Текст книги "Тень горы"

Автор книги: Грегори Робертс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 60 страниц) [доступный отрывок для чтения: 22 страниц]

– Это же пятизвездочный отель! – сказал Близнец. – Мы тут в безопасности, как у Христа за пазухой, Скорп!

– Напротив, мы тут совершенно беззащитны! – возразил Скорпион. – Похититель может запросто проникнуть в номер под тележкой с едой или прикинется посыльным. Все любят получать посылки и сразу открывают дверь. Мы слишком уязвимы для нападения, Близнец.

– Нападения? Да ты никак планируешь войнушку, свирепый Скорпион?

– Я о том, что мы уязвимы, Близнец. И это не шутки.

– Ладно, раз это не шутки, выкладывай, что там у тебя.

– Но… я не могу обсуждать правила безопасности при посторонних.

– Почему?

– Потому что… это небезопасно.

– То есть ты не хочешь заодно обезопасить и наших друзей?

– Здесь присутствуют сотрудники отеля.

– Я тоже это заметил, – сказал Близнец, тасуя карты. – И если наше пребывание в отеле сопряжено с какими-то рисками, разве не справедливо будет распространить новые правила безопасности и на них – особенно на тех, кто подвергается риску, в данный момент играя со мной в карты?

– Что? – озадачился Скорпион, встряхивая головой.

Дидье снял колоду, и готовый к раздаче Близнец сделал паузу.

– У меня идея, Скорпион, – сказал он, улыбаясь другу, которого любил больше всех людей на этом свете. – Давай пригласим сюда всех наших друзей с их семьями и родственниками. Всех вообще. Снимем целиком три этажа отеля и поселим в номерах только своих людей. И пусть живут здесь как угодно долго, а мы будем тратить на них деньги без счета: угощать, развлекать и так далее. И будет хорошо всем – им, нам и отелю. И все будут счастливы, и безопасность будет обеспечена. Ты ведь имел в виду нечто подобное, да?

Удостоверившись, что его друг потерял дар речи, Близнец повернулся ко мне, сияя, как червовый флеш-рояль[52]52
  Флеш-рояль (королевская масть) – сильнейшая комбинация в покере: пять старших карт от туза до десятки одной масти.


[Закрыть].

– Последний шанс, Лин, – сказал он, готовясь сдавать карты. – Ты в игре?

– Нет, я уже вас покидаю, – сказал я, в знак прощания кладя руку на плечо Дидье.

В дверях я оглянулся на ловко и хищно сдающего карты Близнеца. Из всех известных мне людей только Дидье Леви мог дать фору в карточном шулерстве Джорджу Близнецу. Но у меня не было желания дождаться и узнать, кто кому на сей раз утрет нос.

Выйдя из номера и двигаясь к лифту, я в самом конце коридора столкнулся с Навином и Дивой.

– Привет, Лин! – обрадовался мне детектив. – Ты что, уже уходишь?

– Да, – сказал я. – Привет, дорогая.

– Можешь звать меня просто «драгоценнейшая», дорогой, – демократично предложила Дива, с улыбкой дотрагиваясь до моей руки тонкими пальчиками. – Отчего такая спешка?

– Дела, – сказал я, улыбаясь в ответ.

Несколько секунд мы простояли молча, обмениваясь улыбками.

– И что за дела? – спросила наконец Дива.

– Пустяковые, – сказал я. – Приятно видеть, что вы уже лучше ладите между собой.

– Он не совсем безнадежен, если узнать его поближе.

– Спасибо, – раскланялся Навин.

– Я в том смысле, что надежда умирает последней, – пояснила Дива. – Надо только не ждать слишком многого. Из свиного уха не сделать шелковый галстук.

– Шелковую сумочку, – поправил Навин.

– Что?

– В пословице шелковая сумочка, а не галстук.

– И что с того? Мечтаешь о шелковой сумочке, щеголь?

– Нет, конечно же. Но такова пословица: «Из свиного уха не сделать шелковой сумочки».

– Ты с каких это пор стал спецом по гребучим пословицам?

– Я только…

– И теперь я должна получать у тебя лицензию на каждую подмену слов во фразе?

– Всего вам наилучшего, – сказал я, нажимая кнопку лифта.

