Текст книги "Город и столп"

Автор книги: Гор Видал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

– Может, дело в гражданской войне? Чтобы иметь литературу, нужно пережить трагедию. А потом, южан не очень-то легко загнать в бизнес. В этом-то вся и разница. К тому же они так много говорят…

– …Неужели «Партизан Ревью» и правда самый настоящий троцкистский журнал?..

– …Евреи не умеют писать романы. Нет-нет, я не антисемит. Евреи превосходные критики, но у них нет творческой жилки. Это как-то связано с чтением талмуда. Конечно, Пруст гений, но ведь он на пятьдесят процентов француз и на все сто выскочка…

– …Генри Миллер почти так же скучен, как и Уолт Уитмен, но гораздо менее талантлив…

– …Я обожаю «По ком звонит колокол». Я прочел его дважды. Бесстыдность на бесстыдности, но замечательно, хорошо и правдиво…

– …Скотт Фицджеральд? Нет, мне это имя не знакомо. Он что здесь? Он писатель?..

Высокий, небритый молодой человек спросил Джима, не писатель ли он. И когда Джим ответил нет, молодой человек вздохнул с облегчением.

– Слишком много развелось писателей, – пробормотал он. Он был пьян.

– Что вы думаете о Поле Салливане? – Джиму было интересно узнать. Ответ однако показался ему абсолютно невнятным.

– Олдоса Хаксли я тоже не люблю, – в другом углу комнаты Салливан раздавал автографы. Джим незаметно ушел.

Все лето у Джима не было ни одной свободной минуты. Война продолжалась, но Джим работал, не зная отдыха. Правда, работа была благодарной. Особенно ему нравился мистер Глоб, который ничего не понимал в теннисе.

– Я взялся за это только ради денег, – сказал он однажды. – Раньше у меня был комиссионный магазин, но во время депрессии его пришлось закрыть. Потом я работал клерком, а потом ради денег ввязался в это. Я всегда говорю, деньги можно делать легко, если оказаться в выгодном дельце. Просто иногда еще нужно немного помощи. Вы знаете, почему мы взяли вас в долю? – Джим отрицательно покачал головой, хотя и знал.

– Потому, что вы не только ради денег. Вам нравится этим заниматься. А всегда должен быть кто-то знающий, чтобы помогать тем, кто завел все это ради денег.

Этим летом они зарабатывали деньги и Джим был счастлив.

Осенью в Нью-Йорк вернулась Мария Верлен, и Джим с Салливаном навестили ее в «Гардинге». Джим счел, что она прекрасно выглядит, и сказал ей об этом.

– Я была в Аргентине, – ответила она.

– Это ответ? – засмеялся Салливан.

– Я думал, ты была в Канаде, – сказал Джим.

– Вы оба правы. Сейчас, я закажу выпивку. Я подумала, что мы можем пообедать прямо здесь в номере, – ее движения были легкими и грациозными. – Все очень просто, обыкновенная история. Я в Канаде познакомилась с аргентинцем, он пригласил меня к себе в Буэнос-Айрес, и я поехала.

– По-моему, это не очень благоразумно, – Пол говорил банальности.

– Дорогой мой Пол, он богатый поэт, и ему плевать, что о нем говорят. Он всем говорил, что я знаменитый литератор из Мехико, и меня там просто боготворили. Это было восхитительно.

– А что теперь?

– Теперь я вернулась, как видишь, и мы собираемся провести здесь всю зиму.

– Мы? – переспросил Джим.

– Да. Карлос тоже приехал со мной, но он живет в другом номере. В Нью-Йорке приходится лицемерить, чтобы, не дай бог, не развратить англосаксов.

– Он печатался в Америке? – спросил Пол. Мария отрицательно покачала головой.

– Не думаю, что он вообще что-нибудь написал.

– Но ты же сказала, что он поэт.

– Но это совсем не значит, что он должен писать стихи, правда? Откровенно говоря, он вообще ничего не делает, это и есть его поэзия.

– Ничего не делать?

– Но с фантазией, конечно.

– Ты нас познакомишь? – спросил Пол.

Ответила Мария довольно уклончиво.

– Конечно, но не сегодня, может, чуть позднее. Расскажи мне о своей новой книге.

