приезде Грозного в этот монастырь в 1557 году.

* * *

В тот вечер слишком много впечатлений теснили и распирали грудь Таси. Она не могла лечь спать и, проводив Стрелецкого, пригласила Волошина погулять с нею в аллеях березовой рощи, именуемой в Сиверске «Парком культуры и отдыха».

В этом парке не играл духовой оркестр, его заменяло радио. Сейчас оно услаждало слух влюбленных парочек, гуляющих в тенистых аллеях. Но Тася ничего не слышала; крепко сжимая руку Волошина, она говорила:

– … и вдруг мне показалось, что это уже не я, Анастасия Березкина, студентка московского института, а другая Анастасия, та, что приехала на барке из далекой Москвы в этот монастырь… Вы меня понимаете, Ваня?

Волошину страшно захотелось сказать: Понимаю,

Настенька… Вы почувствовали себя уже не комсомолкой, а царицей». Но вдруг он увидел совсем близко серые глаза девушки, даже в темноте он разглядел в них неподдельное горе и промолчал.

– Я еще… совсем девчонка… – тихо сказала Тася. – Но вдруг я почувствовала, что у меня умер ребенок… Такого отчаяния я никогда не испытывала!

– Вы очень впечатлительны, Настенька, – сказал Волошин. – Так нельзя…

Тася смотрела на сумрачные громады монастырских стен, смутно видневшиеся за деревьями.

– Меня тянет к той церкви, где стоял гробик с мертвым младенцем… Сходим туда еще раз, Ваня, – попросила она вдруг.

Он удивился:

– Что вы, Настенька!.. Ночь…

– Ну и что же? Вы боитесь?

– Да нет… Но там нечего делать сейчас, – нерешительно ответил он.

– Ну, тогда оставайтесь, а я одна пойду, – сказала Тася и высвободила свою руку.

Но Волошин удержал ее:

– Подождите… Я тоже иду. Но ворота в монастыре уже заперты!

– А мы пойдем в обход, со стороны озера.

– Вы хотите сказать «вплавь»?

– Нет, в брод… Там возле башни мелко.

Он покачал головой.

– Да, теперь я вижу, что вы действительно девчонка.

– Ну, идемте же… – нетерпеливо потащила она его к выходу.

– А вы не боитесь встретиться там с чем-нибудь страшным? – спросил он.

– С чем?.. – с тревогой и затаенной надеждой спросила Тася.

– С привидением, например…

– Нет, это не страшно. Я сама сейчас привидение, – ответила она и повела своего спутника к мрачному и по-ночному таинственному монастырю.

Они добрались до Кузнецкой башни, от которой крепостная стена поворачивала к югу. Здесь плескалась вода озера. Тася хотела снять свои белые туфли, чтобы полезть в воду, но Волошин остановил ее:

– Не надо… Я перенесу вас.

Она покорно позволила взять себя на руки и обняла его рукой за шею…

Руки были сильные, но держали они ее так бережно, будто ласкали и баюкали, как маленького ребенка… Тася невольно прильнула к Ивану. В темноте слышалось журчанье воды, потревоженной его шагами…

Наконец, он ступил на береговую полоску земли и остановился. Ноша была легкая и теплая. Маленькая рука крепко обнимала шею. Ему очень не хотелось опускать на землю эту милую и странную девушку. Он спросил:

– Ну?.. Пойдем ножками?.. Или останемся у дяди на ручках?

Она засмеялась:

– У дяди на ручках хорошо, но дядя устал.

В ответ на это он понес ее дальше.

Тася прислушалась к его ровному дыханию, увидела молодое смуглое лицо снизу и осмотрелась вокруг. Ей вновь показалось, что это уже однажды было много-много лет назад, вот этот самый юноша держал ее на руках, нес ее от озера к монастырю:

– Ваня!-тихо позвала она.

– Да, Настенька…

– Я хочу вам что-то сказать… Но… вы не сочтете меня сумасшедшей?

– А я давно считаю вас сумасшедшей, – с искренним юмором признался он.

– Ну, тогда все равно. Я скажу вам… Мне кажется, что вы уже носили меня на руках здесь, в этом монастыре… Это было много лет назад. И тогда вы назывались Ваней, а я Анастасией…

– Я читал о мистическом перевоплощении душ влюбленных, Настенька, – сказал он.

Она вздохнула и, .помолчав, сказала:

– Мне нравится, что я Анастасия, а вы Иван. Я вижу в этом особый смысл. Мне нравится этот монастырь, а вы ходите здесь как турист, а иногда – как профессиональный экскурсовод. Я люблю профессора Стрелецкого и верю ему, а вы считаете его сумасшедшим, фанатиком. Меня и его сюда привела красивая мечта о книжном кладе, а вас только голое любопытство…

Он смотрел перед собой, стараясь разглядеть ее лицо. Волошин любил это лицо в минуты вот такого волнения.

– Тася!.. – тихо сказал он.

– Я Настенька, а не Тася! – нетерпеливо перебила его она.

