Текст книги "Чефуры вон!"

Автор книги: Горан Войнович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Почему Ади превратится в нарика

Из подъезда мы вышли как обосранные. Всех уже достала эта стрёмная фигня с Соней и Деяном… Не захотелось даже завалиться в какую-нибудь кафану, чтоб там матч досмотреть. Мы шатались по Фужинам и всё трындели об этом… Ацо молчал, а я иногда вставлял пару слов про Соню с Митричем, про Деяна и прочую хрень. Потом мы на детской площадке приземлились, и Ади вытащил из кармана траву. Охренительно много травы. Откуда у него столько дури, мать его Самиру? Мы с Ацо уставились на него и ничего не могли понять, а чувак стал что-то гнать, темнил всё, ничего не хотел говорить, – сидел и скручивал охренительный такой косячок.

Глянул я на него, на эту глисту в скафандре, как он вытряхивает шмаль из большого пакета, и аж в глазах у меня потемнело. Ади всегда с пустыми карманами был – и вдруг на тебе! Откуда ни возьмись, нарисовался с полным пакетом травки.

– Ты что, в барыги заделался, мать твою чефурскую? А?

– Мамочка твоя барыга!

– Ади, не гони… Скажи, если барыжишь!

– Да пошел ты! Делать больше нечего?!

– Ты только скажи, барыжишь или нет, мать твою!

– Да пошел ты с заявами своими!

– Откуда тогда у тебя столько травы? Может; тебе ее папочка из Клагенфурта привез?

А этот главный умник, Аднан Мутавджич, косяк забивал и молчал, будто ему язык отрезали. Мамой клянусь, так и хотелось его придушить, идиота этого. Так и хотелось запихнуть всю эту дурь ему в глотку. И не потому, что она у него есть, а потому, что он темнит и не хочет говорить. Меня эта игра в молчанку всегда выводила из себя! Сдал бы этого Ади легавым, чтоб он им лапшу на уши вешал да оправдывался.

– Ты что, язык проглотил? Ща получишь у меня, мать твою, врать еще мне будет!

– Да ты чего разорался! Тебе-то что, пичка ти матэрина!

– Да иди ты! На хрен ты мне нужен!

Так он меня достал, что я, весь на взводе, начал шарахаться по всей детской площадке. Уселся на качели и стал качаться, как псих полный. Чертов Ади с травой со своей! Друганы мы или нет? Всю жизнь вместе, свои в доску. Когда еще совсем мелким был, ходил на мои дни рождения и по приколу задувал свечки на торте вместо меня, а Ранка бесилась и запретила мне его приглашать. Вместе школу прогуливали, и у Изтока в видеоигры вместе долбились, а потом нас батя Изтока накрыл, и здорово влетело: типа мы подбили Изтока школу прогуливать, чтоб на его компе в игры резаться. Вместе в первый раз ракии напились, которую стащили из подвала у Хукича, и потом вместе блевали на другом берегу Любляницы, а Деян свалился в воду. Да, еще вместе в гардеробе лапали одноклассницу Альму, у которой были большие сиськи. И на выпускном строили из себя самых умных и крутых и приставали ко всем, а потом неслись с дискотеки до самых Фужин, когда за нами гнались какие-то маньяки, мать их деревенскую. Вместе пошли на концерт Бане Боянича[112]112
  Бане Боянич – популярный сербский певец.


[Закрыть] и заблудились, всю ночь шлялись по какому-то полю, а на Фужинах потом всем втирали, какой был офигительный концерт, да как мы напились, и как все было зашибись, а потом Черич нам сказал, что концерт отменили. Полными идиотами выставили себя! Опозорились «всем на стыд», как сказал бы мой комшия Сенад.

– Хочешь знать, так это Пеши слил мне товар: обосрался от страха, когда полицейская облава была.

– Да фигня!

– Да ты чё! На вот, затянись, нервы успокой.

