355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Грегори Робертс » Тень горы » Текст книги (страница 1)
Тень горы
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 01:34

Текст книги "Тень горы"


Автор книги: Грегори Робертс



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 60 страниц) [доступный отрывок для чтения: 22 страниц]

Грегори Дэвид Робертс
Тень горы

© Л. Высоцкий, перевод, 2016

© В. Дорогокупля, перевод, 2016

© А. Питчер, перевод, 2016

© ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2016

* * *

Одни эпизоды я беру из моей жизни и описываю почти без изменений, другие сочиняю, пусть и на основе собственного опыта. «Шантарам» и «Тень горы» – это романы, а не автобиографии; мои персонажи и диалоги – продукт фантазии. Для меня не имеет большого значения, насколько мои книги достоверны фактически; важнее другая достоверность – психологическая. Я радуюсь, когда меня спрашивают, как поживает Карла или как я запомнил все эти разговоры – разговоры, на сочинение которых у меня ушло столько лет. Очень хорошо, что люди думают, будто все это правда от первого слова до последнего, – значит я достоверно сочинил.

Но одной достоверности мало – нужно дать читателю то, за чем он будет возвращаться еще и еще, перечитывать и каждый раз находить что-то новое, на более глубоком уровне. Поэтому я использую множество аллегорических отсылок: в «Шантараме» – к дантовскому «Аду» и к Библии, в «Тени горы» – к «Энеиде» и «Эпосу о Гильгамеше». Аллегории подобны призракам: незримые и вездесущие, они пронизывают мой текст, рассказывая свои собственные истории – о древних битвах и горящих кораблях, о поиске любви и веры. Они как эхо в пещере, как отблески того же творческого пламени. И если благодарный читатель после моих книг обратится к первоисточникам – что ж, значит я исполнил свой долг перед теми, кто пришел раньше и сделал нас теми, кто мы есть.

Грегори Дэвид Робертс
Последнее интервью. 5 октября 2015

«Шантарам» был и остается международным суперхитом, «Тень горы» также обречена на успех.

Library Journal

Долгожданное продолжение «Шантарама» не укладывается ни в какие рамки – и в этом-то самая прелесть. Главный герой Лин по прозвищу Шантарам – бывший заключенный, бежавший из австралийской тюрьмы, – колесит по Бомбею на мотоцикле, не боится ввязываться в драки, цитирует классиков и доблестно пытается залечить разбитое сердце.

Publishers Weekly

После прочтения первого романа Грегори Дэвида Робертса, «Шантарам», собственная жизнь покажется вам пресной… Робертса сравнивали с лучшими писателями, от Мелвилла до Хемингуэя.

Wall Street Journal

Мастерски написанный готовый киносценарий в форме романа, где под вымышленными именами выведены реальные лица… Он раскрывает нам Индию, которую мало кто знает.

Kirkus Review

В Австралии его прозвали Благородным Бандитом, потому что он ни разу никого не убил, сколько бы банков ни ограбил. А после всего он взял и написал этот совершенно прекрасный, поэтичный, аллегорический толстенный роман, который буквально снес мне крышу.

Это поразительный читательский опыт, – по крайней мере, я был поражен до глубины души. Я только что видел первый вариант сценария и уверяю вас: фильм будет выдающийся.

Джонни Депп

В своем романе Робертс описывает то, что сам видел и пережил, но книга выходит за рамки автобиографического жанра. Да не отпугнет вас ее объем: «Шантарам» – одно из самых захватывающих повествований о человеческом искуплении в мировой литературе.

Giant Magazine

Удивительно то, что после всего пережитого Робертс смог вообще что-нибудь написать. Он сумел выбраться из бездны и уцелеть… Его спасением была любовь к людям… Настоящая литература способна изменить жизнь человека. Сила «Шантарама» – в утверждении радости прощения. Надо уметь сопереживать и прощать. Прощение – это путеводная звезда в темноте.

Dayton Daily News

Книга насыщена колоритным юмором. Чувствуешь пряный аромат хаоса бомбейской жизни во всем его великолепии.

Minneapolis Star Tribune

Поистине эпическое произведение. Это необъятный, не умещающийся ни в какие рамки, непричесанный, неотразимый, неожиданный роман.

The Seattle Times

Если бы меня спросили, о чем эта книга, я ответил бы, что обо всем, обо всем на свете. Грегори Дэвид Робертс сделал для Индии то же, что Лоренс Даррелл для Александрии, Мелвилл для южных морей и Торо для озера Уолден. Он ввел ее в круг вечных тем мировой литературы.