Дверь открылась, я вошел в кабину и поехал вниз, а эти двое продолжали громко выяснять отношения; и отголоски их спора, казалось, рикошетят от стен лифтовой шахты, преследуя меня по мере спуска.

Выйдя в холл на первом этаже, я обнаружил, что они спускались в соседнем лифте, всю дорогу продолжая препираться через две стенки от меня.

– Привет еще раз, – сказал я.

– Извини, Лин, – сказал Навин, отрываясь от неугомонной спутницы. – Не успел сообщить тебе одну вещь.

– Какую?

– Это касается твоего друга Викрама. – Навин понизил голос. – Он перебрался к Деннису, спит на полу в его квартире и вовсю налегает на дурь. Сам я его не видел, но слышал от Винсона, что парень совсем плох. Я там не появляюсь в последнее время, да и Винсон почти перестал. И я подумал: вдруг ты еще не в курсе?

– Ты прав. Я этого не знал. Спасибо.

Я оглянулся на Диву, которая ждала перед лифтом окончания нашей беседы. До того момента я как-то не замечал, насколько она привлекательна: широко расставленные миндалевидные глаза, длинные ресницы, тонкий нос с красивым изгибом крыльев, которые складками соединялись с уголками губ, когда ее рот расплывался в улыбке.

Навин также смотрел на нее, и в его взгляде было обожание.

И в этот самый миг, переводя взгляд с Навина на Диву, я испытал странное чувство: как будто сквозь меня прошла легкая смутная тень. Я вздрогнул и посмотрел Навину в глаза, надеясь, что он ощутил то же самое.

Сердце забилось быстрее, и внезапное ощущение близкой опасности стало настолько отчетливым, что у меня перехватило горло. Но в глазах Навина я ничего не заметил. Он смотрел на меня со своей обычной улыбкой.

– Послушайте моего совета, – сказал я, делая шаг в сторону выхода, – держитесь вместе.

– Ну да… – ухмыльнулась Дива, уже готовая выдать очередную шутку.

– Спорьте и ругайтесь, но будьте вместе, – поспешил прервать ее я, делая еще один шаг прочь. – И приглядывайте друг за другом, о’кей?

– О’кей! – засмеялся Навин. – Вот только…

Я быстро их покинул, дошел до парковки, оседлал мотоцикл и выехал на магистраль. Но через несколько сотен метров вдруг затормозил у края тротуара и бросил долгий взгляд назад, на стеклянную башню отеля «Махеш». Посмотрел, потом дал газу и погнал дальше.

Когда я прибыл к дому, где жил Деннис, складная дверь-гармошка на фасаде первого этажа оказалась раздвинутой, и от улицы квартиру отделял только занавес. Я слез с мотоцикла, приблизился и постучал по открытой створке. Изнутри донеслись быстрые шаги в шлепанцах, затем занавес разошелся в стороны, и в проеме возник Джамал Все-в-одном. Он знаком пригласил меня войти и приложил палец к губам, прося соблюдать тишину.

Очутившись внутри, я сощурился, привыкая к полумраку. Густой запах гашиша смешивался с дымом от ароматических палочек, целый пучок которых горел в пустой вазе.

Деннис лежал в своей обычной позе, скрестив на груди руки и вытянувшись посреди широкой кровати. Он был в голубой шелковой пижаме, с босыми ногами.

Я услышал справа от себя глухое покашливание, повернулся и увидел Викрама, распростертого на ковре. Рядом с ним сидел Билли Бхасу, набивая очередной чиллум.

Из темного угла раздался голос. Это был Конкэннон.

– Гляди-ка, кого к нам впустил старый пердун! – сказал он. – Надеюсь, ты пришел вступать в мою маленькую банду, чувак. Я сейчас под кайфом и не хочу расстраиваться.

Не реагируя на его речь, я подошел к Викраму. Билли Бхасу отполз в сторону, уступая мне место, и продолжил свою возню с чиллумом. Я начал трясти Викрама, приводя его в чувство:

– Викрам! Вик! Очнись, приятель!

Его веки медленно приподнялись, но затем сомкнулись вновь.

– Спрашиваю в последний раз, Шантарам, – сказал Конкэннон. – Ты со мной или против меня?

Я продолжал трясти Викрама:

– Очнись, Вик! Мы уходим.

