Текст книги "Ангел Экстерминатус"

Автор книги: Грэм Макнилл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 31 страниц)

– И зачем все это? – спросил он вслух, активируя сверло, которое затем прижал к слоям кости с достаточной силой, чтобы пробить их и добраться до внутренних органов.

Лазерные резаки прожигали плоть и кость, а внутренняя система трубок отводила кровь; тело Калимоса, пронизанное необычными нервными путями, задергалось в ответ на энергетические разряды от лазера. Лопнувшие глазные яблоки снова закровоточили, и с посиневших губ сорвалось что-то вроде вздоха удовольствия.

Сверло встало в нужное положение, и автоматика редуктора завершила работу, после чего Сулака осторожно извлек дрель. Колба наполнилась кровью, в которой плавал подрагивающий комок изъятого органа; лезвие самостерилизовалось, и редуктор втянулся в перчатку, запечатывая внутри столь ценное геносемя.

– А разве ты вправе это забирать? – спросил кто-то, и Сулака, подскочив от неожиданности, потянулся к болт-пистолету у бедра. Но рука другого, двигаясь быстрее мысли, опередила его и сжала приклад оружия.

– Так, так, не нужно спешить, – сказал воин с лицом, покрытым шрамами; глаза его блестели высокомерной, даже наглой самоуверенностью. – Мы же тут все друзья, разве нет?

– Кто ты? – спросил Сулака, медленно поднимая руку от кобуры.

– Люций, – ответил воин и опустился на колени рядом с Калимосом.

– Где ваши апотекарии? – возмутился Сулака. – Легионеры умирают, а ведь их можно спасти.

Люций проигнорировал вопрос и высвободил из рук мертвеца шипастый кнут.

– Тебе, Калимос, он больше не понадобится, – сказал воин, явно наслаждаясь тем, как колючая рукоятка легла в ладонь. – Не волнуйся, я о нем позабочусь.

– Ты слышал, что я спросил? – продолжал Сулака.

– Слышал. – Поднявшись, Люций повесил свернутый кнут на крюк на поясе. Присмотревшись внимательнее, Сулака увидел, как совершенно этот воин владеет своим телом – убийца, досконально знающий все свои силы и слабости.

– И?

– Что – и?

– Где ваши апотекарии?

– На ваш железный корабль перешел только один из них, – ответил Люций. – Не думаю, что его так уж интересует спасение жизней.

– Какой же он тогда апотекарий?

Люций наклонился ближе, и Сулака почувствовал кислое дыхание, резкий запах пота на немытом теле и крови из свежих ран.

– А вот такой, что оказался у тебя прямо за спиной.

Сулака резко обернулся – и увидел перед собой человека, изможденными чертами лица напоминавшего труп, с редкими белыми волосами и глазами чернее черного. Поверх пурпурно-золотого доспеха на нем был плащ из дубленой кожи; за плечами возвышалась уродливым наростом сервосбруя, а тонкие и сухие, как у богомола, пальцы сжимали удлиненный пистолет-игольник.

Послышался короткий свистящий звук, и Сулака почувствовал укол в шею, словно укус насекомого. Он потрогал ужаленное место – и извлек из шеи тонкий полый кристалл, на конце которого повисла рубиновая слеза крови. Осознать происходящее не получалось: мозг, словно окутанный туманом, отказывался работать.

– Фабий? – Сулаке казалось, что его собственный голос доносится со дна глубокой пропасти.

– Он самый, – ответил тот и, поддержав внезапно обессилевшего апотекария, помог ему опуститься на пол. Когда Сулака попытался снова заговорить, Фабий остановил его, мягко прижав палец к губам.

– Ксиклос – это токсин, который действует сильнее, когда ему сопротивляешься. Если хочешь болезненной смерти, он превратит твои страдания в кошмар.

Сулака, который уже не чувствовал рук и ног, только кивнул, словно Фабий говорил что-то само собой разумеющееся.

– Ты забрал то, что тебе не принадлежало, – сказал Фабий и умело вскрыл кодовый замок редуктора, чтобы вынуть геносемя Калимоса.