Пэт Конрой

Это увлекательная, неотразимая, многогранная история, рассказанная прекрасно поставленным голосом. Подобно шаману – ловцу привидений, Грегори Дэвиду Робертсу удалось уловить самый дух произведений Анри Шарьера, Рохинтона Мистри, Тома Вулфа и Марио Варгаса Льосы, сплавить это все воедино силой своего волшебства и создать уникальный памятник литературы. Рука бога Ганеши выпустила на волю слона, чудовище бегает, выйдя из-под контроля, и тебя невольно охватывает страх за храбреца, вознамерившегося написать роман об Индии. Грегори Дэвид Робертс – гигант, которому эта задача оказалась по плечу, он блистательный гуру и гений, без всякого преувеличения.

Мозес Исегава

Человек, которого «Шантарам» не тронет до глубины души, либо не имеет сердца, либо мертв, либо то и другое одновременно. Я уже много лет не читал ничего с таким наслаждением. «Шантарам» – это «Тысяча и одна ночь» нашего века. Это бесценный подарок для всех, кто любит читать.

Джонатан Кэрролл

Это потрясающая, трогательная, страшная, великолепная книга, необъятная, как океан.

Detroit Free Press

Это всеобъемлющий, глубокий роман, населенный персонажами, которые полны жизни. Но самое сильное и отрадное впечатление оставляет описание Бомбея, искренняя любовь Робертса к Индии и населяющим ее людям… Робертс приглашает нас в бомбейские трущобы, опиумные притоны, публичные дома и ночные клубы, говоря: «Заходите, мы с вами».

Washington Post

Посвящается Богине



Часть 1

Глава 1

Источник всего сущего – свет – может проявляться по-разному, и проявлений этих намного больше, чем звезд во Вселенной, поверьте. Порой всего лишь одной доброй мысли довольно, чтобы твой свет воссиял. В то же время один лишь неверный поступок способен испепелить заповедный лес в твоей душе, так что для тебя померкнет сияние всех звезд под всеми небесами. И дотлевающие угли потерянной любви или утраченной веры будут внушать тебе, что все кончено и жить больше незачем. Но это не так. И никогда так не было и не будет. Что бы ты ни делал и где бы ни очутился, сияние останется с тобой. Все светлое, что кажется умершим внутри тебя, вновь оживет, если ты по-настоящему этого захочешь. Сердце просто не в силах отрешиться от надежды, потому что сердце не умеет лгать. Перевернув страницу в книге жизни и подняв глаза, ты вдруг встретишь улыбку абсолютно незнакомого человека, и поиск пойдет по новому кругу. Но это не будет повторением прежнего. Всякий раз это нечто иное, нечто особенное. Так и твой заповедный лес, заново выросший на пепелище, может оказаться более густым и мощным, чем был до пожара. И если ты удержишься в этом сиянии, в этом новом круге света внутри себя, не помня зла и никогда не сдаваясь, рано или поздно ты вновь окажешься там, где любовь и красота сотворили мир: в самом начале. В начале начал.

– Ого, да это Лин! Вот так начало дня! – прокричал Викрам из влажного сумрака. – Как ты меня нашел? Когда ты вернулся?

– Только что, – сказал я и шагнул с веранды через порог широченных французских дверей. – Мне сказали, ты должен быть здесь. Выйди на минутку.

– Нет уж, лучше ты заходи, дружище, – рассмеялся Викрам. – Кое с кем познакомишься.

Я не спешил принять это приглашение. Двери закрылись, и после залитой солнцем улицы мои глаза различали в глубине комнаты лишь сгустки теней, рассеченные двумя лезвиями яркого света, который прорывался сквозь щели в опущенных жалюзи. И в этих узких лучах клубился дым с запахами гашиша и жженой ванили, последний – от курения плохо очищенного героина.

Позднее, вспоминая тот день, тяжелый дурманящий аромат, смутные тени и разрезающие комнату лучи, я задавался вопросом: уж не сама ли судьба пыталась меня уберечь, задерживая на входе и не пуская внутрь? И еще я спрашивал себя: насколько иной была бы моя жизнь, развернись я тогда и уйди прочь?

Варианты действий, которые мы выбираем, являются ветвями на гигантском дереве возможностей. И так уж вышло, что Викрам и незнакомцы в той комнате стали ветвями, которые на протяжении трех сезонов дождей тесно переплетались с моей ветвью в этих урбанистических джунглях любви, смерти и воскрешения.

