Текст книги " Американская империя. С 1492 года до наших дней"

Автор книги: Говард Зинн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 62 страниц) [доступный отрывок для чтения: 23 страниц]

В своем решении по делу «Лютер против Бордена» (1849) Верховный Суд утвердил доктрину, которая продержится еще долго: Суд не намерен вмешиваться в решение определенных «политических» вопросов, которые являются прерогативой исполнительной и законодательной ветвей власти. Решение укрепило изначально консервативную сущность Верховного суда: по таким кардинальным вопросам, как война и революция, Суд перекладывает решение на президента и Конгресс.

Рассказы о движении противников ренты и восстании Дорра не часто найдешь в учебниках по истории США. В этих книжках, которые раздают миллионам юных американцев, классовой борьбе в XIX в. уделяется мало внимания. Период до и после Гражданской войны заполнен политикой, выборами, рабством и расовым вопросом. Даже там, где специализированная литература о джексоновском периоде касается проблем рабочего движения и экономики, основное внимание уделяется институту президентства, таким образом увековечивая деяния героических лидеров, а не борьбу народа.

Эндрю Джексон сказал как-то, что выступает от имени «скромных людей – фермеров, ремесленников и чернорабочих». Уж конечно, он не выступал от имени индейцев, вытесненных со своих земель, или от имени рабов. Но напряженность, вызванная развитием фабричной системы и ростом иммиграции, требовала от властей создания массовой базы поддержки среди белых. Именно этой цели достигла «джексоновская демократия».

По мнению специалиста в области изучения джексоновской эпохи Д. Миллера, высказанному в работе «Рождение современной Америки», политическая жизнь в 30—40-х гг. XIX в. «в значительной степени концентрировалась вокруг создания популярного имиджа и лести простому человеку». Однако историк сомневается относительно точности термина «джексоновская демократия»: «Парады, пикники и клеветнические кампании характеризовали политиканство времен Джексона. Но, хотя обе партии и направляли свою риторику на народ и озвучивали священные демократические лозунги, это не означало, что простой человек управлял Америкой. Профессиональные политики, вышедшие на сцену в 20-е и 30-е годы, хотя иногда и достигали всего сами, редко были обычными людьми. Обе политические партии в значительной степени находились под контролем состоятельных и амбициозных людей. Юристы, редакторы газет, торговцы, промышленники, крупные землевладельцы и спекулянты доминировали как в Демократической партии, так и в партии вигов».

Э. Джексон стал первым президентом, овладевшим мастерством либеральной риторики; он выступал от имени простого человека. Это было необходимо для политических побед в тех случаях, когда для их достижения требовались голоса (как случилось в Род-Айленде) все большего и большего числа людей, а легислатуры штатов ослабляли ограничения права голоса. Еще один исследователь – Р. Ремини в работе «Эпоха Джексона» в результате изучения статистики избирательных кампаний 1828 и 1832 гг. приходит к такому выводу:

Сам Джексон пользовался широкой поддержкой всех классов и всех регионов страны. Его личность привлекала фермеров, ремесленников, чернорабочих, людей свободных профессий и даже предпринимателей. И все это при том, что Джексон не придерживался отчетливых позиций («за» или «против») по отношению к трудящимся, бизнесу, а также к нижнему, среднему или высшему классу. Выявилось, что он был штрейкбрехером (Джексон направлял войска для подавления выступлений рабочих канала Чесапик – Огайо), а в другое время… он и демократы получали поддержку со стороны рабочих организаций. В этом заключалась новая политика двусмысленности – выступать от имени низшего и среднего классов с целью получения их поддержки во времена стремительного развития и возможных беспорядков. В тот период сформировалась и двухпартийная система, чтобы дать народу выбор между двумя разными партиями и позволить ему выразить недовольсто избранием немного более демократичной из них. Таковой являлась изобретательная форма контроля. Как и многое в Американской системе, она не стала результатом дьявольских козней каких-то заговорщиков, а появилась вполне естественно и своевременно. Р. Ремини сравнивает джексоновского демократа Мартина Ван Бюрена, сменившего Э. Джексона на посту президента, с консервативным австрийским государственным деятелем Метгернихом: «Как и Меттерних, который стремился к подавлению революционных волнений в Европе, Ван Бюрен и ему подобные политики желали избавиться от политических беспорядков в США путем баланса сил двух хорошо организованных и активных партий».