Сам не знаю, зачем я взял этот хренов косяк и сделал затяжку. Так слегонца, сильно не затягивался. Это была моя первая травка в жизни, но я об этом даже не думал. Странно как-то. Как будто я с дороги свернул – и в кювет… вообще не мог нормально соображать. Я смотрел на это дерьмо в своих руках и не мог поверить. Ничего. Пустота. Меня даже не торкнуло, я не чувствовал ни страха, ни злости. Мне все было параллельно. Я отдал Ади эту его фигову самокрутку. Ади с Ацо курили, а я больше не хотел. Мне показалось, что все это не со мной. Что я сплю. Пошло бы все в задницу, вся эта жизнь и вообще! Будто все под откос. Я был как зомби. Или как даун. Сижу и таращусь в пустоту, а тут хрен знает что происходит. Если я еще не клиент дурдома, то тогда вообще не знаю, что это. Что за хрень? Все воняло травой. Если б кто-то в нашу сторону пошел, на расстоянии ста метров учуял бы, что мы дули. Я никогда не мог понять, зачем ныкаться, если потом от тебя такая вонь, что и так ясно, что курил. Я нарочно хотел себя напугать и представлял Радована, как он появляется и видит, как я тут дую, – только и на это мне было насрать. Пофигу на Радована. Пофигу на все. Мать вашу, всех вас! Пошли бы вы в три пичкэ материнэ! На хрен!

– И чё теперь будешь с этой травой делать?

– А фиг его знает. Мелким продам. А потом куплю себе автомобильные диски, эти, которые вертятся. Знаешь, как в программе на MTV, где старые тачки прокачивают? Они там такие диски присобачивают, которые вертятся, даже когда машина останавливается… Вот такие себе и куплю.

– Да у тебя ж нет тачки! Зачем тебе диски?

– На стену повешу у себя в комнате, чтоб вертелись там. Плюхнешься на кровать – и смотришь, как они крутятся, светятся и все такое.

Ади так всерьез думал. Не для прикола сказал. Он бы точняк купил себе эти автомобильные диски и на стену бы повесил. Он вполне серьезно решил загнать травку мелким и купить диски. Веришь, нет? Это та самая фужинская классика жанра. Хоть ты сдохни! Если бы Ади предложили хату в Беверли-Хиллз, и ягуар, и Анджелину Джоли в жены, он все равно бы выбрал крутящиеся диски и повесил на стене в своей крошечной комнатухе на Фужинах. Трындец ему. Точно наркоманом будет…

Тут петарды взрываться стали. Матч закончился, а мы и понятия не имеем, кто чемпион Европы. Как самые отстойные лузеры! Я на качелях качался, Ади и Ацо мусолили косяк, а в Париже уже отмечали финал чемпионата Европы. А мы так и не знали, кто чемпион – «Арсенал» или «Барселона»? Точняк, мы от жизни отстали. Точняк.

Почему сейчас мне так нравится тишина?

Дома была полная тишина. Радован и Ранка по очереди храпели. Я в темноте свалился на свою кровать, одетый, и начал пялиться в потолок. Даже телевизор не хотелось включать, чтоб узнать, кто там все-таки выиграл. В полной отключке лежал, будто меня всерьез накрыло. Кажется, за два часа я даже ни разу не шелохнулся. Не знаю, закрывал я глаза, пытался заснуть? Таращился в потолок – и все. Как дебил.

А хуже всего, что мне это нравилось. Даже приятно было. Я слушал храп Радована и Ранки, какие-то голоса во дворе, шум поездов, гудение лифта, – я только недавно допёр, что это лифт. Я был спокоен, и мне это было до того по кайфу, что мог бы лежать так еще сто лет. И не из-за травы это вовсе: я всего-то один раз затянулся, да и то несильно, не в затяг. Тут было что-то другое, только я не понимал что. Я не ломал себе голову ни по поводу Радована, ни поводу Ранки. Ацо и Дамьянович, Ади и его товар, Деян и его двойки тоже меня не волновали. Не знаю даже, о чем я думал? Знаю только, что лежал с открытыми глазами и смотрел на хренов потолок, и на люстру, и на тени… и не знаю, на что еще?

