Текст книги "От Скифии до Индии. Древние арии: мифы и история"

Автор книги: Григорий Бонгард-Левин

ПОХИЩЕНИЕ СОМЫ

Много преданий сохранилось о соме в индийской и о хауме в иранской традициях, но, пожалуй, центральное место в этих легендах занимал миф о похищении священного растения.

В Индии он получил отражение уже в «Ригведе» и позже в эпосе. Раньше, рассказывает индийская традиция, не было у людей сомы; ее создали боги, и находилась она на высочайшей вершине, там, где само небо; но с недоступной высоты унесла это растение быстролетная птица, устремившись подобно несущимся ветрам. Ведийские жрецы воспевали птицу, принесшую живительный напиток, источник их священного и поэтического вдохновения. Похищению сомы в «Ригведе» посвящен специальный гимн:

«Распластавшись в полете, с шумом ринулась с небес Птица, взяв сому, и понеслась над высокой вершиной к сторонникам Индры»; тут «отпустил тетиву стрелок Кришану, быстрый мыслью…», хотел помешать птице похитить сому, но лишь «отлетело маховое крыло у этой Птицы, промчавшейся своим путем». Песнопение в честь птицы и сомы заканчивается словами: «Пусть же светлый кубок, смешанный с молоком, бьющий через край чистый сок, преподнесенный жрецу, лучший мед предназначит щедрый Индра для опьянения».

В более подробной форме та же легенда сохранена в поздневедийских сочинениях – Брахманах: высоко, в далеком мире находилась сома, и пожелали боги и мудрецы получить это священное растение, чтобы насладиться напитком бессмертия; послали они птиц. Схватив сому клювом и когтями, похитили ее прекраснокрылые.

В легенде упоминается и охранявший сому стрелок Кришан, пустивший стрелу в священную птицу. Позднее, в эпосе, сюжет похищения сомы дополнился новыми деталями и более подробными описаниями. Образ священной птицы стал еще красочнее.

Гимны «Ригведы» называют сому небесной, принесенной с небес, но вместе с тем рожденной на горе и похищенной с горной вершины. «Как Агни был принесен с неба, так Сому похитила Птица с горы» (из гимна в честь Агни и Сомы). Великой, доходящей до небес рисовалась эта гора. Эпос помещал сому и бога Сому на Меру: в том северном краю, где на полгода встает солнце, находится сома-амрита, «которую принесли сюда боги», где «от жертвенных возлияний пьют сому боги».

Гаруда. Гималайское искусство. XVI–XVII вв. н. э.

…На священных горах Хара Березайти бог-создатель посадил «украшенную звездами» хауму, на высочайшей вершине Хары определил он место для бога Хаумы, рассказывает «Авеста». Отсюда была унесена хаума в земной мир: «Тебя, Хауму, творцом созданного героя, поставил бог на горы Харайти. Но затем унесли тебя оттуда святые птицы по всем направлениям» (далее в тексте «Авесты» упоминаются реальные географические названия, знакомые авторам авестийских гимнов), «и там с тех пор растешь ты, многообразный, сочный, золотистый Хаума».

Нет сомнений, что оба мифа – «Авесты» и «Ригведы» – передают единую древнейшую традицию, восходящую к общеарийскому периоду: священное ритуальное растение было некогда помещено на великих мифических горах, а оттуда унесено птицей (птицами) в земной мир. В обеих легендах совпадает и ряд конкретных деталей (в «Авесте» упоминается, например, враг Хаумы – Крисани, соответствующий ведийскому стрелку Кришану). Общеарийская основа о похищении сомы-хаумы – еще одно доказательство того, что уже в индоиранский период у ариев существовало представление о мифических горах, достигающих неба, представление, получившее отражение и в «Ригведе».