Джексоновская идея заключалась в достижении стабильности и контроля над ситуацией за счет привлечения в ряды сторонников Демократической партии «средних слоев, в особенности… значительного числа йоменов» посредством проведения «острожной, благоразумной и продуманной реформы», что подразумевало преобразование, которое бы не давало слишком больших результатов. Эти слова принадлежат реформатору, корпоративному адвокату и джексоновскому демократу Роберту Рентулу и оказались прогнозом популярности Демократической, а иногда и Республиканской партии в XX столетии.

Такие новые формы политического контроля были необходимы во время потрясений, связанных с развитием страны, и возможных восстаний. Строились каналы, железные дороги, появился телеграф. В 1790 г. в городах жили менее 1 млн. американцев; в 1840 г. эта цифра составляла уже 11 млн. человек. В 1820 г. в Нью-Йорке было 130 тыс. жителей, а к 1860 г. – 1 млн. И хотя путешественник Алексис де Токвиль выражал свое изумление «равенством условий существования людей», по словам его друга Бомона, он не слишком разбирался в цифрах. А потому наблюдение Токвиля, по мнению историка джексоновской эпохи Э. Пессена, высказанному в книге «Джексоновская Америка», не соответствовало фактам.

В Филадельфии семьи рабочих жили в многоквартирных домах по 55 человек в каждом. Обычно семья занимала одну комнату. Мусор не убирался, туалеты и водопровод отсутствовали, воздух был спертым. Воду качали насосами из реки Скулкилл, но подавалась она только в дома богатых. В Нью-Йорке можно было наблюдать нищих, лежавших на заваленных мусором улицах. В трущобах не было канализации, и зловонные воды стекали во дворы и на улицы, в подвалы, где жили беднейшие из бедных, принося с собой эпидемии: брюшного тифа в 1837 г. и сыпного тифа – в 1842 г. Во время эпидемии холеры 1832 г. богатые бежали из города, а бедняки оставались там и умирали.

Власти не могли рассчитывать на бедноту как на политических союзников. Но будучи незаметными при обычных обстоятельствах, эти люди, как, впрочем, рабы и индейцы, представляли собой угрозу, если поднимали голову. Были и более обеспеченные граждане – лучше оплачиваемые рабочие, владевшие землей фермеры, – которые могли служить базой постоянной поддержки системы. Кроме того, существовало новое городское сословие – «белые воротнички», – появившееся в условиях развивавшейся в то время торговли. Вот как в своей работе «Эпоха предпринимательства» описывают их Т. Кохрэн и У. Миллер:

«Одетый в тускло-коричневый костюм из шерсти альпака, восседая за высоким столом, этот новый работник занимался приходно-расходными книгами, индексировал и подшивал документы, выписывал и проштамповывал счета, векселя, накладные и квитанции. Получая за свою работу соответствующее жалованье, он имел в своем распоряжении лишние деньги и время для отдыха. Такой работник посещал спортивные соревнования и театры, был клиентом сберегательных банков и страховых компаний. Он читал «Нью-Йорк сан» Дэя или «Гералд» Беннетта – «грошовую прессу», существовавшую за счет рекламы, наполненную полицейскими отчетами, историями из жизни криминального мира, советами по этикету, адресованными поднимавшейся буржуазии…»

Таким представал авангард растущей категории американских «белых воротничков» и профессионалов, которые были достаточно ухоженными и хорошо оплачиваемыми, чтобы воспринимать себя как часть буржуазного класса и поддерживать его в кризисные времена.