Помню, я начал думать о китайцах, которые, замотанные в простыни, медитируют и впадают в нирвану и все такое. Они всегда мне казались слегка двинутыми, дурдом по ним плачет, а сейчас я представлял себя среди них: как я, такой же лысый и в этих их вьетнамках, сижу там и медитирую, и до лампочки мне весь остальной мир. Я даже подумал вдруг, что от всего, что со мной случилось, у меня конкретно поехала крыша и я уже больше не смогу опять стать нормальным. Только я вообще не переживал по этому поводу, спокойно представлял себе, как хожу по психушке в этой самой смирительной рубашке и потом, как Мэл Гибсон в «Смертельном оружии», выпутываюсь из нее. Только у него была травма плеча, поэтому он смог освободиться.

Я снова подумал: может я обдолбанный? Да вроде нет… Если меня так от одной затяжки накрывает, значит, я совсем псих? Не… наверно, это нормальная реакция, только об этом одни доктора знают, строят из себя умных да крутых.

Потом я подумал, что, может, все психи так себя чувствуют и что правда, что Ади раз втирал, будто они самые счастливые люди на свете, потому что ничего не знают и не понимают. Наверно, так и есть. Вот так лежат себе и смотрят в пустоту, и хорошо им. Положить им на то, что у Сербии нет моря. У меня реально было ощущение, что могу пролежать так всю жизнь. Я подумал, что ни разу не пошевелился с тех пор, как улегся. Пальцем не шелохнул. И не хотелось мне шевелиться. А так я всегда вертелся в кровати как шизанутый, простыня комом сбивалась, – Ранка уже и не знала, что с этим делать.

Вот, приехали. Я шизик. Крыша у меня поехала. С катушек слетел. Свихнулся. Шарики за ролики зашли. Псих.

Почему чефуры сидят на задних партах

Центр профессиональных школ словенцы выдумали только потому, что не знали, как им быть со всеми этими чефурами. И сделали этот центр, самую отстойную школу среднего общего образования во всем мире, где самые дебильные преподы трахают мозг всем нам, тем, у кого фамилия на −ич. В этой грёбаной школе у тебя нет никаких прав. Если вдруг педику стукнет в голову, он может тебя три раза за урок спросить и влепить тебе три кола, и конец тебе. Им на правила насрать. Мы – отбросы, и они могут делать с нами все, что захотят. Надо быть гением, чтобы придумать Центр профессиональных школ. Там тебе никто не поможет и не даст никаких отсрочек, чтоб ты типа все выучил. У них цель – взять как можно больше чефуров и зарубить на корню всю их силу духа, как Радован сказал бы. Если у тебя три пересдачи, то тут же найдется четвертый умник и влепит тебе еще одну, так что ты точняк останешься на второй год. Нет тебе никаких поблажек. Прям пидорский бизнес какой-то! И каждый год ты в новом классе. Если сам не завалишь, так остальные завалят.

Сегодня впервые за последние сто лет я опять пошел в школу – только потому, что мне осточертело сидеть дома. Так, схожу на пару-тройку уроков, завалюсь на последнюю парту и подремлю там. Чтоб потом не наезжали, что меня не было и все такое. И чтоб узнать, все ли еще на месте. По-любому этот год я уже прокатил, чудо будет, если я пересдам три повторных экзамена. Только я и так знаю, что мне будет в лом ботанить во время каникул, значит, я в пролёте. Может, и правда лучше получить еще одну пересдачу и, не рыпаясь, остаться на второй год? Ну не хватает у меня терпежа на эти их контрольные, и рабочие тетради, и циркули, и доски, и мел… Ладно, могу еще посидеть там на задней парте и поприкалываться или поспать, но слушать о химических формулах и о неравносильных уравнениях мне даже в голову не придет. Испишешь всю доску какими-то цифрами, а в конце выясняется, что икс равен трем. И в чем прикол? Какой икс? Что за хрень? Считаешь, паришься, чтоб просто выяснить, что какой-то там хренов икс равен трем. И что тебе с того, что ты это знаешь, если в следующем упражнении икс уже равен четырем или семи. Разве это не бред?.. Мать вашу, с вашими иксами и игреками!

