Текст книги "На берегах Ганга. Торжество любви"
Автор книги: Грегор Самаров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)
Он крепко держал цепь стремившейся вперед собаки и шел за ней, отгибая для Марианны ветки и помогая ей пробираться по корням деревьев и через кустарник.
Спустя некоторое время они дошли до открытого места перед пещерой. Гастингс хмуро оглянулся.
– Неужели Неро ошибся? – предположил он. – Неужели он вел нас по неверному следу или его сбили следы других зверей? Здесь ничего не видно.
Внезапно Неро сильно рванулся из рук своего хозяина, громко залаял и бросился к пещере. Около входа он подпрыгнул и изо всех сил стал царапаться.
Гастингс быстро подошел и ударил прикладом ружья по скале. Послышался глухой звук.
– Так вот где они скрываются! – грозным голосом закричал Гастингс. – Вот куда этот разбойник, этот пария увлек жертву своего преступления!
Марианна вскрикнула от ужаса и умоляюще протянула руки. Гастингс изо всех сил напирал на обломок скалы, который все больше и больше качался; образовалась щель, через которую ясно проглядывала внутренность пещеры.
Вдруг, как бы по волшебству, камень отодвинулся в сторону. Из темного отверстия, согнувшись, вышел капитан и, гордо выпрямившись, бледный как смерть, подошел к Гастингсу.
– О Боже мой! – воскликнула Марианна. – Спаси и сохрани его, Ты один это можешь!
Маргарита такая же бледная, но и такая же гордая, появилась у входа.
– Маргарита, дитя мое! – кинулась к ней Марианна.
Гастингс остановил жену повелительным жестом. С минуту он и капитан стояли молча друг против друга, их взгляды скрестились, как острые клинки.
– Так я нашел наконец, – первым заговорил Гастингс, и голос его страшно зазвучал в окружающей тишине, – подлого разбойника, парию, осмелившегося протянуть окровавленную руку за чистым, благородным цветком, росшим на недосягаемой для него высоте.
– Вы лжете, сэр Уоррен! – возразил капитан хриплым голосом. – Вы требовали моих услуг, для вас рука парии поразила Мизорского льва, готового уже на вас прыгнуть. Без моей руки, без крови, пролитой ею, вы стали бы теперь посмешищем всей Индии и Англии, игрушкой ваших врагов. Рука парии сделала вас царем Индии. Вы торжественно обещали мне награду, и вы подло нарушили свое слово. Я сам взял то, в чем вы мне отказали; но я никогда не сделал бы этого, если бы Маргарита сама мне не дала на то права. Вы не судья мне, сэр Уоррен, над нами Бог, но даже и по человеческим законам вы не правы. Вы презираете парию, но если есть на свете существо, стоящее ниже парии настолько, насколько вы считаете себя выше его, то это существо презирало бы вас за то, что вы подло нарушили свое слово.
– Он говорит правду! – подтвердила Маргарита. – Я по доброй воле принадлежу ему.
Неро, ласкаясь, улегся у ног Маргариты и смотрел на нее умными выразительными глазами, как бы желая сказать: «Я исполнил свой долг, теперь все хорошо».
– Гастингс! – воскликнула Марианна. – Уоррен, умоляю тебя, не забывай, что отмщение – дело Божье!
При словах капитана Гастингс страшно побледнел.
– Как? – закричал он. – Так осмеливается говорить тот, кого я вытащил из грязи и призвал к новой жизни?.. Но довольно слов, твой час настал, я собственной рукой избавлю от тебя свет.
Он вытащил из-за пояса пистолет и взвел курок.
– И вы думаете, сэр Уоррен, – проговорил капитан, – что я стал бы дожидаться вашей пули, если бы дорожил жизнью? Вас теперь уже не было бы в живых, если бы я поднял руку на того, кто заменял моей Маргарите отца.
Гастингс дрожал от гнева, глаза его метали искры. Он поднял свой пистолет и прицелился в капитана.
– Уоррен, опомнись! – крикнула Марианна.
Она хотела броситься к нему, но Маргарита ее опередила, вмиг она очутилась перед капитаном и прикрыла его собой как раз в тот момент, когда Гастингс хотел спустить курок.