Открытию Запада для поселенцев во многом способствовала механизация ферм. Железный плуг вполовину сокращал время, уходившее на вспашку земли. К 50-м гг. XIX в. фирма «Джон Дир» производила до 10 тыс. плугов в год. Сайрус Маккормик ежегодно на своем заводе в Чикаго делал 1 тыс. механических жаток. Жнец с серпом в руках мог за день убрать пшеницу на площади около 1 акра, тогда как обладатель механической жатки – на 10 акрах.

По трактам, каналам и железным дорогам все больше людей переезжали на запад и все больше произведенной там продукции попадало на восток. Поэтому стало важно держать под контролем новый Запад, буйный и непредсказуемый. Когда в этом регионе были созданы первые колледжи, бизнесмены из восточных штатов, по мнению Т. Кохрэна и У. Миллера, «с самого начала стремились контролировать образование на западных территориях». В 1833 г. массачусетский политик и оратор Эдвард Эверетт выступил в пользу предоставления финансовой помощи западным колледжам:

«Пусть ни один бостонский капиталист, ни один человек, который проявляет большую заинтересованность в Новой Англии… не думает, что его призывают проявить щедрость на расстоянии по отношению к тем, кто его не волнует… Они просят вас обеспечить безопасность вашему собственному имуществу, рассеяв лучи света и истины в регионе, где есть столь многочисленные силы, способные сохранить это благоденствие или его нарушить…»

Капиталисты из восточных штатов осознавали необходимость в этой самой «безопасности вашему собственному имуществу». По мере развития технологий требовалось все больше средств, необходимо было брать на себя все больше рисков, а крупные инвестиции нуждались в стабильности. В экономической системе, которая не спланирована рациональным образом для удовлетворения потребностей человека, а развивается судорожно, хаотично, черпая мотивацию в прибылях, похоже, не существовало способа избежать периодических взлетов и спадов. Один такой спад имел место в 1837 г., другой – в 1853 г. Одним из способов достижения стабильности были сокращение конкуренции, объединение фирм и движение в сторону монополизации. В середине 50-х гг. ценовые сговоры и слияния компаний стали обычным делом: так, к примеру, на основе слияния многочисленных железнодорожных компаний образовалась Нью-Йоркская центральная железная дорога. Была создана Американская ассоциация производителей латуни, объявившая своей целью «противостояние губительной конкуренции». Для установления контроля над ценами появились Ассоциация владельцев хлопкопрядильных фабрик графства Хэмптон и Американская ассоциация производителей черных металлов.

Кроме того, чтобы свести риски к минимуму, необходимо было удостовериться в том, что власть играет традиционную роль содействия бизнесу, которая восходит ко временам Александра Гамильтона и сессии Конгресса первого созыва. Законодательные собрания штатов предоставляли корпорациям уставные полномочия, дававшие им право заниматься предпринимательством и поиском капиталов. Первоначально это были специальные хартии, направленные на реализацию конкретных проектов, затем – генеральные хартии, позволявшие зарегистрировать любой бизнес, отвечающий определенным требованиям. В 1790–1860 гг. было зарегистрировано 2,3 тыс. корпораций.

Представители железных дорог путешествовали в Вашингтон и столицы штатов, обеспеченные деньгами, акциями своих компаний, бесплатными билетами на поезда. В 1850–1857 гг. они бесплатно получили в свое распоряжении 25 млн. акров государственных земель и миллионы долларов в виде облигаций (т. е. ссуд) от легислатур штатов. В 1856 г. в Висконсине железнодорожная компания «Лакросс-Милуоки» таким образом завладела 1 млн. акров, распределив 900 тыс. долл. в форме акций и облигаций между 59 членами законодательного собрания, 13 сенаторами и губернатором штата. Два года спустя железная дорога обанкротилась, и ее облигации обесценились.

