Текст книги "Возьми меня, моя любовь"

Автор книги: Грация Верасани

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

19
Мужчины Суси

Суси работает гладильщицей в химчистке не так давно. Леа специально нанимает одних только девушек, но до сих пор не нашла той, на которую могла бы положиться. Она не понимает, что нельзя полностью полагаться на кого-то, и меньше всего на того, кто вкалывает на тебя.

Леа пятьдесят лет, у нее муж-инвалид и двое сыновей. Год назад клиент обвинил ее в том, что ему непоправимо запачкали замшевую куртку, и пришлось судиться. В баре Арнальдо целую неделю говорили только об этом.

Суси – тридцатник, у нее короткие волосы, которые мучают окраской в шокирующие цвета – на этой неделе в клубничный; кольцо в носу и в ухе, она полнотела, насмешлива и мужиковата. Магазин только-только закрылся на обеденный перерыв, поэтому, сообщив, что она на диете, Суси спрашивает, не хочу ли я подняться к ней на чашечку кофе.

Она снимает крошечную квартиру над магазином и показывает дорогу по лестнице, потея и волоча пакет, набитый пачками фруктового сока с морковью. Едва мы входим, женщина поднимает жалюзи на окне, чтобы впустить немного света.

– Хочешь разуться?

Странный вопрос, и я не знаю, что ответить.

– Я купила тканые коврики, очень удобные. – Доносится из кухни.

У меня нет ни малейшего желания снимать обувь, но если бы Суси стала настаивать, я бы уступила. Поворачиваюсь и плюхаюсь на стоящий рядом жесткий диванчик цвета грейпфрута.

– Хорошо, что мы познакомимся получше, – говорит она, расшнуровывая черные «Суперга». – Ты интересная. Приходишь и хочется рассказать тебе что-то личное, не знаю, спокойствие передаешь, что ли… Леа говорит, ты писательница.

Киваю и закуриваю «Мерит». Суси тянется к книжным полкам на стене и извлекает оттуда голубую банку из-под анчоусов, которая служит пепельницей, ставит на застежку джинсов, и из-под мятой футболки высвобождается двойная складка живота.

– Мы с подругами решили создать в Интернете сайт против тайных геев, – говорит она. – Хочешь присоединиться?

– Тайных – кого?..

– Не говори, что никогда ни одного из них не видела.

Мне жаль разочаровывать, но:

– О ком ты?

– Об очень красивых мужиках, которые очень влюблены в себя. Одно слово: латентные гомосексуалисты. И кем для них становится женщина? Родной душой. А в результате – никакой койки.

– Койки?

– Да, никакого секса. Ты поддерживаешь, ходишь с ним, даешь хорошие советы, а он… В общем, одна потеря времени.

– У них что, не встает?

– Нет, не все так просто, – фыркает она, передергиваясь. – Они слишком тонко чувствуют.

В кофеварке начинает булькать кофе. Суси поднимается с дивана и отправляется на кухню.

– Если не повезло и ты наткнулась на одного их этих, – говорит она, вернувшись и протягивая мне чашечку, – знаешь, что будет? Вложишь время, сердце, силы и в конце не заработаешь даже капельки здорового секса. Давным-давно описано в психологии. Не веришь – сама попробуй.

– Ты не преувеличиваешь?

– Я рассказала только главное.

– Ясно.

Стараюсь ей понравиться:

– Какие же мужчины нам нужны?

Она улыбается, будто это самая простая вещь:

– Те, из старой гвардии.

– Слушай, – говорю я, – мы ничего не путаем?

– Чего?

– Когда мужчина у нас в руках, ждем не дождемся обручения. А потом, когда добились своего, а у него выросло пузо и он весь вечер сидит перед телевизором в шлепанцах, бросаем его или заводим любовника…

Суси поднимает руку и вытирает пот со лба полной пятерней, с силой шлепает чашку о тряпочный коврик и свирепо взглядывает на меня:

– И как все это относится к тайным геям?

Отвожу взгляд.