– Нет, я… – начал Сулака, но слова ускользнули от него.

Фабий прижал к его груди что-то тяжелое.

Сулака понимал, что предмет, который он сейчас видит, должен быть ему знаком, но не мог вспомнить ни его названия, ни предназначения. Давление резко усилилось, лазерные лезвия набрали скорость резания и вгрызлись сначала в слоистую броню нагрудника – а потом и в костный щит грудной клетки. Сулака чувствовал, как инструмент погружается все глубже, но боли не было. Это хорошо. Потом внутри него за что-то потянули, и один из внутренних органов отделился. На глаза навернулись слезы, но он не мог понять почему.

Наклонившись, Фабий шепнул ему на ухо:

– Скажи мне свое имя.

– Что?..

– Имя, – повторил беловолосый ангел смерти. – Твое имя.

По крайней мере это он точно знал.

– Верховный Сулака. – Он был рад, что хоть в этом память не подвела.

– Верховный? Ты мастер каменщиков?

– Да.

– Интересно, – сказал Фабий.

Сулака посмотрел вниз – в его нагруднике было просверлено аккуратное отверстие. Кровь покрывала броню блестящей пленкой, вязким, пузырящимся потоком стекала на колени, неся с собой фрагменты кости. Апотекарий Детей Императора осторожно держал в руках металлический сосуд, на котором паучьи лапы его биосбруи выгравировали два слова: «Верховный Сулака».

В агонии Сулака обратился к единственному, что еще могло его поддержать:

– Из железа рождается сила. Из силы рождается воля. Из…

Голос его затих.

– Да, – сказал Фабий. – Силы в твоем геносемени предостаточно.

Фулгрим не спешил являться на зов, но Пертурабо этого ожидал и потому был спокоен, когда бронированные двери наконец открылись. Роботы Железного Круга активировали датчики угрозы, но отступили по сигналу хозяина, когда его брат вошел внутрь с выражением утомленного страдания на лице.

Внимание Пертурабо было сосредоточено на заводном автомате – действующей модели титана, «Пса войны», не уступавшего по функциональности своему настоящему прообразу. Верхний панцирь был откинут, обнажая неимоверно сложную систему зубчатых колес, шестерен и распределительных валов. Метроном этого механического сердца отбивал точный ритм; отвертка, которую Пертурабо держал в руках, была не толще человеческого волоса.

Два робота Круга расступились, пропуская Фулгрима, за которым последовали его капитаны, Кесорон и Вайросеан, а также хромающий лорд-коммандер, Эйдолон. За ними появились члены Трезубца – они встали на вершинах треугольника, в центре которого был сам Пертурабо. Он медленно кивнул Форриксу.

Фулгрим быстро осмотрелся, не заметил практически ничего нового со времени последнего своего визита в святилище брата и потерял всякий интерес к обстановке, которая дала бы терранским ученым пищу для ума на многие месяца. На нем была боевая броня, недавно заново покрашенная и оттого почти болезненно яркая. Золото и аметистовый фиолет казались слишком реальными, слишком резкими, как будто краску нанесли прямо на сетчатку глаза.

– Сядь, – сказал Пертурабо.

На мгновение ему показалось, что Фулгрим не подчинится: приказ был слишком властным, слишком унизительным в присутствии подчиненных. Понимая, что брат с самовлюбленной проницательностью сразу же разгадает его детскую уловку, Пертурабо все равно продолжал заниматься титаном, игнорируя Фулгрима, а когда, по его расчетам, тот уже собирался заговорить, опередил его:

– Я вызвал тебя пять часов назад.

– Знаю, – ответил Фулгрим, лаконичный и напряженный как струна. – Но я только что лишился корабля и потому был несколько занят.

– Корабля ты лишился без всякой на то необходимости.

– И поэтому ты позвал меня в свою мастерскую жестянщика? – огрызнулся Фулгрим. – Будешь отчитывать за то, что я проявил бесстрашие? Если ты позвал меня, чтобы поглумиться или напомнить, как предупреждал меня, то не трудись. Я не буду извиняться за то, что хотел больше узнать о наших врагах.