На Востоке все большую силу обретали владельцы заводов, которые объединялись между собой. К 1850 г. 15 бостонских семейств, известные как «Члены Ассоциации», контролировали 20 % хлопкопрядильного производства в США, 39 % страхового капитала в Массачусетсе и 40 % бостонского банковского капитала.

В школьных учебниках, рассказывающих об этом периоде, говорится о спорах по вопросу о рабстве, но накануне Гражданской войны именно деньги и прибыли, а не противостояние рабству были верховным приоритетом тех, кто правил страной. Вот как пишут об этом Т. Кохрэн и У. Миллер: «Героями Севера были не Эмерсон, Паркер, Гаррисон или Филлипс. Героем там считался Уэбстер. Тот самый Уэбстер, который являлся сторонником введения тарифов, был земельным спекулянтом, корпоративным адвокатом, политиком-выдвиженцем бостонской «Ассоциации», наследником короны Гамильтона. По его словам, «великой целью государства является защита имущества у себя в стране и уважение и слава за ее пределами». Во имя этих целей он выступал за сохранение единого государства, этим же Уэбстер руководствовался, когда вернул хозяевам беглых рабов».

Вот как описывают историки бостонских богачей: «Живя в роскоши в районе Бикон-Хилл, пользуясь уважением соседей за благотворительную деятельность и покровительство искусству и культуре, эти люди торговали на Стейт-стрит, пока их управляющие руководили фабриками и железными дорогами, а агенты продавали гидроэнергию и недвижимость. Они были отсутствующими лендлордами в самом полном смысле слова. Этих людей не касались эпидемии болезней в фабричных городах, они были также защищены от жалоб своих рабочих или душевных страданий, которые вызывали мрачные убогие окрестности. В городе-метрополии золотые дни переживали расцветавшие искусство и литература, образование и наука. В промышленных городах дети работали наравне с родителями, школы и доктора были лишь обещаниями, а собственная кровать являлась редким предметом роскоши».

Ралф Уолдо Эмерсон описывал Бостон тех лет: «На всех улицах, на Бикон-стрит и Маунт-Вернон, в адвокатских конторах и на верфях есть некий дурной запах, то же убожество, бесцветность и безнадежность, которые можно обнаружить в цехах обувной фабрики». Священник Теодор Паркер сказал своей пастве: «В наши дни деньги – самая внушительная мощь страны».

Попытки установить политическую стабильность и контролировать развитие экономики не вполне удавались. Новый индустриализм, перенаселенные города, многочасовая работа на фабриках, неожиданные экономические кризисы, приводящие к росту цен и потере рабочих мест, нехватка продуктов питания и воды, холодные зимы, душные жилища летом, эпидемии, детская смертность – все это вызывало спорадические реакции со стороны бедноты. Время от времени происходили спонтанные, неорганизованные восстания против богатых. Иногда ярость направлялась на расовую ненависть по отношению к чернокожим, религиозную войну против католиков, а нейтивистский[103]103
  Нейтивизм – движение с конца 20-х годов XIX в., в основе которого лежала борьба первых поколений американских переселенцев-протестантов против иммигрантов-католиков. Политически активные нейтивисты образовали партию «ничего-не-знающих» (1849).


[Закрыть] гнев – на иммигрантов. В ряде случаев эта ярость воплощалась в демонстрациях и забастовках.

«Джексоновская демократия» пыталась создать консенсус вокруг поддержки системы, чтобы сделать ее более безопасной. Совершенно очевидно, что чернокожие, индейцы, женщины и иностранцы находились за рамками этого согласия. Но и многие белые рабочие заявили о своей непричастности к нему.

Полная мера самосознания рабочего класса в те годы, равно как и в любой другой период, сокрыта в истории, но до нас дошли фрагменты, заставляющие удивляться, сколь многое стояло за практичным молчанием трудящихся. Из 1827 г. дошло «Обращение… к ремесленникам и рабочим сословиям… Филадельфии», написанное «неграмотным ремесленником», скорее всего молодым сапожником, в котором говорится: «Нас угнетают во всех отношениях – мы тяжело работаем, производя все блага, которыми пользуются другие, в то время как мы сами получаем лишь крохи, и даже это в современном обществе зависит от доброй воли работодателей».