На задней парте сидим мы, самые чефурские чефуры. Так уж повелось. С самого начала. Потому что, когда ты идешь в первый раз в первый класс, все словенские мамочки первыми рвутся в двери и фотографируют своими фотоаппаратами, и эти их словенские первоклашки – чистенькие такие, умненькие, и все друг друга знают, и все они горластые, – тут же занимают первые парты, чтобы быть ближе к учительнице и быть отличниками. И все разговаривают с учительницей и шутят, и им прикольно, и вообще… А бедная Ранка и другие чефурские мамашки стоят сзади с нами, маленькими чефурятами, все на стрёме, только и думают, чтоб их никто ни о чем не спросил, потому что они сами точно так же дрейфили в школе, потому что учеба никогда им особо не давалась, да еще и по-словенски они говорят неважно, – вот и надеются, что их никто ни о чем не спросит. Ждут тихо, пока все словенцы усядутся за парты, незаметно запускают своих карапузов в класс и линяют. И карапузы – такие же испуганные, как их мамаши, – тоже боятся, что их кто-нибудь что-нибудь спросит, забиваются как можно дальше от всех, на последнюю парту. На задней парте они в жутком страхе сидят смирно до пятого или шестого класса, пока им от этого страха, от зажима окончательно не сорвет башню, – и тогда они становятся буйными и начинают всем создавать проблемы и парить всех до одного.

Вот я, например, задалбываю без конца эту нашу Франичку и ору ей: «Туршица, е би сэ яву![113]113
  Туршица, е би сэ яву! – Учительница, я хотел бы ответить! (turšica, je’ bi se javu; слов., разг.), игра слов, построенная на омониме нецензурного выражения (правильно; tovarišica, jaz bi se javil).


[Закрыть] Меня спросите!» – и по-другому прикалываюсь. Только вот сегодня мне не до того, я, сонный и уставший, спокойно прикорнул себе на парте. А рядом со мной три самых конченых отморозка нашего класса – Шчекич, Джомба и Шлистич, которые надумали посоревноваться в онанизме: кто первый кончит, тот и выиграл. Посреди урока. Вот уроды!

– Давай на ящик пива?

– Не, на пачку Мальборо.

– На бутылку ракии.

– Ну ее на фиг, опять подгонишь эту свою мочу мутную.

– Давайте на партию в дартс.

Мать их, этих тупиц безмозглых! Только эти чмошники реально начали дрочить под партой, Франичка начала дрочить меня.

– Джорджич?

– Да?

– Что с тобой?

– А с другими что?

А эти три дебила продолжают дрочить. Народ ржет, Франичка рычит, открыла классный журнал, дневник, щас на стенку полезет от злости.

– По мне, так можешь домой идти. С тобой мы этот год хоть сейчас закрыть можем.

Да что она ко мне-то привязалась, эта старая ведьма?! Ведь отлично знает, что у меня уже три железобетонных неуда, и она без проблем может добить меня, не напрягаясь. Правда, по ее предмету троек у меня больше, чем двоек. Только сдалась ей эта статистика? У нее все по ощущениям.

– Можешь, к примеру, сесть на первую парту и начать работать, а мы потом посмотрим.

Какая еще первая парта? Ты что, с ума сошла? Не могу я сидеть на первой парте.

– Госпа профэсор! Мне вера не позволяет.

– Какая еще вера?

– Знаете, я с Фужин, мы не должны сидеть на первой парте.

– Это еще почему?

– Мы бы тогда стали такими же ботаниками, как Мишко, и стеклышки бы на носу носили, и нас за это каждый день метелили бы на Фужинах.

– Марко!

– Честное слово, госпа профэсор! На Фужинах бьют всех, кто сидит на первой парте.

– Выйди из класса.

– Легко.

Я встал и вышел. Все вокруг катались со смеху, а Мишко сидел на первой парте, такой весь обиженный, надутый, – да пошел он! Не хрен заделываться ботаном в Центре профессиональных школ! А эти три дауна все дрочили и ржали, и парта вся тряслась, только никто из них пока не кончил.