Джим слушал их разговор, и спрашивал себя, почему он не радуется за Марию, которая вроде бы нашла то, что искала? Напротив, у него такое ощущение, будто ее предали. Нет, он не радовался за нее. Его охватывала злость и на нее, и на себя за то, что он не может дать ей ничего, кроме дружбы и сочувствия, которое она легко могла получить и от других людей. Не менее чутких, чем он. И все же ему было больно. Он чувствовал себя брошенным любовником.

Обед им принесли в номер, и Джим пил довоенное бургундское, надеясь напиться, но ему не давала покоя злость. За обедом Пол рассказал о своих лондонских встречах с Амелией, Мария ничуть не удивилась.

– Я всегда боялась, что она однажды превратится в амазонку.

– Только не говори, что это моя вина!

– Ни в коем случае. Не твоя и не ее. Все дело в этой ужасной стране.

– Ужасной? – Джим очнулся, забыв на секунду о жалости к себе. Он никогда еще не слышал, чтобы об этой «земле обетованной» говорили с такой ненавистью.

– Мария – нацистка, – усмехнулся Пол. – Или коммунистка.

– Русские – наши союзники. – Мария говорила не слишком убедительно. – Но я не политик, я просто женщина. А быть женщиной в этой стране не очень-то просто. Я либо встречаю мужчин, которых ранила, либо мне попадаются такие, которые смотрят на женщину как на своего рода обезболивающее, вроде аспирина.

– Тайные геи – паршивые любовники. – усмехнулся Пол. Дифирамбы Марии в адрес Афродиты никогда его не впечатляли.

– Ты абсолютно прав, – Мария решила отнестись к его словам серьезно. – В этой стране все делается для уничтожения полов. Мужчинам внушают, что их желания грязны и не находят отклика. Женщинам говорят, что они богини, а мужчины существуют только для того, чтобы их, женщин, боготворить. Разумеется, на расстоянии.

– Во всем виновата реклама, – сказал Пол. – Так как покупатели в основном женщины, рекламщики им и льстят. Говорят, что у них больше вкуса, чем у мужчин, что они чувствительнее, умнее и даже сильнее физически, потому что живут дольше. А рекламщики, конечно же, сплошные мужчины.

– Ну, тогда с них и спрос, – мрачно сказала Мария. Она сегодня была не похожа на себя.

– А что, европейцы лучше? – спросил Джим.

Мария пожала плечами:

– Там мужчины, по крайней мере, знают, кто они и что они, а это зачатки здравомыслия.

Пол согласился:

– Американцы склонны к экспериментированию, они рассчитывают, что в конечном счете найдут верный путь.

Джим повернулся к Марии.

– Когда закончится война, ты вернешься в Европу?

– Да, навсегда.

– С аргентинцем? – весело спросил Пол.

– Кто знает… – улыбнулась Мария. Еще никогда она не казалась Джиму такой привлекательной. – Я живу в настоящем.

Она посмотрела на Джима. А он, прочтя в ее глазах сочувствие, отвернулся, подумав о предательстве и проклиная его причину.

3

Новая книга Салливана успеха не имела. Он писал статьи для журналов и подумывал, не попытать ли ему счастья в театре. Джиму было с ним легко. Время от времени кто-нибудь из них приводил в дом незнакомца. Но другой воспринимал это без ревности или зависти. С точки зрения Джима, это были идеальные отношения. Вероятно, только та странная связь с Бобом могла сравнится с его нынешней жизнью с Салливаном. Джим время от времени встречался с Марией Верлен, но аргентинца при их встречах никогда не было. Их прежняя близость продолжалась, но теперь он как никогда понимал, что этого недостаточно. Ему была невыносима мысль о том, что она может быть счастлива без него.

Ролсон пригласил Джима и Салливана на новогоднюю вечеринку:

– Будут только единомышленники, узкий кружок.

Оказалось, что это те же самые люди, которых Джим уже видел во время своего первого визита. На Ролсоне был светло-серый пиджак, плотно облегавший его в талии, розовато-лиловая рубашка с великолепной монограммой и цвета морской волны галстук на розовой шее. Он встретил их в дверях, источая запах фиалок.

– Как я рад, что вы пришли, мистер Салливан. Позвольте мне называть вас просто Полом? Пол, здесь куча людей умирают – хотят познакомиться с вами, но и старых друзей вы здесь тоже найдете.