Филадельфийские рабочие пригласили одну из первых феминисток и социалисток-утописток, Фрэнсис Райт из Шотландии, выступить перед ними 4 июля 1829 г. на одном из первых общегородских съездов профсоюзов в США. Она спросила, свершалась ли революция для того, чтобы «раздавить сыновей и дочерей вашей индустриальной страны… забвением, нищетой, греховностью, голодом и болезнями». Ф. Райт задавалась вопросом, почему новые технологии снижали ценность человеческого труда, делая людей придатками машин, уродуя тела и души детей, работавших на предприятиях.

Позднее, в том же году Джордж Генри Эванс, печатник и редактор газеты «Уоркингмэнс адвокейт», составил текст «Декларации независимости рабочих людей». Среди предложенного вниманию «беспристрастных и справедливых» сограждан перечня «фактов» были и такие:

«1. Законы об обложении налогами… наиболее угнетающе воздействуют на один класс общества…

3. Законы о создании частных корпораций все являются предвзятыми… давая одному общественному классу преимущества за счет другого…

6. Законы… лишили девять десятых членов общества, которые не являются богачами, равных возможностей наслаждаться «жизнью, свободой и стремлением к счастью»…Закон о праве удержания имущества в пользу землевладельцев, направленный против арендаторов… является одной из бесчисленных иллюстраций этого».

Дж. Эванс считал, что «все достигшие совершеннолетия должны иметь равное с остальными имущество».

В 1834 г. бостонский общегородской Союз ремесленников, в состав которого входили также квалифицированные ремесленники из Чарлзтауна и женщины-обувщицы из Линна, также обратился к Декларации независимости:

«Мы считаем… что законы, которые имеют тенденцию приподнимать конкретный класс людей над другими согражданами, давая этому классу особые привилегии, противоречат и нарушают эти основные принципы…

Наша государственная система образования так щедро одаривает храмы знания, доступные… лишь богатым, в то время как наши обычные школы… столь скудно обеспечены… Таким образом, даже в детстве бедняки склонны думать, что они чем-то хуже».

В своей работе «Самые необычные последователи Джексона» Э. Пессен пишет: «Лидеры рабочего движения в джексоновскую эпоху были радикалами… Как еще охарактеризовать людей, которые считали, что американское общество раздирают социальные конфликты, что оно изуродовано нищетой народных масс, что в нем правит алчная элита, чья власть над всеми сферами американской жизни основана на частной собственности?»

Вспышки бунтов тех времен не зафиксированы в традиционных книгах по истории. К таковым, например, можно отнести волнения в Балтиморе летом 1835 г., когда обанкротился Банк штата Мэриленд, а его вкладчики потеряли сбережения. Будучи уверенной в том, что имеет место большое надувательство, собравшаяся толпа начала бить окна домов чиновников, связанных с банком. Когда восставшие разгромили один из домов, их атаковала милиция, убив около 20 человек и ранив не меньше сотни. На следующий вечер нападениям подверглись другие дома. Вот как эти события описаны во влиятельной газете того времени «Найлс уикли реджистер»: «Вчера вечером (в воскресенье), с наступлением темноты, произошло повторное нападение на дом Реверди Джонсона. Теперь сопротивления никто не оказывал. Судя по всему, несколько тысяч человек наблюдали за этими событиями. В дом вскоре вломились, и находившаяся там мебель, все книги из очень обширной библиотеки по юриспруденции были выброшены на улицу, а прямо перед входом устроен костер из них. Все, что находилось в доме, было вырвано оттуда с корнем и брошено в горящую кучу. Примерно к 11 часам вечера были уничтожены мраморный портик и значительная часть фасада… Затем толпа двинулась к резиденции мэра города Джесси Ханта, эсквайра, ворвалась туда, выволокла мебель и сожгла ее прямо перед дверью».