Почему нет хуже монстров, чем молодые чефурки

Чефурки-подростки меня всегда выводили из себя. Они такие монстры – даже представить нельзя! Один бог знает, почему они такие, но это так. Они, правда, потом становятся нормальными, когда взрослеют, замуж выходят, детей заводят и все такое, но с двенадцати до восемнадцати – это полный кошмар. По барабану им все, только и знают молотить языком, и в жизни от них не избавишься. Ехал я на «двадцатке» на Фужины и увидел эту самую Адову Макаровичку. Как только она зашла в автобус, мне тут же поплохело. Я точно знал, что сейчас она на меня насядет и не оставит в покое до самых Фужин. Я уже было хотел быстренько выбежать из автобуса, но чувак закрыл двери и отъехал. Она тут же меня углядела и в два счета оказалась рядом.

– Ты ведь друг Ацо, да?

Делаю вид, что не понимаю, о чем речь. Они у Ацо как на подбор. Всегда он встречался с такими, что хоть стой, хоть падай. Одна другой стрёмнее. Но эта Макаровичка – самый жуткий кошмар! С виду она ничего, но рот у нее вообще не закрывался. Все время что-нибудь балабонила. И потом, Ацо ее продинамил, и она теперь за ним таскается, и звонит ему, и по всем Фужинам трепет всякую хрень…

– Слушай, скажи Ацо, чтоб он мне позвонил, ладно? Я должна ему что-что сказать! Ладно? Ты же Марко, правда? Какая там у тебя фамилия? Джорджич? Моя мама твою маму знает! Ты с Ацо вместе в начальной школе учился? Давай, правда, скажи ему, чтоб он мне позвонил, очень надо. Не забудешь? Давай, правда, не забудь! Ты в Центре профессиональных школ учишься, да? Я точно знаю, ты же учился вместе с Буричем. Мы с ним встречались, только чувак меня достал. Зануда такая! Увидишь его, скажи, чтоб он сам себе отсосал. Он мне звонит и говорит, чтоб я пришла ему отсосать! Псих чокнутый! А у него такой мелкий – там и сосать нечего. Ты в баскетбол еще играешь в «Словане»?

Чтоб я пропал! Не пошла бы ты, Макаровичка, лесом! Иди-ка охладись чуток.

– Я в курсе, моя подружка встречалась с одним типом, который с тобой тренировался, Матевж из Ярш. Так скажешь Ацо, чтоб он мне позвонил? Мне надо ему что-то сказать!

Автобус остановился, и я вышел. У меня больше сил не было слушать эту херь. Но чувиха за мной поперлась. Я думал автобус подождать, а теперь вот придется топать до следующей остановки. А Макаровичка не отстает. Идет за мной следом и продолжает грузить.

– Ты серб или хорват? А? Да подожди ты, не будь свиньей. Знаешь, ты одной моей подруге очень понравился. Сабине из Мост. Точняк ее знаешь. Мелкая такая… Никакая, короче. Как раз для тебя. Тебе Ацо сказал, почему я его послала? Он тупой идиот. Куда это ты так несешься? Давай помедленней. Все вы, баскетболисты, чокнутые!

Чефурки – самые тупые существа, какие только могут быть! Не знаю почему, но в голове у них такая тупизна, что не пойму, как их до сих пор в психушку не отправили. Ничего не понимают! Это, наверно, потому, что их бати хотели сыновей и теперь зовут их «Санэла, сына!», или «Даниела, синэ!», или «Саня, синэ!», – а их чефурские мамаши так их настращали своими заморочками, что они типа должны выйти замуж, что обязаны себя блюсти, что если они одни останутся, то у них и на бурек не будет, что они бедные, – не знаю, что еще? – а те потом как помешанные носятся за самыми последними олигофренами, которые им такое устраивают, что вообще не понимаешь, как они это терпят? Ацо ведь настоящая свинья! Но с такими козами по-другому нельзя, потому что они чокнутые. Потому и я от них бегаю. Только вот с этой Макаровичкой облажался.

– Как ты можешь дружить с этим Ацо, мать твою? Ты знаешь, какой он придурок? Давай, на полном серьезе, скажи ему, чтобы он мне позвонил. Если он этого не сделает, я ему такое устрою! Эй, остановись, чувак, чтоб я твое лицо видела, когда с тобой говорю! Что ты такой тупой!