– Да, да! Вы Настенька, – поспешно согласился он. – Мне очень нравится ваше увлечение. И Стрелецкий мне очень нравится, и мне страшно хочется, чтобы он нашел эту чудесную библиотеку, наперекор всем скептикам, которые, кстати сказать, очень веско доказывают, что библиотека – миф, легенда…

Тася вздохнула:

– Теперь я сама пойду, пустите…

Они подошли к темному холму, загадочному, как древний курган, и остановились перед ним в молчании.

– Обойдем вокруг, – тихо сказала Тася.

– Обойдем…

– Мне здесь ночью нравится больше, чем днем. А вам?

– Да… Здесь хорошо.

Неожиданно в тишине они услыхали шаги. Тася и Волошин оглянулись.

Шаги замерли.

– Там в церкви кто-то ходит, – шепотом произнесла Тася и прижалась к своему спутнику.

Волошин прислушался. Шаги вновь послышались совсем близко.

– Кто-то ходит в церкви.

– Уйдемте, мне страшно… – зашептала испуганная девушка и еще теснее прижалась к нему.

Он обнял ее и успокоил.

– Не бойтесь. Я ведь с вами… Но кто бы это мог быть? Да, шаги слышатся именно там, в церкви.

Он отстранился от нее и сказал шепотом:

– Отойдите. Настенька, вот к тем двум березкам. У вас светлое платье и возле них вас не видно будет. А я пойду посмотрю, кто там ходит…

Но только отошла Тася в сторону, а Волошин сделал два шага, как вдруг скрипнула массивная дубовая дверь церкви, окованная железом, и из нее медленно выползла какая-то неуклюжая серая фигура…

Волошин лег на траву. Он не мог разглядеть странного ночного посетителя древней церковушки, но подойти и узнать, кто это, он также не решался. Чутьем Волошин угадывал, что за этим ночным визитом незнакомца в темную церковь что-то кроется.

Человек в сером загромыхал тяжелым замком на дверях и, посапывая, неторопливо направился в ту сторону, где, распластавшись в траве, залег Волошин. Не дойдя двух шагов, он повернул и направился в обход церкви. Волошин услыхал тяжелое дыхание и позвякивание связки ключей. Он узнал незнакомца. Это был старый монастырский сторож, дед Антон. Волошин не раз видел этого высокого, согбенного старика, облаченного в длинную холщовую рубаху, лохматого, хмурого, немногословного.

В том, что монастырский сторож бродит по ночам по монастырю и заходит даже в церкви, ничего удивительного не было. Но Волошину показалось непонятным, почему старик, выйдя из церкви, которая стояла на заднем дворе монастыря и за которой была лишь крепостная стена, пошел не в центр монастыря, а направился на его задворки. Волошин быстро встал, подбежал к Тасе и успокоил взволнованную девушку.

– Эго сторож, дед Антон… Вы постойте здесь, а то он вас заметит. А я схожу и посмотрю, куда он побрел.

– Мне страшно здесь… – прошептала Тася.

– Ну, идемте со мной Только вы останетесь за углом церкви, а я за ним послежу.

Они пошли по траве, стараясь ступать неслышно. Тася приникла к углу церкви, а Волошин обогнул стену и стал тихонько пробираться вперед, раздвигая густые заросли полыни. Старика нигде не было, не слышно было и шагов его, лишь глухой шум железного засова, кем-то быстро задвинутого вблизи, услыхал молодой разведчик. Но что это за засов? Где он?

Волошин огляделся вокруг и ничего, кроме маленькой церкви и часовни позади нее, не увидел.

«В часовню вошел? Но ведь там под нею какая-то гробница, склеп, мертвецы… Что ему понадобилось в этой гробнице?»… – размышлял Волошин, медленно приближаясь к часовне.

Он приник ухом к облупленной штукатурке часовни, но ни единого шороха, ни звука не услыхал: старая усыпальница была так же мертва, как и захороненные в ней ссыльные бояре.

Волошин подошел к двери часовни и дернул ее, но она не подалась: было ясно, что дверь заперта изнутри и что запереть ее мог только дед Антон, который свернул за угол церкви и исчез бесследно.

– Ваня! – услыхал Волошин и, уже не таясь, направился к Тасе. – Где вы? Я уже стала бояться за вас. Ну, что там?

– Исчез… Заперся в гробнице.

– Ночью? В гробнице? – испуганно спросила Тася.– Но там же покойники?

– Очевидно, старичок считает их самой подходящей для себя компанией, – пошутил Волошин,

– Уйдемте отсюда, – тихо сказала Тася. – Мое волнение уже улеглось и мне просто жутко здесь.

– Даже со мной?

– Идемте…

Она взяла его за руку и пошла вперед.

– А по озеру опять на ручках? – спросил он.

– Хорошо… – Она помолчала. – Вам это понравилось?

– Очень! – с жаром воскликнул он. – Давайте сейчас

– Нет… потом… Но что ему понадобилось ночью там в гробнице? – Задумчиво спросила Тася.