Одну деталь я запомнил особо отчетливо: когда я (сам еще не понимая почему) в нерешительности застыл на пороге и возникший из сумрака Викрам взял меня за локоть, чтобы увлечь вглубь комнаты, я внезапно содрогнулся всем телом от прикосновения его влажной руки.

Самым примечательным объектом в этом просторном помещении была монументальная, длиной метра три, кровать у левой стены. На кровати лежал, вытянувшись и сложив руки на груди, мужчина в серебристой пижаме, не подававший признаков жизни. Во всяком случае, я не заметил ни малейшего движения его грудной клетки. По краям кровати слева и справа от него сидели двое и сосредоточенно набивали чиллумы[1]1
  Чиллум – прямая трубка из глины или стекла (реже – из дерева, камня и др. материалов) с обточенным камешком внутри в качестве фильтра, традиционно используемая для курения гашиша и марихуаны. – Здесь и далее примеч. перев.


[Закрыть]
.

Изрядную часть стены прямо над головой мертвого – или спящего мертвым сном – занимало изображение пророка Заратустры, почитаемого парсами[2]2
  Парсы – жители Индии иранского происхождения, исповедующие зороастризм.


[Закрыть]
.

Когда глаза привыкли к полумраку, я разглядел у противоположной от входа стены три кресла, разделенные парой массивных старинных комодов; и в каждом из кресел кто-то сидел.

Еще там был огромный и очень дорогой персидский ковер на полу, а на стенах – множество фотографий людей в традиционных одеяниях парсов. У правой стены, напротив кровати, на мраморном столике разместился музыкальный центр. Неторопливое вращение двух потолочных вентиляторов почти не тревожило густые клубы дыма, витавшие в комнате.

Викрам провел меня мимо кровати и представил человеку, сидевшему в ближайшем из трех кресел. Европейской внешности; ростом явно выше меня, судя по длинному телу и еще более длинным ногам (развалившись в кресле, он принял такую позу, словно лежал в ванне, высоко задрав колени). На вид ему было лет, наверно, тридцать пять.

– Это Конкэннон, – сказал Викрам, подталкивая меня вперед. – Он из ИРА[3]3
  ИРА (Ирландская республиканская армия) – радикальная националистическая организация, добивающаяся отделения Северной Ирландии от Великобритании и воссоединения ее с Ирландской Республикой. В 2005 г. руководство ИРА объявило о прекращении вооруженной борьбы, но одна из отколовшихся фракций, «Подлинная ИРА», продолжила террористическую деятельность.


[Закрыть]
.

Рука, пожимавшая мою, была теплой, сухой и очень сильной.

– К чертям собачьим ИРА! – произнес он с характерным североирландским акцентом. – Я ольстерец, из Ассоциации обороны[4]4
  Ассоциация обороны Ольстера – протестантская военизированная группировка в Северной Ирландии, созданная в противовес католической ИРА. В 2010 г. группировка объявила о своем разоружении.


[Закрыть]
, хотя такие нюансы выше понимания сраных дикарей вроде этого Викрама.

Мне понравился решительный блеск в его глазах, но не понравилась его грубость. Кивнув в знак приветствия, я прервал рукопожатие.

– Не слушай его, – сказал Викрам. – Он вечно хамит и обливает всех грязью, зато оттянуться по полной может так, как никто из иностранцев, а уж я-то их повидал.

Говоря это, он подвел меня к среднему креслу. Сидевший в нем молодой человек как раз в тот момент раскуривал чиллум с гашишем от спички, которую ему поднес сосед из третьего кресла. Пламя втянулось в трубку, а затем выплеснулось на выдохе, взметнувшись над головой курильщика.

– Бом Шанкар![5]5
  Бом Шанкар! – одна из мантр, выкрикиваемых индийскими курильщиками гашиша перед затяжкой. По сути, это приветственное обращение к Шиве, богу-покровителю чараса (гашиша). Шанкар – одно из многих имен этого бога.


[Закрыть]
 – крикнул Викрам, протягивая руку к трубке. – Лин, это Навин. Он частный детектив. Клянусь честью, настоящий детектив! Навин, это Лин, о котором я тебе рассказывал. Он врачует людей в трущобах.

Молодой человек поднялся и пожал мне руку.

– Вообще-то, я не так чтобы настоящий детектив, пока что, – промолвил он и криво улыбнулся.