– Оставь его в покое, – проворчал Конкэннон. – Разве не видишь, чувак счастлив?

– Это ни черта не счастье, если он ничего не чувствует.

Я тряхнул его сильнее:

– Викрам! Просыпайся!

Он открыл глаза, посмотрел на меня и расплылся в слюнявой улыбке:

– Лин! Как поживаешь, дружище?

– Лучше скажи, как ты?

– Никаких проблем, – промолвил он сонно, снова закрывая глаза. – Все отлично, старик. Все… отлично…

Викрам захрапел. Лицо его было покрыто грязью, а тело заметно усохло против прежнего, так что одежда, когда-то сидевшая на нем в обтяжку, теперь висела как на вешалке.

– Вик, старина, проснись!

– Да какого хрена ты к нему прицепился? – спросил Конкэннон уже агрессивно.

– Это не твоя забота, Конкэннон, – сказал я, не поворачивая головы в его сторону.

– Так, может, озаботишь и меня?

Детский прием, все это знают, и тем не менее прием часто срабатывает.

– Почему бы нет? – ответил я и впервые повернулся к нему.

Даже в полумраке был заметен холодный огонь в его голубых глазах-ледышках.

– Давай сделаем так, – предложил я. – Сейчас я отвезу друга к его родителям, а потом вернусь сюда, и мы потолкуем в переулке. Идет?

Он встал и приблизился ко мне почти вплотную:

– Есть две вещи, которые я уважаю. Это право человека уничтожать своих врагов и право человека уничтожать самого себя любым способом, какой ему нравится. Мы все катимся под гору. Каждый из нас. У нас одна дорога – вниз, и Викрам скатился по ней чуть дальше, чем ты или я, только и всего. Это его естественное право, и ты не должен ему мешать.

Это была гневная речь, и с каждым словом гнев в его голосе нарастал.

– Кроме прав, есть и обязанности, – ответил я, глядя в его разъяренное лицо. – Человек обязан помогать своим друзьям.

– У меня нет друзей, – сказал он уже спокойнее. – И ни у кого их нет. Дружбы не существует. Это сказка, вроде долбаного Санта-Клауса. Малышня в него верит, а потом он оказывается жирным мудаком, третьесортным актеришкой. Сплошное надувательство. В этом мире нет никаких друзей. Есть только союзники и враги, и любой из них в любой момент может тебя кинуть или, напротив, перекинуться на твою сторону. Такова правда жизни.

– Мне нужно вытащить отсюда Викрама.

– Да насрать на вас обоих!

Считаные мгновения – пять ударов сердца – он стоял неподвижно, глядя на меня в упор, а затем его правая нога сдвинулась по полу назад, переходя в боевую позицию. Не желая быть застигнутым врасплох, я сделал то же самое. Руки его медленно поднялись и замерли на уровне лица, левый кулак выдвинулся вперед. Я также поднял кулаки; сердце бешено колотилось.

Как глупо. Двое мужчин готовы драться ни за что. Впрочем, драться за что-либо попросту невозможно; в любом случае дерешься против. Когда ты ввязываешься в драку, та часть тебя, которая выступает в поддержку чего-то, неизбежно подавляется той частью, которая ожесточенно стремится к противостоянию. И в ту минуту я ожесточился против Конкэннона.

– Все-в-одном! – неожиданно произнес Джамал.

– Заткни пасть! – рявкнул на него Конкэннон.

– Парни! – донесся с кровати голос Денниса, при этом его глаза оставались закрытыми. – Мой кайф! Вы ломаете мне кайф!

– Спи спокойно, чувак, – сказал Конкэннон, внимательно следя за мной. – Это займет от силы минуту-другую.

– Я вас прошу, парни, – произнес Деннис своим звучным, глубоким голосом. – Конкэннон! Подойди сюда, мой буйный сын. Подойди и выкури со мной легендарный чиллум. Помоги мне вернуть кайф, дружище. А ты, Лин, забирай Викрама. Он торчит здесь уже неделю. В отличие от всех остальных в этой счастливой маленькой гробнице, он имеет семью, к которой можно вернуться. Увези его отсюда, Лин.

Руки Конкэннона медленно опустились.

– Как скажешь, Деннис, старый греховодник. – Он ухмыльнулся. – Нынче обойдусь без мордобоя, мне по фиг.