– И что же ты узнал? – Пертурабо наконец поднял голову от механизма, над которым работал. – Какие откровения добыли твои монстры в ходе этой столь дерзкой операции?

Вместо ответа Фулгрим снова осмотрел зал, словно картины, анатомические рисунки и математические доказательства внезапно показались ему достойными внимания. Его взгляд стал жестче, дойдя до рисунков позади Пертурабо, и тот понял, что брат собирается сказать, еще до того как были произнесены слова.

– Откуда у тебя эти рисунки?

– Какие?

– Вот те, ужасные. Те, на которых изображено что-то вроде…

– Примарха в разрезе? Ты знаешь, откуда они у меня.

Фулгрим кивнул, и лицо его исказилось от горькой зависти.

– Я мало что помню из времен до того, как нас разбросало по Вселенной, – он пренебрежительно пожал плечами.

– Достаточно, чтобы рассказать своему специалисту по изменению плоти.

– Фабию? – спросил Фулгрим. – Нет, я лишь дал ему разрешение экспериментировать, насколько позволят его знания.

– Правда? Ты действительно ничего ему не рассказывал?

– Может быть, указал некоторые пути, – признался Фулгрим, – но все, что он сделал, целиком его заслуга. Да, в его творениях еще есть некоторый изъян, но великое искусство всегда рождается в поте и крови.

– Это неправильно, – сказал Пертурабо.

– Неправильно? – Казалось, само это слово отвратительно Фулгриму. – Ты до сих пор не понял? Правильного и неправильного не существует. Нас определяют воля и желание, и лишь руководствуясь первым и потакая второму, мы можем достичь истинного совершенства. Пока что несовершенная наука Фабия рождает чудовищ, но в конце концов он создаст подобие бога.

– Он будет создавать только ублюдочных гибридов, нечистых полукровок, которых лучше бы придушить при рождении, – сказал Пертурабо. – Останови его, прежде чем все зайдет слишком далеко.

– Не буду, – отрезал Фулгрим.

Вздохнув, Пертурабо вернулся к заводному «Псу войны».

– Увереннее всего себя чувствуешь, когда даже не догадываешься, что неправ, – сказал он и, взяв инструменты, продолжил работать с внутренним механизмом.

– Он что, сломан? – спросил Фулгрим.

– Ведущее колесо вечного двигателя в его сердце отстает.

– Я думал, это невозможно.

– Напротив. – Пертурабо подтянул винт размером не больше, чем крупица песка. – Тысячи лет назад один гений Старой Земли сформулировал теоретические принципы, но технология того времени не позволила ему построить действующий прототип. В моей библиотеке много его дневников и тайных записей, и, опираясь на них, я смог восстановить утерянные фрагменты и создал чертеж, по которому Вулкан собрал готовую модель.

Фулгрим кивнул; ему уже стало скучно.

– Я думал, Вулкан использует свои кузницы с большей пользой, например, для производства оружия.

– Тогда ты совсем его не знаешь, – ответил Пертурабо. – Он любит кузнечное дело во всех видах – от ковки оружия до создания миниатюрных шедевров искусства.

– И даже таких, которые не работают? Тогда он не такой уж мастер, как о нем говорят.

– Нет, модель была идеальна, – сказал Пертурабо. – Но она получила повреждения при битве у Фолла. Упала с полки, и механизм разбалансировался. Если прислушаешься, то заметишь, как меняется каждый цикл его механического сердца.

Пертурабо переставил «Пса войны» на верстак перед Фулгримом.

– Меня твои игрушки не интересуют, – возразил тот.

– Слушай, – настаивал Пертурабо.

Вздохнув, Фулгрим склонился над столом и повернул голову, прислушиваясь, – и Пертурабо одним мгновенным движением схватил его за волосы. С неожиданной силой он толкнул брата лицом вниз, прямо на модель титана. Чудесный автомат рассыпался на тысячу кусочков, и голова Фулгрима с треском врезалась в шершавую поверхность верстка.