– Не беда, – сказал я, улыбаясь в ответ. – А я не так чтобы настоящий врач, если на то пошло.

Третий человек, перед тем подносивший спичку к чиллуму, затянулся в свою очередь и предложил трубку мне. Я изобразил вежливый отказ, и тогда он передал ее одному из мужчин, сидевших на кровати.

– Винсон, – представился он; рука при пожатии напомнила мне лапу большого добродушного пса. – Стюарт Винсон. Много о вас наслышан, старина.

– Да о Лине здесь наслышана любая подзаборная шавка, – заявил Конкэннон, принимая трубку у одного из людей с кровати. – Викрам трещит о тебе с утра до ночи, как сопливая фанатка о любимой поп-звезде. Лин то, Лин сё, Лин туда, Лин сюда и хрен знает куда еще. Признайся, Викрам, ты у него отсасывал? Он и впрямь так хорош или это просто байки?

– Боже правый, Конкэннон! – воскликнул Винсон.

– А что такого? – удивился Конкэннон. – Что такого? Я всего лишь задал человеку вопрос. Индия пока еще свободная страна, не так ли? По крайней мере, в тех ее частях, где говорят по-английски.

– Не обращай внимания, – сказал мне Винсон, пожимая плечами. – Уж таков он есть и ничего не может с собой поделать. У него типа херачий синдром Туретта[6]6
  Синдром Туретта – впервые научно описанный французским врачом Жилем де ла Туреттом (1857–1904) вид нервного расстройства, сопровождаемого множественными тиками и периодическим выкрикиванием бранных слов и оскорблений.


[Закрыть]
.

Американец Стюарт Винсон обладал крепким телосложением, широкими и правильными чертами лица и копной светлых волос, как будто растрепанных сильным порывом ветра, что придавало ему вид бесшабашного морского бродяги, этакого яхтсмена-одиночки в кругосветном плавании. На самом же деле он был наркоторговцем, и весьма преуспевающим. Я слышал о нем, точно так же как он слышал обо мне.

– А это Джамал, – сказал Викрам, пропустивший мимо ушей слова Винсона и Конкэннона и теперь знакомивший меня с человеком на левой стороне кровати. – Сам импортирует сырье, сам его перерабатывает, сам фасует и сам же выкуривает. Все-в-одном.

– Все-в-одном, – повторил Джамал.

Он был тощий, с глазами-хамелеонами и весь в священных амулетах с головы до ног. Впечатленный таким благочестием, я бегло оглядел коллекцию и успел опознать символику пяти крупнейших религий, прежде чем зацепился взглядом за его улыбку.

– Все-в-одном, – сказал я.

– Все-в-одном, – повторил он.

– Все-в-одном, – сказал я.

– Все-в-одном, – повторил он.

Я был готов продолжить эту интересную беседу, но меня прервал Викрам.

– Билли Бхасу, – объявил он, представляя мне тщедушного человечка с кожей кремового цвета, который сидел на кровати по другую сторону от неподвижного тела.

Билли Бхасу соединил ладони в приветствии, после чего продолжил чистку одного из чиллумов.

– Билли Бхасу – «доставала», – сообщил мне Викрам. – Он может мигом достать все, что угодно. Все, что только пожелаешь, от девчонки до мороженки. Испытай его. Прямо сейчас. Попроси достать мороженое, и ты получишь его тут же. Только скажи!

– Но я не хочу…

– Билли, достань Лину мороженое!

– Один момент, – сказал Билли, откладывая в сторону чиллум.

– Нет, Билли, – сказал я с протестующим жестом. – Я не хочу мороженого.

– Но ты ведь любишь мороженое, я знаю, – сказал Викрам.

– Не настолько, чтобы посылать за ним гонца. Сиди спокойно, приятель.

– Если уж он собрался что-то достать, – прозвучал из тени голос Конкэннона, – я голосую за то и другое: за мороженое и за девчонку. За двух девчонок. И побыстрее шевели своей жопой!

– Ты его слышал, Билли? – спросил Викрам.

Он шагнул к кровати и начал стаскивать с нее Билли, но в этот миг раздался новый голос, глубокий и звучный, исходивший от распростертого на кровати тела. При звуках его Викрам замер, как под дулом пистолета.

– Викрам, – сказал этот голос, – ты ломаешь мне кайф, старик!

– О черт! О черт! О черт! Прошу прощения, Деннис, – быстро забормотал Викрам. – Я тут просто знакомлю Лина с ребятами, ну и…

– Лин, – произнес человек на постели и, открыв глаза, уставился на меня.