Он подошел к кровати Денниса и присел рядом с ним.

– Конкэннон, – сказал Деннис, по-прежнему не открывая глаз, – ты самый живой из всех знакомых мне людей. Я чувствую твою энергию, даже когда бываю мертвым. И поэтому я тебя люблю. Однако ты ломаешь мне кайф.

– Кайфуй спокойно, Деннис, чувачище, – сказал Конкэннон, кладя руку ему на плечо. – Больше тебя не потревожат.

Я поднял Викрама с пола и поставил на ноги. Мы уже добрались до двери, когда Конкэннон вновь подал голос.

– Тебе это еще отольется, Шантарам, – сказал он со злобным оскалом.

Я на такси отвез Викрама к нему домой. За всю поездку он заговорил лишь однажды.

– Она была чудесной девушкой, – сказал он, обращаясь скорее к самому себе, чем ко мне. – Это факт. Если бы она любила меня так же сильно, как я люблю ее, она была бы абсолютным совершенством, ты меня понимаешь?

С помощью его сестры я уложил Викрама в постель, выпил три чашки кофе за беседой с его обеспокоенными родителями и так же на такси вернулся к своему оставленному байку.

Ранее мы с Лизой договорились вместе пообедать в кафе «Каяни», неподалеку от кинотеатра «Метро»; и я поехал туда без спешки, со скоростью пешехода дрейфуя в потоке транспорта по длинной зеленой авеню, вдоль которой тянулись торговые ряды с одеждой всевозможных расцветок и фасонов. Я размышлял о Конкэнноне, а также о Викраме и его родителях, и мысли мои были мрачны.

Престарелый отец Викрама давно уже вышел на пенсию, и его младший сын Викрам был поздним ребенком. Старик не понимал нынешнюю молодежь, а саморазрушительное поведение Викрама совершенно сбивало его с толку.

До недавних пор его красавец-сын был своего рода щеголем – носил псевдоковбойский наряд из черного шелка и пояс из серебряных долларов в подражание героям своих любимых вестернов Серджо Леоне. А теперь он ходил в грязной и мятой одежде. Его прическа всегда поддерживалась в идеальном порядке усилиями его личного парикмахера, а теперь волосы висели патлами или торчали как попало, не приглаженные после сна невесть где. Он забыл о мытье и брился от силы раз в неделю. Он не питался дома и не разговаривал с домашними. А когда он случайно встречался взглядом с отцом, последний не видел в глазах сына признаков жизни, как будто его душа покинула тело, которое лишь чудом еще держалось на ногах.

На волне всепоглощающей страсти к «английской розе» Викрам – богатый юноша, прежде нигде никогда не работавший, – открыл собственное дело при болливудской киноиндустрии: находил иностранцев, готовых поработать статистами в индийских фильмах. Затея была рискованной: Викрам совсем не имел опыта и пользовался заемными средствами. Но его обаяние и вера в себя обеспечили успех предприятия. Лиза, вступившая в дело с ним на паях, именно тогда раскрыла свои таланты.

Но когда «английская роза» бросила Викрама без всякого предупреждения или объяснения, былые уверенность и отвага (те самые, с которыми он танцевал на крыше идущего поезда, делая ей предложение) вытекли из него, как вытекает кровь из вскрытых вен.

– Он таскает из дома вещи, – шепотом посетовал его отец, когда Викрама уложили спать. – Всякие мелочи. Жемчужную брошь своей матери, золотую авторучку, подаренную мне компанией в день выхода на пенсию… Когда мы задаем вопросы, он бесится и винит во всем слуг. Но мы-то знаем, что это его рук дело. Думаю, он продает украденные вещи, чтобы купить наркотики.

Я кивнул, подтверждая его догадку.

– Какой позор! – вздохнул старик, и его глаза наполнились слезами. – Какой позор для всей семьи!