– Если подумать, в этом много общего с моим бывшим, – вздыхает она, так мощно, что колышутся бумаги. – Засранец, просто засранец. И в то же время каждую ночь у нас был настоящий фейерверк. Он был совсем не романтичным, Габри. Единственное кольцо, которое было мне подарено за шесть лет, выиграл, купив сразу пятьдесят талонов на «Эссо»[7]7
  Товары английской нефтяной компании – бензин, смазки, масла. – Прим. переводчика.


[Закрыть]. Как бы то ни было, я все еще храню это красивое кольцо. Один раз я упрекнула мужа в том, что никогда не дарит мне цветов, и знаешь, что он сделал? Остановил машину на обочине пыльной и сухой дороги. Через некоторое время вернулся с тремя маками в руке. Нарвал их в поле. «Держи, – сказал мне, – и брось дуться».

– Чудный тип.

Суси не угадывает иронию.

– Да, иногда я о нем жалею.

Поднимаюсь с дивана:

– На самом деле мне пора идти…

Мысль о том, что в три начинается смена в «Магии», бесконечно угнетает. Не могу больше смотреть, как люди трахаются, когда мне это недоступно…

20
«Модный бар»

В «Модном баре» высокий потолок с подсветкой из разноцветных трубочек. Из стены выступает и беззвучно сверкает картинками настроенный на MTV 36-дюймовый телевизор. Прежде чем усесться за круглую барную стойку, бросаю взгляд на часы, что висят у остановки: Эмилио опаздывает на полчаса.

Обернувшись к худющей блондинке, делаю заказ:

– Один «Мартини».

Официантка, сильно гнусавя, спрашивает, налить ли мне красного со льдом. Киваю и усаживаюсь за столик из черного оникса.

Всего пару месяцев назад я была в этом заведении с Саверио. Мы повстречались в банке, в отделении «Four Rooses»: суровый диктат длинной очереди бок о бок и кривая улыбка того, кто больше не может смотреть тебе в глаза.

Словно диктор радио, я ждала, когда красный сигнал прямого эфира погаснет, чтобы снять наушники, закончить программу и ничего больше не слышать.

– Вот что происходит, когда чувствуешь себя одиноким, – сказал он. – Хочется начать все сначала…

Молча составляла я список своих проступков. «Вот как закончилась история – попытками свалить вину на другого». Конечно, может быть проще и честнее признать, что любовные связи со временем становятся похожи на собачек-болванчиков за задним стеклом автомобиля.

– Ну и как твоя?

– При чем тут это?

А, уже при чем тут это? Я оказалась права.

– Не одна лишь химия порождает глубокое желание.

– Габри, пожалуйста, не надо литературы.

– Ты любишь ее?

– Любовь… Ты знаешь, что это? Хоть кто-нибудь знает?

– Хорошо, – говорю я. – Когда каждый живет в мире и с кем хочет.

– Я не могу жить в мире. У меня тонкая нервная система.

Я быстро прохожу к стеклянной двери заведения, но голос Саверио вонзается мне в спину с последним обвинением.

– Когда я занимался сексом, все время думал, почему ты никогда не кричишь. Не то чтобы мне нравились те, кто орут, словно сирены… но ты… Габри… Молчишь, как рыба. Может быть, это все из-за порнофильмов, которые ты дублируешь… Брось это дело.

Я оборачиваюсь:

– Спасибо за совет, подумаю.

Пять лет завершились вот так, в дерьмовом баре с неудачным освещением.

После джина с тоником мы с Эмилио уходим из «Модного бара» и идем к площади Сан Доменико, бросаемся на первую скамейку, достаем сигареты и зажигалки.

Однако скоро становится ясно, что мы не одни: на скамейке напротив пылко обменивается эмоциями парочка, наводя на мысль, что мы здесь с такими же романтическими намерениями. Как два верховных прелата равнодушия, мы скрываем смущение, глубоко и со вкусом затягиваясь.

– Может быть, тебе хорошо жить так, – вдруг произносит Эмилио.