Этот вывод позволяет вновь вернуться и к тому отрывку «Ригведы», который был разобран в разделе «Рипейские горы в Ригведе»: вершины Рипы – место птицы, путь солнца, обитель «веселья» богов, «пуп» – центр земли. Сходные мотивы связываются с сомой в посвященных ей гимнах: «На пупе земли находится сома – столб неба»; «сома там, где помещено солнце… в нерушимом мире бессмертия»; «где высшее место солнца… где пребывает радость и веселье». В этих текстах, как и в отрывке о Рипе, «веселье» – не просто удовольствие и радость, а состояние экстатического возбуждения (таково буквальное значение употребленных в текстах терминов). «Птица» на вершине Рипы определяется тем же словом – «шьена», которым другие гимны «Ригведы» называют похитителя сомы. Сопоставление разобранных текстов показывает, что они отразили единый круг представлений. Впоследствии, в период оформления эпоса, миф о великих горах и похищении сомы претерпел значительные модификации. В эпосе, однако, сохранилась древняя основа, хотя горы уже называются Меру, а птица – Гарудой.

Древние комментаторы и современные исследователи «Ригведы» пишут о шьене как об орле или соколе. Но авторы ведийских гимнов, видимо, не имели в виду реальную птицу. Равным образом в авестийской традиции птица Саена (соответствие индийскому «Шьена») выступает как некая мифическая птица или могучее птицеподобное существо.

Много легенд рассказывали в древней Индии о птице Гаруде. Одна из основных – легенда о похищении этой птицей сомы-амриты – напитка бессмертия. Эпос рисует красочный облик Гаруды – «царя пернатых»: тело из золота, крылья ослепительно красного цвета; голова человека, но с клювом; Гаруда умел говорить по-человечьи, но он обладал силой магического слова и мог по желанию изменить свой облик.

Гаруда был наделен такой великой мощью, что сотрясал горы, мог поднять в воздух огромного слона, подобно облаку накрыть громадной тенью землю. Когда садился Гаруда на священные деревья, сгибались и ломались их гигантские ветви и стволы, где гнездились тысячи обычных птиц. Грозен он был для всех, кто вставал на его пути. Вот как описывает эпос борьбу Гаруды за сому-амриту: зная, что «птица неизмеримой силы» намеревается похитить сому, боги и божественные хранители амриты исполнились решимости отстоять ее. «Они стояли, окружив амриту, и вместе с ними громовержец Индра. Решительные, они облачились в дорогие панцири, сделанные из золота. Они держали множество разнообразных мечей…» И вот началась битва. Громко закричала птица «криком, напоминающим гром громадного облака, устрашая все существа. И взлетел тогда в воздух царь пернатых, убивающий врагов-героев… Израненные когтями и клювом, они пролили много крови. Теснимые и терзаемые Гарудой, боги отступили… Лучший из пернатых направился к амрите».

В эпосе и буддийской литературе Гаруда нередко называется «пожирателем змей», он постоянный соперник нагов (змиев) и их могущественных предводителей. На великих горах и на священных деревьях обычно жил Гаруда. Взмывая в небо, он нередко нес на себе богов или иных «небесных путешественников», мог доставить святых мудрецов в далекие недоступные края, даже к горе Меру.

Симург несет Заля с горы Альбурз. Миниатюра к «Шахнамэ»

Как и в предании о похищении сомы, в образе Гаруды-Шьены отражены древние мифологические представления индоиранских племен. Иранская «птица Саена» наделена в авестийской традиции многими из тех черт, что и священная птица индийской мифологии. Как и Шьена-Гаруда, она связана в иранских легендах с чудесным растением бессмертия.

Над высокими горами парит огромная «птица Саена» и закрывает их подобно облаку, говорится в «Авесте». Часто прилетает Саена к «всеисцеляющему» дереву, и каждый раз, когда садится на него, 1000 веток ломаются и падают со священного дерева. Велика и могуча она, больше всех птиц, и первой из пернатых была сотворена (и в «Ригведе» Гарутмат-Гаруда называется «рожденной первой»).