Хрустнула кость, полилась кровь; шестеренки, микроскопические пружины и рычаги разлетелись во все стороны.

Фулгрим вскрикнул от боли и удивления, и его капитаны ринулись вперед.

Роботы Железного Круга отбросили их в сторону сокрушительными ударами энергетических щитов, и прежде чем Дети Императора пришли в себя, рядом с ними уже был Трезубец. Пертурабо протащил Фулгрима по всему верстаку, сметая по пути чертежи, хрупкие инструменты, схемы и незаконченные наброски. Он поднял брата без труда, словно простого смертного, хотя тот и был в полном доспехе. Фулгрим сплюнул кровь, но Пертурабо ударил его кулаком по лицу, и голова его запрокинулась назад с треском ломающейся кости.

Глаза Фениксийца потемнели, черты исказились змеиной злобой. Он хотел что-то сказать, но Пертурабо не дал ему такой возможности. Словно кулачный боец, намеренный прикончить противника, он продолжал наносить методичные удары, пока не оттеснил брата к железной колонне. Удерживая Фулгрима одной рукой, другой он потянулся за Сокрушителем наковален, занес молот – но так и не ударил.

Идеальное лицо Фулгрима превратилось в открытую рану, влажную от крови, слизи и слез. От мокроты и сломанных зубов дыхание стало хриплым, глаза заплыли от гематом. Он снова попытался заговорить, и Пертурабо снова прервал его:

– Нет, брат. Говорить буду я, а ты станешь слушать.

Фальк, Кроагер и Форрикс подтащили схваченных офицеров Фулгрима, держа их за шеи и сильно вдавливая в плоть стволы крупнокалиберных пистолетов.

– Я сдерживался и молчал, позволяя тебе привести мой легион в это место, – сказал Пертурабо. – Я следовал за тобой во всем, слушал твои байки, разрешал определять ход этой экспедиции.

Он наклонился к брату.

– Все. Хватит.

Он отпустил Фулгрима, но тот держался прямо, не отступая перед его холодной яростью.

– Твои воины не знают дисциплины, в битве за тебя сражаются чудовища, ты в тщеславии пожертвовал целым кораблем, но больше так не будет. Отныне командую я, и пока не закончится эта миссия, твой легион будет подчиняться мне. Твои воины будут выполнять мои приказы, будут следовать за мной и не сделают ничего без моего на то разрешения. Если ты согласен, мы продолжим путь в Око Ужаса и вместе завершим начатое. Если не согласен, то я забираю свой легион и ухожу. Ты все понял?

Фулгрим кивнул и проглотил скопившуюся во рту кровь.

– Я понял, брат. – Его булькающий, сипящий голос разительно отличался от обычного совершенного тембра. – Я понял, что ты унизил меня и ждешь, что я проглочу оскорбление. Стану твоим лакеем.

– Не нужен мне никакой лакей, – прорычал Пертурабо. – Мне нужен тот, кто равен мне.

– Но, брат, я тебе не ровня. – Фулгрим улыбнулся разбитыми губами, словно эта вспышка ярости чем-то его развеселила. – Я превосхожу тебя во всем.

– Однако молот у меня, – напомнил Пертурабо.

– Ты говоришь, что нуждаешься в равном себе, но о каком равенстве речь, когда ты принуждаешь меня силой оружия?

Опустив Сокрушитель, Пертурабо вернул его в крепление на плечах, затем обернулся к Трезубцу:

– Отпустите их.

– Повелитель, – отозвался Фальк. Кесорон все еще извивался в его захвате, несмотря на пистолет, упиравшийся в подбородок его широко распахнутой челюсти. – Вы уверены?

– Уверен. Как учит история, если хочешь сам добиться чего-то – дай что-то и другим.

– И что же ты дашь мне? – спросил Фулгрим, отхаркивая окрашенную кровью слюну.

– Жизнь, – ответил Пертурабо.

– Немного.