В те годы происходило формирование профсоюзов, о чем ярко и детально повествует труд Ф. Фонера «История рабочего движения в США». Суды считали тред-юнионы заговорщическими организациями, чья деятельность была направлена на подрыв торговли и, таким образом, противозаконна. Так оказалось и в случае, когда в городе Нью-Йорке 25 членов Объединенного общества подмастерьев-портных были признаны виновными «в заговоре, направленном на нанесение ущерба торговле, в бунте, оскорблении действием». Судья, назначая штрафы, заявил: «В этой благословенной стране законности и свободы дорога к успеху открыта для всех… Каждый американец знает или должен знать, что у него нет лучшего друга, чем законы, которые нужны ему для защиты более, чем какие-либо искусственно созданные организации. Такие организации имеют иноземное происхождение, и, как я имел возможность убедиться, поддерживают их в основном иностранцы».

По городу циркулировала листовка:

«Богатые против бедных!

Судья Эдвардс, орудие аристократии, – против народа! Мастеровые и рабочие! Вашей свободе нанесен смертельный удар!..Они [решения судьи] создали прецедент, для того, чтобы лишать рабочих права устанавливать цену на свой труд; иначе говоря, отныне богатей – единственный судья в том, что является потребностью для бедняка».

В парке «Сити-Холл» собралось 27 тыс. человек, чтобы денонсировать решение суда. Они избрали комитет связи, который три месяца спустя созвал съезд делегатов от ремесленников, фермеров и рабочих, выбранных в различных городах штата Нью-Йорк. Съезд собрался в Ютике; на нем была провозглашена Декларация независимости от существующих политических партий и учреждена Партия равных прав.

Хотя эта партия выдвинула своих кандидатов на официальные посты, особой веры в голосование как способ достижения перемен не было. Один из великих ораторов движения – Сет Лютер сказал на митинге 4 июля: «Сначала мы попробуем воспользоваться ящиком для голосования. Если это не поможет нашей правой цели, следующим и, крайним средством, станет ящик для патронов». Симпатизировавшая трудящимся газета «Майкроскоуп» из города Олбани предупреждала: «Вспомним печальную судьбу рабочих: они быстро потерпели крушение, идя на поводу у других партий. Они открыли доступ в свои ряды адвокатам и политикам, которые… утратили чье бы то ни было доверие… Они сбились с пути и, не сознавая этого, были увлечены в водоворот, из которого им уже не суждено было найти выхода».

Кризис 1837 г. привел к массовым митингам и собраниям во многих городах. Банки приостановили выплаты металлическими деньгами, т. е. отказывались принимать выпущенные ими же банкноты в обмен на звонкую монету. Росли цены, и рабочие, которым и так было тяжело покупать продукты питания, обнаружили, что мука, продававшаяся раньше по цене 5,62 долл. за баррель, теперь стоила 12 долл. Выросли цены на свинину и уголь. В Филадельфии собралось 20 тыс. человек, и кто-то из них описал этот митинг в письме к президенту М. Ван Бюрену: «Сегодня днем на Индепенденс-сквер состоялось самое большое общественное собрание, которое я когда-либо видел. Оповестили о нем объявления, которые успели только вчера и прошлой ночью расклеить по городу. Митинг был задуман и осуществлен только силами трудящихся классов, без совета или участия тех, кто обычно берет на себя руководство в подобных делах. Президиум и ораторы на митинге были представлены теми же классами… Митинг был направлен против банков».

В Нью-Йорке члены Партии равных прав (которых часто называли «локо-фоко»[104]104
  Партией «локо-фоко» («спичечной партией») (1835–1840) презрительно называли радикальную фракцию отделения Демократической партии в Нью-Йорке, состоявшей в основном из рабочих и ремесленников. Фракция выступала за отмену бумажных денег, сокращение банковских привилегий и в защиту профсоюзов. Она получила свое прозвище после того, как 29 октября 1835 г. самочинно продолжила партийное собрание, в то время как ее противники прекратили выступления и покинули зал заседаний, выключив осветительные газовые горелки. Радикалы при помощи фосфорных спичек вновь зажгли свет и продолжили заседание.