Я уже не знал, что мне делать, и дернул от нее. А когда обернулся назад и увидел, что она за мной не побежала, а стоит там и смотрит на меня как дура, я ей два раза фак показал, – может, поймет, что она чокнутая? А она стояла там и тоже средний палец мне показывала. Между нами было метров двадцать, а мы друг другу факи показывали и еще там что-то вроде этого. Как два дебила! А потом чувиха стала в меня камнями бросать. Дура чокнутая! Тут как раз автобус подошел, и я заскочил внутрь, свалил от нее наконец. Эти долбаные чефурки, точно, кошмар!

Почему чефуры ссут возле Любляницы

– Словенцы тебя не трогают, потому что боятся. А только начнешь их жизни учить – они сразу на тебя наедут, и тогда трындец. А так… Плевать они на тебя хотели. А чефуры каждый день на тебя наезжают, прощупать хотят, сможешь им ответить или нет. Как только видят, что ты тряпка, – считай, крупно облажался, точняк тебя в порошок сотрут. Потому – нельзя им уступать!

Ацо снова мне втирал, почему мы с ним должны отметелить этого Дамьяновича, почему так важно, что он чефур. Объяснял, объяснял… видно, хотел, чтоб я понял, почему его так на этом заклинило. А я никак не мог врубиться. По барабану мне были все его втирания. Мне все это казалось полной чушью, как и раньше, и достал он меня уже этой своей великой местью. Про Макаровичку я ему говорить не стал… А какой смысл? Она чокнутая, и он чокнутый.

– Чефуры опасные. Словенцы – так, ссыкуны. За ними полиция, законы, государство – все, что полагается. У чефуров ничего такого нет, вот они и ждут, чтоб на тебя наехать. Увидят, что ты слабак, – всё, ты пропал.

Хренов социолог, психолог, философ… Грузил меня Ацо по полной. Много он знает о чефурах и словенцах! Но он же соседям вломил, которые хотели, чтоб Марина мыла коридор! Теперь, значит, обо всех всё знает. Типичный чефур. Когда в чем-то подфартило – самый умный, а все остальные – кретины. И уверенность сразу откуда-то берется. Выпендривается изо всех сил. И ходит потом по Фужинам как настоящая чефурская деревенщина. Будто когда-то со страху швабру проглотил. Зажатый весь, а хочет походить на накачанных горилл из фильмов. Только они руки к бокам прижать не могут, потому что бицепсы и трицепсы мешают, а наш-то – тощий: ручонки растопырил, чтоб крутым казаться, а на самом деле лох лохом.

Таким лохом Ацо и был, когда строил из себя чёрти что, балабонил чего-то там про чефуров и словенцев. Мать твою, Ацо… Это тебе не передача «Круглый стол», чтоб ты философствовал. Может, тебе еще и кресло принести, морду напудрить и все такое? Задолбал он меня этой мутью. Я пошел с ним, потому что дел у меня никаких не было и дома с Радованом оставаться не хотелось, торчать во дворе тоже остохренело. Но план у Ацо еще дебильнее был, чем все это! Ну, пошли мы к дому Дамьяновича, сидели с двух сторон дома, следили, когда этот хрен козлиный мимо пройдет… Дурдом! Нет чтоб перед своим домом торчать, я здесь завис, перед домом Дамьяновича… Всё из-за этих дурацких американских фильмов!

Я посидел немного перед подъездом, понаблюдал, что там да как. Видел трех охренительных телок. У одной стринги очень прикольно засветились, когда она нагнулась, чтоб ключики упавшие поднять. Вторая была Амела – она с нами в одной школе училась, на год младше. Она уже в шестом классе переспала с Ристичем, который был старше ее, – этот тип с Ацо в одном доме живет. А потом она еще с половиной Фужин встречалась. Что поделаешь: мать у нее была давалкой, и к этой постоянно какие то типы подкатывали – на мерсах и бэхах. Третья – офигительная телка! – была молодая мамочка с детской коляской. Такой задницы я давно не видел! Если б не очки, ваще была бы шикарная телка. Я подумал, что давно уже не дрочил, а потом – не знаю почему? – вдруг вспомнил о телеведущей, и дрочить сразу расхотелось почему-то… Я ее снова представил в этих ее трениках и растянутой майке. Прям запал на нее, блин!