– Я не сомневаюсь.

– Я в буквальном смысле говорю, здесь собрались все, и мне так хотелось, чтоб это был тесный кружок. Прошу вас! – он подтолкнул Салливана к группе интеллектуального вида людей, среди которых был тот самый седовласый профессор. Избавившись от Салливана, Ролли повел Джима по комнате, представляя гостям и одновременно болтая без умолку.

– Сначала Шоу, теперь Салливан, как это вам удается? Или скорее, что в вас такого особенного? – он погладил Джима по ягодицам. Джим в раздражении отстранился.

– Просто так получилось, что я никого, кроме них, не знаю.

– Да, но где вы с ними познакомились?

– В Голливуде. А вы получили награду от Папы? – Ролли нахмурился.

– Церковь погрязла в политике, в буквальном смысле погрязла. Вообще-то я теперь решил – только прошу никому об этом ни слова! – перейти в веданту. Я недавно познакомился с одним чудным свами. Во всяком случае я думаю, что он свами. Он, кстати, сегодня здесь, если только я не забыл… Нет вспомнил! Я видел его у Ванвахтенса и пригласил. Или это был принц? У меня есть чудесный индийский принц! Он вам понравится, настоящая Теда Бара. Он-то здесь, точно я знаю, потому что я поздравил его с великолепным тюрбаном. Но насчет свами я не уверен. У него миллионы долларов в рубинах и алмазах, прямо здесь, в Нью-Йорке. У принца я хочу сказать, не у свами. Вообще-то он ничего особенного, но такие возвышенные мысли. Вы не поверите, он читает Джеральда Харда. А где сейчас Шоу?

– Шоу? Я думаю, в Голливуде. Он демобилизовался, во всяком случае так писали в газетах.

– В газетах?! А вы не общаетесь?

– Нет.

– Жаль, он ведь столько здесь сердец разбил. Добрый вечер, Джек, Джимми, Ален! Как мило, что вы пришли! Я думаю, он потрясающе красив. Шоу, я хочу сказать. У него всегда такой вид… – Ролли огляделся, осматривая гостей. Джим заметил косметику у него на лице.

– Настоящий пидорасник, да? А вот и сам сэр Роджер Бистэн, идеальный гомосексуалист. Прошу извинить меня, – Ролли ринулся через комнату, навстречу маленькому бледному человечку с желтыми волосами.

Джим нашел Салливана с центре группы людей отнюдь не интеллектуального вида. Они пили шампанское и с энтузиазмом говорили об известном европейском короле, взявшем себе нового мальчика, по общему мнению, исключительно красивого и обаятельного, пусть он и начинал свою карьеру попрошайкой на улицах Майами. Джим слушал и уже не удивлялся тому, что люди, в которых он не подозревал ничего такого, были из той же породы. Поначалу он принципиально не желал верить этим историям, но слишком часто они оказывались правдой. Очевидно, мир был вовсе не таким, каким казался. Правдой могло оказаться, что угодно и о ком угодно. Джим потихоньку отошел в сторону. В холле он увидел телефон, приютившийся на бревне. Он вдруг поднял трубку и позвонил Марии. Она оказалась у себя. Ее голос он не слышал на фоне музыки и других голосов.

– Джим? Где ты?

– На одной скучной вечеринке.

– Тогда приезжай ко мне.

На Марии было длинное вечернее платье с серебристым отливом, в волосах – красный цветок. Ее глаза светились, и она казалась пьяной, хотя никогда не перебирала. Просто ее переполнял восторг при виде людей, которые ей нравились. Они обнялись, и Мария повела Джима внутрь. Там она представила его своим гостям. Нескольким супружеским парам, в основном эмигрантам из Европы. Затем она налила ему шампанское, и они сели перед ложным камином.

– Так что это за вечеринка, с которой ты сбежал ради меня?

– У одного человека по имени Ролсон.

Она скорчила гримаску:

– Я знаю Ролли двадцать лет. Человек он вроде совершенно безобидный, но что-то в нем меня настораживает. Словно видишь себя в кривом зеркале.