Зороастрийские тексты причисляют Саену к птицам, но описывают ее как имеющую зубы хищника и некоторые другие черты зверя. Вообще же Саена не единой природы, а «о трех естествах», «трех образах», и создана она «не для здешнего мира». Эта легендарная птица под именем Симург появляется и в «Шахнамэ» Фирдоуси. «Симург» – новоперсидская форма древнеиранского «Сайна-мрига» – буквально «Сайна-птица».

Многие мифологические мотивы древних преданий в «Шахнамэ» уже подверглись обработке, приобрели более реальную, «земную» окраску. Но даже в этой поэме при описании Симурга нетрудно обнаружить характерные черты священной птицы древнеарийской мифологии.

Симург. Изображение на сасанидском серебряном кувшине

Симург обитает на горе Альбурз (от более раннего персидского «Хар-бурз» – Хара Березайти «Авесты»). «Была одна гора, и имя ее было Альбурз, близко к солнцу и далеко от людей, и там – жилище Симурга…» Эта гора поднялась от земли до звезд; недоступны ее вершины, безлюдны и пусты подходы к ней; никто не в силах пробраться туда, ни человек, ни зверь. Но над этой непроходимой местностью, где нет дорог и троп, Симург может пронести того, кто снискал его расположение. Так вознес он на Альбурз младенца Заля, взрастил его, а затем богатыря со «слоноподобным телом» принес на себе обратно на землю. Он может и снова вознести его в свое гнездо на вершине Альбурза.

«Шахнамэ» рисует и другой образ Симурга – грозного, несущего гибель, преграждающего запретный путь: «В пути нападенье Симурга грозит и снежная буря, что кедры крушит».

 
Увидишь ты гору главою до туч,
Там птицу, чей облик суров и могуч,
Симургом зовут ее; полного сил,
Его ты с крылатой горой бы сравнил.
В когтях унести в поднебесье слона
И чудище моря с глубокого дна
Поднять нипочем ему…
Довольно ему над равниною взмыть,
Чтоб солнцу померкнуть, чтоб миру застыть.
Путь, верь мне, назад тебе лучше держать,
Горы и Симурга того не искать.
 

Подобно Гаруде, с целым войском готов был сразиться Симург: «Как туча спустился и взмахами крыл сиянье небесных светил погасил».

Образ благодетельного Симурга в «Шахнамэ» связан с Залем. Заль считался колдуном, «седым волшебником». Тайны чародейства постиг он от Симурга. Вещей была священная птица, ей было открыто будущее. Симург умел говорить по-человечьи и научил Заля языку людей. «Царем птиц» назван Симург в «Шахнамэ», но, как конкретно мыслился тогда образ чудесной птицы, остается неясным. Во всяком случае Симург в описании Фирдоуси не реальная птица. Раннесредневековые зороастрийские сочинения, обычно передающие традицию сасанидской эпохи (III–VII вв. н. э.), называют Симурга «собакой-птицей». И действительно, на памятниках сасанидского искусства (серебряных блюдах, кувшинах, каменных рельефах, тканях) Симург рисуется крылатым существом с чертами фантастической птицы и хищника собачьей породы.

Гаруда со змеем. Скульптура кушанской эпохи (II–III в. н. э.)

Иконографический образ Симурга в сасанидском искусстве был детально изучен известным советским востоковедом К. В. Тревер. Согласно ее выводам, наиболее близкий к «сасанидскому» образ этой птицы-зверя запечатлен уже на некоторых изделиях из скифских курганов Причерноморья VI–V вв. до н. э. На золотой пластинке из кургана V в. в изображении этого крылатого существа, пишет К. В. Тревер, «собака четко показана полной протомой животного с яростно оскаленными зубами». На золотой чеканной обкладке ножен из кургана VI в. до н. э. летящий полузверь-полуптица держит в хищном клюве голову большой змеи, которая как бы обвилась вокруг его тела. Эти памятники скифского искусства позволяют предполагать, что в Скифии бытовали легенды о фантастической птице, подобные тем, которые рассказывали в древней Индии и Иране о Шьене-Гаруде и Саене-Симурге.

МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ОБРАЗЫ СЕВЕРНЫХ ЛЕГЕНД

Сходные предания были известны и финно-угорским народностям Северо-Восточной Европы и Зауралья, далекие предки которых являлись соседями скифов (а ранее, как отмечалось, и арийских племен уже в индоиранский период).

«Крылатым» или «Небесным Карсом» называется фантастическая птица в легендах хантов и манси. Вот как описывает ее С. Патканов, изучавший в конце XIX в. фольклор зауральских хантов: гигантской величины птица с человекоподобной головой и большим клювом; позади рук, снабженных длинными и острыми когтями, вырастают два мощных крыла; «крылатый Карс» умеет говорить по-человечьи; обладая необыкновенной силой, он может унести на спине человека.

В сказаниях манси Карс выступает иногда как чудовище, разрушающее дома и селения или, напротив, оказывающее помощь герою. Оно может перевезти его на себе в далекие страны, даже к Северному океану: «…между лопатками ко мне садись… – Взлетел. Несет. К Ледовитому морю прилетели. Опустились» (из преданий манси, записанных В. Н. Чернецовым).

Образ фантастической птицы в мифологии уральских народов вполне соответствует иранскому Симургу и индийскому Гаруде. Нельзя, конечно, утверждать, что именно такой образ уже существовал в мифологии индоиранских племен и их соседей в общеарийскую эпоху. Представление об особом облике этой легендарной птицы, какой она описана в традициях Индии, Ирана и Зауралья, могло сложиться и в результате независимого развития, появиться в связи с более поздними контактами, быть элементом широко распространенных «бродячих сюжетов». Ведь сходные черты фантастической птицы можно найти в легендах различных народов, например в арабских (птица Рух) и русских (Жар-птица) сказках. И тем не менее можно предполагать, что образы всех этих чудесных птиц в своей основе восходят к единому и очень древнему источнику.

Фантастический зверь-птица. Золотая обкладка ножен из скифского кургана Придонья. VI в. до н. э.

Археологические и этнографические материалы показывают, что огромная чудо-птица входила в круг мифологических образов, издавна бытовавших у финно-угорских племен Северо-Восточной Европы и Урала. Уже в XIX в. ученые обратили внимание на большое число встречающихся в этих областях металлических изображений реальных и особенно фантастических животных, птиц и птицеподобных существ. Многие из таких изделий до XVIII–XIX вв. служили амулетами, идолами и жертвенными приношениями богам в специально предназначенных для этого культовых местах. Такие предметы из районов Прикамья, верховьев Печоры и восточных склонов Урала в конце XIX в. были изучены пермским краеведом Ф. А. Теплоуховым. Ученый выделил целый ряд типов в изображении этих «баснословных существ» и показал, что они являются популярными образами мифов и легенд пермских и угорских народов. К наиболее часто встречающимся относятся изображения фантастических существ с чертами птицы и хищного зверя, а также иной тип – птицеподобные существа, имеющие на груди изображение человеческого лица; нередко на теле птицы – фигура стоящего в рост человека.

Сходные предметы были обнаружены в Прикамье и Зауралье и при раскопках памятников археологических культур. Это дало ученым материал для датировки таких находок (работы А. В. Збруевой, А. П. Смирнова, В. Н. Чернецова). Металлические фигуры, в том числе изображающие птиц с человеческими лицами на груди и человека в рост на теле птицы, засвидетельствованы на этих территориях для археологических культур начиная со второй половины I тысячелетия до н. э.

«Крылатый Карс». Культовые предметы, Усть-Полуйская культура Урала и Зауралья. IV в. до н. э. – II в. н. э.