[Закрыть]) призывали на митинг: «Цены на хлеб, мясо, аренду и толпиво должны быть снижены! Народ соберется в парке в любую погоду, дождливую или солнечную, в 4 часа дня в понедельник… Приглашаются все друзья человечества, полные решимости сопротивляться монополистам и вымогателям». Нью-йоркская газета «Коммершл реджистер» так писала о состоявшемся митинге и последовавших за ним событиях:

«В 4 часа несколько тысяч человек собрались перед зданием муниципалитета… Один из этих ораторов… по сообщениям репортеров, явно направлял месть народа против мистера Илая Харта, одного из наших крупнейших биржевых торговцев мукой. «Сограждане! – воскликнул он. – У мистера Харта сейчас на складе находится 53 тыс. баррелей муки; давайте пойдем и предложим ему по 8 долл. за баррель, а если он не согласится.

Значительная часть участников митинга двинулась в направлении склада мистера Харта… среднюю дверь пробили, и на улицу выкатилось 20–30 или более бочек с мукой, а предводители проникли внутрь.

В этот момент на место прибыл сам мистер Харт в окружении полицейских. Часть толпы напала на полицейских на Дей-стрит, отняла дубинки и вдребезги их разбила… Через двери и из окон на улицу выбросили десятки и сотни бочек с мукой… Таким образом, бессмысленно, глупо и со злобой, было уничтожено около 1 тыс. бушелей пшеницы и 400 или 500 баррелей муки. Наиболее активными участниками уничтожения являлись иностранцы – ив самом деле, большая часть пришедших на сборище имела экзотическое происхождение, но было и от 500 до 1 тыс. других, наблюдавших за происходящим и участвовавших в подстрекательстве.

Разбрасывании бочек с мукой и разрывании мешков участвовало немало женщин. Они, подобно тем жалким людишкам, которые раздевают мертвецов на поле боя, заполняли коробки и корзины чем могли, насыпали муку в свои фартуки и уходили с добычей…

Над местом действия уже опустилась ночь, но разрушительная акция продолжалась до тех пор, пока не прибыло полицейское подкрепление, за которым вскоре последовали армейские подразделения…»

Эти события стали известны как Хлебный бунт 1837 г. Во время кризиса в том же году только в городе Нью-Йорке было 50 тыс. безработных (треть всех рабочих), а 200 тыс. человек (из общего населения в 500 тыс.) жили, по словам наблюдателя, «в абсолютной и безнадежной нищете».

Не сохранилось полных сведений о митингах, бунтах и других организованных или стихийных акциях, насильственных или ненасильственных, которые имели место в середине XIX в., когда страна развивалась, города становились перенаселенными, условия труда были плохими, условия жизни невыносимыми, а экономика находилась в руках банкиров, спекулянтов землевладельцев и торговцев.

В 1835 г у представителей 50 различных профессий в Филадельфии были свои тред-юнионы. Тогда же прошла первая успешная забастовка неквалифицированных рабочих, заводских рабочих, переплетчиков, ювелиров, кочегаров, мясников, мебельщиков. Бастующие требовали введения десятичасового рабочего дня. Вскоре законы о десятичасовом рабочем дне были приняты в Пенсильвании и других штатах, но в них предусматривалась возможность работодателя подписывать с работниками контракты на большую продолжительность рабочего дня. В законодательстве того периода разрабатывалась жесткая защита договорных положений; при этом делался вид, что контракты являются добровольными соглашениями междуравноправными сторонами.

В начале 40-х гг. XIX в. филадельфийские ткачи – в основном работавшие по найму на дому ирландцы-иммигранты – требовали повышения заработной платы, нападали на жилища тех, кто отказывался бастовать, уничтожали производимые ими товары. Отряд под началом шерифа попытался арестовать нескольких бастующих, но разбежался при столкновении с 400 ткачами, вооруженными ружьями и палками.