– Мы пошли туда только потому, что нас пригласили, – Джим чувствовал себя неловко, потому что она если и пригласила его, то по чистой случайности. Почувствовав это, Мария сказала:

– Знаешь, почему я тебя не пригласила?

– Карлос?

Она кивнула.

– Он сейчас здесь, в этой комнате?

– Нет. Он пошел вниз, чтобы заказать шампанского. Тебе не больно будет увидеть его?

– Нет, конечно! Я бы хотел с ним познакомиться.

Затем начали звонить колокола, из радиоприемника донесся шум с Таймс-сквер. Все воскликнули «С новым годом!», вернулся Карлос и поцеловал Марию.

– Ух, чуть было не опоздал, – сказал он. Мария повернулась к Джиму:

– Джим, это Карлос.

Они обменялись рукопожатием.

– С новым годом! – сказал Карлос.

– С новым годом! – сказал Джим. Через несколько минут он отправился домой.

Глава 10

1

Весной Салливан получил аванс от одного издателя за книгу об Африке.

– Это означает шесть месяцев разъездов, все расходы оплачены, – сказал он Джиму. – Если я не приму это предложение, то тебе придется содержать меня.

– Но если ничего другого не остается… – Джим почувствовал себя виноватым, потому что почувствовал прилив радости при мысли о том, что вновь будет жить один.

– Забавно это. Стоит только начать путешествовать, потом никак не остановиться. Это как алкоголизм, но я действительно хочу поехать.

– Я тоже хочу, но мне нужно работать.

– И найти себе кого-нибудь другого, – это было сказано без обиняков.

– Нельзя сказать, чтоб я кого-нибудь искал, – резко сказал Джим.

– Я знаю, – в голосе искреннее раскаяние. – Извини, просто есть что-то противоестественное в том, что мужчина живет с мужчиной. Или с женщиной, один черт. Если у них нет детей, это бессмысленно. Я думаю, мы слишком эгоистичны. И не похожи. Может, это и хорошо. Я не могу согласиться с этим романтически возвышенным взглядом на любовь, который проповедует Мария. Мы довольно сильно влияем друг на друга одним фактом своего существования. Когда звезды встречаются – или это кометы – какие-то осколки перелетают с одной орбиты на другую. Столкновение лоб в лоб происходит крайне редко, чаще всего два эти тела, просто продолжают свой путь. А если и теряют что, то лишь крохотную частицу.

Так они и расстались под эту звездную метафору.

На следующий день словно вмешались небеса и пришло письмо от миссис Уиллард с массой новостей.

«Ты помнишь Боба Форда? – писала она. – Вы с ним так дружили в школе. Он сейчас служит в торговом флоте, и на прошлой неделе приезжал на несколько дней в отпуск. Он спрашивал о тебе, и его жена тоже спрашивала. Не помню, писала ли я тебе, что в прошлом году он женился на Салли Мергондаль и что у них родился ребенок. Знаешь, эта вакансия в школе все еще свободна, так что если ты захочешь вернуться…»

Вот оно! Боб вернулся, но он женат. Джиму ни разу не приходило в голову, что Боб мог как-то изменится, стать другим Бобом, не похожим на того у реки. Хотя, конечно, он должен был измениться. Он женился на Салли. Джима вдруг охватила паника. Неужели он столько лет ждал воссоединения с человеком, который интересуется только женщинами? Нет! Он отбросил эту мысль. Боб явно был бисексуалом, хотя бы только потому, что никто не может показать себя таким идеальным любовником в одном единственном случае, а потом полностью измениться. Джим утешил себя, поскольку он хотел верить, что ничего не изменилось. В его мыслях тоже ничего не изменилось. Тем временем он начал строить планы своего возвращения в Вирджинию. Он поедет туда, как только закончится лето. И его жизнь начнется заново, с той самой точки, на которой она остановилась в тот зеленый летний вечер семь лет назад.

Летом в городе объявился Шоу. Приехал на чью-то премьеру, и Джим случайно встретил его в ресторане, где плохо кормили и плохо обслуживали, но куда приходили всякие знаменитости, чтобы посмотреть не только друг на друга, но и на себя в зеркалах, которыми были обшиты стены зала.

Джим с испугом отметил, что волосы на висках Шоу поседели. Он с необычной резвостью переходил в средний возраст.