– Как – так?

– Одной.

– Немного времени прошло с тех пор, как Саве…

– Ты и раньше была одна.

Реагирую безукоризненно, даже не поморщившись.

– Да, правда, я люблю быть одна. – Поддакиваю. – Но я люблю целую кучу вещей: дождь, мороженое, соло Мингуса[8]8
  Чарльз Мингус, джазовый музыкант. – Прим. переводчика.


[Закрыть], писательство и прогулки с тобой.

Чувствую тяжесть испытующего серо-зеленого взгляда, а тем временем разглядываю парочку, которая смеется и в шутку спорит – перепалка обрученных – и с трудом поднимаюсь, потушив сигарету о скамейку.

Медленно возвращаемся к «Модному бару», у которого припаркован «Пежо»; бумажки и мусор, поднятые ветром, катятся по асфальту. Эмилио догоняет меня перед баром и предлагает посидеть на цементных ступенях, дряхлых и покрытых сорняками, чтобы выкурить последнюю сигарету на прощанье.

Вдыхаем и выдыхаем, и единственный шум – от карамельки с ментолом, которую он нервно грызет. Эмилио заговаривает первым.

– Никогда не спрашивал, почему ты бросила театр.

Серьезная тема, которой раньше не касались; набираю воздух, прежде чем ответить.

– На сцене мне было плохо, я обливалась потом под семью одежками, сбивала дыхание и забывала слова. Единственное, что запомнилось из этого экспириенса, – кислый запах подмышек.

– Ты могла бы стать великолепной комической актрисой.

– Мне это уже говорили, – отшучиваюсь. – А ты думал когда-нибудь, – говорю уже всерьез, – обо всех возможностях, которые упустил?

Эмилио улыбается.

– В твоей жизни что-то не так?

– Да нет. У меня есть деньги на бензин, на сигареты, на ужины с тобой…

– И дом, куда можно прийти и отоспаться с чувством выполненного долга.

– Выходит так.

Но никто из двоих не хочет подниматься со ступенек.

– Думаю уехать вскоре.

– Куда? – спрашиваю с невозмутимым видом.

– В Индию, Австралию… Еще не решил.

– Агата?

– Звонил ей вчера, сказал, что все кончено.

– А она?

– Спросила, разве что-то начиналось?

Жаркий ветер, возвещающий о начале лета, ласково прижимает нас к ступеням. Из соседнего переулка доносятся кошачье мяуканье и шум автомобиля, который притормозил на перекрестке и затем сорвался с места. Вечерняя ли это усталость или выпитый алкоголь, как знать, что вызывает магию случая и сопутствующую ей близость, некое одномоментное единение… Рядом молча затягивается Эмилио. В этот момент мне ничего больше не нужно. Возможно, в кино люди занялись бы любовью прямо под звездами, здесь, прислонившись к стене закрытого бара, среди окурков и помойных запахов. Но в жизни, когда тебе за тридцать, все куда сложнее, и новая история рискует только лишь напомнить предыдущие. Когда единственное, о чем получается думать, – это то, что рано или поздно каждая история заканчивается.

Эмилио не задумывается об этом. Он гладит меня бережно и нежно, затем просовывает руку под майку и принимается массировать мне спину.

Я могла бы спросить, что он делает, если бы неожиданно губы не прильнули к моим. Поцелуй без языка длится одно мгновение. Когда он отстраняется по-джентльменски, я возвращаю сигарету в рот.

Смотрю на Эмилио. Сейчас можно сказать, что я – женщина, которая никогда не просыпается с улыбкой. «Любовник на одну ночь», – думаю я. Одна ночь. Брось, Габри! Это могло сойти с кем угодно, но не с ним.

– Дашь прикурить?

Пробую унять драматичность момента:

– Все всегда происходит не вовремя, – и передаю зажигалку.

– Ну да, – кивает он. – Мы все опаздываем.

Поднимается и, забавляясь, пинком откатывает ногой пустую бутылку.