Наряду с фигурами мифических крылатых чудищ у древних племен Прикамья и Зауралья были широко распространены ритуальные изображения реальных птиц – ястреба, ворона, сокола и др. По религиозным воззрениям угорских народов, как показывают этнографические материалы XVIII – начала XX в., некоторые божества могли перевоплощаться в птиц. С птицами связывались и специфические шаманские представления, бытовавшие некогда у этих народов; в образе птиц мыслились шаманские духи и души шаманов. Для верований северного шаманизма было характерно представление о различных зооморфных, в том числе птицеподобных, существах – божествах-духах, «предках» шаманов, самих шаманах, «странствующих» в образе птицы. Сходную роль могла играть и «птица», способная нести на себе человека. Так, в легендах эвенков рассказывается о птице, переносящей человека в страну «вечного дня». В одном из преданий, записанных С. Паткановым у хантов, «Крылатый Карс» переносит героя в «верхний мир». Сходные представления, как уже отмечалось, существовали в индийской и иранской традициях. Однако в религиозных верованиях северного шаманизма по сравнению с религиями индоиранцев подобные черты гораздо органичнее вписывались в систему общих мифологических воззрений и религиозных обрядов. Обширнее и сам «репертуар» животных – реальных и сверхъестественных, непосредственно связанных с шаманскими верованиями: звери смешанной породы, птицеподобные существа, птицы.

Среди культовых предметов из Прикамья привлекают внимание изображения птицы-зверя – обычно это птица с головой волка или собаки. Образы звероподобных птиц и фантастических крылатых хищников «грифов» в Приуралье археологически засвидетельствованы по материалам ананьинской культуры (VII–III вв. до н. э.). Население Прикамья в ту эпоху поддерживало оживленные контакты с племенами скифского мира, о чем свидетельствуют многочисленные находки собственно скифских изделий, а также предметов ближневосточного и греческого происхождения. Для искусства ананьинских племен характерны и черты «звериного стиля». Здесь, безусловно, сказалось влияние скифского искусства. Но имело место, видимо, и обратное воздействие. Некоторые изделия из скифских курганов отразили представление о «собачьей» природе фантастического зверя-птицы. И у Эсхила заскифские грифы описаны как священные «псы». «Собачья» или «волчья» сущность грифов могла быть связана с мифологическими представлениями, бытовавшими у племен Приуралья еще в очень далекую эпоху, вероятно, еще до сложения собственно скифского искусства и его «звериного стиля». Понятно, что в древних мифологических воззрениях племен Приуралья фантастический зверь рисовался по образу хорошо знакомого в тех районах хищника из семейства собачьих.

Древние культовые предметы из Прикамья

По-видимому, религиозные и мифологические представления северных племен повлияли и на сложение образов тех персонажей скифского эпоса, которых греки сопоставляли с форкидами и Горгонами, сделав их «обитательницами» далеких северных районов за Скифией. При раскопках в Приуралье памятников конца I тысячелетия до н. э. археологи обнаружили металлические пластины с изображением крылатых существ (иногда трехголовых) с «медузообразными» женскими лицами на груди. В образе этих фантастических существ, видимо, слились воедино местные представления и иконографические черты, воспринятые через скифов из греческой традиции. Как справедливо отмечал А. П. Смирнов, жители лесных районов брали из чужеземного искусства лишь те элементы, которые соответствовали их собственным воззрениям и эстетическим вкусам.

Еще один мифологический сюжет скифского эпоса, связанный с легендами народов Севера, – могучий Северный ветер. У угорских народов Зауралья было распространено поверье о существовании двух персонифицированных ветров – Южного и Северного; последний, соответствующий «скифскому Борею», назывался Луи-Вот Ойка – «старик Северный ветер». Слово «вот» или «ват» – «ветер», входящее в это имя (как и в имя Южного ветра), арийского происхождения: «вата» – ветер, Вата – божество ветра. В иранской традиции засвидетельствовано представление о разных персонифицированных ветрах и противопоставление Северного ветра Южному.