– Таково мое предложение, решай, примешь ли ты его. Если примешь, то никто из присутствующих слова не скажет о том, что произошло. Это я тебе обещаю.

Фулгрим пожал плечами, словно это было неважно, потом посмотрел на грудь Пертурабо и плотоядно улыбнулся.

– Вижу, что недооценил тебя, брат. Знаешь, как давно никто не причинял мне настоящей боли? Нет, конечно, откуда тебе знать. Поверь, много времени прошло с тех пор.

Гематома на челюсти Фулгрима уже спадала. Сломанные кости скулы, носа и челюсти уже срастались, синяки вокруг глаз желтели. Примархи быстро исцелялись, но Пертурабо все равно поразила скорость, с которой тело брата устраняло полученный ущерб.

– Мы договорились?

– Да, – сказал Фулгрим, провел пальцами по волосам и коротко кивнул своим воинам.

Трезубец отпустил пленников, но ни оскорблений, ни угроз не последовало: капитаны просто удалились вслед за Фениксийцем. Пертурабо проводил брата взглядом; он был удивлен, что тот так легко уступил, но и доволен тем, как показал Фулгриму свое нежелание мириться с самоуправством.

Эта стычка забрала у Пертурабо все силы. Он тяжело выдохнул и потер рукой голову; в глаза словно насыпали песка, и отчаянно хотелось выпить. Жестокость, которую излучали его триархи, сопровождалась дурманящим запахом боевых стимуляторов и феромонов агрессии – химические предвестники битвы, которая так и не произошла. Кроагер был разочарован, что не пролилось еще больше крови; кулаки Фалька были сжаты в предвкушении убийства. Один Форрикс, казалось, чувствовал себя неуютно и теперь собирал разбитые останки титана.

– Ты чем-то обеспокоен, мой триарх? – спросил его Пертурабо.

– Не знаю почему, но я всегда ненавидел эту модель, – сказал Форрикс. – Хотя мне жаль, что она разбилась.

– Я не об этом. Ты думаешь, я поступил неправильно, избив Фулгрима?

– Нет.

– Ты не умеешь врать, Форрикс.

– Я не думаю, что вы поступили неправильно, ударив его. Но зачем было унижать его перед его же воинами?

– Фулгриму нужно было преподать урок, – сказал Кроагер.

– Это так, – согласился Форрикс, подбирая крохотное зубчатое колесо и медленно вертя его между большим и указательным пальцами. – Но не стоит держать в доме кошку, с которой собираешься содрать шкуру [11]11
  Слова Мартина Левина, американского финансиста.


[Закрыть].

Книга III
CONJUNCTIO [12]12
  Конъюнкция, союз противоположностей; алхимический термин.


[Закрыть]

Теогонии – III

Разрушенный завод стал им убежищем на время проволочной бури, укрыв всех троих от взвеси бритвенно острых частиц, с воем метавшейся за стенами облученного здания. Птолея и Суллакс не хотели здесь задерживаться, но что еще им оставалось? Выходить под порывы бури, способной за минуту ободрать человека до кости? Да, счетчики радиации мигали красным, но Корин знал, что опасность минует прежде, чем они подвергнутся губительной дозе излучения.

Говорили, что подобные строения когда-то были генераторными станциями, что они использовали забытые технологии и извлекали энергию из опасных материалов. Однако эта энергия явно обратились против своих создателей и опустошила планету, испустив яды, от которых сгорела атмосфера и выкипели океаны.

Здания испускали радиацию и будут испускать ее еще тысячи лет. Лишь по этой причине их не разобрали, чтобы использовать материалы повторно.

В Каллаксе – блеклой, окруженной железными стенами крепости, которую Корин называл своим домом, – повторно использовали все. В ней не было почти ничего нового, все когда-то было чем-то другим. Единственным на планете легкодоступным источником воды был воздух, из которого ее извлекали с помощью высоких конденсационных мельниц, а еду воспроизводили из вчерашних отходов жизнедеятельности. Корин не знал иной жизни, но в книжке, которую отец подарил ему на пятый день рожденья, рассказывалось о древних богах и их великолепных пирах, о столах, ломящихся под тяжестью бесконечных кубков с чистой водой и блюд с роскошной едой, которую не выскребали из утилизационных цистерн и не перерабатывали тысячу раз, чтобы избавить ее от вредных примесей.