– Помнишь? Ведешь себя, будто в кармане лотерейный билет, а ты выкидываешь его, прежде чем узнаешь, что выиграла… – Эмилио все понимает. – Надо больше пить, перед тем как провоцировать тебя. Одного джин-тоника недостаточно.

У меня рождается ощущение, что жизнь только что разделилась надвое: то, что есть, и то, что могло бы быть.

21
Джулия

Встреча с Джулией, бывшей пациенткой Мартины, состоится у нее дома. О женщине я знаю только то, что до нервного срыва она работала дизайнером интерьеров, а теперь переезжает жить в Канаду к сестре. Мартина не наблюдает ее уже больше месяца, но Джулия еще ходит на прием, чтобы посоветоваться или выписать рецепт.

Лифт останавливается на пятом и последнем этаже, давлю на кнопку звонка, под которым написано «Каланчи», и после пары трелей мне открывает Джулия. Она с короткими светло-русыми волосами, большими ясными карими глазами, в вареных джинсах и безразмерной голубой майке. Ей сорок один, как мне сказала Мартина, но выглядит лет на десять моложе, как минимум.

Меня приглашают в гостиную с высоким потолком, с абстрактными картинами на стенах, обшитых деревом, в центре комнаты обосновался длинный мягкий диван с цветастой обивкой; книжная стенка с телевизором и встроенной стереосистемой; отсюда видна кухня со столом из кованого железа и несколькими связками ключей, возможно, от последних жильцов.

Джулия извлекает «Филипп Моррис» из пачки и приглашает присесть на диван.

– Чаю?

– Да, спасибо, – откликаюсь, глядя, как она между делом ставит две большие чашки, полные воды, прямо в микроволновку.

– Хорошо, – говорит Джулия, садясь в кожаное кресло в углу, рядом с диваном, и смотрит, как я вынимаю из сумки верный блокнот. – Мне рассказывали о твоей книге.

Я колеблюсь:

– Точно?

– Конечно.

– У меня пока лишь несколько смутных идей.

Тотчас же успокаиваюсь под ее звонкий смех и смеюсь сама.

– Можно ими с тобой поделиться?

– Конечно, – отвечает Джулия. – И спасибо за пунктуальность. У меня самолет меньше чем через два часа.

– Мартина так и сказала.

Джулия поднимается, выуживает с полочки два чайных пакетика и опускает в чашки; та, что предназначена мне, – моего любимого цвета, серого.

– Начнем?

Откашливаюсь, прочищая голос:

– Ты еще принимаешь лекарства? Седативные, антидепрессанты…

Джулия улыбается, показывая ровные белые зубы:

– Что ты обо мне знаешь?

Я припоминаю, о чем рассказывала Мартина.

– Ты долго была с женатым мужчиной…

– Знаешь, что это означает?

– Примерно.

– Я познакомилась с ним в гимнастическом зале, после степ-аэробики. Инженер-конструктор, такой милый, лет сорока пяти. Я уже слышала разговоры о нем от подруги-архитектора. Болонья – небольшой город…

– А его жена, какая она?

– Одна из тех, кто знает, как удержать мужчину. Незаменимая… Заполняет всю жизнь. И потом, у них были дети.

Рассказчица чихает.

– Простуда?

– Надеюсь, что нет, – отвечает Джулия, сморкаясь в платок.

– Как все складывалось?

– Поначалу отношения были превосходные, особенно для такой убежденной холостячки, как я в то время. Чувствуешь себя свободной от всего, что, как думаешь, неразрывно связано с любовью. Например, от жены. Моя собеседница пытается усмехнуться. – В скрытности есть свое очарование: тайно встречаться, изобретать маленькие трюки и хитрости… Кажется, будто живешь в кино.

Она прикуривает следующий «Филипп Моррис».

– Проходит год, потом почти два, и ты снова обнаруживаешь, что скинула семь кило, что работа не радует, подруги надоедают одной и той же скучищей; залепляешь ему пощечину после занятий любовью и спрашиваешь, дождешься ли когда-нибудь дня, когда он бросит жену… Банально.