Приведенные примеры показывают, насколько глубокими и тесными были взаимосвязи древних индоиранских и финно-угорских племен, что получило отражение в их мифологических и религиозных воззрениях. Длительный процесс арийско-финно-угорских культурных контактов повлиял и на сложение северного цикла мифологии ариев. Так, один из основных мотивов этого цикла – недоступные северные горы, достигающие неба, – находит параллели в древних представлениях угорских народов Урала. Интересно, в частности, сообщение русской летописи под 1096 г.: люди из Новгорода отправились на Печору, а оттуда достигли страны Югра (это имя связано с этнонимом «угры»); там им поведали о высочайших горах до небес, о непроходимом пути к тем горам – «суть горы заидуче в луку моря, имже высота ако до небесе… есть же путь до гор тех непроходим пропастьми, снегом и лесом».

Медуза-Горгона. Деталь бронзового панциря из скифского кургана Прикубанья. V–IV вв. до н. э.

В начале XVIII в. у хантов Зауралья побывал Григорий Новицкий, автор «Краткого описания о народе остяцком». Его труд является одной из первых в мировой литературе этнографических работ. Новицкий, в частности, сообщает, что, по рассказам хантов, существует гора – «камень превысочайший, яко стена, и толикия высоты, яко… досязати до облак небесных». В таких преданиях соединены чисто мифологические мотивы с реальными представлениями об Уральских горах. На Руси Уральский хребет именовался по-разному (само название «Урал» стало употребляться в России лишь во второй половине XVIII в.): «Камень», «Большой Камень», «Столп», «Земной пояс». Еще в изданном Российской Академией наук в 1807 г. географическом атласе Уральские горы именуются «Земным Каменным поясом». Упомянутые названия связаны, по-видимому, с древними космологическими воззрениями угорских племен: Уральский хребет – пояс верховного бога, сброшенный им с неба при сотворении мира; с тех пор «пояс» простирается по всей земле, составляя ее опору, а великие горы (Урал) – «середина земли».

Это снова возвращает нас к древним преданиям индоиранских народов: великие священные горы возникли при сотворении земли, охватывают ее своими корнями и как бы составляют ее «центр». Индийцы, иранцы, скифы называли эти горы золотыми и рассказывали, что там текут золотые потоки, а на вершинах находятся золотые озера. Уральские горы также называли золотыми; в песне о священном Урале, записанной у манси в начале XX в. финским ученым А. Каннисто, говорится о золоте и озере с золотыми берегами на горной вершине.

Подобные предания были, по-видимому, связаны с Северным Уралом, по обе стороны которого жили угорские племена; «Земным поясом» называли именно Северный Урал (название «Урал» сначала применялось лишь для Южного Урала). Если в угорских преданиях о высочайших горах наряду с конкретной географической основой встречается много мифологических мотивов, то в фольклорной традиции соседей угорских племен легендарные черты выступают особенно отчетливо.

Наконец, в преданиях, записанных этнографами у угорских народов Зауралья, можно найти и соответствие «блаженным» индийских, иранских и скифских сказаний. Очень интересные сведения сохранены в «Кратком описании…» Г. Новицкого. Со слов хантов он сообщает, что «на крайнем севере близ океана и льдов» есть особый ветер, дующий с севера: кого он «находит, всего жестокостию своею объемлет, поражает и убивает» (это «старик Северный ветер» преданий хантов и манси, очевидно соответствующий Северному ветру скифских традиций – заскифскому Борею греческих авторов; за обиталищем Северного ветра «располагалась» «страна блаженных» скифского эпоса – «гипербореев»).

…А далее к северу, продолжает Новицкий, находится, по рассказам, страна, жители которой славятся красотой и разумом. Существует поверие, что можно увидеть ту «созданную человеческую красоту», но нельзя ни услышать тех людей, ни вести разговоры с ними. Сам Новицкий считал подобные рассказы совершенно недостоверными и писал, что в северных краях за океаном никакие люди, естественно, жить не могут. Более чем за 2000 лет до Новицкого в существовании «страны блаженных» у далекого Северного моря сомневался и Геродот.