Книга принадлежала еще прапрадеду Корина, и страницы ее стали хрупкими и тонкими, но чернильные рисунки сохранили яркость и живость. Они были единственными пятнами цвета в тусклой, серой жизни Корина. На них изображались сине-золотые небеса с сотнями огней, которые его отец называл звездами. Отец говорил ему, что звезды все еще были наверху, за Тенью, но никто в это особо не верил. Его отец много чего говорил, но никто не придавал значения словам старика. Его дни все равно были сочтены, он стал слишком слаб, чтобы работать в кузнях, и слишком рассеян, чтобы его могли использовать в управлении логистикой.

Корин расстегнул молнию на стеганой куртке и вытащил книгу из кармана рубашки – осторожно, чтобы не повредить обложку и тонкие, готовые рассыпаться от дыхания страницы. И пока буря вымещала свою раздирающую ярость на фасаде здания, он читал истории, которые знал наизусть, но продолжал с удовольствием перечитывать, ибо они давали возможность на время забыть о тяжких трудах будней.

– Все читаешь свои детские сказки? – спросила Птолея, устало заходя в комнату и стряхивая блестящие стальные волокна с собственной стеганой куртки. Она села рядом с ним, прислонившись спиной к стене и подтянув колени к груди.

– Это не детские сказки, – ответил он.

– Не вижу в них смысла, – сказала Птолея, зажигая сигарету, состоявшую большей частью из сора с фабричных полов. Та ужасно воняла, но Корин не мог отказать подруге в одном из немногих еще доступных ей удовольствий. – Зачем читать о том, чего нет?

Корин развернул книгу и показал ей страницу, на которой был изображен воин в синих доспехах, борющийся с многоруким змееподобным чудовищем.

– Потому что это лучше того, что есть, – сказал он.

– Красиво, – сказала она и протянула к книге руку, но он вновь прижал ее к груди.

– Извини, – смущенно сказал он. – Она хрупкая. Что-то вроде семейной реликвии. Я всегда надеялся, что передам ее своим детям – ну, знаешь, если получу разрешение.

Вошел Суллакс, громко топая, и тоже стряхнул с себя проволочную пыль.

– Пробудем здесь еще дольше – и о детях можно забыть, – сказал Суллакс, хватая себя за пах. – Тут все жужжит от радиации. Идти сюда было идиотизмом.

– Тебе идти было не обязательно, – заметил Корин.

– Еще как обязательно, – ответил Суллакс так, будто разговаривал с дураком. – Ты мой брат-рабочий, я не могу дать тебе умереть.

– Как трогательно, – сказала Птолея.

– Ага… Если он помрет, мне придется и его план выполнять, – прорычал Суллакс, лишь отчасти в шутку.

Корин не ответил, прекрасно зная, что они предприняли опасную затею, но не желая признавать это перед напарниками-скаутами. Очень сложно было убедить администрацию вообще разрешить ему выйти на патрулирование. Не хватало еще вернуться с трупами, изорванными проволочной бурей, или живыми, но получившими дозу радиации, от которой они станут бесплодными или, что еще хуже, неспособными работать.

Он не был уверен, что заставило его покинуть безопасный, герметичный Каллакс, но вид фиолетовой кометы задел в душе струну, еще способную звенеть жаждой действия. Корин должен был узнать, чем она была, и ему удалось донести свой пыл до облаченных в серое членов администрации. Возможно, она подтвердит, что какой-то другой мир тоже выжил, станет связующей нитью с потерянной историей и другими планетами, которые, как говорили, раньше существовали за Тенью. А возможно, там окажутся обломки спутника, чья орбита опустилась слишком низко, позволив гравитации наконец увлечь его вниз.