У меня была чувство, что не было в мире ничего, чего бы я не знала.

– Начались нервные срывы. Я проводила дни, шатаясь по торговому центру… Марти, доктор Люци, мне очень помогла. – Джулия глотками пьет чай и ставит чашку к ножке кресла. – В то время меня преследовали кошмары. Мозги работали вхолостую. «Если бы сказала, если бы сделала»… Делаешь себе больно и упиваешься этим, мир не существует, другие не существуют, есть только ты.

– А он?

– Я продолжала встречаться с ним. Когда он предлагал.

Таращусь на лист бумаги и зеваю:

– Что он за человек?

– Такой же, как все. Со спокойной гаванью с одной стороны… и океаном с другой.

– Он не замечал, что…

– Что я дошла до ручки? Конечно, он был первым, кто посоветовал сходить к врачу.

Я чую, что ворую работу у Марти, как Барбара Альберти, когда та отвечала на письма подруги, но все равно задаю Джулии вопрос:

– Ты когда-нибудь угрожала разорвать отношения?

– Ох, время от времени мы расставались. Но всегда сходились. Напряженность между нами была очень сильной. Как бы сказать… Похоже на две убийственные стихии… Еще чаю хотите?

Качаю головой и прикуриваю «Мерит».

– Хоть что-нибудь мы делаем без этой сигареты, а?

Обмениваемся улыбками.

– Да уж.

– Все равно что сидеть на скамейке запасных. Ты – игрок, который ждет выхода на поле, чтобы начать соревноваться. Тренируешься, готовишься, но тебя никогда не вызовут.

– Когда все закончилось?

– Девять месяцев назад.

– Почему ты решилась?

– Моя собака умерла.

Прикрываю глаза и киваю. Проходит несколько минут. Собираюсь сказать: «Такие события подталкивают», но она торопится объяснить:

– «Это ни при чем, – повторяла я. – Ты не виновата. Кто угодно может заболеть…» Однако я была заботливой даже в свои худшие дни. – Джулия смотрит на меня, чтобы убедиться, что я ей верю. – Я обожаю животных.

Снова киваю, засовываю блокнот в сумку и поднимаюсь с дивана.

– Но я не заведу другую.

Она провожает меня до двери, два огромных чемодана ждут ее рядом с подставкой для зонтов.

– Спасибо за все, Джулия, – говорю и жму руку. – Доброго пути.

– Ни пуха ни пера твоему роману.

Вхожу в лифт, нажимаю кнопку первого этажа и думаю, что хватит с меня интервью.

22
Каникулы

Франчи закрыл «Магию» и отправился на карнавал в Малагу, как обычно летом, с ним и Джонни я увижусь в сентябре.

Бруна и Мартина настаивают, чтобы я присоединилась к ним в Стинтино. Каждый день звонят и рассказывают, что место замечательное, море замечательное, сардинская кухня замечательная, будто меня это интересует.

Позавчера уехал Эмилио. У меня было две минуты, пока он нагружал рюкзак, целовал меня на пороге и поспешно заскакивал в такси, идущее в аэропорт.

– Чего ты добьешься, уехав? – спросила я у него. Я была растеряна, втайне огорчена и остро нуждалась в плюшевой игрушке или в книжке. Так и не нашла слов, которые заставили бы его поменять планы.

И я тоже уехала.

Заперлась в номере «Отеля Сантьяго ди Риччионе» с чемоданом, набитым блокнотами и намерением закрыться в полном уединении и творить. Но в первый же вечер в баре «Курсаал» я услышала, как кто-то играет на пианино «Хрупкую малышку», и разрыдалась над «текилой санрайз». Тогда я вернулась в гостиницу и собрала чемодан.

Теперь я снова сижу за компьютером, подпираю лоб рукой в кабинете, перегруженном бумагами, под которыми погребены кассеты и корзины для мусора, а в пепельнице – два десятка окурков. Этажом выше радио Вероники в полную громкость транслирует Эр Пиотта с «Supercafone».