– Ты, Джимми, очень красив, – сказал Шоу. – По-настоящему красив. Из всех моих выпускников ты, несомненно, самый красивый.

– Это все равно что выиграть кубок Дэвиса! Спасибо! – Джим улыбнулся.

– С кем ты теперь живешь?

– Ни с кем.

– Был у меня один тип из Детройта. Настоящий сукин сын. Прыгун в воду. Ты можешь себе представить олимпийская программа. Сложен как бог, но глуп. Боже мой, никого еще не встречал глупее. Пить пиво и сидеть за полночь в голубых барах – других желаний у него не было. Пришлось его вышвырнуть. А потом, у него была жена и двое детей. Так что я, кажется, поступил правильно. Как думаешь?

– Никому не хочется разбивать семью.

– А ты чем был занят?

– Работал.

– А Салливан?

– Он уехал в Африку.

– Надеюсь, там его съедят, – Шоу пребывал в дурном настроении. – Такой претенциозный ублюдок! Его новой книге досталось от критиков. Не то чтоб это что-то значило. Когда критики разносят мои картины, я хорошо зарабатываю, а когда расхваливают, у нас убытки. В конечном счете шоу-бизнес, есть шоу-бизнес.

Джим отметил, что все присутствующие узнали Шоу, но на сей раз такое внимание было ему неприятно. Особенно когда он заметил несколько человек, которых видел на вечеринке у Ролсона. Каждого с женщиной, потому что это была вражеская территория.

– Ты сейчас снимаешься?

– Нет, теперь трудно получить стоящую роль. Я выжидаю. На киностудии думают, что, когда война закончится, они вернут всех старых звезд, а нас, кто приносил им деньги, пошлют к черту. Они еще хватятся, – гей был теперь никому не нужен. Джим спрашивал себя, кончился ли Шоу как актер? Кино – суровый мир, все говорят. – Они еще меня попросят, но будет поздно.

– Почему?

Шоу оглянулся, потом прошептал:

– Я бросаю кино, отхожу от дел.

– И будешь ничего не делать?

– Не совсем, буду работать в театре. В сентябре начинаю репетиции.

– Замечательно!

– Только тяжело. Я никогда не выходил на сцену, но должен это сделать.

– А как твоя мать?

– Все там же в Балтиморе. Смешно, конечно, но иногда мне кажется, что она спугивает мою удачу. Хвастается перед своими знакомым, какой у нее сын. Представь только – мать-конкурентка.

– Я думаю, люди – прежде всего люди.

– Теперь она с нетерпением ждёт моей свадьбы.

– Ты женишься?

Шоу кивнул.

– Это киностудия придумала. Им пришла в голову мысль женить меня. Они считают, что многие начинают догадываться. Может, они и правы.

– И кто она?

– Калла Петра, венгерская актриса. Её содержит глава студии. Как-то за один вечер в Вегасе продула сто тысяч долларов. Настоящая шлюха. Но от меня она не дождётся ни цента, пусть он ей сам даёт. Мы подписали добрачный договор, чтобы без всяких там. От меня никаких денег. Пусть директор ей деньги даёт. К тому же она лесбиянка, так что реклама ей нужна не меньше, чем мне.

– Похоже, всё очень мило.

– Похоже, всё просто ужасно, – застонал Шоу.

Они часто встречались тем летом. В день премьеры пьесы Шоу объявил, что навсегда уходит из кино. Через неделю пьеса закрылась, и он вернулся в Голливуд. Его свадьба с Каллой Петрой была самой блистательной свадьбой сезона.

После отъезда Шоу из Нью-Йорка в Голливуд Джим снова стал посещать бары. Особенно ему нравился один, на Восьмой авеню, где собирались мужчины и женщины. Некоторые мужчины приходили туда, чтобы найти себе пару; другие никого не искали, что придавало остроту переговорам. Особо привлекали Джима невинные, которые на следующее утро говорили: «Боже! Ну и наклюкался я вчера», – и делали вид, будто не помнят, что с ними случилось.

Однажды жарким летним вечером Джим сидел в баре и потягивал пиво, наблюдая за посетителями. Он уже почти остановил свой выбор на молодом морском пехотинце с голубыми глазами и ослепительно белыми зубами, когда услышал голос у себя за спиной:

– Ты, случаем, не Уиллард?