Обе причины были достаточным основанием для отправки патруля, но в администрации сочли необходимым выделить ему только двух других скаутов. И настояли, чтобы оба были добровольцами. Он, разумеется, выбрал сестру-соседа и брата-рабочего. Им обоим не нравилась его идея, но им обоим не хотелось отпускать его в хим-пустоши одного.

Комета упала всего в нескольких километрах от стен, но путешествие все равно предстояло сложное и опасное. Им не выделили никакого транспорта, поэтому по пеплу и камням, под вечно серым небом, пришлось идти пешком. Когда они почти добрались до подножия горы, вздымавшейся за Каллаксом, разразилась проволочная буря, вынудив их укрыться в разрушенной электростанции.

– Кажется, утихает, – заметила Птолея, приподнимаясь и заглядывая в трещину в стальной обшивке. – Будет мерзко и больновато, но мы сможем все успеть и вернуться до начала следующей смены.

– Тогда пойдем, – вздохнул Суллакс. – Вздремнуть перед сменой не помешало бы.

Корин почувствовал укол вины, но постарался не подать вида. Смены на фабриках, перерабатывающих станциях и конденсационных мельницах были и так тяжелы, а человеку, не сумевшему отдохнуть, отработать их было еще сложнее.

Они натянули плащи химзащиты, надели маски, спустились обратно на нулевой уровень и подставились тупым зубам проволочной бури.

Птолея оказалась права: самый яростный период миновал, и вихрь в центре уже двигался дальше. Он чувствовал уколы острых частиц сквозь плотную материю штанов и стеганой куртки и знал, что когда снимет слои защитной одежды, его кожа окажется усеянной небольшими кровоточащими ранками. Но чем дальше они уходили, тем слабее становились порывы ветра, пока в конце концов не стали видны горные хребты.

Несложно было понять, где пролетел метеорит.

В нижней части каменистого предгорья появилась дымящаяся борозда с осевшими, будто расплавившимися краями. Горячим черным дождем падал вулканический пепел, пахнувший пережженным металлом. Корин подождал, пока несколько хлопьев не упадет на ладонь в перчатке, и продемонстрировал их остальным.

– Углеродный осадок от сгорания при входе в атмосферу? – спросил он. – От звездного корабля?

– Может быть, – сказала Птолея, но Корин понял по ее голосу, что она взволнована.

Они вступили в новообразованную лощину, стены которой из-за пронесшегося объекта стали глянцевитыми, застекленевшими. Теперь, когда последние порывы бури больше не могли их достать, Корин снял маску и сделал вдох. Воздух был абсолютно неподвижен и пах чем-то приятно-сладким, как масло, которым натирали новорожденных, – и ни следа ожидаемых им токсинов.

– Все еще считаешь, что мы зря сюда пришли? – спросил он Суллакса.

– Пока не знаю, – ответил Суллакс. – Зависит от того, что мы найдем на месте.

– Но это хотя бы лучше, чем смена у вентиляторов, – заметила Птолея, двинувшись вперед.

Корин и Суллакс последовали за ней, и они все вместе прошли глубже в расселину, вырезанную в камне. В дальнем конце борозды, примерно в сотне метров от них, что-то светилось. Упавший предмет еще явно был раскален добела. Они начали осторожно приближаться, а когда сократили часть расстояния, Корин начал понимать, что перед ним были не обломки разбившегося спутника и не упавший космический корабль.

Он не знал, что это было.

Это был свет, облако цельного света, наполнявшее конец расселины ярким сиянием. Корин не сводил с него глаз, пытаясь разглядеть в нем что-нибудь, но видел лишь обрывки образов и форм: глаза, золотые крылья, тысячи вращающихся колес, напоминавших сердце мощнейшего механизма, бессчетные генетические спирали с невозможными структурами, складывавшиеся в миллиарды различных сложнейших последовательностей.

– Что это, черт побери? – воскликнул Суллакс, доставая свою однострельную винтовку. – Оно опасно?

– Я не знаю, что это, – сказал Корин. – Но не думаю, что оно опасно.

– Почему? – спросила Птолея.

