Текст книги "Выход в космос разрешаю"

Автор книги: Григорий Резниченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Григорий Резниченко
ВЫХОД В КОСМОС РАЗРЕШАЮ

В работе над книгой автору помогали летчик-космонавт, дважды Герой Советского Союза А. А. Леонов, вдова П. И. Беляева Татьяна Филипповна, школьные друзья космонавта и его учителя, летчики, летавшие с Павлом Беляевым на Дальнем Востоке и в Крыму, сотрудники Центра подготовки космонавтов имени Ю. А. Гагарина. Автор приносит всем сердечную признательность и благодарность.

Совместимость
(Вместо предисловия)

Он пришел в группу космонавтов летом 1960 года. Невысокий, но широкий в плечах, с большой головой и крупным продолговатым лицом волевого, серьезного человека. Группа состояла тогда из молодых летчиков 25–26 лет, лишь Владимир Комаров был на десять лет старше – ровесник ему, Павлу Беляеву. И как-то получилось, что именно его, Павла Ивановича, будущие космонавты сразу признали старшим – и фактически, и чисто по-человечески.

Павел, несмотря на свой возраст, на жизненный и профессиональный опыт – он был в то время командиром эскадрильи, военным летчиком второго класса, налетавшим более тысячи часов, – держался просто, был общительным, интересным собеседником. Но его отличала особая вдумчивость, рассудительность, он все делал и говорил не торопясь, очень обстоятельно. Вероятно, не случайно первым старшим группы космонавтов был назначен Павел Иванович Беляев.

Подтянутый, спокойный, немногословный, всегда аккуратный, он внушал к себе то уважение, которое вызывают натуры сильные, бескомпромиссные. Удивительная цельность его характера, внутренняя дисциплинированность оказывали заметное влияние на окружающих самим фактом существования этого человека.

Работа будущих космонавтов с первых дней определялась жестким графиком – занятия, тренировки, прыжки с парашютом, медицинские обследования… Жили все в только начинавшем благоустраиваться городке, поэтому почти все время были вместе, на виду друг у друга. Это сближало, помогало познавать характеры товарищей, сплачивало в единый коллектив.

Павел Беляев и Алексей Леонов с семьями жили в одном подъезде. Готовились вместе, по общей программе, часто встречались после работы. Сблизились они очень быстро и подружились. Наверное, на контрастах зародилась эта дружба. Степенный, молчаливый Беляев с его привычкой все взвешивать, подолгу присматриваться, прежде чем принять решение, и подвижный, порывистый Леонов с поразительно живой реакцией, балагур и весельчак. Они удивительно дополняли друг друга. Никто из них не знал, не предполагал, конечно, что они вместе полетят в космос: Павел Иванович командиром, Алексей – вторым пилотом. Шла подготовка: научная, летная, парашютная, физическая и психологическая.

Слаженности в работе космонавтов, особенно экипажей, уделялось уже и в то время много внимания. Да и название эта слаженность получила свое, научное, – психологическая совместимость. Где и когда она начинается и где кончается? Кончается ли вообще? Как влияет она на выполнение задания? Как отражается на работе в космосе? Необходимо хотя бы очень коротко коснуться тех вопросов, которые в этой связи рассматривает психологическая наука.

Проблемы психологической совместимости практически стояли перед человечеством всегда. В космонавтике научную обоснованность они получили уже в процессе осуществления пилотируемых космических полетов – и в общечеловеческом плане, и в профессиональном. Одним из родоначальников нового научного направления в космонавтике стал Д. Г. Горбов. Он создал целый ряд экспериментальных методик, тестов, которые помогают найти оптимальные варианты совместимых характеров, способных к максимальному психологическому единению и в обычных и в чрезвычайных обстоятельствах.

Применительно к космонавтике вопросы психологической совместимости актуальны для длительных полетов, поэтому П. И. Беляев и А. А. Леонов этими тестами не испытывались.