В голосе его были горечь и страх, но уже не было любви, которая стала чужой в их доме. Когда-то и я был таким чужаком среди своих. Было время, когда я жестко подсел на героин, и эта зависимость сделала меня вором и грабителем – только ради денег на дозу. Двадцать пять лет назад я с этим покончил, и с годами мое отвращение к тяжелым наркотикам только росло. И теперь всякий раз, когда я вижу кого-то или слышу о ком-то впавшем в зависимость – вступившем в войну с самим собой, – я не могу равнодушно пройти мимо. Да, я стал чужаком в любящем родительском доме. Я понимал, как это тяжело: помогать человеку против его собственной воли. Я видел, как страдают родные люди, день за днем, потому что один из них сдался наркотикам. И я знаю, что любовь может не вынести такой нагрузки, если только она не закалится в борьбе.

И в тот день того пошедшего вразнос года, еще не ведая, какие карты сдаст мне Судьба, я молился за всех нас – за Викрама, за его родных и за всех пленников забвения, – чтобы эта игра не пошла для нас в минус.

Глава 23

Я притормозил на перекрестке перед «Каяни», где была назначена встреча с Лизой. Посмотрел на светофор, сделал пару глубоких вдохов и газанул с разворотом, пугая пешеходов, – однако вполне в бомбейском стиле. Машины на встречке дико виляли, совершая непредсказуемые маневры. Хочешь здесь ездить, умей вертеться, иначе тебе каюк.

Канат, протянутый над крутыми мраморными ступенями перед входом, оказался очень кстати после моего головокружительного виража. Держась за канат, я поднялся в это кафе парсов – пожалуй, самое популярное из подобных заведений в Бомбее. Помимо чая и кофе, «Каяни» предлагало посетителям фирменные перченые омлеты, пироги с мясом и овощами, подрумяненные сэндвичи и лучший выбор пирожных и булочек на всем южном полуострове.

Лиза ждала меня за своим любимым столиком – у задней стены первого этажа, откуда можно было наблюдать за кухонной суетой через раздаточное окно в каких-то семи шагах.

Несколько официантов приветствовали меня кивками и улыбками на пути к ее столику. «Каяни» было одним из регулярно посещаемых нами мест: в течение двух лет нашей совместной жизни мы обедали или полдничали здесь как минимум дважды в месяц.

После поцелуя я сел близко к ней на углу стола, так что наши ноги соприкасались.

– Бан маска? – спросил я ее, не глядя в меню.

Так называлась ее излюбленная закуска в «Каяни»: свежая булочка, разрезанная на три части с прослойками из сливочного масла, так что ее удобно было разделять и макать в горячий сладкий чай.

Лиза кивнула.

– Две бан маска, две чашки чая, – сказал я официанту по имени Атиф.

Он забрал так и не раскрытые нами меню и двинулся в сторону кухни, еще на подходе выкрикивая заказ.

– Извини за опоздание, Лиза. Я узнал о Викраме и сразу поехал к Деннису, а оттуда отвез Вика домой.

– Деннис? Это который Спящий Баба?

– Он самый.

– Я бы хотела с ним познакомиться. Много о нем слышала. Он становится чем-то вроде культовой фигуры. Риш хочет устроить инсталляцию, взяв его транс за основу.

– Могу тебя к нему отвезти, но реально познакомиться с ним ты сможешь только при большом везении. Обычно люди просто находятся рядом с ним, стараясь не ломать ему кайф.

– Не ломать кайф?

– Именно так.

– Мне уже нравится этот тип! – сказала она со смехом.

Я знал ее чувство юмора и тягу к неординарным людям, совершающим неординарные поступки.

– Не удивляюсь. Деннис – это стопроцентно «Лизин тип».

– Нужен творческий подход к любому делу, иначе за него не стоит и браться, – сказала она.

Подали чай и булочки с маслом. Мы обмакивали ломтики в чай, дожидаясь, когда масло начнет таять, и с аппетитом их поедали.

– И как там Викрам?

– Нехорошо.

– Настолько нехорошо?

– Да, настолько.

Она нахмурилась. Мы оба знали, что такое наркозависимость с ее питоньей хваткой.

– Как думаешь, нам следует вмешаться?

– Не знаю. Возможно. Я посоветовал родителям Викрама поместить его в частную клинику. Они вроде согласны.

– А они могут себе это позволить?

– А они могут себе позволить сидеть сложа руки?

– Тоже верно, – согласилась она.

– Проблема в том, что, если даже Викрам отправится в клинику, он пока не готов к помощи. Совершенно не готов.

Она подумала пару секунд.

– У нас с тобой ведь тоже не все хорошо, так?