– Просто знаю, – ответил Корин, и это было действительно так. Он не ведал, откуда это знание пришло, но чувствовал, что этот свет, чем бы он ни был, возник здесь не для того, чтобы причинить им вред. Он двинулся к свету, начавшему сжиматься, преобразовываться во что-то чудесное, в существо, возрождающееся в самосожжении.

Он почувствовал, как что-то коснулось его разума – какая-то сущность, столь великая, что он не смог бы и вообразить ничего подобного. Она знала все, чем он был. Она знала все, что он знал. В этом не было грубого вмешательства, сущность была абсолютно благостной. Даже робкой – как рука, протянутая прекрасному незнакомцу в предложении дружбы.

По мере того как свет сливался воедино, в нем начал вырисовываться силуэт, и Корин ахнул, увидев, что лежало в центре.

Маленький мальчик, столь совершенный, будто был порожден чистейшей генетической алхимией.

– Не верю, – сказал Суллакс.

– Это невозможно, – добавила Птолея.

– Нет, – сказал Корин, опускаясь на колени рядом с ребенком. – Это чудо, которое мы все ждали.

Кожа ребенка сияла, будто окружавший его свет каким-то образом влился в плоть. При виде него ребенок счастливо гукнул и потянулся к нему с улыбкой, казавшейся слишком знающей для того, кто только возник.

– Не трогай, – предупредил их Суллакс. – Оно может быть опасно.

– Это просто малыш, – сказал Корин. – Малыши не опасны.

– Ты не знаешь, что это такое, – ответил Суллакс. – Убьем его, и все.

– Убьем? – воскликнул Корин. – Что ты такое говоришь?

Суллакс вытащил нож.

– Это сирота, а ты знаешь правила насчет сирот. Висеть на нас мертвым грузом они не будут.

– Мы не станем его убивать, – сказал Корин, беря малыша на руки. Кожа у ребенка была теплой, и это тепло волной омыло каждую клетку в теле Корина, наполняя яростным стремлением защищать.

– Убери нож, – сказала Птолея.

– Поверь, я окажу нам всем услугу, перерезав ему горло, – сказал Суллакс. – Кто его будет растить? Ты? Он? Тебе не нужна лишняя обуза, если в ней течет не твоя кровь.

– Я сказала, убери нож, – повторила Птолея, по лицу которой начал разливаться свет ребенка.

– Нет, – процедил Суллакс и протянул руку, намереваясь выхватить ребенка из рук Корина.

Пуля Птолеи вылетела из затылка Суллакса, он рухнул на колени, а потом повалился набок. У их ног начала собираться лужа крови, и хотя Корин знал, что убийство брата-рабочего должно его потрясти, он ничего не чувствовал.

Смерть Суллакса его не тронула.

Он видел, что Птолея все поняла; на ее сияющем лице не было и следа вины за выстрел.

Суллакс стал угрозой совершенному ребенку и поплатился за это.

Корин посмотрел вниз, когда у его ног раздалось какое-то бульканье, и увидел струйку воды, пробившейся из трещины в земле там, где лежал маленький мальчик. Струйка усиливалась, превращалась в непрерывный поток, и в конце концов кристально-чистая вода хлынула из глубин земли рекой. Вода текла вокруг них, смывая кровь и химическую пыль с ботинок, наполняя воздух своей свежестью.

– Он принес воду, – сказал Корин, передавая маленького мальчика Птолее. Она принялась баюкать крохотное тельце с любовью матери, впервые взявшей своего ребенка на руки. Корин достал книжку из нагрудного кармана и начал перелистывать страницы, не замечая, что клочки бумаги выпадают из рассыпающегося корешка и растворяются в воде.

– Смотри, – сказал он, протягивая книгу Птолее, и слезы потекли по его лицу.

Страницы изображали древний миф о сотворении мира – пурпурного бога, выходящего из первичных вод, чтобы принести жизнь в бесплодный мир, в котором раньше ничего не росло, но который теперь превращался в плодородный рай.

– Кто это? – спросила Птолея.

– Приносящий Воду, – ответил Корин. – Фулгрим.