При подготовке экипажа «Восхода-2» к старту учитывался прежде всего фактор специфичности задания, которое надо было выполнить. Рассматривался даже такой момент, когда Леонов вдруг потеряет сознание в открытом космосе и командиру надо будет прийти ему на выручку. Как должен вести себя Беляев в этой ситуации или в другой, например если корабль по какой-либо причине «застрянет» на орбите? Достаточным ли окажется у командира запас моральных, нравственных и психических сил?

На все эти вопросы ученые старались найти ответ еще до полета корабля в космос.

В процессе повседневной работы, тренировок, различных занятий притирались характеры разных по своему складу людей, выявлялись главные точки соприкосновения двух личностей, углублялись понятия обоюдной ответственности за дело, появлялась душевная слитность, вырабатывались качества, так необходимые при выполнении ответственнейшего задания.

– Боязни за собственную жизнь ни у меня, ни у Паши не было, – говорит Алексей Леонов, – мы больше всего переживали по поводу того, как бы не подвести тысячи людей, готовивших к полету нас, корабль, все оборудование.

Невольно может возникнуть вопрос: за счет чего же произошло это слияние характеров, редкое взаимопонимание, сработанность?

Сплоченность этого экипажа зиждилась на своеобразии индивидуальных особенностей этих людей – так считают люди, близко знавшие Беляева и знающие Леонова. Эти два человека удивительно дополняли друг друга. Объединявшие их высокие нравственные начала были сдобрены эмоциональностью, непосредственностью, интуитивностью восприятия у Леонова и своеобразным жизненным опытом, удивительной цельностью, железным хладнокровием, логикой, дисциплиной ума у Беляева. Они были различны. Но они всегда могли найти общий язык по самому высокому счету надежности.

Павел Иванович часто приходил к Алексею и придирчиво изучал его работу, а Леонов – работу Павла. Без стеснения делали они замечания друг другу, подсказывали друг другу, основываясь на собственном опыте и собственных методах подготовки. Члены будущего экипажа проверяли свой уровень технической подготовки самым строжайшим образом.

В течение трех предполетных лет работа экипажа строилась на полном и очень большом доверии, на уважении, на сопоставлении и разборе даже отдельных элементов в большой тренировочной подготовке. Все, что знал и умел Беляев, знал и умел Леонов, и наоборот. Каждый предстоящий космический шаг скрупулезно изучался, усваивался, десятки, сотни раз оттачивался на Земле. На Земле отрабатывались многочисленные всевозможные нештатные ситуации. Сам выход в космос проверялся почти в натуральных условиях. Корабль помещали в большую барокамеру, имитировавшую шестидесятикилометровую высоту. Мощные насосы, откачивавшие воздух, доводили давление внутри камеры до глубокого вакуума. Разгерметизация скафандра или корабля в таких условиях грозила мгновенной гибелью.

– Не забуду, – вспоминает Алексей Леонов, – как помогал мне Павел надевать ранец, как внимательно осматривал меня, открывал и закрывал люк в корабле, открывал шлюз, и я выходил в безжизненное пространство. Делал он все не спеша, уверенно, спокойно. Все время, как и потом в космосе, Паша следил за моими действиями, поддерживал словами, душой своей. Он и тогда говорил: «Леша, не торопись, спокойнее. Леша, как ты себя чувствуешь? Все идет хорошо. Молодец! Так держать!»

После полета Павлу Ивановичу Беляеву доверили одно из крупных подразделений управления подготовки космонавтов, а Алексей Леонов стал его заместителем. Занимались они вопросами летно-космической подготовки. Назначая космонавтов на эти должности, руководство Центра учитывало их полную сработанность и понимало, что разъединять этих двух людей нельзя.

– Паша – очень толковый парень. Прошел нелегкий путь. Справедлив и добр. На такого всегда можно положиться, не подведет. Самое ценное в этом человеке – честность, неподдельная скромность, благородство души… И еще. Он начисто лишен тщеславия. Под внешней суровостью и резкостью он частенько скрывал застенчивость и свою душевную мягкость.