Глаза были на удивление светлыми, с бархатистым сиянием.

– Меня зовут Деннис. Рад познакомиться. Будьте как дома. Mi casa es su casa[7]7
  Мой дом – ваш дом (исп.).


[Закрыть]
.

Я подошел и пожал вялое птичье крылышко, приподнятое навстречу мне Деннисом, а затем вернулся к изножью кровати. Деннис провожал меня взглядом. Губы его сложились в слабую доброжелательную улыбку.

– Ух ты! – сказал Викрам, становясь рядом со мной. – Деннис, дружище, рад видеть тебя вернувшимся. И как оно было на той стороне?

– Было тихо, – выдохнул Деннис, не прекращая улыбаться мне. – Очень тихо. Вплоть до недавних мгновений.

К нам присоединились Конкэннон и Навин Адэр, начинающий детектив. И все глазели на Денниса.

– Это большая честь, Лин, – сказал Викрам. – Деннис глядит на тебя.

Ненадолго установилось молчание, прерванное Конкэнноном.

– Вот ни хрена себе! – прорычал он сквозь ухмылку, скорее похожую на оскал. – Я торчу здесь уже гребаных полгода, делюсь опытом и знаниями, курю твою дурь и пью твой виски, и за все это время ты лишь дважды открыл глаза. Но стоило только Лину войти в дверь, и ты уставился на него так, будто он весь горит ярким пламенем. Ну а я-то кто, по-твоему: кусок говна ходячий?

– По всему, так прямо вылитый, – негромко заметил Винсон.

Конкэннон расхохотался. Деннис моргнул.

– Конкэннон, – прошептал он, – я люблю тебя, как доброго призрака, но ты ломаешь мне кайф.

– Прости, Деннис, дружище, – ухмыльнулся Конкэннон.

– Лин, – произнес Деннис, в то время как его голова и тело сохраняли полную неподвижность, – не сочти меня грубым, но сейчас я должен отдохнуть. Был рад тебя повидать.

Он повернул голову на один градус в сторону Викрама.

– Викрам, – пробормотал он все тем же густым рокочущим басом, – будь добр, кончай эту суету. Ты ломаешь мне кайф, приятель. Сделай одолжение, заткнись.

– Конечно, Деннис. Извини.

– Билли Бхасу? – тихо позвал Деннис.

– Я тут, Деннис.

– К черту мороженое.

– К черту мороженое, Деннис?

– К черту мороженое. Никто не получит мороженого. Только не сегодня.

– Как скажешь, Деннис.

– Значит, с мороженым все ясно?

– Да: к черту мороженое, Деннис.

– И я не хочу слышать слово «мороженое» как минимум в ближайшие три месяца.

– Как скажешь, Деннис.

– Вот и ладно. А теперь, Джамал, набей мне еще один чиллум. Побольше и позабористей. Гигантский, легендарный чиллум. Это будет как акт милосердия, почти наравне с чудом. Всем пока – и здесь, и там.

Деннис сложил на груди руки, закрыл глаза и вернулся к своему отдыху: застывший как мертвец, при пяти слабых вдохах в минуту.

Никто не шевелился и не подавал голоса. Джамал со всей возможной оперативностью занялся приготовлением легендарного чиллума. Все прочие смотрели на Денниса. Я дернул Викрама за рубашку.

– Давай-ка выйдем, – сказал я и потянул его прочь из комнаты. – Всем пока – и здесь, и там.

– Эй, подождите меня! – позвал Навин, выскакивая вслед за нами из французских дверей.

На улице свежий воздух взбодрил Викрама и Навина. Шаг их ускорился, подстраиваясь под мой.

В тенистом коридоре, образуемом стенами трехэтажных домов и густыми кронами платанов, дул бриз, принося рыбный запах с близлежащего причала Сассуна.

В промежутках между деревьями на улицу прорывались лучи солнца. Попадая в очередное пятно слепящего жара, я чувствовал, как меня накрывает солнечный прилив, чтобы затем вновь отхлынуть под сенью листвы.

Небо было бледно-голубым, затянутым легкой дымкой – как обкатанное волнами стекло. На крышах автобусов сидели вконец обленившиеся вороны, «зайцами» перемещаясь в сторону более прохладных частей города. Крики людей, кативших ручные тележки, звучали решительно и свирепо.

Это был один из тех ясных бомбейских дней, когда жители города, мумбаиты, испытывают непреодолимое желание петь; и я услышал, как проходивший мне навстречу человек напевает ту же самую любовную песню на хинди, что в тот момент мурлыкал и я.