– А это ты с чего взяла?

– Ты и я, – повторила она тихо. – У нас ведь не все хорошо?

– А что такое «хорошо» в твоем понимании?

Я сопроводил вопрос улыбкой, на которую она не среагировала.

– Что-то лучшее, чем есть сейчас, – сказала она.

– Ладно, – сказал я, – тогда давай улучшаться.

– У тебя с башкой нелады, ты это знаешь?

Мне не хотелось развивать эту тему, но деваться, похоже, было некуда.

– Когда меня в первый раз арестовали, – сказал я, – они провели психиатрическую экспертизу. Я был признан психически здоровым и готовым предстать перед судом. Не могу сказать того же о состоянии большинства своих знакомых, включая эксперта, который меня обследовал. Так уж заведено: прежде чем тебя отправят за решетку, ты должен быть признан вменяемым. Стало быть, все заключенные во всех тюрьмах мира находятся в здравом уме, и это подтверждено соответствующими документами. В то же время за пределами тюрем все больше людей нуждаются в услугах психиатров, психотерапевтов и психоаналитиков. Если так пойдет дальше, очень скоро зэки останутся единственными людьми, психическая состоятельность которых удостоверена официально и не подлежит сомнению.

Она взглянула на меня испытующе – как будто прожектором пыталась просветить насквозь.

– Непростой выходит разговор, – сказала она, – особенно когда у тебя в руке булочка.

– В последнее время, Лиза, все наши с тобой разговоры выходят непростыми, даже когда я всего лишь хочу тебя развлечь.

– Ты считаешь, в этом виновата я? – сердито вскинулась она.

– Нет, я только хотел…

– Не все же время обсуждать, что хочется тебе!

– О’кей, о’кей.

Пришел Атиф забрать посуду и принять следующий заказ. Когда у нас завязывались долгие дискуссии, мы обычно съедали по две, а то и по три булочки. Но в этот раз я заказал только чай.

– Без бан маска? – уточнил он.

– Без бан маска. Только чай.

– Может, возьмете хоть одну булочку на двоих? – предложил он, шевеля кустистыми бровями.

– Никаких булочек. Только чай.

– Тхик, – пробормотал он с глубоко озабоченным видом, набрал в легкие воздуха и крикнул в сторону кухни: – Два чая! Только два чая! Без бан маска! Повторяю, без бан маска!

– Без бан маска? – раздался удивленный голос с кухни.

Я взглянул на Лизу, потом на Атифа, потом на повара Вишала, чья физиономия появилась в окне раздачи. И я поднял руку, выставив один палец.

– Одна булочка! – прокричал я.

– Да! – торжествующе подхватил Атиф. – Одна бан маска, два чая!

Вишал с энтузиазмом закивал в окне и обнажил в улыбке жемчужно-белые зубы.

– Одна бан маска, два чая! – радостно завопил он и брякнул сковороду на газовую конфорку.

– Ну вот, один вопрос уже решили, – прокомментировал я в попытке встряхнуть Лизу.

Обычно мы с ней веселились, сталкиваясь с такими забавными мелочами, пронизывающими повседневную жизнь Бомбея.

– А по-моему, это просто глупо, – сказала Лиза.

– Ну почему же? Атиф…

– Я вчера была здесь с Карлой, и для нас устроили такой же спектакль.

– Постой-постой, ты вчера встречалась с Карлой и ничего мне не сообщила?

– А разве я должна перед тобой отчитываться? Разве ты сам рассказываешь мне, с кем встречаешься и с кем дерешься?

– У меня на то есть причины, и тебе они известны.

– В любом случае вчера здесь повторилась в точности та же сценка с этим же официантом.

– С Атифом?

– Да, Карла тоже знает его имя.

– Он мой любимый официант в этом кафе. Неудивительно, что он ей нравится. Я бы сделал его метрдотелем, будь моя воля.

– Не о нем сейчас речь.

– Значит, будем говорить о Карле?

– Говорить о ней или думать о ней?

– Ты много о ней думаешь? Лично я – нет. Я думаю о тебе и о нас. О том, что с нами происходит.

Она искоса взглянула на меня, нервно складывая и разворачивая салфетку.