Такую характеристику человеку может дать только очень хорошо знающий его, только тот, кто доверялся ему во всем. Эти слова принадлежат второму пилоту космического корабля «Восход-2» Алексею Леонову и относятся к командиру его, Павлу Беляеву.

– Мне посчастливилось идти с Павлом бок о бок в течение десяти лет, – вспоминает Алексей Архипович. – Вместе работать, летать, тревожиться, искать, радоваться удачам – одним словом, жить. Черпать из кладезя его души трезвость, ум, волю, доброту, которые так необходимы в нашей нелегкой профессии космонавта. Он был моим прекрасным командиром, преданным другом и товарищем, а в те незабываемые дни 1965 года – и моим дыханием.

Алексей Леонов, второй пилот «Восхода-2», очень любил своего командира, своего друга, просто Пашу Беляева. Бережно хранит он и ныне в памяти все, что связано с ним. Они прожили вместе десять лет, они были друзьями, они дружили семьями. Семьи дружат и сейчас… без Павла.

Уже после того, как не стало Павла Ивановича, Леонов прочитал одну из немногочисленных записей Беляева: «Судьба свела нас с Лешей в совместный полет на одном корабле. Лучшего напарника невозможно себе представить. И хотелось бы, чтобы он обо мне думал так же, как я думаю о нем…»

Никто не рождается летчиком, а равно и космонавтом. Никто не рождается физиком, трактористом, педагогом или токарем, биологом, шахтером, конструктором. Истина общеизвестная. Поэтому путь Павла Ивановича Беляева, поднявшегося к вершинам своего мастерства, своего совершенства и самовыражения, блеснувшего таинственно спрятанными способностями и совершившего поступок, требующий огромной силы воли, напряжения, физического и духовного, умения и выдержки, всегда вызывает живой интерес.

Для автора этой книги, как и для многих людей, знавших космонавта-10, Павел Иванович Беляев – образец человека, преданного своему делу и отдавшего ему все свои силы и способности.

Космонавтами не рождаются

– Космонавтами не рождаются, это, конечно, так, – сказал однажды в беседе Герман Титов. – А вот путь к звездам у каждого свой.

Был свой путь к звездам и у космонавта-10.

В космос Павла Беляева привела истребительная авиация. В тот далекий уже теперь 1943 год, когда его приняли в военное летное училище, Павел ничего не знал о первых полетах Григория Бахчиванджи на реактивном истребителе, ставших к тому времени реальностью, не ведал он и о том, что сам приобщится к реактивной технике и станет космонавтом, о том, что наступит время стремительного взлета научной и технической мысли, время перехода к качественно новому этапу развития техники, использованию невиданных источников энергии. Очень немногим казалось это в тот год реальным. Ведь шла напряженная, тяжелая война, в развалинах лежали на западе страны города и села, заводы и фабрики…

3-я Сарапульская авиационная школа, куда был зачислен Павел Беляев, считалась школой первоначального обучения. Короткое ее название в курсантском просторечии звучало так – «первоначалка».

Здесь в течение года будущие летчики знакомились с учебными самолетами По-2 и УТ-2, изучали основы летного дела, выходили в первые полеты – сначала с инструкторами, а затем и самостоятельно. Здесь, в «первоначалке», получил Павел летную закваску. Пусть По-2 – самолет не больно могучий, но все-таки крылья и мотор есть. С него в свое время начинали многие прославленные асы. Были они и в самой школе, когда в ней учился Беляев.

Неизгладимый след оставил в сердце Павла один из них – старший лейтенант А. Гарсков, командир их авиационной эскадрильи, настоящий летчик. Подвижный, энергичный, с налитыми свинцом мускулами, влюбленный в небо, мастер с большой буквы. Заслужить похвалу такого человека было лестно. И Павел тянулся к своему комэску, прислушивался к каждому его слову. А слово его – закон. Если комэск говорил Беляеву «плохо», это значило, что надо совершенствоваться, потому что не постиг еще того, без чего летчиком стать нельзя.