– Забавно, – сказал Навин. – Вы с ним оба пели одну песню.

Я улыбнулся и хотел было исполнить еще пару-другую куплетов – как у нас принято в стеклянно-голубые бомбейские деньки, – но тут Викрам вмешался с вопросом:

– Ну и как все прошло? Забрал?

Я стараюсь не слишком часто ездить в Гоа, в том числе и потому, что при каждой такой поездке знакомые нагружают меня всякими дополнительными поручениями. Вот и на сей раз, когда я тремя неделями ранее сказал Викраму, что собираюсь в Гоа, он попросил меня об услуге.

Как выяснилось, он отдал тамошнему ростовщику-акуле одно из свадебных украшений своей матери – ожерелье с мелкими рубинами – в залог при получении ссуды. Деньги с процентами Викрам вернул, но ростовщик отказался возвращать ожерелье. Он потребовал, чтобы Викрам лично явился за ним в Гоа. Зная, что ростовщик с почтением относится к мафии Санджая, на которую я работал, Викрам попросил меня потолковать с этим типом.

Я это сделал и добыл ожерелье, хотя Викрам сильно переоценил почтение ростовщика к нашей мафии. Я проторчал в Гоа лишнюю неделю, пока тот водил меня за нос, отменяя одну назначенную встречу за другой и оставляя записки с оскорблениями в адрес меня и людей Санджая; но в конечном счете ожерелье он вернул.

Впрочем, к тому моменту у него уже не оставалось другого выбора. Он был акулой, но мафия, которую он оскорбил, была акульей стаей. Я привлек четырех местных парней, которые также работали на Санджая. Впятером мы отметелили за милую душу крышевавших акулу бандитов и обратили их в бегство.

Потом мы добрались до ростовщика, и тот отдал мне ожерелье. Далее один из моих местных помощников победил его в честном бою и продолжил бить уже бесчестно, пока почтение акулы к мафии Санджая не возросло до вполне удовлетворительных размеров…

– Ну и как? – не унимался Викрам. – Ты забрал его или нет?

– Держи, – сказал я, доставая ожерелье из кармана пиджака.

– Чудесно! Ты справился! Я знал, что могу на тебя положиться. С Дэнни были какие-нибудь осложнения?

– Вычеркни этот источник займов из своего списка.

– Тхик[8]8
  Ладно (хинди).


[Закрыть]
, – сказал Викрам.

Он вытянул ожерелье из синего шелкового мешочка, и рубины загорелись на солнце, окровавив своим сиянием его сложенные в пригоршню ладони.

– Послушай, я… я должен прямо сейчас отвезти это к моей маме. Хотите, парни, я вас подброшу?

– Тебе же совсем в другую сторону, – сказал я, когда Викрам взмахом остановил проезжавшее такси. – А мне и пешком недолго до «Леопольда». В тех краях припаркован мой байк.

– Если ты не против, я бы прошелся немного с тобой, – предложил Навин.

– Дело твое, – сказал я, наблюдая за тем, как Викрам прячет шелковый мешочек под рубашку, для надежности.

Он уже начал садиться в машину, когда я придержал его и, наклонившись поближе, тихо сказал:

– Ты что с собой творишь?

– О чем ты?

– Не финти, Вик, я же просек по запаху.

– Какие финты! – запротестовал он. – Ну да, слегка догнался коричневым, и что с того? Дурь-то не моя, а Конкэннона. Он заплатил, а я только…

– Ладно-ладно, не заморачивайся.

– Я никогда не заморачиваюсь, ты меня знаешь.

– Некоторые люди могут по своей воле спрыгнуть с героина, Вик. Допустим, Конкэннон из таких. Но не ты, и тебе самому это отлично известно.

Он улыбнулся, и пару секунд я видел перед собой прежнего Викрама: того Викрама, который сам отправился бы в Гоа вызволять ожерелье, не обращаясь за помощью ко мне или кому-то другому; того Викрама, у которого вообще не возникло бы надобности в такой поездке, поскольку он ни за что не отдал бы в залог драгоценности своей матери.

Улыбка погасла в его глазах, когда он садился в такси. Я проводил его взглядом, понимая опасность ситуации, в которой он оказался: неисправимый оптимист, выбитый из колеи несчастной любовью.

Когда я продолжил путь, ко мне сбоку пристроился Навин.