Джим оглянулся и увидел толстого лысого молодого моряка.

– Верно. А ты? – он никак не мог вспомнить.

– Коллинз. Аляска. Вспомнил?

– Вспомнил! Присаживайся. Давай выпьем по этому случаю.

Коллинз протиснулся к стойке рядом с Джимом.

– Я теперь служу на военном флоте. Был, понимаешь, старшиной, но меня разжаловали.

– Что случилось?

– Разозлился я и послал командира кой-куда, со мной такое бывает. А ты служил?

– Да, в армии. Уволился год назад.

– А что сейчас делаешь?

Джим рассказал.

– Денежки, значит, заколачиваешь?

– Верно. Долго ты ещё здесь?

– Нет, скоро уходим, это моё последнее увольнение. А ты, видать, неплохо устроился: живёшь в Нью-Йорке, дело своё завёл. Хотел бы я оказаться на твоём месте.

– Что собираешься делать, когда уволишься?

– Я? Я ж моряк, что ещё. Я больше ничего не знаю и ничего не умею. Я как-то попробовал работать на заводе, но не могу я долго сидеть на одном месте. Ну, я и удрал: бросил жену и вернулся в море.

– Ты женат?

– Разведён. Я знал её ещё в школе, она всегда хотела выйти за меня замуж, ну а я ни в какую. Да вот однажды напился и заделал ей ребёнка. Тут уж она говорит, что я, мол, теперь просто должен жениться. Ну я и женился. У нас парнишка, живёт с ней в Юджине, штат Орегон.

– Да, неприятно, – Джим попытался сказать это участливо.

– Наверное, есть парни, которые не созданы для семейной жизни, и я один из них. У меня есть девчонка в Сиэтле, днём и ночью думает, как выскочить за меня. Но я ей сказал: один раз меня обвели вокруг пальца, и больше я на эту удочку не поймаюсь. А ты-то как, женат?

– Нет, – ответил Джим. – Ещё нет.

– Ну, выходит, ты поумней меня. Но у тебя ведь наверняка есть девчонка в Нью-Йорке, а?

– Не без этого, – уклончиво ответил Джим.

Коллинз приложился к кружке, а потом сказал:

– Так у тебя тут есть знакомые девчонки?

Джим покачал головой:

– Только одна. Понимаешь, я много работаю, и…

– Можешь не говорить, сам знаю. Слушай, а куда ты тогда делся-то?

– Уехал в Лос-Анджелес.

– Эх, вот это мой городишко, то, что надо. Девчонки только время хотят получше провести, как и мы, и никаких тебе разговоров о женитьбе и всякой такой ерунде… А ты, небось, и кинозвёзд видел?

– Некоторых.

– Например?

– Ну, Каллу Петру.

– Правда? Ух, у неё и фигурка. И что, ты говорил с ней?

– Не раз.

– Правда? А ты её не трахнул?

– Нет, я с ней играл в теннис.

– Я бы тоже с ней сыграл, – Коллинз подмигнул Джиму. – И не только в теннис.

Джим заказал себе ещё пива. Обычно он растягивал кружку на час, но теперь нервничал немного из-за Коллинза, а потому не тянул резину и, к своему удивлению, пил. Для него это было необычно.

– Тебе нравится на флоте?

Коллинз пожал плечами.

– Они в море ничего не смыслят, уж ты мне поверь. Я бы предпочёл торговый.

– Так почему не вернёшься?

– Понимаешь, я ведь был женат, жил в городе, и меня могли призвать. И чтобы меня не призвали, я записался на флот, потому что не хотел в армию. Там мне не жизнь.

Джим тем временем продолжал наблюдать за тем, что происходит в баре. Морской пехотинец ушёл, а больше никого на его вкус не было. В противоположном конце бара какой-то старик пытался договориться с морячком, который, в свою очередь, пытался договориться с солдатом, – забавное зрелище!

Тут Коллинз, который и не подозревал об этой комедии, спросил:

– Слушай, а почему ты тогда так быстро удрал с судна?

Джим ждал этого вопроса. Он ответил медленно, как можно непринуждённее:

– Хотел увидеть Калифорнию, а чтобы не волокититься со стюардом, просто взял и сбежал.