Атиф принес два чая и булочку. Я не среагировал на их появление, но официант бдительно застыл рядом с моим локтем; тогда я взял один ломтик булочки, откусил и начал жевать. Атиф с удовлетворением качнул головой и наконец удалился.

– Полагаю, все дело в моей безалаберной жизни, – сказала Лиза, проводя ногтем по линиям сгиба на салфетке.

Я неоднократно выслушивал историю ее жизни, но всякий раз с новыми вариациями, так что был не прочь выслушать ее снова.

– У меня не было никаких проблем в семье. Ничего подобного. Мои предки отличные люди, можешь поверить. Вся беда только во мне самой. Я ходячее недоразумение, и ты это знаешь.

– Это не так, Лиза.

– Это именно так.

– Но даже если бы ты им была, нет таких ходячих недоразумений, которые не заслуживали бы любви.

Она сделала паузу, отхлебнула чая и приступила к своей истории с другого конца:

– Я когда-нибудь рассказывала тебе о параде?

– В «Каяни» ты об этом точно не рассказывала, – улыбнулся я. – Так что давай.

– Каждый год в День основателей города мы устраивали большой парад на главной улице. Народ съезжался со всей округи за полсотни миль – кто-то участвовал, кто-то просто смотрел шоу. Моя школа выставляла на парад свой оркестр и такую здоровую баржу на колесах…

– Передвижную платформу.

– Да, у нас была большая платформа, которую соорудили на деньги родительского комитета. Каждый год делали композицию на новую тему. И вот однажды меня выбрали сидеть на самом верху композиции, на этаком троне, – то есть быть центром внимания. Темой в том году были «Плоды свободы», а баржа…

– Платформа.

– Ну да, платформа была заполнена фруктами с окрестных ферм, а я изображала «Цветок свободы». Представляешь?

– Ты наверняка смотрелась шикарно.

Она улыбнулась:

– Я сидела на вершине целой горы из фруктов, картошки, свеклы, и эта гора медленно двигалась через толпу. Мне полагалось помахивать, этак царственно, всю дорогу, пока мы двигались по главной улице.

Она элегантно взмахнула рукой, чуть согнув ладонь, как будто несла в ней чудесное воспоминание.

Атиф снова убрал пустую посуду и посмотрел на меня, изображая вопрос приподнятой бровью. В тот момент моя рука лежала на столе ладонью вниз, и я дважды легонько прихлопнул – это был сигнал подойти попозже. Он огляделся по сторонам и начал обход соседних столиков.

– Это было нечто! Ну, то есть вроде как великая честь, если ты меня понимаешь. Все так говорили. Они талдычили об этом с утра до ночи. Знаешь, как это достает, когда тебе с утра до ночи вбивают в голову, что ты должна гордиться оказанной тебе великой честью?

– Мне вбивали в голову нечто обратное, но в целом я улавливаю твою мысль.

– Проблема в том, что я на самом деле не чувствовала этой чести. Конечно, было приятно, что выбрали меня из множества девчонок, включая тех, кто был намного красивее. И я ведь ничегошеньки не сделала для этого! Другие из кожи вон лезли, чтобы получить эту роль. Тебе и в голову не придет, на какие уловки, хитрости и подлости могут пойти обычные девчонки, пока не увидишь, как они бьются за возможность оседлать парадную композицию в День основателей.

– Какие уловки, например? – заинтересовался я.

– Лично я не делала ничего, – не ответив, продолжила она. – И была удивлена не меньше остальных, когда комитет выбрал меня. Но… я ничего не чувствовала, хоть ты тресни! Я махала рукой, царственная, как Мария-Антуанетта, и слегка опьянела от запаха свежих яблок, нагревшихся на солнце. Но, глядя на все эти улыбки и слыша аплодисменты, я совершенно ничего не чувствовала.

В этот момент солнце прорвалось сквозь завесу муссонных туч и заглянуло в «Каяни». Один луч скользнул по нашему столу и добрался до ее лица, разделив его пополам: небесно-голубые глаза в тени и алые губы в ярком свете.

– Вообще ничего не чувствовала, – повторили эти ярко освещенные губы. – И в тот раз, и в другие разы. И вообще, я никогда не чувствовала себя частью того городка, или той школы, или даже своей семьи. Никогда. Никогда в жизни у меня не было этого чувства.