Павла комэск выпустил в самостоятельный полет в марте. С аэродрома еще не сошел снег, он лежал утрамбованным, скрипучим пластом. Было холодно, и курсанты, ожидая своей очереди, грелись в каптерке. Но при каждом взлете или посадке выскакивали посмотреть на «почерк» товарища, чтобы по лицу старшего лейтенанта увидеть оценку полета.

Прошел почти год. Павел возмужал, освоился в небе, «почувствовал», по выражению комэска, машину – словом, научился летать. И пусть пока его воле подчинялись только учебные По-2 и УТ-2, но были они самолетами – ступеньками к летному мастерству.

По окончании авиационной «первоначалки» в личном деле курсанта Беляева появилась первая коротенькая характеристика: «Туго давался элемент взлета. Но когда усвоил, то навсегда прочно и точно. На ошибки реагирует быстро, исправляет точно. Может быть рекомендован для дальнейшего обучения». Так, скупыми, несколько резкими, но точными словами, характеризовал своего подчиненного младший лейтенант Журавлев.

Личное дело офицера… Как и тысячи других, аккуратно подшитое в папке из дерматина, под соответствующим регистрационным номером. Пролистаешь его – и вроде бы все узнаешь о человеке: когда родился, где учился, где проходил службу, когда и куда переводился, как характеризуется командованием. В нем указаны точные даты, номера приказов, подшиты разные документы, выписки, справки. Но это все-таки лишь немые бумаги, трудно заставить их «говорить». И все же личное дело хоть и скупо, но рассказывает о живом человеке.

Жарким летом 1944 года прибыл Павел Беляев в военное авиационное училище летчиков – в город Ейск Краснодарского края. В этой кузнице кадров морских летчиков он освоил боевые истребители – Яки, стал признанным пилотом.

Был в Ейском училище один истребитель дальнего действия – Як-9. Этот самолет, впервые появившийся в небе над пылающим Сталинградом, во многом превосходил вражеские самолеты подобного назначения. Он развивал скорость до 648 километров в час и без заправки мог лететь на расстояние до 2200 километров. Як-9, рожденный войной, созданный и построенный в самые короткие сроки, стал той самой универсальной машиной, которой так не хватало фронту: небольшая переделка – Як-9 разведчик, или бомбардировщик, или истребитель дальнего действия.

Неотразимое впечатление произвел этот самолет на курсанта Беляева во время первого «провоза». Легкое головокружение на «горке», в глазах темнеет, но на прямой все хорошо.

– Как самочувствие? – спрашивает инструктор.

– Хорошо! – без запинки отвечает Павел.

Разгон, ручки на себя, самолет носом дерется вверх – командир идет на «петлю».

Снова у Павла темнеет в глазах, тело вдавливается в сиденье, шелохнуться невозможно, руки как двухпудовые гири. И когда земля и небо поменялись местами, Павел снова услышал:

– Как себя чувствуете, курсант Беляев?

– Отлично, – отвечает курсант Беляев и на мгновение проваливается во мрак. Полная ясность в голове снова появляется на прямой. Но какая скорость! Какая маневренность! Какая мощь! А к перегрузкам, пусть даже шестикратным, можно и нужно привыкнуть.

И действительно, молодой организм быстро приспосабливается к жестким условиям полета. На втором, третьем «провозе» неприятные ощущения исчезали, но оставалось ни с чем не сравнимое ощущение власти над мощной стальной птицей, послушной рукам пилота.

16 июня 1945 года, когда страна уже ликовала победу над фашизмом, выпускник Ейского училища младший лейтенант Беляев получил первое в своей жизни назначение. В далекий край, к берегам Тихого океана, уезжал юноша в строгой форме морского офицера с отличительными знаками ВВС. В личном деле П. И. Беляева прибавилась еще одна характеристика: «Летает хорошо. Летное дело любит. Проходимые задачи усваивает легко. На земле и в воздухе энергичен, инициативен».

Прибывших на Дальний Восток молодых летчиков из Ейска поначалу переводили из части в часть, пока наконец не определилось их постоянное место службы.

Часть, в которую назначили Павла Ивановича Беляева, состояла в основном из «стариков», молодежи было мало.

Когда началась война с Японией, первыми в бой, в разведку отправились «старики». А молодых летчиков использовали больше на патрулировании, при несении нарядов на земле. Одним словом, под предлогом необходимости «войти в строй» их неизменно отодвигали на второй план.

А девятки истребителей то взлетали, уходя на задание, то садились на родном аэродроме, еще дыша жаром недавнего боя.

Павел терпеливо переживал «несправедливость», старался изо всех сил, выполняя любое задание командования.

И вот однажды на построении он услышал свою фамилию.

– Лейтенант Беляев назначается на боевой вылет в одиннадцать сорок в составе второй девятки, – отчеканил комэск.

Из числа немногих молодых летчиков такая честь выпала Павлу первому. В составе девятки ему предстояло прикрывать от японских истребителей наши бомбардировщики Пе-2.

Командир группы сопровождения собрал летчиков, поставил задачу. До старта оставалось около часа, и Беляев принялся скрупулезно проверять готовность своего самолета к вылету. Вместе с техником зарядил полный боекомплект, удостоверился в исправности рулей, в наличии горючего в баках.

В тот памятный вылет Павлу стрелять не пришлось. Японцы в бой не ввязались. Постреляв из пушек, они дали возможность нашим бомбардировщикам беспрепятственно выполнить боевое задание.

А на следующий день Япония капитулировала.

И наступила на земле тишина. Пришел праздник и на Дальний Восток. Все почувствовали себя немножко студентами, сдавшими последний экзамен, и начали задумываться: что же делать дальше?

– Летать! Совершенствовать технику! Охранять мирный труд советских людей! – говорилось на одном из комсомольских собраний авиационного полка.

И молодые летчики вместе со своими старшими товарищами стали совершенствовать свое мастерство, осваивать новую технику – в мирном небе во имя того, чтобы оно всегда оставалось мирным.

Через три года после войны полк получил новые самолеты – Ла-11. В то время он был самым скоростным и по многим другим показателям превосходил самолеты, находившиеся на вооружении в частях Советской Армии. В 1948 году одна из опытных реактивных машин авиаконструктора С. А. Лавочкина – Ла-176 – впервые в СССР достигла скорости звука. Это была хотя и маленькая, но еще одна ступенька на пути к освоению космоса.

Новые самолеты изучали на аэродромах. Учителями были техники и инженеры. Собирали машины сами летчики вместе с механиками и мотористами. Много времени уделял Беляев изучению учебных деталей, схем, узлов. И недаром: при сдаче зачетов он получил отличные оценки.

Один из сослуживцев П. И. Беляева тех лет, его друг Александр Рыбаков, вспоминает, как вникал Павел в малейшие детали, пытался до конца понять замысел конструктора и освоить все возможности, заложенные в машине.

Нередко, особенно при изучении топливной системы, дело доходило до жарких споров. Павел настойчиво доказывал свою точку зрения в том или ином вопросе, доказывал ее со свойственным ему терпеливым упрямством до тех пор, пока товарищи не убеждались, что он прав. В эрудиции в области авиации ему нельзя было отказать. Он был грамотным летчиком. И когда началось освоение нового самолета в воздухе, то и здесь Беляев стал одним из первых.

П. И. Беляев – летчик истребительной авиации. 1947 год.

Самостоятельно он вылетел на Лa-11 третьим в полку.