А потом мне надоело торчать перед домом. Ацо все больше меня бесил. Я подумал, что даже не знаю, как выглядит этот самый Дамьянович: маленький он, худой, с усами? Но этого-то мало, чтоб его узнать, когда он вдруг нарисуется перед подъездом. Я подошел к Ацо – сказать, что иду домой. Пусть один этой своей шпионской фигней страдает.

– Я иду домой.

– Спятил, да? А что, если Дамьянович на улицу выйдет с другой стороны дома?

– Пофиг мне вы оба – и ты, и твой Дамьянович. Нет у меня времени на эту хрень, джеймсов бондов и брюсов уиллисов тут изображать.

– Да ты больной! Какие еще джеймсы бонды, чего ты гонишь? Ты должен следить, когда чел из подъезда выйдет, чтобы потом его подкараулить!

– Да не стану я его ждать, понятно тебе? Он что, виноват? Тощий, лысый, низкий, усатый… Да насрать мне на него и на твою дурь тоже! Я пошел.

– Эй! Марко! Вот он!

Быть не может! Маленький, тощий, лысый, усатый Дамьянович правда вышел из подъезда. Вот теперь я его вспомнил. Я видел его физиономию в том самом автобусе. На вид он вообще никакой, а физиономия самая что ни на есть чефурская. Мы раз с ребятами во дворе поспорили. Я говорил, что чефура от словенца можно по физии отличить, и мы потом три дня ругались, но я им все равно доказал, что так оно и есть. Дамьянович прям-таки мою теорию подтвердил. По нему сразу было видно. Морда грубая, усы топорщатся, смотрит как блаженный – тупо. Половина зубов сгнила, – жалко только, что зубочистку не мусолил. Ацо встал и пошел за ним.

– Ацо! Подожди! Ацо!

А он ноль внимания. Топает за Дамьяновичем, который почесал в сторону Любляницы. Вот уж не думал, что буду за кем-то на Фужинах гоняться. Клиника. Ацо все шел за Дамьяновичем. Даже походка у него стала другая: будто он не балканская деревенщина, а типа просто так прогуливается вдоль Любляницы.

Я еще ни разу в жизни не гулял вдоль реки. Проходишь там, только если тебе надо на баскет или на тренировку А так шляться туда-сюда вдоль реки – ваще дебилизм полный. Это только для тех, у кого есть шавки, – вот они их там выгуливают, чтоб шавки могли ссать и срать под деревьями. Там ведь столько мошкары, что нормально разговаривать нельзя: эти грёбаные мошки прямо в рот лезут. Возле Любляницы разве только старых чефуров встретишь. Они там стоят, скрестив руки за спиной, кости разминают – топают от Бродарьевой площади до фужинского замка и воздух сотрясают.

– Ох как спину ломит, сдохну скоро!

– И у меня поясницу прихватило, еле с кровати сполз.

– А у меня так голова болит в последнее время! Погода, видно, такая, и воздух сухой.

– А меня колени мучают, мажу этой мазью, да что-то не больно помогает.

И вот они гундят, гундят, а когда все болезни обсудят, где что болит и прочую хренотень, идут домой. Чтоб она провалилась, такая жизнь: одни прогулки и нытье. А дома смотрят телик и кроссворды решают. Охренеть! Я б спятил – а им нравится. До фонаря им всё.

Дамьянович потопал к площадке, где в шары играют, зуб даю. Куда ему еще спешить? Никогда не смогу понять этой игры в шары. Ладно, если ты просто напиваешься, но если еще и шары катать – полная байда. Я не против, когда старики в шары играют, но когда говорят, что это типа спорт и ты им типа серьезно занимаешься, – полный идиотизм. Что это за спорт за такой, если ты руки за спиной держишь и можешь играть, даже если тебе завтра сто лет стукнет? Это мясные пирожки с яблоками, а не спорт. Но народ и правда играл в эти шары. А Дамьянович как раз на такого был похож, кто только и может, что шары гонять. Я смотрел на него и думал, что он никакой, что шар этот больше, чем он. А потом смотрел на Ацо и представлял себе, как он тоже играет в шары вместе со старичками и Дамьяновичем. Эта его походочка – как лох, зажатый, – второго такого на всех Фужинах не найти.