– Он много говорит о девушке, об англичанке, – сказал Навин.

– Это одна из тех историй, которые обязаны иметь счастливый конец, но в жизни такое случается редко.

– Он также много говорит о тебе, – сказал Навин.

– У него длинный язык.

– И еще он говорит о Карле, Дидье и Лизе. Но больше всего он говорит о тебе.

– У него слишком длинный язык.

– Он говорил мне, что ты сбежал из тюрьмы. И что ты до сих пор в розыске.

Я остановился:

– Теперь уже твой язык удлинился не в меру. Это что, языковая эпидемия?

– Нет, позволь мне объяснить. Ты помог одному моему другу, Аслану…

– Что?

– Мой друг…

– О чем ты говоришь?

– Это случилось недели две назад, ночью, неподалеку от причала Балларда. Ты помог ему, когда он влип в историю.

И я вспомнил ту ночь и молодого парня, бегущего мне навстречу по широкой улице в деловом районе Баллард, – по обе стороны там сплошными стенами запертые офисные здания, некуда свернуть и негде укрыться. Преследователи настигают, и парень останавливается (три тени от уличных огней расходятся от него в разные стороны). Он уже готов принять бой в одиночку, и тут вдруг выясняется, что он не одинок…

– Ну и в чем дело?

– Он умер. Три дня назад. Я пытался тебя найти, но ты был в Гоа. И сейчас я пользуюсь случаем, чтобы сказать тебе это.

– Что именно сказать?

Он замялся. Я был с ним нарочито резок после упоминания побега и сейчас хотел скорее перейти к сути дела.

– Мы с ним подружились в университете, – начал он ровным голосом. – Аслан любил бродить по ночам в опасных местах. Как и я. Да и ты тоже – иначе как бы ты оказался в том месте той ночью, чтобы ему помочь? И я подумал, что ты, может быть, захочешь узнать, что с ним стало.

– Ты меня за дурака держишь?

Мы стояли на тротуаре в негустой тени платанов, в каких-то дюймах друг от друга, и нас огибали потоки пешеходов.

– С чего ты взял?

– Ты сейчас выложил козырь – знание о моем побеге из тюрьмы – только для того, чтобы сообщить мне печальную новость о смерти Аслана? Только поэтому? Ты настолько чокнутый или настолько славный парень?

– Полагаю, – сказал он, начиная злиться, – что я настолько славный. Наверно, я даже слишком славный, поскольку решил, что мое сообщение для тебя хоть что-нибудь значит. Сожалею, что тебя побеспокоил. Не хочу быть назойливым. Извини. Я пошел.

Я задержал его.

– Погоди-ка! – сказал я. – Погоди!

По сути, с ним все было правильно: открытый взгляд, уверенность в собственной правоте и светлая улыбка в придачу. Инстинкт обычно распознает своих. Вот и мой инстинкт распознал своего в этом парне, который стоял передо мной с таким рассерженным и оскорбленным видом. С ним все было правильно, честь по чести, – а такое встречаешь не часто.

– Ладно, я перегнул палку, – сказал я, поднимая руку в примирительном жесте.

– Да я без претензий, – ответил он, успокаиваясь.

– Тогда вернемся в Викраму, проболтавшемуся о моем побеге. Информация такого рода может вызвать интерес у Интерпола – и уж точно всегда вызывает интерес у меня. С этим все ясно?

То был не вопрос, и он меня понял.

– В гробу я видал Интерпол.

– Но ты же детектив, как-никак.

– В гробу я видал детективов. Это информация о друге, которую нельзя скрывать от этого друга, если случайно получил к ней доступ. Или ты не в курсе таких простых вещей? Я вырос на улицах, вот на этих самых улицах, и я это знаю четко.

– Однако мы с тобой не друзья.

– Пока что нет, – улыбнулся Навин.

Несколько секунд я молча смотрел на него.

– Ты любишь ходить пешком?

– Люблю ходить пешком, болтая языком, – сказал он, стараясь шагать в ногу со мной, насколько этому позволяло хаотичное перемещение по тротуару других пешеходов.

– В гробу я видал Интерпол, – повторил он чуть погодя.

– И болтать языком ты действительно любишь?

– Как и ходить пешком.

– Хорошо, тогда расскажи мне на ходу три короткие истории.

– Запросто. О чем первая прогулочная история?

– О Деннисе.

– Честно говоря… – Навин рассмеялся, увернувшись от женщины, которая тащила на голове здоровый бумажный тюк. – Сегодня я был там впервые, как и ты. К тому, что ты видел своими глазами, могу добавить лишь то, что я слышал.