О летчике судят по мастерству взлета и посадки, а еще по точности поражения воздушных и наземных целей. Взлетал и садился Павел по струнке, легко и плавно. И автоматическое оружие самолета освоил быстро. Он нередко садился за расчеты, за построение маневров, изучал принцип устройства прицела. И в результате – глубокое понимание машины, ее характера. К нему часто обращались за помощью летчики звена, и благодаря помощи Павла его звено вскоре стало отстреливаться на учебных полигонах значительно успешнее, чем другие летчики.

В Приморье приходили зимы и весны. Ливни сменялись грозами, расцветала и вновь увядала природа. Годы прибавляли возраст, приносили опыт и зрелость.

Павел не был в обиде на свою судьбу. Она вела его нелегкими путями, но почти всегда приносила радость неизведанного.

В полку Беляева считали трудягой. За славой не гнался, летал уверенно. Техника в те годы менялась быстро, но он не отставал от нее. С одного самолета переходил на другой. С «Лавочкиных» пересел вскоре на МиГи.

Летчики знают, какой ценой достигается мастерство в пилотировании быстрокрылых машин. Полеты, полеты – почти каждый день. И каждый вылет чем-то отличается от других, в чем-то своеобразен. Но один из них был по самому суровому счету необычным – по сей день помнит о нем товарищ Павла Беляева, Александр Рыбаков.

…Начинались обычные полеты в зону. Прогноз погоды ничего плохого не предвещал. Но командир, стараясь исключить неожиданность, выпускал не все экипажи. Словно чего-то выжидал, поглядывая на небо, запрашивал почасовую метеосводку.

Капитан Беляев ушел на задание в сторону моря. Время от времени он прислушивался к разговорам в эфире. Его они конкретно не касались, и он не придавал им значения. Там, где он был, ярко светило солнце, внизу, под самолетом, блестела морская ширь. Задание свое выполнял неторопливо. «Время еще есть, зачем спешить». Так за работой Павел и не заметил изменения в погоде.

А она ухудшалась. Конкретного приказания на срочное возвращение летчик не получил. К аэродрому вышел, когда время выполнения задания истекло. Собирался, сделав необходимые маневры, выйти на полосу. Но полосы он не увидел. Самолет терял высоту, быстро проседая. До земли оставалось несколько десятков метров. Рядом ближний привод, это Павел видел, а вместо полосы сплошное молоко, серая мгла у фонаря. Решение пришло мгновенно: идти на второй круг.

Земля, которая как бы затаила дыхание, вдруг ожила.

– Садитесь с ходу, – раздалось в наушниках.

Павел понял: медлить нельзя. Времени для размышлений не оставалось. Прибавил газу, потянул ручку на себя и отвернул самолет в сторону, чтобы выстроить посадочный маневр. Про себя подумал: «Где же сопки? Как бы не зацепиться…»

Земля уже не могла его поправить. На КП стало необычно тихо. В такой обстановке советами особенно не поможешь. Решать все должен тот, кто в кабине самолета.

А в это время напряжение летчика было на самом высшем пределе. Он вспомнил все свои посадки, представил себе аэродром, окружающую его местность.

Остается примерно три секунды лета. Потом разворот, потом 16 секунд по прямой, потом…

Его жизнь была в его собственных руках. Павел ничего не видел вокруг: ни лощин, ни сопок, но все это рисовал в своем воображении. «Сейчас я иду по лощине, – напрягал летчик память, – обхожу сопку, здесь мне ничто не должно помешать, – только бы не ошибиться в расчетах…»

Павел то и дело поглядывал на стрелку секундомера. Часы в эти считанные минуты заменили ему почти все приборы и были в сочетании с высотомером единственным ориентиром.

Запотел фонарь. Павел одной рукой провел перед собой по стеклу – за ним все та же серая пелена и молочно-белое марево. Совсем побелели пальцы, сжимавшие скользкую ручку. Высота 180… 150… 120… Серая пелена вдруг поредела, разорвалась в какие-то неправдоподобные клочья, в редких прогалинах открылись красные огоньки слева и справа. Земля несется навстречу, и летчик спешит к земле, плавно опускаясь на нее. Самолет просел еще несколько раз, чиркнули колеса о бетон, дымок завихрился сзади, и покатилась машина по полосе. Все позади. Под ногами твердая земля.