Оба ученых – и античный историк, и этнограф эпохи Петра I – были, конечно, правы в своих оценках реальности представлений о стране «блаженных» на Северном океане. Легендарность таких сюжетов не вызывает сомнений, но наука располагает сейчас данными, позволяющими выявить происхождение подобных мифологических представлений. Благодаря исследованиям ученых, прежде всего этнографов и фольклористов отечественной школы, собран ценнейший материал: записаны легенды и народные сказания, изучены верования и космологические представления, существовавшие у различных народов Севера в XIX – начале XX в. Это дает возможность не только по-новому взглянуть на исследуемый нами «северный цикл» индоиранской традиции в целом, но и выявить истоки еще некоторых других его мотивов и сюжетов.

У многих народов севера Европы и Сибири бытовали предания о том, что на далеком севере якобы находятся недоступные для земных людей страны, место богов и духов, загробная обитель душ умерших. В легендах хантов и манси эта область помещалась в низовьях Оби или на острове в Ледовитом океане. Считалось, что на острове жизнь сходная с земной: там охотятся на зверей, живут в селениях, и только солнце и луна бывают лишь в половину (по материалам В. Н. Чернецова).

У манси существовало поверье, что души умерших на спине птицы отправляются на север к холодному морю. Среди ранних эвенкийских представлений о мире интересен сюжет о «верхней земле». В этой небесной обители мягкий климат и счастливая жизнь, прекрасные пастбища, сочные травы, удобные для передвижения реки, богатые рыбой, круглый год светит солнце и всегда тепло. Входом в «верхнюю землю» служит Полярная звезда: попасть к ее обитателям могут лишь шаманы, но и то при «особых» камланиях; если земным людям все же удается каким-то необычным путем туда проникнуть, то они остаются невидимыми для жителей «обители», и шаманы предлагают «пришельцам» вернуться обратно на землю (по материалам Г. М. Василевич).

В некоторых вариантах этого мифа рассказывается, что люди с земли добирались до счастливой обители на птицах, чаще всего на огромной фантастической птице. Долгим рисовалось такое «воздушное странствие» в страну «вечного дня». Одна из легенд эвенков повествует о желании героя попасть в «верхнюю землю». Согласилась доставить его туда могучая птица, но предупредила: «Большое мучение этот путь». Когда герой все же долетел на птице до благодатной обители, то увидел там счастливую землю, без пыли и глины, сочные травы, но не нашел там даже следа земного человека. Считалось, что в этой обители живет главный дух и учитель шаманов.

В древних преданиях эвенков и некоторых других народов Северной Европы и Сибири представления о небесной и загробной земле во многих деталях сходны. В загробный мир попадают души умерших или шаманы; если кто-либо из живых людей случайно проникает туда, то «жители нижней земли» не видят его, и шаман также прогоняет его обратно. По бытовавшим у кетов представлениям, загробный мир будто бы расположен в Ледовитом океане. У обских хантов бытовало поверье о царстве «нижнего света» далеко на севере за устьем Оби, в холодном океане или даже за ним, где всегда темно, но текут реки и живут люди.

По легендам эвенков, «нижний мир» находится на дальнем севере; туда из «верхнего мира» впадает главная шаманская река, там все надежно охранялось целым сонмом «духов-воинов» в облике страшных чудищ. Путешествуя по священной реке, шаман мог попасть и в «верхний», и в «нижний» миры. Проходя по землям верхней обители и приближаясь к солнцу, он изнывал от жары, а если проходил через снеговые тучи, то страдал от холода; когда шаман направлялся в «нижний» мир, то вступал в область мрачной полярной ночи, столь темной и страшной, что сам уже не двигался дальше, а посылал своих духов-помощников в облике птиц (по материалам А. Ф. Анисимова и Г. М. Василевич).

Описанные легенды и сказания отразили мифологические представления, связанные с очень древними религиозными верованиями, возникшими еще в то время, когда не было четкого противопоставления «верхнего» и «нижнего» миров. И лишь позднее, как отмечал академик А. П. Окладников, шаманская религиозная казуистика примирила оба цикла представлений о загробном мире. Но все эти «миры» духов, блаженных и усопших в древних преданиях и поверьях народов Сибири и Северной Европы обычно связываются с далеким севером, часто непосредственно с Ледовитым океаном, в традициях ряда народов Урала и Северо-Восточной Европы – с реальными или мифическими горами.