– Будь покоен, дорогой мой! – воскликнула она. – Та пуля, которая попадет в тебя, убьет и меня! Ничто не разлучит меня с тобой ни на земле, ни на небе.
Она стояла лицом к Гастингсу, в ее глазах не было ни страха, ни колебания – в них светилось одно лишь мужество.
Гастингс, как бы ослепленный, провел рукой по глазам. Он опустил пистолет, но глаза его снова загорелись диким гневом.
– Очень мужественный поступок! – с язвительной насмешкой произнес он. – Прятаться за женщину! Пусть же и она погибнет в своем безумном ослеплении, но похититель моей чести не останется в живых.
– Вашей чести, сэр Уоррен? – вне себя закричал капитан, отстранив Маргариту. – Вы снова лжете, Маргарита чиста, как распускающийся цветок лотоса, я берег ее честь, как священное сокровище. Вам, может быть, не понять, но, видит Бог, это истинная правда! Ступай, Маргарита, ты свободна, иди к своей матери; может быть, она имеет больше прав на тебя, чем я. Пусть я умру, смерть лучше, чем жизнь без тебя!
– И ты думаешь, мой ненаглядный, что я могу жить без тебя, что я вернусь в дом твоего убийцы? Пусть он прольет твою кровь, нам, верно, нет места на земле, но и моя душа отправится с тобой туда, на небо, где царит любовь.
Она быстрым движением вытащила кинжал из-за пояса капитана и стала с ним рядом.
– Не бойся, что моя рука окажется слишком слабой, – со светлой улыбкой заметила она, – ведь я должна последовать за тобой, на это у меня всегда хватит сил.
Марианна в страхе бросилась к ней, но Маргарита крикнула, грозно сверкнув глазами:
– Назад, назад! Ты не хотела спасти его? Я не твоя больше.
Острие кинжала коснулось складок платья Маргариты.
– Уоррен! – дико вскрикнула Марианна. – Уоррен! Кровь детей разлучит нас!
Гастингс стоял еще с вытянутой рукой; капитан спокойно и серьезно смотрел на него, скрестив руки на груди. Маргарита следила за рукой Гастингса, и ее пальцы все крепче сжимали рукоятку кинжала.
В лице Гастингса происходила какая-то перемена, его взгляд будто заволокло туманом. С растроганным и удивленным выражением он повернулся к Маргарите, и его рука медленно опустилась.
Марианна с боязнью смотрела на него, не решаясь подойти, но в лице ее мелькнул луч надежды, и ее губы, казалось, тихо шептали молитву.
Пистолет выпал из рук Гастингса. Он покачнулся, как дуб под напором бури, слеза скатилась из его глаз по бледной щеке.
– Я побежден! – сказал он тихим голосом. – И видит Бог, я в первый раз произношу это слово!
– Побежден любовью, – крикнула Марианна, бросаясь в его объятия, – а такое поражение – величайший триумф победителя, не склонявшегося ни перед какой человеческой властью.
Маргарита медленно подошла, упала перед Гастингсом на колени и поцеловала его руку. Неро бегал вокруг и радостно лаял.
Гастингс нежно освободился из объятий Марианны, подошел к капитану и протянул ему руку.
– Простите, капитан, – выдохнул он растроганно. – Я был не прав перед вами. Светские предрассудки не должны влиять на меня, всегда боровшегося со светом. Я просто сердился на человека, не желавшего подчиниться моей воле, но этот человек, вероятно, был самым верным моим другом.
– Я был вашим верным другом и всегда бы остался им, – ответил капитан, тронутый до глубины души, но все еще не подавая руки Гастингсу. – И если бы вы отказали мне, то я молча удалился бы, и Маргарита никогда бы не узнала, что происходит у меня в сердце. Но, сэр Уоррен, вы дали мне слово, дали слово исполнить всякое мое желание, которое в вашей власти, и, заручившись вашим словом, я имел право говорить Маргарите о своей любви; а когда моя любовь встретила взаимность, то я стал за нее бороться.
– Я не требую, чтобы вы раскаивались, – уточнил Гастингс. – Вы слышали, я просил у вас прощения. Со мной случилось такое впервые в жизни.
– О, сэр Уоррен! – воскликнул капитан. – Я вовсе не требую унижения от человека, всегда служившего для меня примером и ставшего предметом уважения, но я требую признания моего права. Не будем говорить о прощении, забудем все, что наполняло сердца наши болью и горечью, и доверчиво, как прежде, я спрашиваю вас: исполните ли вы свое обещание, дадите ли мне руку Маргариты, забудете ли мое темное прошлое, которое разделяет нас?
– Темное прошлое, – серьезно возразил Гастингс, – навсегда исчезло именно здесь, сейчас. Пусть тот, кто когда-то жил здесь, полный злобы и мести, и вернулся сюда, чтобы защищать свою любовь, теперь навеки исчезнет. Капитан Синдгэм, благородный кавалер рыцарского ордена Бани, смело может просить руки баронессы Имгоф, приемной дочери Уоррена Гастингса, который, подобно ему, возвысился силой своей воли.
– Теперь я вновь узнаю тебя, мой Уоррен! – восторженно воскликнула Марианна, обнимая Гастингса.
Маргарита же, плача от радости, схватила руку капитана и подвела его к Гастингсу, который крепко пожал его руку.
– Я знала! – воскликнула Маргарита. – Он не мог остаться неумолимым. Люби его, мой Эдуард, как я любила его всю жизнь.
Вдали раздались выстрелы и звуки рога.
– Там, – заявил Гастингс, – охотятся за тигром, страшилищем дебрей, а здесь людское высокомерие и предрассудки, более жестокие, чем тигр, побеждены любовью. Но, друг мой, я должен поставить вам одно условие.
– Здесь больше нет губернатора Индии, – улыбнулся капитан. – Теперь заговорил отец, а от него мы примем всякое условие, всякое его желание является приказанием для нас.
– Я доказал вам, – продолжал Гастингс, – что умею презирать светское высокомерие, но ради вас самих и Маргариты я считаю нужным с ним считаться. Все, что произошло здесь, должно для всех остаться тайной. Для глаз света вы находитесь теперь в Англии, а Маргарита, больная, лежит у себя в комнате, в губернаторском дворце.
– Благодарю тебя, отец, благодарю тебя! – воскликнула Маргарита, целуя руку Гастингса.
– Поэтому, – продолжал Гастингс, – Маргарита должна тайно вернуться в Калькутту и, выздоровев, выйти из своей комнаты; вы же, капитан, должны отправиться в Лондон.
– В Лондон? – воскликнул капитан, и в глазах его мелькнуло недоверие.
– Так должно быть, – заверил Гастингс. – Все думают, что вы там, и для всех вы должны оттуда вернуться, а так как вы теперь мой друг и навеки принадлежите мне, то я требую, чтобы вы оказали мне там важную услугу, для которой я вас предназначал. После вашего исчезновения лейтенант Бантам повез мои доклады в Лондон. На днях отходит корабль – он уже готов к отплытию. Вы поедете с ним и исполните в Лондоне все мои поручения. До отхода корабля вы тайно поживете в Калькутте, сохраняя свое инкогнито и на корабле, и только в Лондоне появитесь опять в качестве капитана Синдгэма. А я тотчас по возвращении с охоты торжественно объявлю о вашем обручении с дочерью Марианны. Теперь я сдержу свое слово.
– Разлука тяжела, – вздохнул капитан, – но я вижу, что она необходима, и видит Бог, – прибавил он вполголоса, обращаясь к Гастингсу, – я принес чести и имени Маргариты еще большую жертву.
Гастингс молча пожал ему руку:
– Вернитесь в свою пещеру, я все устрою!
Когда капитан и Маргарита входили в пещеру, оттуда вышел Наразинга и бросился к ногам Гастингса.
– Ты сохранял верность своему господину, – ласково потрепал Гастингс его по плечу, – а верность редко встречается на свете.
Камень придвинули вновь, и Гастингс затрубил в маленький охотничий рог, висевший у него на руке. Через несколько минут появились шикарии.
– Я упустил оленя, – проговорил Гастингс, – в кустах охота слишком утомительна, я не хочу ее продолжать. Оленя, которого я убил, надо отнести в лагерь. Ласкариев можно отпустить, но леди устала и прямо отсюда вернется в Калькутту. Сюда нужно будет принести закрытый паланкин, возьми только самое необходимое количество людей, и пусть они ждут у лагеря. Ты один будешь сопровождать носилки, а мне приведи сюда двух самых быстрых лошадей, и, пойми меня хорошенько, ты будешь молчалив, как рыба.
– Ваша милость меня знает! – обиделся шикарий и исчез в кустах.
Гастингс постучал в камень, пещера открылась, и он вошел с Марианной внутрь. С интересом рассматривал он убранство. Маргарита быстро приготовила что-то и, сияя от счастья, угощала мать и ее мужа, которого вновь стала называть отцом.
Гастингс находился в приподнятом настроении, и он несколько раз нежно обнимал Маргариту, казалось, что у него с груди упала тяжесть, от которой он сильно страдал. Он опять чувствовал себя сильным и свободным, как всегда, когда боролся со светом, зная, что может победить его собственными силой и волей. Марианна как будто помолодела, а Маргарита и капитан радовались, как дети.
Скоро из кустов вышел шикарий с двумя лошадьми.
– Давай мне лошадей, – крикнул Гастингс, – и вернись к носилкам. Когда услышишь мой рог, придешь сюда!
Шикарий поклонился, передал своему господину поводья и снова исчез в кустах. Остальные вышли из пещеры.
Гастингс торопил с прощанием. Лошадей он оставил капитану и Наразинге. Он повел Марианну и Маргариту, грустным взглядом прощавшуюся с тихим убежищем, через чащу к большой дороге, где стоял паланкин. Вдали, отвернувшись, стояли носильщики и шикарии. Марианна с дочерью вошли в паланкин. Занавески задернули, и Гастингс затрубил в рог. Шикарий подвел носильщиков и громко затрубил по направлению к лагерю.
Вскоре подъехали верхом слуги и повозки со служанками. Никто не подозревал, что в паланкине сидят две дамы, а не одна; из паланкина вытащили палки, прикрепили его к запряженной быстроногими волами повозке и поехали по направлению к Калькутте. Со стороны джунглей все еще раздавался шум погонщиков, рев тигров и выстрелы охотников.
– Возьми мою лучшую лошадь, – приказал Гастингс главному егерю, – и проводи паланкин. Позаботься, чтобы его оставили в парке у входа в комнаты леди и чтобы никого там не было, когда леди выйдет из паланкина. Слышишь, никого!
Очень быстро они доехали до Калькутты. Паланкин подвезли к веранде, ведущей в комнаты дам. Шикарий заранее распорядился, чтобы, кроме старых горничных, никого не было. Сам же он со всеми слугами удалился, и Маргарите удалось незаметно пройти в свою спальню, где ее со слезами радости встретили обе служанки.
Настал конец тишине, так долго царившей на дамской половине дворца: громко раздавалось ликование по случаю выздоровления всеми любимой дочери губернатора. Никому не приходило в голову, что за болезнью барышни могло что-либо скрываться, а что мог думать шикарий – осталось навеки погребенным в его душе. Что бы ни говорили о коварстве и хитрости индусов – индусский слуга умеет свято хранить тайну своего господина.
Гастингс вернулся в лагерь и ожидал в своей палатке возвращения охотников. Скоро они явились с добычей сегодняшнего дня: пятью огромными тиграми. Лорд Торнтон сиял от гордости, на этот раз он по всем правилам убил могучего тигра метким выстрелом в затылок.
Удивленные внезапным отъездом леди Гастингс, все решили, что охота утомительна для женщин и естественно, что она захотела вернуться домой к больной дочери; да и присутствие леди все-таки стесняло свободу лагерной жизни. Поэтому ужин, к которому все собрались в большой палатке, прошел без нее еще веселее и непринужденнее, чем накануне. Мужчины пили, не стесняясь, и только строгие магометане оставались верны заветам своей веры.
На другой день состоялась третья охота на тигров. Гастингс, сдерживавший себя в первый день, теперь проявил весь пыл страстного, смелого и искусного охотника. Казалось, что, уступив первые два дня своим гостям, он теперь хотел во всем превосходить их, и ему действительно удалось уложить на месте трех могучих тигров, великолепные шкуры которых он любезно преподнес лорду Торнтону.
Все общество в веселом настроении, вполне удовлетворенное блестящей охотой, вернулось в Калькутту.
В первый же вечер Гастингс сидел в своей комнате за письменным столом. Вдруг из темноты парка появилась фигура капитана; индийский костюм и накрашенное лицо так меняли его, что даже Гастингс его не узнал.
Гастингс дал ему документы и нужные инструкции и с отеческой нежностью и сердечностью повел его через внутренний коридор в комнаты Марианны. Здесь в маленьком кругу семьи, где опять воцарилась счастливая радость, их встретили с любовью. Только предстоявший на другой день отъезд капитана набрасывал легкую тень грусти на полное надежд и счастья будущее молодой четы.
Капитан свободно выбрался из дворца и вернулся в одну из маленьких гостиниц Калькутты, где остановился под чужим именем.
Гастингс тоже скоро простился и вернулся к своим гостям, ожидавшим его за ужином. Ужин начался очень весело и оживленно. Еще раз вспоминали все происшествия охоты.
Вдруг Гастингс попросил всех умолкнуть и призвал к вниманию.
– Я хотел бы, – сказал он, – сообщить моим уважаемым друзьям о событии, близко касающемся моей семьи. Моя падчерица Маргарита, любимая мною, как родная дочь, поправилась после долгой болезни, и теперь я обязан исполнить желание моей супруги и ее дочери. Оно касается будущности баронессы Маргариты Имгоф, и я надеюсь, что вы с пониманием и участием отнесетесь к моему сообщению.
Все слушали с напряженным вниманием. При последних словах Гастингс мельком взглянул на лорда Торнтона, который, краснея и бледнея, опустил глаза в тарелку.
– Маргарита отдала свое сердце, – продолжал Гастингс, – человеку, прошлое которого служит мне гарантией того, что он станет ей надеждой и опорой в жизни. Итак, я прошу вас всех, друзья мои, выпить за здоровье жениха и невесты: баронессы Маргариты Имгоф и… сэра Эдуарда Синдгэма, находящегося в данный момент в Лондоне.
Общее ликование поднялось за столом, поскольку капитан, несмотря на замкнутость своего характера, сумел заслужить всеобщее уважение.
Все закричали «ура» в честь жениха и невесты и, опорожнив стаканы, поспешили подойти к Гастингсу с поздравлениями.
Лорд Торнтон, склонив голову, с замирающим сердцем ожидал окончания речи Гастингса, уверенный, что услышит свое имя. Неожиданное сообщение ошеломило его. Он глядел на Гастингса, побледнев как полотно. Угроза мелькнула в его глазах. Он с такой силой поставил стакан на стол, что тот разлетелся вдребезги, но за общим волнением никто не обратил на его поступок внимания.
«А, – думал лорд, стиснув зубы. – Он меня обманул, подло, недостойно изменил. Как прав был Францис, предупреждая меня о хитрости и коварном притворстве Гастингса!»
Все вновь уселись по местам, шум несколько затих, и тогда лорд заговорил резким голосом:
– Меня удивляет, сэр Уоррен, что вы хотите отдать вашу дочь за человека, происхождение которого так мало известно, что даже индусы-бродяги предлагают купить тайну, окружающую так называемого капитана Синдгэма.
Со всех сторон послышались удивленные восклицания и ропот неудовольствия, но Гастингс отреагировал совершенно спокойно:
– Я не понимаю ваших слов, лорд Чарльз. Происхождение капитана Синдгэма неизвестно в Англии, потому что его отец служил в Индии и давно покинул свое отечество. Я же отлично знаю, кто он такой, и, каково бы ни было его происхождение, он достоин всех почестей. Наградив его орденом Бани, сам король сравнял его с высшими представителями общества, так что даже пэру государства не стыдно породниться с сэром Эдуардом Синдгэмом.
– Конечно, конечно, – поддержали все. – Капитан настоящий джентльмен и рыцарь, с честью носящий свою шпагу.
– Преклоняюсь с уважением перед орденом капитана, – с презрительным смехом произнес лорд, – если бродяги Индии еще раз будут предлагать тайну его происхождения, то его супруга хорошо сделает, узнав ее за какую угодно цену, конечно, если только его тайна не успела сделаться общим достоянием или если цена на нее не слишком поднялась.
– Что он говорит? – раздалось со всех сторон. – Что означают его слова? Лорд должен объясниться!
– Я объяснюсь, – заявил лорд Торнтон и рассказал о полученном им таинственном письме; он повторил содержание письма и прибавил, что в тот момент, когда автор письма хотел разоблачить тайну капитана, человек, обещавший ее сообщить, таинственным образом умер.
– Поздравляю господина губернатора, – закончил он, злобно усмехаясь, – с таким зятем, история жизни которого известна всем бродягам Индии.
– Я слышал об этом случае, – равнодушно заметил Гастингс. – Никто не обратил на него особенного внимания, потому что все привыкли к таким угрозам и вымогательствам со стороны индусов, но, – строго прибавил он, – я должен выразить свое удивление и сожаление, что благородный лорд Торнтон распространяет такую низкую клевету, направленную против дружеской ему семьи, гостем которой он является, клевету против офицера, оказавшего огромные услуги своему отечеству. Я предлагаю всем присутствующим джентльменам – представителям Европы и Англии, благородным индусам и магометанам – открыто заявить здесь, может ли кто-нибудь в чем-то упрекнуть капитана Синдгэма или сказать что-нибудь о его прошлом и происхождении?
– Нет, нет! – ответили все громко. – Капитан – джентльмен, он достоин нашего уважения. Мы все гордились бы таким другом, даже если бы он и не носил королевского знака отличия.
– Вполне достаточно для меня, друзья мои! – заметил Гастингс. – Свидетельство ваше уничтожает самую злостную клевету.
Два английских офицера подошли к лорду, и старший из них сказал:
– Капитана Синдгэма здесь нет, но мы, его друзья, носим одинаковый с ним мундир, за честь которого мы должны вступиться. Поэтому мы требуем, лорд Чарльз, чтобы вы объявляли ложью всякую клевету, сказанную против капитана.
– Я отказываюсь, – возразил лорд и прибавил, презрительно кривя губы: – Может случиться, что явится второй Хакати и не исчезнет так скоро и некстати, как первый, не успев сообщить тайны капитана…
– Вы, конечно, знаете, лорд Чарльз, – предупредил офицер, говоривший за себя и за своих товарищей, – какие последствия повлечет за собой ваш отказ?
– Да, знаю, – воскликнул лорд, – и всегда готов отвечать за свои слова.
Он слегка поклонился и стремительно вышел. Все как-то притихли после неприятного инцидента, только Гастингс оставался вполне равнодушным.
– Я благодарю всех присутствующих, – сказал он, – и прошу, чтобы случившееся не нарушало царившего здесь веселого настроения; пожелаем счастья моей дочери и ее жениху.
Он поднял бокал и выпил его. В ответ раздались со всех сторон бурные возгласы. С час еще сидели все вместе, единогласно осуждая лорда и горячо восхваляя капитана. Лучшего вступления молодой четы в индийское и английское общество Гастингс не мог бы себе представить. Когда он вернулся к нетерпеливо ожидавшей его Марианне, он ее крепко обнял, рассказал о случившемся и прибавил:
– Теперь никакая клевета не осмелится больше коснуться мужа твоей Маргариты. Правда, у меня стало одним врагом больше, но я рад, что все так случилось.
К утру следующего дня весть об обручении губернаторской дочери с капитаном успела распространиться по всему городу, дошла она и до маленькой гостиницы, из которой выходил хорошо одетый человек со смуглым лицом, в сопровождении своего слуги из касты судров. Его лицо сияло от счастья; при выходе из гостиницы он оглянулся, посмотрел на развевавшийся над дворцом флаг, махнул ему в знак привета рукой и тихо прошептал:
– До свидания, моя Маргарита, свет моей жизни.
Через час с отчаливающего корабля раздался прощальный салют. В ответ ему грянул пушечный выстрел с форта. Услыхав выстрелы, Маргарита бросилась в своей комнате на колени и долго молилась. Когда же она поднялась, лицо ее выражало радостное спокойствие, а сердце наполняла глубокая вера в свое счастье. Она позвала служанок и тщательно занялась своим туалетом, тем более что сегодня вечером она должна принимать поздравления всего калькуттского общества.
В большой приемной мать и дочь встретил Гастингс.
– Ну что же, сдержал я свое слово? – спросил он, обнимая Маргариту.
Все лучшее общество Калькутты явилось поздравить молодую невесту, но лорда Торнтона среди них не было.
Еще рано утром к нему пришли несколько английских офицеров с требованием отказаться от вчерашних слов. Лорд не отказался, и его вызвали на дуэль. Выбрав двух мало знакомых ему офицеров в секунданты, он поехал с ними к бастионам форта Вильяма, чтобы драться.
Несмотря на то что он искусно владел оружием, ему не посчастливилось, и он получил рану в правое плечо. После тщательной перевязки его в открытой коляске повезли в резиденцию, и здесь, к крайнему его неудовольствию, ему пришлось увидеть блестящий съезд поздравителей.
Английским врагам губернатора, к которым принадлежал теперь лорд, не везло в Калькутте. Как прежде Филипп Францис, он лежал теперь, пораженный пулей, и хотя, по словам врачей, рана не представляла опасности, все же для ее заживления требовалось продолжительное время. Лорду пришлось отложить свой решенный уже отъезд, что при теперешних обстоятельствах заставляло вдвойне страдать его гордость.
Как только Гастингс узнал о случившемся, он вышел из приемной залы и отправился к лорду Торнтону, высказывая своему гостю крайнее сожаление по поводу его ранения. Бледное лицо лорда покраснело от злости, лихорадочно блестевшие глаза пронизывающе смотрели на губернатора.
– Все, – упрекнул он, – поздравляют мисс Маргариту по случаю предстоящего бракосочетания ее с великим незнакомцем, а вы, сэр Уоррен, пришли насладиться видом вашей жертвы.
– Моей жертвы? – недоумевал Гастингс.
– Вы знали о моих желаниях, сэр Уоррен, по-видимому, сочувствовали им, обещали мне свою падчерицу. Можете ли вы удивляться, что внезапная перемена ваших решений меня глубоко оскорбила? Теперь-то я знаю по собственному опыту цену вашему слову – слову губернатора Индии!
Гастингс сдвинул брови, но отвечал совершенно спокойно:
– Вы не правы, – лорд Торнтон, – я обещал содействовать вашим желаниям, но прибавил, что не смею насиловать волю Маргариты, я сдержал свое слово, моя жена может вам подтвердить, что я за вас ходатайствовал, но безуспешно.
– И вы не сказали мне раньше, – презрительно заметил лорд, – потому что ждали отправления моего доклада к сэру Генри Дундасу.
– Я не читал вашего доклада, – уведомил его Гастингс, – но я вполне уверен, что при составлении его вы не могли руководствоваться ничем иным, кроме правды и собственного убеждения.
Лорд Торнтон прикусил губы и, не отвечая, повернулся к стене.
– К счастью, я слышал, – продолжал Гастингс, – что ваша рана неопасна, и я надеюсь, что по выздоровлении ваш образ мыслей изменится.
– Вы правы, сэр Уоррен, совершенно правы, – не оборачиваясь, отвечал лорд, – вы тонко все рассчитали, будем же играть комедию до конца. Надеюсь, что конец не заставит себя долго ждать!
Гастингс вернулся в приемный зал и отвел мистера Барвеля в сторону:
– Прикажите, друг мой, чтобы за лордом тщательно следили. Без контроля ни одно письмо его не должно отправляться в Европу. Тигр всего опаснее, когда он ранен, а человек опаснее тигра.