Говорят, что больше всего любят землю летчики. Может быть, потому, что твердь ее дает новые силы для полетов. Может быть, поэтому и не стал у летчика Беляева этот вылет последним.

Генерал с несколькими рядами орденских планок и молодой капитан, сухощавый, с усталым лицом и мокрыми от пота, слипшимися на лбу волосами. Несколько секунд стояли они молча друг против друга. Беляев – навытяжку, генерал – вглядываясь в лицо капитана, словно узнавая его. «Винить его не в чем, – думал командир дивизии, – в воздухе в сложной обстановке он не растерялся, не струсил и сел на полосу дай бог каждому в хорошую летную погоду…»

– Молодец, Беляев. Посадка отличная. Спасибо за службу, не подвел.

Павел хотел было выпалить: «Служу Советскому Союзу, товарищ генерал!», но генерал опередил его, подошел вплотную и крепко сжал его влажную руку…

Семь новых самолетов освоил Павел Беляев на Дальнем Востоке. Все знал в совершенстве, пилотировал чисто, умел заставить машину «выложиться», «поднатужиться». И в такие минуты особенно остро испытывал радость от сознания осуществившейся мечты.

Когда появляется у человека мечта? У разных людей по-разному, говорят ученые, подчеркивая при этом реальность и возможность исполнения ее в нашем советском обществе. Мечта, не облеченная еще зримыми формами и содержанием, бродит в голове почти у каждого в годы детства и отрочества. Бродит неосознанно и относится скорее к области детской фантазии, чем к чему-то реальному. Мечта может появиться и в юношески зрелом возрасте, и в двадцать пять, и в тридцать, и в сорок лет. Все зависит от человека, от окружающей его среды, даже от малозначительных обстоятельств или, наоборот, от событий сверхзначительных и сверхсерьезных. Та мечта, которая в силу разных обстоятельств вспыхивает в душе мальчишки, как молния, а затем неожиданно исчезает, оседая серой пылью в воображении, быстро забывается. А та, что становится жизненно важной необходимостью, проявлением характера, если к тому же она видится и почти ощущается человеком благодаря реальным, а не фантастическим явлениям и событиям, – такая мечта притягивает к себе человека всеми своими невидимыми линиями.

Мечта Павлика Беляева научиться летать показалась ему почти осуществимой, когда страна поднялась на битву с фашизмом. Зародилась эта мечта у мальчишки куда раньше, быть может еще в Минькове, в глухой вологодской деревне, где прошло его детство. Часто, распластавшись где-нибудь на опушке леса в густой и сочной траве и наблюдая, как серебристые, прозрачно-белые облака затягивают синеву неба, Павел говорил:

– Научиться бы летать и заглянуть за облака, увидеть бы, что там, за ними, делается.

Призрачной, почти фантастической была поначалу у пятиклассника Беляева эта мечта. Лишь по картинкам из книг да из прочитанного знал он об авиации, не представляя себе многого. Но учителя ободряли. Рассказывая о дальних перелетах Чкалова, Громова, о полетах советских летчиков на Север, они говорили, что стране потребуется много летчиков, что за авиацией большое будущее.

Верилось и не верилось тогда Павлику, что может осуществиться его мечта. Пугала лесная деревенская глушь.

Ему казалось тогда, что даже Вологда находится чуть ли не на краю света, что уж и говорить о далекой Москве, где обучают летному делу. Он твердо считал, что только в столице и можно научиться летать.

Москву впервые увидел Павлик двенадцати лет от роду. Переехали Беляевы семьей с одного вокзала на другой, и увез их поезд на Урал. В Каменске-Уральском, крупном промышленном городе по тем временам, были кинотеатр, библиотеки, большая школа, в которой осенью 1937 года Павел стал учиться.