– Я так и подумал, – Коллинз допил свою кружку. – Вот только чего ты от тех девчонок удрал, я так и не понял.

Джим пожал плечами:

– Просто мне моя не понравилась, вот и все дела.

– Ух она и взбесилась, когда ты ушёл! Но ты молодец, вовремя смылся.

– Почему?

– У них у обеих был трипперок, и я тоже заразился. Ну и намучился, пока вылечил.

Они оба расхохотались, и Коллинз рассказал анекдот о парне, который двадцать раз заражался триппером, и каждый раз вылечивался, кроме первого. Наконец они простились, и Джим почувствовал облегчение: слава богу, увольнительная у Коллинза кончилась, и больше они никогда не встретятся.

2

Однажды холодным днём, в час, когда зимнее небо приобретает серый цвет с оранжевым оттенком, а над городом повисает промозглая позёмка, Джим отправился на Рождество домой.

Миссис Уиллард стояла на крыльце и смотрела, как её сын идёт по дорожке. У него ёкнуло сердце, когда он увидел её: седые волосы, как всегда неприбранные, бледное морщинистое лицо – пока его не было, она стала старухой.

Они обнялись, и она всем телом приникла к сыну, прижимая к себе, не говоря ни слова, только прижимая. Потом они прошли в дом – по крайней мере, там ничего не изменилось. У гостиной был, как всегда, удручающий вид, даже несмотря на ёлку, сверкавшую маленькими, чуть потрескивающими лампочками. Странное чувство испытывал Джим, будто его перенесли во времени. Он повернулся к матери, и они молча посмотрели друг на друга – два чужих человека с общими воспоминаниями.

– Ты вырос, Джим, – сказала наконец его мать, – и изменился.

– Все мы меняемся, – ответ его был далеко не блестящим.

– Ты больше похож на родню по моей ветви, ничего отцовского в тебе не осталось. А раньше было.

Джим увидел в лице матери собственные, но одряхлевшие черты, и мысль о старости и смерти пронзила его.

– Ты почти не изменилась, – солгал он.

Она засмеялась.

– Ну уж, не изменилась. Я теперь старуха, что уж тут поделаешь. Если ты в молодости не блещешь, то возраст, говорят, тебя красит, придаёт характер.

Джим заглянул ей в лицо в свете рождественской ёлки и согласился с ней. С возрастом она стала привлекательнее, у неё появилось собственное лицо, чего не было прежде.

– А жениться ты собираешься, сынок?

Странно было ему слышать опять это слово «сынок».

– Женюсь когда-нибудь.

– Чем старше я становлюсь, тем больше убеждаюсь, что люди должны вступать в брак как можно раньше. Я иногда думаю, что мы с твоим отцом не очень-то ладили, потому что поздно поженились. А тебе сейчас самое время обзавестись семьёй.

– Может быть.

– Тут есть несколько симпатичных девушек. Из них получатся прекрасные жёны. Познакомься с ними, пока ты дома. Лучше тебе жениться на здешней девушке, чем искать в Нью-Йорке. Не то чтобы я совала нос в твои дела…

Джим улыбнулся. О нью-йоркцах здесь были не очень высокого мнения.

Она спросила о его работе, и он рассказал ей. Она была довольна.

– Я очень рада, что ты хорошо зарабатываешь. В этой семье такого ещё никому не удавалось, так что самое время. Но деньги это ещё не всё, правда? Я хочу сказать, что иногда женитьба, семья, радости жизни важнее, как ты думаешь?

Рано или поздно она предложит ему остаться дома навсегда.

– Не знаю, мама, я пока ещё не думал об этом. У меня хороший бизнес в Нью-Йорке, и пока он приносит деньги, я буду при нём.

Почувствовав его сопротивление, она сменила тему:

– Твой брат уже дослужился до второго лейтенанта. Он в авиации, и их в любой день могут отправить за океан. Зачем, убей бог, не пойму, ведь война почти закончилась. Во всяком случае, в газетах так пишут.

– Он приедет на Рождество?

Она кивнула.

– У него отпуск на несколько дней. Он очень способный молодой человек.

Джиму вдруг показалось, что она разлюбила своего младшего сына. Его мать явно изменилась. Всё возможно.

– Так ты теперь берёшь постояльцев? – она написала ему об этом.