– Лиза…

– А ты совсем другой, – произнесла она тоскливо. – И Карла другая. Вы принадлежите к тому миру, в котором живете. Я наконец-то это поняла благодаря официанту с его сценкой. Наконец-то я поняла.

Она подняла взгляд от многократно свернутой салфетки и посмотрела мне в глаза без всякого выражения.

– Где бы я ни жила, я не принадлежу к этим местам и этим людям, – сказала она. – Не ощущаю тесной связи. Даже с тобой, Лин. Да, ты мне действительно нравишься. Уже довольно долго мы вместе, и мне приятно быть с тобой. Но не более того. Ты ведь знаешь, что у меня никогда не было к тебе настоящего чувства?

Всякий раз, когда я пытался полюбить Лизу, мне в грудь упирался этот нож: эти сказанные ею слова, потому что она произносила их за нас обоих.

– Люди и не должны принадлежать друг другу, – мягко сказал я. – Это невозможно. Это первое правило свободы.

Она попробовала улыбнуться. Не получилось.

– Почему люди расстаются? – спросила она, возвращаясь к мучившей ее теме.

– А почему люди сходятся?

– Ты что, психиатром решил прикинуться, вопросом на вопрос отвечаешь?

– Ладно-ладно. Если в самом деле хочешь знать мое мнение, думаю, что люди расстаются прежде всего в тех случаях, когда они по-настоящему и не были вместе.

– А что, если ты боишься быть вместе с кем-нибудь? – спросила она, блуждая взглядом по столешнице. – Или вообще с кем бы то ни было?

– О чем ты?

– С недавних пор я чувствую себя так, словно комитет снова избрал меня королевой парада, хотя я даже не стремилась ею стать. Понимаешь?

– Нет, Лиза.

– Не понимаешь?

– Какими бы ни были наши отношения, я знаю точно, что ты избавилась от проклятия и снова встала на ноги. А этим можно гордиться, Лиза. Ты занимаешься любимым делом, работаешь с людьми, которые тебе интересны. И я всегда готов тебя поддержать в любой ситуации. И это хорошо, Лиза. С тобой все хорошо.

Она вновь подняла взгляд. Хотела что-то сказать. Рот приоткрылся, губы беззвучно подрагивали в такт мелькающим мыслям.

– Мне пора идти, – быстро произнесла она и поднялась. – Готовим новое шоу. Новый художник. Он… очень интересный. Надо все смонтировать за пару дней.

– Ладно. Я тебя сейчас…

– Нет, не подвози, я возьму такси.

– Я доставлю тебя на место быстрее любого такси в этом городе.

– Знаю. И еще твоя доставка гораздо дешевле, ковбой. Однако я возьму такси.

Я расплатился и вышел вслед за ней, спустившись по ступенькам на улицу – всю в пятнах и полосах солнца. Рядом была стоянка такси, и мы подошли к первой машине. Лиза уже открыла дверцу, но я ее задержал. Она на мгновение встретилась со мной глазами и тут же отвела взгляд.

– Не жди меня сегодня, – сказала она. – Новая инсталляция будет очень сложной. Так что будем работать круглые сутки в ближайшие пару дней.

– Пару дней?

– Да. Я, вероятно, останусь ночевать в галерее сегодня и завтра, чтобы… чтобы подготовить шоу к нужному сроку, понимаешь?

– Что все это значит, Лиза?

– Ничего это не значит, – сказала она и села в такси, которое сразу же тронулось с места. Она повернула голову и смотрела на меня из окна, пока не исчезла из виду.

Восторг любви, рождающийся мгновенно, как вспышка, редко бывает долговечным. И когда этот восторг угасает, никакая сила уже не может вернуть его во взгляд влюбленных. Сейчас мы с Лизой смотрели друг на друга как будто из глубины – той самой глубины, куда погружается покинувший нас восторг.

Свет померк, и тень опустилась на дивные сады былого. С полчаса я простоял на тротуаре в глубоком раздумье.

Я упустил что-то важное, какой-то более значительный конфликт, чем ее недовольство моей работой на Компанию Санджая или ее предложение завязывать интрижки с другими. Происходило что-то еще, но я не мог этого разглядеть или отчетливо почувствовать – как раз по той причине, что происходило это со мной самим.