Урок физики в 9-м классе Каменск-Уральской средней школы № 1. Сидит второй слева – Павел Беляев. 1941 год.

Здесь, в Каменске-Уральском, Павлик увидел кинофильм «Летчики». Не раз бегал он в кинотеатр, когда шел этот фильм, во сне и наяву мечтая о небе. Мечтал, но рассудительно думал: «Мал еще. Надо ждать, пока подрасту».

Воскресное летнее утро 22 июня 1941 года, казалось, не предвещало беды. На Уральском алюминиевом и на Синарском трубном заводах заканчивалась ночная смена. В старой части города заливисто кричали петухи. Просыпались те, кому надо было идти на смену, и те, кто собирался провести время в лесу или на речке под мирным теплым солнцем воскресного дня. Но враг уже бомбил нашу землю, и солдаты в зеленых фуражках – пограничники – уже вступили в схватку с фашистскими танками, отражали атаки гитлеровской пехоты, моторизованных частей.

Началась война. На многолюдных митингах в цехах и на заводах Каменска-Уральского рабочие говорили мало, но горячо и твердо. Все поклялись сделать все возможное, чтобы помочь фронту, отстоять свободу. Длинные очереди выстраивались в те дни у мобилизационных пунктов.

Павку Беляева начало войны застало дома. Он сидел у окна и разучивал на недавно подаренной отцом гармони новую мелодию. Мать вбежала, резко рванув дверь, с побелевшим лицом.

– Павлик, включи радио, война, – сказала упавшим голосом Аграфена Михайловна и устало присела на краешек кровати, скрестив руки на коленях.

«На войну мы ответим войной, на удар мы ответим ударом», – услышал последнюю фразу диктора Павел.

Вечером с дежурства в больнице вернулся отец. Что такое война, он знал хорошо.

– Завтра пойду в военкомат, – сказал он жене, укладываясь за полночь спать.

– Отвоевали вы свое, – ответили в военкомате. – Две войны оставили вам немало помет.

С неделю Иван Парменович ходил с землистым лицом, вздыхал чаще обычного, прислушивался к сообщениям по радио.

– Ты не горячись, Иван, – пыталась успокоить мужа Аграфена Михайловна. – Ты и здесь не будешь лишним ртом, понадобишься, поди, и тут…

Разговор за ужином, в который Павка не встревал, всколыхнул и его душу. Никогда не видел он таким обеспокоенным своего отца.

– Если отца не берут на фронт, – раздумывал он, ложась в кровать, – то кто же будет защищать нашу фамилию?

Втайне от родителей ушел он в военкомат. В кармане куртки лежал комсомольский билет.

– Хочу записаться добровольцем в отряд лыжников, что формируется из сибиряков и уральцев, – с достоинством заявил Павел.

На паренька почти не обратили внимания. Ответ был коротким:

– Мал еще, следующий!

«Если воевать мал, то учиться летать ведь я могу! – размышлял паренек, возвращаясь домой. – Подрасту заодно, а там и на фронт возьмут…»

Никто из родных не видел, когда писал заявление в Свердловскую летную спецшколу Павка. Узнали лишь, увидев на тумбочке распечатанный конверт. Ответ был тоже краткий: отказать.

Это обескуражило Павла, но мечта стать летчиком завладела им с новой силой. Он ложился спать и просыпался с нею.

Лишь летом сорок третьего судьба улыбнулась Павлу.

До полных восемнадцати лет ему не хватало еще нескольких недель, когда собрала сына в дорогу Аграфена Михайловна – в дальнюю дорогу, в летное училище, давшее ему путевку в небо. Не один год прошел, пока Павел сумел съездить на побывку к родным, которые перебрались к тому времени на железнодорожную станцию Баландино Челябинской области. Радовались мать с отцом успехам сына, невесту приглядели. Но, как говорят, не суждено было. Свою суженую он нашел на Дальнем Востоке.