– Всего одна супружеская пара, ты их увидишь за обедом. Кэрри с мужем тоже придут.

– А как мой племянник?

– Миленький и толстенький.

Она помолчала немного.

– Никак не могу понять, что в тебе изменилось, – сказала она наконец.

Они замолчали. Джим лениво пнул ногой свой чемодан, и мать сказала:

– Неси-ка это в свою комнату.

– В какую?

– В твою, старую.

– Джон там живёт, когда приезжает в отпуск?

– Да, здесь ничего не изменилось. Я стараюсь ничего не менять, если это в моих силах. Может показаться, что я живу в прошлом, но я считаю, что прошлое по-своему было очень неплохим. Надеюсь, что будущее может быть даже лучше.

– Ты хочешь сказать, после смерти отца? – Джим говорил без экивоков.

Она спокойно кивнула:

– Да, после смерти твоего отца. Я всегда считала, что, заключив договор, ты должен его выполнять, даже если это и плохой договор. Но когда его срок истёк, нет нужды притворяться, будто лучше этого у тебя ничего в жизни не было.

– Зачем же ты вышла за него?

– Господи, сынок, ну почему люди женятся и выходят замуж? Если я и знала, почему вышла за него, то давно забыла. Может, потому, что он попросил. Я не пользовалась особым успехом. А теперь неси-ка свой чемодан наверх и будь готов к обеду.

Когда Джим спустился в столовую, все уже сидели за столом. Мать представила его своим постояльцам, потом он пожал руку своему шурину и поцеловал сестру. Кэрри располнела, казалось, что её груди и бёдра сейчас выпрыгнут из платья. Без косметики её лицо выглядело усталым, но добродушным. Было заметно, что она довольна своим мужем – симпатичным парнем, который делал всё, о чём она просила.

– Вы посмотрите только на него! Красив, как и раньше, – Кэрри с восхищением смотрела на брата. – Он у нас в семье самый пригожий.

Её смех, неестественный смех, утих, только когда муж сказал ей, что она и хотела услышать: она тоже красива.

За обедом говорили о работе Джима, о том, насколько она прибыльна, и если он вернется домой, чего они все очень хотели, сможет ли зарабатывать столько же, сколько в Нью-Йорке. И, конечно, Кэрри задала неизбежный вопрос:

– И когда ты собираешься жениться, Джим?

Он пожал плечами:

– Когда какая-нибудь девушка попросит меня об этом.

Услышав это, все рассмеялись.

– Ты всегда стеснялся девушек, Джим, – произнесла его сестра с набитым ртом. – Тебе действительно пора остепениться. Нет ничего лучше семьи, правда, дорогой?

Ее муж согласился с этим. Джиму все это притворство действовало на нервы. Он попытался изменить тему, но ему это не удалось.

– Джим женится, когда будет готов к этому, – сказала мать. – Я считаю, он правильно поступил, что не женился, пока бродяжничал.

Они говорили о браке, уверенные в своей правоте люди, чьи жизни катились по накатанной колее. Их опыт – просто очередной экземпляр под копирку. Когда они пытались давать свои советы Джиму, никто из них и не подозревал, что их коллективная мудрость для него бесполезна, что его жизнь катится по другой колее. Подумав об этом, он испытал горечь и раздражение на бесконечное притворство. Его собственная необходимая ложь утомляла его. Как ему хотелось сказать им, кто он на самом деле. Интересно, подумал он, а что было бы, если бы все такие, как он, вели себя естественно и честно. Жизнь всех, конечно, бы стала лучше, если бы на секс стали смотреть как на что-то естественное, а не ужасное, и мужчины могли бы, не скрываясь, любить мужчин, как это свойственно их природе. Но, размышляя о свободе за этим столом, он знал, что быть честным опасно. И самое главное, ему не хватало смелости.

– Кстати, – сказала Кэри, – ты ведь знаешь, что Боб Форд женился на Салли Мергондаль?

– Да, мама мне написала. Где он? Где они теперь?

– Она здесь, живет со своими родителями. А он в море, но, кажется, он приезжает через пару дней. Мергондали устраивают вечеринку на Рождество, он должен быть. Ты тоже приглашен. У них такая милая крошка. Волоски темно-рыжие, как у Боба.