И тут вдруг Дамьянович резко поворачивает и идет сквозь кусты к Люблянице, прям к берегу. Ацо встал и типа незаметно за ним наблюдает. И Дамьянович начинает ссать. Вот это настоящий чефур! Среди бела дня, прям возле тропинки, где люди ходят, – встал и вывалил все свое хозяйство. Приспичило ему, и всё тут. Мать твою, чефур чефурский! Положить ему на культуру и на приличия… Как в деревне. Прям у тропинки, чтобы все его видели. Если б ему сказать, что это свинство, он тебе ответит – нормалёк: по-любому все в землю уйдет, а потом в реку, и псы тоже там ссут. Вот такой чефурский менталитет. Можно вывезти крестьянина из деревни, но деревню из крестьянина – никогда, как сказал бы Радован. Этот Дамьянович родился где-то у черта на куличках, где ни телефона нет, ни электричества, ни водопровода, он может сто лет в городе прожить, но из принципа от этой своей деревенщины не избавится. Пусть все знают, какой он крутой, не какой-то там господин или аристократ и фиг знает кто еще, чтоб ссать в сортире. По-моему, он нарочно дома не стал ссать, чтобы пойти и отлить возле реки, тут и рук мыть не надо. Какой чефур! Дамьянович «в сотрудничестве с природой»[114]114
  «В сотрудничестве с природой» – рекламный слоган словенской компании «Фруктал», производящей соки.


[Закрыть].

– Мать твою чефурскую, будешь мне еще в полицию звонить, чефур хренов!

Все произошло в секунду. Ацо налетел на Дамьяновича и свалил его с ног. У него в башке что-то заклинило, когда увидел, как этот чувак свой болт встряхивает. А я стал как вкопанный метрах в двадцати и глаза вылупил. Ацо орал и пинал Дамьяновича, который, видно, решил, что Ацо просто какой-то фанатик, который против ссанья вдоль Любляницы. Очень быстро все закрутилось. У Ацо конкретно крышу снесло, он как помешанный лупил Дамьяновича. А тот только пыхтел, но защищаться не мог. Он лежал, а Ацо дубасил его ногой. Я добежал до Ацо и попытался оттащить его в сторону, но у меня ничего не получалось – тот как взбесился! Я волок его в сторону, пихал его, налетал на него, а этот придурок не останавливался. Начал еще и меня пинать – совсем оборзел! Я, как очумевший, бросился на него и оттащил в сторону. Нас обоих проняло. Ацо тыкал руками куда-то в пустоту, лупил по мне, а я его за пояс схватил и тащил от Дамьяновича. Мы оба орали что-то, как два полных дебила, и этот псих Ацо дубасил меня по спине, – больно было – жуть, но я его не отпускал, висел на нем, пока мы оба на землю не свалились.

– Спокойно!

– Оставь меня, педрило! Оставь!

– Не оставлю!

– Мать твою…

– Смири сэ! Смири-и-и!

– Пусти мэ! Пусти!

Я не давал ему встать. А он продолжал меня мутузить, старался оттолкнуть, но я держал его изо всех сил. Потом Ацо вдруг ни с того ни с сего успокоился. Замер вдруг, и видно было, что от страха. Он смотрел на Дамьяновича. Я тоже обернулся и посмотрел. Дамьянович лежал на земле и не шевелился. Вокруг него была кровь. Ацо спихнул меня и отскочил в сторону Я и сам струхнул. Подойти к Дамьяновичу и узнать, что с ним, я не мог. Посмотрел на Ацо – а тот как придурок бежал в сторону Русьяновой площади, – и я побежал за ним. Мать его психопатскую! Я ни о чем не думал, только бежал и видел перед собой Ацо, как он врезается в людей, которые прогуливались вдоль Любляницы. Все удивленно на него оглядывались и шли себе дальше. Потом я решил, пусть Ацо бежит в свою сторону, и повернул направо, к мосту – на другой берег Любляницы. Не знаю почему. Я так и бежал и даже ни разу не обернулся назад.