Именно туда – на север, где высочайшие горы и обитель счастья, совершали «полеты» шаманы, колдуны, волшебники.

 
За дальной цепью диких гор,
Жилища ветров, бурь гремучих,
Куда и ведьмы смелый взор
Проникнуть в поздний час боится,
Долина чудная таится,
И в той долине два ключа…
Кругом все тихо, ветры спят…
Чета духов с начала мира,
Безмолвная на лоне мира,
Дремучий берег стережет…
 

Приведенные строки взяты из поэмы А. С. Пушкина «Руслан и Людмила». Именно туда, в эту чудную долину, из своей обители отшельника перенесся «вещий финн», чтобы достать священную воду и оживить ею мертвого Руслана.

 
Склонившись, погружает он
Сосуды в девственные волны;
Наполнил, в воздухе пропал,
И очутился в два мгновенья
В долине, где Руслан лежал…
 

Читая эти строки, невольно сравниваешь «мгновенный» полет финна с «небесными странствиями» шаманов, иранских и индийских святых мужей, подвижников, риши. Вспомним, например, о мудром Нараде: «Иди, Нарада, не мешкай… и поспешил, многосильный…», поднялся он ввысь, с поднебесья спустился к морю – вместилищу амриты, совершил поклонение богам и тут же возвратился в свою обитель.

Бог смерти Яма. Гималайское искусство. XVIII–XIX вв.

Подобные представления существовали, конечно, у разных народов мира, что находило отражение и в их фольклоре. Пушкин, как известно, уже в «Руслане и Людмиле» использовал различные фольклорные мотивы, прежде всего русских народных сказок и былин. Однако примечательно, что в поэме волшебником-покровителем и исцелителем Руслана является финн («природный финн»). Он постиг ученье колдунов, ведь на его родине у «финских берегов»

 
…Между пустынных рыбарей
Наука дивная таится.
Под кровом вечной тишины,
Среди лесов, в глуши далекой
Живут седые колдуны;
К предметам мудрости высокой
Все мысли их устремлены…
 

Исследователи творчества Пушкина не раз отмечали, что выбор в качестве волшебника финна не случаен. При этом ссылались на слова Н. М. Карамзина о том, что «не только в Скандинавии, но и в России финны и чудь славились волшебством». Карамзин основывался и на свидетельствах древнерусских источников о колдунах, прорицателя, чародеях из среды финно-угорских племен, обитавших на севере Руси. Действительно, первые тома «Истории государства Российского» в период написания «Руслана и Людмилы» уже были известны Пушкину. Но поэт, возможно, имел и иные, фольклорные источники.

В изученных современными этнографами и фольклористами сказаниях и поверьях западнофинских народов (финны, карелы, эстонцы) и лапландцев (саами) Северной Скандинавии отражены многие мотивы рассматриваемого нами цикла, в том числе «полеты» в сказочную обитель за священными горами. В легендах рассказывалось также о «нижнем» мире, в финских преданиях он часто называется Туонела. В этом «мире мертвых» жизнь похожа на земную, постоянно светит солнце, земля богата щедрыми полями и обильными лугами. Но надежно сторожит входы и выходы из «страны» хозяин «царства мертвых» мрачный Туони (Дуодна лапландцев). У тех же народов имелись поверия о «священных горах», где обитают добрые духи и ведут счастливую жизнь души умерших; там царят радость и веселье, согласие и справедливость. «Попасть» в эту горную обитель помогает шаман. Лапландцы верили, что, когда во время камлания шаман лежит без движения, его душа посещает «священные горы» (по материалам, собранным в XVIII – начале XX в. скандинавскими учеными К. Виклундом, Я. Квигстадом, К. Леемом, Э. Рёйтерскёльдом и др.).