Однако вскоре возникли разногласия по религиозными вопросам между этими ирландскими ткачами-католиками и родившимися в США квалифицированными рабочими-протестантами. В мае 1844 г. в пригороде Филадельфии Кенсингтоне имели место столкновения между протестантами и католиками. Толпа мятежников-нейтивистов (противников иммиграции) громила районы, где жили ткачи, напала на здание католической церкви. Политики, представлявшие средний класс, вскоре привлекли обе противоборствующие группы в различные политические партии (нейтивистов – в Республиканскую партию, ирландцев – в Демократическую), таким образом подменив классовый конфликт политическими и религиозными разногласиями.

В результате, как пишет исследователь кенсингтонских бунтов Д. Монтгомери, рабочий класс Филадельфии разделился. «Тем самым у историков создалась иллюзия, что в обществе нет классового конфликта», хотя на самом деле такие конфликты в Америке XIX в. «были столь же жестокими, как и любые другие, известные в индустриальном мире».

Ирландские иммигранты, бежавшие от голода из-за неурожая картофеля, прибывали в Америку на старых парусных кораблях. Рассказы о путешествии на этих судах только в мелочах отличаются от описаний плавания на кораблях, привозивших чернокожих рабов, а позднее – иммигрантов из Германии, Италии и России. Вот воспоминания об одном таком путешествии на судне, прибывшем из Ирландии и задержанном на острове Гросс-Иль у канадской границы:

«18 мая 1847 г. судно «Урания» из Корка с несколькими сотнями иммигрантов на борту, большинство из которых были больны и умирали от корабельной лихорадки, было отправлено на карантин на Гросс-Иль.

Это был первый из охваченных чумой кораблей, следовавших в том году из Ирландии вверх по реке Св. Лаврентия. Но не успела наступить и первая неделя июня, как восточный ветер принес к берегам 84 судна разного тоннажа, и из всего этого огромного числа кораблей не было ни одно, который не нес бы на своем борту зловоние сыпного тифа, последствий голода и не имел бы смердящего трюма… относительно быстрое плавание занимало от 6 до 8 недель…

Кто может представить себе ужасы даже короткого путешествия на корабле эмигрантов, набитом беднягами всех возрастов, когда вокруг свирепствует лихорадка… экипаж угрюм или жесток либо парализован от ужаса перед чумой – несчастные пассажиры не способны помочь самим себе или оказать малейшую помощь друг другу. От четверти либо трети до половины всех этих людей находятся в разных стадиях болезни; многие умирают, некоторые уже умерли. Смертельный яд только усиливается от неописуемой спертости воздуха, вдыхаемого бьющимися в конвульсиях страдальцами. Повсюду – громкий плач детей, несвязные речи бредящих, крики и стоны тех, кто пребывает в предсмертной агонии!..на острове негде было разместиться… сараи оказались быстро заполнены несчастными людьми… Сотни прибывших буквально вповалку лежали на берегу, оставленные в грязи среди камней, выползали на сушу как могли… Многие из них… испустили дух на том роковом берегу, будучи не в состоянии выбраться из ила, в котором они лежали…

Карантин на Гросс-Иль закрылся только 1 ноября. На этом пустынном острове нашли свою могилу 10 тыс. ирландцев».

Могли ли эти новые иммигранты из Ирландии, будучи сами бедными и презираемыми, симпатизировать чернокожему рабу, который все больше и больше попадал в центр внимания, становясь предметом для агитации по всей стране? И в самом деле, в то время большинство активистов рабочего класса игнорировали проблемы негров. Эли Мур, избранный от штата Нью-Йорк в Конгресс США профсоюзный лидер, выступал в палате представителей против рассмотрения петиций аболиционистов. Расовая вражда стала простой заменой классовому разочарованию.