Перечитываю отрывочные записки, интервью с Анной, Кэтти Фрегга, Самантой, Суси, Джулией и не могу выцедить из них ничего достойного. Что значит трахаться и что значит любить? – спрашиваю себя. – Это одно и то же или нет? А для мужчины это то же самое, что и для женщины? Венна Равенна тоже заперта здесь, гуляет по улочкам Фьеры, садится и выходит из авто клиентов, жены которых уехали в отпуск. Однажды я слышала ее разъяренный голос, она требовала раскрутить историю, оживить любым событием. Я задаюсь вопросом, нашла ли она великую любовь, трагична ее жизнь или смешна? Что она любит? О чем мечтает? Плохо ее знаю и вымучиваю образ. Что мешает мне найти истинное вдохновение: радио Вероники, удушающая жара или врожденная лень? Пальцы на клавиатуре, пялюсь в монитор и чувствую себя девочкой без музыкального слуха, которую родители заставляют играть на скрипке.

Голова раскалывается, я выключаю компьютер, хватаю ключи, кошелек и выбегаю из дома, в чем была.

Каждый вечер в парке Сканделла кто-то играет, в основном местные группы, а разбавленное пиво обходится дешево. Сегодняшняя группа называется «Эйфория», певице не больше двадцати, она прекрасна, словно ангел, и талантлива, но здесь нет ни одного продюсера или журналиста, который припас бы для нее контракт или статью.

«Эйфорийцы» показывают зрителям-друзьям плоды зимних репетиций в зале, на записи песен. По окончании концерта они спускаются со сцены и направляются к бару напиться под руку с несколькими девчонками.

Какой-то чудак, весь в пирсинге и татуировках, науськивает на них собак, народ, усевшись на корточки, раскуривает косяки, разгораются свернутые наскоро светлячки.

«Фанаты Дьявола» хрипят из радиоприемника, между тем как из репродуктора пивного киоска, потрескивая, доносятся «Битлз». Я слушаю, как два незнакомца спорят, кто лучше, Леннон или МакКартни. Всюду суровые критики, не знаешь, чью сторону принять.

Я знакома здесь со всеми. Знакома? Видеть одни и те же лица всю жизнь не значит знать их…

Издалека замечаю Боба, близкого друга Эмилио. Ему сорок, астеническое телосложение, черные с седыми прядями волосы и легкое заикание. Он рабочий и один из наиболее симпатичных мужчин, с которыми я знакома.

Садимся на скамейку вместе с Бертоли, певцом «Dyane 6», еще одним парнем за тридцать, которого Боб – тот по-любительски играл на ударных – затащил в конце семидесятых в студенческую группу.

– Са… Саверио?

– Все кончено.

– Эмилио?

– Уехал.

Жаром обдает, когда подводишь итоги.

Прихлебываем наше пиво, болтаем о музыке (ничто не ново под луной, ни одного диска, на покупку которого стоило бы тратить время) и смеемся над людьми, которые на исходе зимы ни на йоту не изменились по сравнению с прошлым летом. Не знаю, сколько минут проходит, прежде чем я замечаю водянистые глаза Саве неподалеку от нас; он оперся локтями о сцену, где два техника разбирают оборудование; рядом с ним, в цветастом мини-платье и с длинной косой, что свешивается на голую спину, стоит очередная блондинка.

Боб прослеживает мой взгляд и приходит на помощь:

– Никогда не мог понять, как ты могла встречаться с таким му… мужиком.

Я в замешательстве, разум пылает, молчу в ответ. Мой бывший и его новая пассия рука об руку направляются к выходу из парка. Даже не взглянув на меня.

Поворачиваюсь к Бобу:

– Что ты говоришь?

Передавая мне косяк с травой, будто это бокал забайоне[9]9
  Забайоне – крем из яичного желтка с сахаром и вином. – Прим. переводчика.


[Закрыть], он отвечает:

– Я имел в виду, ты одной ногой стояла в могиле, а другой на мо… мокром мыле.