– Так расскажи мне, что ты слышал.

– Его родители умерли. Говорят, это сильно его потрясло. Семья была богатой. Они владели каким-то патентом, который до сих пор приносит немалый доход. Порядка шестидесяти миллионов, по словам Денниса.

– Его обитель уж никак не тянет на шестьдесят миллионов долларов.

– Все его деньги переданы в доверительное управление, пока сам он погружен в транс.

– Пока он лежит как бревно, ты это имел в виду?

– Он не просто лежит как бревно. Деннис пребывает в состоянии самадхи[9]9
  Самадхи – состояние просветления и умиротворения, последняя из восьми ступеней, ведущих к нирване.


[Закрыть]
. Его сердцебиение и дыхание замедляются и почти сходят на нет. Время от времени даже наступает клиническая смерть.

– И ты хочешь, чтобы я этому поверил, детектив?

– Все так и есть, – улыбнулся он. – За последний год несколько врачей констатировали его смерть, но Деннис всегда пробуждался вновь. Джамал, который Все-в-одном, коллекционирует свидетельства о его смерти.

– Надо полагать, эти периодические умирания Денниса нехило напрягают его священника и его бухгалтера.

– Пока Деннис лежит в трансе, всеми его финансами ведают управляющие, которые выделяют ему достаточно средств на квартиру, где мы сегодня встретились, и на поддержание себя в нужной степени просветленности.

– Ты все это узнал случайно или выведал как детектив?

– Понемногу того и другого.

– Что ж, – сказал я, останавливаясь, чтобы не попасть под машину, которая разворачивалась с заездом на тротуар, – каким бы высоким и полным ни был его улет, я могу лишь признать, что он самый бревноподобный из всех улетчиков, мною виденных.

– Тут он вне конкуренции, – ухмыльнулся Навин.

Мы немного помолчали, осмысливая данный факт.

– О чем вторая история? – спросил Навин.

– Конкэннон, – сказал я.

– Он боксирует в одном спортзале со мной. Я о нем мало что знаю, но могу сказать пару вещей.

– А именно?

– Во-первых, у него очень коварный и жесткий хук слева – как из пушки. Но в случае промаха его заносит.

– Заносит?

– Всякий раз. Он проводит джеб левой, затем бьет правой в корпус и тут же запускает свой левый хук. Но если уйти от хука, он раскрывается для встречного удара. Правда, он очень быстрый и редко промахивается. Боксирует он что надо.

– Теперь во-вторых.

– Во-вторых, это через него я получил доступ к Деннису. Деннис его любит. Когда он выходит из транса, то общается с Конкэнноном дольше, чем с кем-либо другим. Я слышал, он даже собирается законным порядком усыновить Конкэннона. Но это непросто, поскольку тот старше Денниса, и к тому же он иностранец. Я не уверен, что есть прецеденты усыновления индийцем белого человека, который старше своего приемного отца.

– А что это значит, «доступ к Деннису»?

– Тысячи людей стремятся попасть к Деннису, когда он в трансе. Они думают, что в периоды своей временной смерти он может контактировать с теми, кто умер окончательно. Но почти никому не удается туда войти.

– Кроме тех случаев, когда ты просто стучишься в дверь и входишь.

– Ты не понял. Никто не осмелится просто так постучать и войти, когда Деннис в трансе.

– Да брось ты!

– Во всяком случае, никто ни разу не осмелился до того, как это сделал ты.

– Денниса мы уже обсудили, – сказал я, пропуская большую тележку, которую катили сразу четыре человека. – Вернемся к Конкэннону.

– Как я говорил, он боксирует в спортзале. Дерется грязновато, как уличный боец. Из остального знаю только, что он любит вечеринки и шумные компании.

– Язык у него поганый. Если человек дожил до его лет с таким поганым языком, значит за ним есть еще что-то посерьезнее.

– Ты считаешь, мне стоит к нему приглядеться?

– Только к его оборотной стороне.

– Ладно. А третья история? – спросил он.

Я свернул с тротуара на узкую дорожку.

– Куда мы идем? – спросил он, следуя за мной.

– Хочу выпить сока.

– Сока?

– День жаркий. Что странного в таком желании?

– Ничего. Отлично. Я люблю сок.

Тридцать девять градусов в Бомбее, охлажденный арбузный сок, вентиляторы низко над головой работают на третьей скорости: блаженство.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю