Текст книги "Теранезия (ЛП)"

Автор книги: Грег Иган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

– Жаль, что мы не встретились девять лет назад, – сказал Прабир.

– Мне было пятнадцать. Тебя бы отправили за решетку, – ответил Феликс, не поднимая глаз.

– Я гипотетически: нам обоим по восемнадцать.

– Было бы еще хуже. Не думаю, что ты захотел бы узнать меня тогдашнего.

– Почему? – смеясь спросил Прабир.

– Ох… я делал много глупостей.

– Каких же?

Феликс ответил не сразу и Прабир не понял почему: то ли вопрос оказался неприятным, то ли он еще больше сосредоточился на работе.

– Я выходил из дома без пластины, просто чтобы доказать, что не нуждаюсь в ней. Чтобы убедить себя, что и сотню лет назад я бы справился.

– И в чем же глупость?

– Это оказалось не так. Я вырос с ней, у меня не было навыков, чтобы обходиться без нее. Я это знал, но продолжал испытывать удачу. – Он засмеялся. – Однажды ночью в клубе я встретил этого парня. Он крутился вокруг часа три, разговаривая со мной. Было много прикосновений: руки на плечах, когда он вел меня сквозь толпу. Ничего откровенно сексуального, но больше, чем просто любезность. Но был весьма уклончив, но некоторое время спустя я был почти уверен, что он придет ко мне …

– Три часа? И он не пришел?

– Позже я выяснил, что у него была какая-то сложная теория о том, как цеплять женщин. Ну, ты знаешь: на улице можно гулять с собакой и это будет своего рода рекомендация, но в ночных клубах этот фокус не проходит. Жаль, он не сказал, что мне отводится роль несчастного искалеченного спаниеля. – Прабир был шокирован, но Феликс опять засмеялся. – Я заманил его в узкий переулок, чтобы посмотреть, что он сделает, когда никого не будет рядом. Кончилось тем, что я провел месяц в больнице.

– Вот дерьмо.

Гнев Прабира утих, но где-то в глубине души осталась страстная потребность защитить. Но, что бы он не сказал, это прозвучит слишком мелодраматично теперь, когда Феликс уже может смеяться над этой историей.

– Мадхузре рассказала мне об экспедиции. – Феликс не отрывал глаз от наконечника. – Она не понимает, почему ты так настроен против.

Прабир собирался было возразить и снова сослаться на недостаток средств, но потом до него дошло, что Феликс, вероятно, может предложить помощь.

– Это опасное место, – сказал он. – В районе этих островов все еще есть пираты.

Феликс не стал ему возражать, по крайней мере, открыто.

– Экспедицию возглавят опытные местные ученые, и я уверен, что они примут все разумные меры предосторожности. Я и не думаю, что есть много мест, куда захотели бы отправиться биологи и которые не являются, так или иначе, опасными.

Прабир неуклюже заерзал на лабораторном табурете. Это было просто – посмеяться над возникшим у него чувством, что его предали, когда он подумал о Феликсе и Мадхузре, объединившихся против него. Но, когда он отмел свою паранойю и признал, что Мадхузре имеет право искать других союзников – не могли быть всегда они вдвоем против всего мира – то осознание вновь заставило его почувствовать себя почти невыносимо одиноким.

Феликс поднял глаза и прямо сказал:

– Она была намного младше тебя, когда ваши родители погибли. Если она не переживает из-за того, что вернется туда, то почему бы тебе просто не смириться с этим? – Он, казалось, искренне удивлен. – Ведь именно ты же всегда хотел, чтобы она гордилась ими. И вот она хочет продолжить их труд! И даже если это не приведет ни к каким открытиям… ты не думаешь, что, в конце концов, все равно вернется? Хотя бы, чтобы увидеть, где все произошло? Сколько бы ты ей не рассказывал, это не то же самое, что увидеть самой.

– Может уже пойдем, – сказал Прабир. А то им придется отдать наш столик кому-нибудь другому.

– Ага, я закончил. – Феликс быстро собрался и схватил куртку. – Прости. Я не собираюсь агитировать тебя весь вечер. Но я обещал ей поговорить с тобой.

– Ну вот, теперь поговорил.

Феликс направился из кабинета в лабиринт коридоров.

– Не хочешь говорить со мной, говори с ней. Как положено. Ты ей это задолжал.

– Я задолжал ей? Я всего-то отдал ей восемнадцать лет своей жизни!

Феликс изумленно фыркнул.

– Я обожаю эту твою черту: ты мог бы отдать ей печень или почку и при этом совершенно неспособен, при всей свой убежденности, извлечь из этого хоть каплю сострадания.

Прабир вышел из равновесия.

– Хватит, черт возьми, опекать меня как ребенка! – Комплимент доставил ему удовольствие, но не стоило признаваться в этом сейчас.

– Это хорошо для вас обоих, как бы ты к этому не относился, – сказал Феликс. – И, если ты думаешь, что это для Мадхузре опасно потаскаться пару недель по джунглям, то ты плохо представляешь, что вытворяет большинство восемнадцатилетних.

– Ага, ты теперь эксперт и в этой области?

– Нет, но я все еще помню, как это бывает.

Прабиру было нечего сказать в ответ. Он всегда представлял себе, что понимает Мадхузре именно потому, что еще достаточно молод, чтобы помнить. Но его жизнь в девятнадцать была совершенно не похожа на ее. И дело не только в том, что у него на руках был ребенок, за которым приходилось ухаживать – из него выбили, пускай и заранее, все юношеское желание рисковать. Вся его взрослая жизнь была лишена азарта. Почему Мадхузре должна платить ту же цену? Весь смысл был в том, чтобы ей было хорошо, попытаться дать что-то, похожее на нормальную жизнь.

Нет, весь смысл в том, чтобы уберечь ее от опасности.

Прабир остановился как вкопанный. Перед ним на стене висела пыльная витрина, полная тропических бабочек, а выцветшие подписи выглядели напечатанными на пишущей машинке. Похоже, эта витрина висела здесь еще со времен, когда этот коридор был по пути к публичным выставочным залам, задолго до того, как здание последний раз перестраивалось.

– Забрав ее оттуда, я сделал единственно правильную вещь в своей жизни, – сказал Прабир. – А сейчас все ждут, что упакую ее чемоданы и куплю ей билет. Это бред. Почему бы тогда тебе не попросить, чтобы я вышиб себе мозги? Я не пойду на это.

Феликс вернулся и увидел, на что смотрит Прабир.

– Что ты сделал, так это увез ее подальше от войны. И туда она не вернется.

Прабиру стало неинтересно оправдываться.

– Ты там не был, – вяло сказал он. – Ты понятия не имеешь об этом.

Но Феликса так просто оказалось не отпугнуть.

– Не имею, но выслушаю все, что ты захочешь мне рассказать. И тебе будет чертовски одиноко, если это не сработает.

Прабир нацелился глубже.

– Тебе вообще хоть приходило в голову, что есть вещи, которые я не хочу понимать?

* * *

Прабир работал допоздна, чтобы отвлечься от всего. Он больше пяти часов провозился с отлично сделанным шаблоном классов для кассовой программы, стараясь улучшить зрительный контакт и сократить хоть на несколько миллисекунд время отклика. В итоге он сдался, отменив все внесенные изменения, вручную выискивая все автоматически сделанные резервные копии и стирая их – то, что больше всего походило на физические ощущения, когда комкаешь ненужные бумаги.

Когда он вышел из здания, то почувствовал своего рода дерзкую гордость, вместо привычного сожаления о своей глупости. И не то, чтобы он не мог заняться более полезными вещами. Но он не хотел видеть Феликса или Мадхузре. Он не хотел оставаться наедине со своими мыслями. Выматывать себя, часами занимаясь бесцельной работой каждый вечер, до такой степени, чтобы засыпать на ходу, было намного предпочтительней, чем напиваться.

Сидя в автобусе, он почувствовал, как болит все тело. Его трясло, хотя, когда он вошел, его окатило волной теплого воздуха. Он с удивлением сообразил, что подхватил какую-то слабую вирусную инфекцию. Несмотря на перемену климата, он ни разу заболел даже простудой, с тех пор как приехал в Торонто – в иммиграционной службе его привили от всех известных болезней. Но с тех пор он повторно не прививался и, похоже, какому-то новому штамму таки удалось пробить его защиту.

Зайдя в квартиру, он увидел, что дверь к Мадхузре открыта, но ее комната погружена в темноту. Когда глаза привыкли, то он даже издалека смог увидеть, что ее стол в полном порядке – все убрано или сложено в аккуратные стопки.

К холодильнику была прилеплена записка. Она не говорила ему, когда отправляется экспедиция, но он почти ожидал чего-то подобного на днях.

Он читал записку раз за разом, как одержимый, как будто мог что-то упустить. Мадхузре объясняла, что она собрала часть денег, работая в кафе, а остальное одолжила у друзей. Она извинялась за то, что сделала все это у него за спиной, но подчеркнула, что так будет легче для них обоих. Она обещала ничего не рассказывать о работе родителей до тех пор, пока не вернется и они тщательно не обсудят этот вопрос, а экспедиции пока придется надеяться на собственные открытия. Она вернется через три месяца. Она будет осторожна.

Со слезами на глазах Прабир уселся на кухне. Он никогда не был так счастлив и горд за нее. Она наконец-то преодолела все препятствия. Даже его. Она не позволила его паранойе и страху остановить ее.

Он вдруг вспомнил вечер, когда они решили покинуть Амиту. В начале недели Мадхузре объявила, что они в классе начали изучать движение за гражданские права. Затем, в пятницу за ужином, она объявила Киту и Амите, что наконец поняла, над чем они работают в университете.

Кит победно ухмыльнулся Прабиру, а Амита проворковала:

– Ну, разве ты не умница? Почему бы тебе не рассказать нам, что ты выучила?

Мадхузре изложила все, с со своей обычной девятилетней говорливостью.

– В шестидесятые и семидесятые годы двадцатого века во всех демократических странах были люди, которые не обладали реальной властью, и они стали приходить к людям, которые этой властью обладали, и сказали им: «Все эти принципы равенства, о которых вы твердите со времен Великой французской революции, прекрасны, но вы, похоже, не воспринимаете их всерьез. Вы все, на самом деле, лицемеры. Так что мы заставим вас принимать эти принципы всерьез». И они стали проводить демонстрации и устраивать автобусные поездки, и захватывать здания, и это было очень неудобно для людей во власти, что у других людей есть такой хороший аргумент, и каждый, кто слушал внимательно, вынужден был согласиться с ними. Феминизм работал, и движение за гражданские права работало, и все остальные движения за социальную справедливость стали получать все большую и большую поддержку. Итак, в восьмидесятых ЦРУ… – она обернулась к Киту и весело пояснила: – вот тут в игру вступает теория секретных материалов – наняло действительно талантливых лингвистов для разработки секретного оружия: невероятно сложного способа говорить о политике, который на самом деле не имел никакого смысла, но быстро распространился по всем университетам мира благодаря своему впечатляющему внешнему эффекту. И сразу же, люди, которые использовали такой способ говорить, просто прицепили свой вагон к движению за гражданские права, а все остальные позволили им присоединиться, так как считали их безобидными. Но затем они забрались на поезд мира и вышвырнули машиниста. Итак, вместо того, чтобы отправиться к людям во власти и сказать: «Как насчет отстаивания всеобщих принципов, в которые, как вы утверждаете, вы верите?» люди из движения за социальную справедливость в итоге говорили примерно следующее: «Мой нарратив правды соперничает с вашим нарративом правды!» А люди во власти отвечали: «Горе мне! Вы бросили меня в терновый куст!» А все остальные сказали: «Кто эти идиоты? Почему мы должны доверять им, если они даже говорить нормально не умеют?» И ЦРУ было счастливо. И люди во власти были счастливы. А секретное оружие поселилось в университетах на долгие годы, потому что те, кто участвовал в заговоре, были слишком смущены, чтобы признаться, что они натворили.

После долгой паузы Амита сказала напряженным голосом:

– Ты, наверное, неправильно поняла урок, Мадди. Это непростые идеи, а ты все еще слишком молода.

– О нет, Амита. Я поняла. Все было очень доступно, – уверенно ответила Мадхузре.

Поздно ночью она пробралась в комнату Прабира. Когда они наконец-то перестали хохотать, прижав подушки к лицу, чтобы заглушить звук, Мадхузре повернулась к нему и торжественно попросила:

– Забери меня отсюда. Или я сойду с ума.

– В этом я хорош, – ответил Прабир.

К следующим выходным он устроился на работу. Проработав полгода, три вечера в неделю загружая торговые автоматы – Амите он говорил, что занимается с друзьями – он окончательно признал то, о чем знал все время: работы с частичной занятостью будет недостаточно.

За неделю до окончания колледжа благодаря хорошо подвешенному языку он попал на собеседование в банк, где на собственном планшете продемонстрировал, что обладает всеми навыками, необходимыми, чтобы претендовать на место разработчика программного обеспечения, который им требовался. Когда менеджер по персоналу признал его технические навыки, но начал перечислять другие препятствия, Прабир заметил, что отсутствие у него высшего образования сэкономит им треть зарплаты.

Прямо с собеседования он отправился к агенту по недвижимости и этим же вечером шепотом рассказывал Мадхузре новости при свете телевизора.

– Мы отправляемся на юг.

* * *

Феликс явился вскоре после двенадцати. Зайдя в квартиру, он осторожно объяснил:

– А я как раз думал, как ты воспринял новость.

– Ты знал, что она уезжает сегодня вечером?

– Угу. Я посчитала нужным сказать мне, так как я одолжил ей некоторую сумму.

Феликс ждал его реакции.

Прабир отшатнулся в притворном возмущении.

– Предатель! – Он тряхнул головой, смущенно улыбаясь. – Нет, я в порядке. Мне только жаль, что я вас обоих вынудил потратить кучу времени зря.

Они расположились на кухне. Феликс сказал:

– Скоро она станет самостоятельной. У нее будут свои деньги. И место.

– И ты думаешь, все дело в этом? – оскорбился Прабир. – Ты думаешь, я получаю удовольствие, контролируя финансы и указывая ей что можно делать, а что нет?

Феликс застонал, давая понять, что он неправильно понят.

– Нет. Я просто хотел узнать о твоих планах. Поскольку теперь она сама обеспечивает себя, то ты волен делать все, что тебе захочется. Уйти из банка. Путешествовать, учиться.

– Неужели? Я не настолько богат.

Феликс пожал плечами.

– Я помогу тебе.

Прабир смутился.

– Я вообще-то не настолько беден, – задумчиво сказал он. – Если бы я смог проболтаться в банке до ее выпуска, это было бы как раз десять лет. Я бы получил доступ к части своего пенсионного фонда.

Он вздрогнул, внезапно осознав, что болтает о деньгах, в то время, когда Мадхузре летит прямиком к тому единственному месту на Земле, от которого он поклялся держать ее как можно дальше.

– Странно. Я не думал, что буду так спокоен. Но ей же и вправду ничего не угрожает, не так ли?

– Совсем ничего.

– Серам, Амбон, Кай Бесар… теперь это просто острова, как и многие другие.

– И более безопасные, чем Муруроа.

– Я тебе никогда не рассказывал, – сказал Прабир, – о том, как она однажды в сети поспорила с одним креационистом из Техаса по поводу теории эволюции, и он публично признал, что она заставила его изменить свое мнение.

Феликс улыбнулся и стоически покачал головой.

– Нет. Давай, рассказывай.

– Это был действительно мужественный человек. Его отлучили от церкви, или что они там делают с креационистами за вероотступничество.

– Я считал, что это называют термином «линчевание».

Они просидели, разговаривая, до четырех утра. Когда они пошатываясь добрались до кровати, Феликс моментально уснул. Прабир сонным взглядом посмотрел на открытую дверь – даже теперь, когда вся квартира была только его, он чувствовал себя, как на витрине – но он слишком замерз, чтобы встать и закрыть ее.

Ему снилось, что в проеме двери стоит отец и заглядывает внутрь. Прабир не мог в темноте разглядеть выражение его лица и изо всех сил пытался понять, нет ли во взгляде отца укоризны. Все, что он знал о Радженде, подсказывало, что он не должен был сердиться, но ему все еще было стыдно за то, отец застал его в такой ситуации, не будучи предупрежден.

Но когда силуэт в двери стал лучше различим, Прабир понял, что отец не обратил на Феликса никакого внимания. Он думал о более важных вещах. Радженда держал на руках ребенка – безвольную тряпичную куклу. Он качал ее взад и вперед, безутешно рыдая от горя.

* * *

Прабир лежал в ванной так долго, что уже некуда стало доливать горячую воду. Он вылез, дрожа, и вытащил пробку.

Когда ванна снова наполнилась, он взял нож для бумаги и закрыл глаза, мысленно репетируя удары. Он намеренно избегал того, чтобы опробовать нож на своей коже; единственная часть, к которой он притронулся, была пластиковая рукоятка. Любой, кто может проткнуть свои щеки шампуром, должен суметь внушить соответствующей части мозга веру в то, что нет никакой реальной опасности в том, чтобы пару раз царапнуть себя этой игрушкой.

Он снова залез в ванну, ошпарив ноги и раздраженно ругаясь. Сейчас он не хотел чувствовать ни малейшего неудобства, он хотел умереть так, чтобы было приятно, насколько это возможно. Но любые потенциально смертельные и при этом легальные медикаменты, которые он мог получить на руки, поставлялись с дозирующим ферментом, и он не мог заставить себя купить наркотики у дилера на улице – они превратили бы его в другого человека в тот момент, когда бы он покидал этот мир. Очиститель труб был еще менее привлекателен, а в то, что у него хватит запала, чтобы прыгнуть с моста, он не верил.

Он улегся в ванную, погрузившись по самый подбородок. Он еще раз перечитал послание Феликсу с Мадхузре – оно было записано на планшете и ожидало отправки – но Прабир помнил его наизусть. Он решил, что очень доволен формулировками. Они оба не были идиотами; они поймут, почему он решился на такой шаг и не станут ни в чем себя винить.

Он сделал то, что намеревался: доставил ее в безопасное место. И он этим гордился. Но каждому из них едва ли стало бы лучше, если бы он продолжил делать то же самое еще пятьдесят лет, только потому, что это было единственное занятие, которое казалось ему достойным.

Он почти удержал ее от участия в экспедиции, что могло разрушить всю ее карьеру. Через два дня после ее отъезда, он чуть не отправился вслед за ней, чем мог унизить ее перед ее коллегами. И хотя он знал, что она будет в безопасности, он ничего не мог сделать, ничего не мог сказать себе, чтобы изгнать ощущение, что он сидит сложа руки, пока она идет по минному полю.

Был только один способ разрубить этот узел.

Прабир провел лезвием по левому запястью. Он едва почувствовал, как оно разрезало кожу; он открыл глаза, чтобы проверить глубину разреза.

По воде расплывалось красное перо, которое было уже шире его руки. Его центр казался почти сплошным, как будто плотно свернутая, наполненная кровью пленка разматывалась из-под его кожи. Несколько долгих секунд, он лежал неподвижно, глядя, как перо становится все больше, наблюдая, как влияет его сердцебиение на поток, прослеживая язычки крови до места, где они полностью растворялись в воде.

Затем произнес громко, чтобы прогнать всякие сомнения:

– Я не хочу это делать. Я не собираюсь это делать.

С трудом встав на ноги, он дотянулся до полотенца. На воздухе рана, разбрызгивающая кровь по его ногам и груди, выглядела еще страшнее. Едва не поскользнувшись на полу ванной, он замотал рану полотенцем; его беспомощность стала переходить в панику.

Он вывалился из ванной. Это всего лишь разрез, щель не толще листа бумаги. Должно быть что-то, что он может сделать, чтобы остановить кровь. Перетянуть жгутом! Но в каком месте? И как туго? Если он ошибется, то истечет кровью. Или потеряет руку.

Он рухнул на колени перед телевизором: «Поиск: первая помощь в экстренных случаях».

Экран немедленно заполнился крошечными иконками – их было, наверное, десятки тысяч. Это было похоже на сад мутировавших красных крестов, на стилизованные цветы в программе, моделирующей эволюцию в каком-то игрушечном мире. Прабир раскачивался, стоя на коленях и пытаясь придумать, что делать дальше; он был испуган и в то же время заворожен. Помоги мне, Па.

– Ни священного, ни мистического, ни духовного. – Сад заметно поредел. – Ни альтернативного. Ни глобального. – Полотенце покраснело. – Ни инь, ни янь, ни чи, ни кармы. Ни воспитательного, ни питательного, ни сверхъестественного…

Телевизор самодовольно заметил: «Ваша стратегия является избыточной» и в подтверждение вывел диаграмму Венна. После первых трех слов, которые он исключил, пропала где-то треть иконок, но дальше он лишь заново вылавливал подмножества различных новомодных шарлатанов, которые ранее уже и так избавился. Какие бы подобного рода извращения он не выловил, то, чтобы искать в остатке, требовался совсем другой тезаурус.

Прабир растерялся, не представляя, что делать дальше. Он наугад выбрал иконку – на экране появилось приятное, неопределенного пола лицо и начало говорить: «Если тело, это текст, как учили Деррида и Фуко…»

Прабил закрыл сайт и с хохотом рухнул вперед, обхватив голову руками и зажимая рану лбом.

– Спасибо тебе, Амита! Спасибо тебе, Кит!

Как он мог забыть все, чему они учили?

– Ни трансгрессии.

Он поднял глаза. Тысячи иконок исчезли, но еще с десяток тысяч осталось. Со времен Амиты в антинаучном мире появилось с полдюжины новых направлений. Освобожденная просодия. Аббатиссова логика. Фаустов анализ. Теория дриад. Прабир не потрудился отследить их подъем или выучить их жаргон – он был свободен от всего этого дерьма, его это больше не касалось.

Он смотрел на экран, чувствуя легкое головокружение. Где-то здесь можно действительно найти помощь, где-то должно быть истинное знание. Но он умрет раньше, чем найдет ее. Как ему и было предназначено. Так зачем бороться? Он почувствовал, как по телу растекается убаюкивающая сонливость – прекрасное оцепенение отсутствия втекало в него через рану. Он сделал все более неопрятно, чем предполагал, но умереть так – нелепо и неумело – казалось менее жестоким и менее аскетичным, чем, если бы он проделал это ванной без сучка и задоринки. Было еще не поздно свернуться на полу и закрыть глаза.

Пожалуй, но уже слишком поздно, чтобы предпринять что-нибудь еще.

Он вскочил на ноги и закричал:

– Вызови скорую помощь!

* * *

– Ты можешь не найти ее, – предупредил Феликс. – Ты готов к этому?

Прабир нервно взглянул на расписание – посадка на рейс в Сидней начиналась через пять минут. Мадхузре хорошо спрятала свои следы, а никто в университете не пожелал дать ему ознакомиться с маршрутом экспедиции. Все, что он мог – это прилететь в Амбон и там начать расспрашивать всех подряд.

– Я делаю это, чтобы удовлетворить собственное любопытство, – сказал Прабир. – Это был труд моих родителей, и я хочу знать, куда он мог привести их. И, если так случиться, что я встречусь с сестрой, пока буду находиться там, это будет всего лишь приятное совпадение и ничего более.

– Это правильно: придерживайся этой версии, даже под пытками, – сухо сказал Феликс.

Прабир обернулся к нему.

– Знаешь, что я больше всего в тебе ненавижу, Менедес?

– Нет.

– Все, что тебя не убивает, делает тебя сильнее. Все, что не убивает меня, просто еще немного меня достает.

Феликс сочувственно поморщился.

– Раздражает, не правда ли? Я посмотрю, получится ли у меня взрастить в себе парочку неврозов, пока тебя не будет, просто, чтобы уравняться с тобой. – Он взял руку Прабира между сиденьями и слегка погладил почти сошедший шрам. – Но, если бы я встретил тебя, когда доставал сам себя, это, вероятно, убило бы нас обоих.

– Ага. – В груди у Прабира сжалось. – Я не хочу быть таким всегда. Я не хочу вечно тянуть тебя вниз.

Феликс посмотрел ему в глаза и отчетливо произнес:

– Ты не тянешь меня вниз.

Объявили рейс Прабира.

– Я привезу тебе сувенир, – сказал он. – Хочешь что-нибудь определенное?

Феликс задумался, а затем покачал головой.

– Решай сам. Что-нибудь из совершенно нового филума мне очень понравиться.