Текст книги "Пора цветения"

Автор книги: Глория Эванс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

7

– Не говори этого! – воскликнула она. – И, видя, как Майкл удивлен, понизила голос: – Не говори мне этого.

– Ты не веришь мне?

– Нет. – Закрыв глаза, она покачала головой. – Не говори, пожалуйста.

Какой– то внутренний голос шептал ему, что не надо спорить, что лучше подождать, пока она сама успокоится. Причины, видимо, были в ее прошлом и в конце концов привели ее к тому, что до сего дня ни одному мужчине не позволяла она приближаться к себе.

Как она сказала? Не ощущала потребности? Наверное, она смотрела на этот акт как на чисто физический. И не может признать, что за ним кроется нечто глубоко духовное. Слияние тел и душ… По крайней мере, в их взаимоотношениях.

– Неужели это так неприятно слушать? – мягко настаивал он.

Голос его омыл ее, словно теплая волна, и Джин пришлось призвать на помощь всю свою твердость, чтобы возразить. Отвернувшись, она свернулась калачиком.

– Я не хочу говорить об этом.

– Но ты же видишь, что любовь существует. Неужели это так ужасно… что я люблю тебя?

– Любовь вещь непрочная, болезненная. Она не бывает долгой.

– Ты говоришь о своих родителях, но это не всегда так.

– Я говорю о тех бесчисленных людях, которых встречала за свою жизнь. Все они думали, что любят друг друга, а потом обнаруживалось, что ошибались.

– Я не прошу у тебя никаких обязательств, Вирджиния, просто хочу, чтобы ты знала, что я чувствую. Я понял это уже давно и должен был бы сказать тебе раньше.

– Да, конечно.

– И тогда бы ты не позволила случиться тому, что произошло сегодня?

– Я бы никогда не позволила случиться многому из того, что произошло сегодня. Я не могу любить взаимно. Разве ты этого не видишь?

– Не можешь? Или не будешь?

– Какая разница?

– Для меня большая. Не можешь – это что-то необратимое. Не будешь – это означает, что у меня еще есть шанс.

– У тебя нет шанса.

Сидя рядом с ней, он сказал твердым голосом:

– Я в это не верю.

– Но это так!

– Вовсе нет. – Когда Майкл положил ей руку на плечо, она отшатнулась. Он рванулся вперед, повалив ее на спину. – Ты можешь обидеть других мужчин такими речами, но не меня.

– Мне никогда не приходилось говорить это другим.

– Что тоже свидетельствует в мою пользу.

Ты никогда не позволяла ни одному мужчине коснуться тебя, но мне позволила. Тебе не кажется, что это говорит о твоем неравнодушии ко мне?

Джин вырвала свои руки и зажала им уши, отчаянно пытаясь заглушить его слова. Она не хотела слышать их, не хотела даже думать о них.

– Черт побери, – нахмурился он, – напрасно ты зажимаешь свои хорошенькие маленькие ушки. Ты можешь, конечно, уехать сейчас домой и лечь в свою одинокую постель, но ты никогда не сможешь забыть того, что произошло с нами.

– Я найду, чем отвлечься.

– С другим мужчиной? Кого ты пытаешься обмануть? Я всегда чувствовал, что в тебе есть что-то чистое и наивное. Ни за что не поверю в это! До сих пор никому не удалось тебя увлечь. А я это сделал.

Крохотная слезинка выкатилась из-под ее сжатых век, потом другая.

– Не плачь, дорогая. Я не хотел тебя обидеть.

Всхлипнув, Джин отвернула голову на подушке.

– Это было так прекрасно видеть тебя каждый день… И то, что случилось сегодня… Я хотела этого. Но я не могу… Я не хочу… думать…

– Успокойся, – быстро зашептал Майкл. – Все будет хорошо. – Он привлек ее к себе, заключив в свои объятия и прижав ее мокрую щеку к своей груди. – Мы не будем думать. Мы просто будем продолжать делать то, что мы делали. Я могу подождать. Я тебе говорил, я ведь терпеливый, ты знаешь.

Джин сама не понимала, что с ней творится, но не могла перестать плакать.

– Когда ты плакала в последний раз? – тихо спросил он.

– Я… не помню.

– Вот видишь. – Когда она попыталась отстраниться, Майкл остановил ее. – Тихо. Я больше ничего не скажу. Просто расслабься. – Он поглаживал ее по спине, ласково успокаивая, и понемногу ему это удалось. Наклонившись, он поцеловал теплый затылок.

– Майкл… – начала она, желая сказать ему что-то, но сама не зная что.

– Молчи. Молчи и помни только о том, как хорошо нам было только что. Тебе ведь понравилось? – Она кивнула. – И это только начало. Первый раз для женщины самый трудный. Если ты получила удовольствие в первый раз, то что же будет потом…

– Правда? – робко спросила она. – Я думала, что с моей неопытностью у меня ничего не получится. Я делала все… правильно?

– Конечно, – подхватил он. – Ты делала все как надо. Ведь ты очень страстная женщина. И ты прежде всего хотела подарить радость мне. – Он хотел сказать, что ею руководила любовь, но не осмелился. Невинность и страстность составляли в ней фантастическую комбинацию. Тут нужна была большая осторожность.

– А у тебя много было… женщин? – спросила она.

– Только одна, моя бывшая жена.

– А с ней было хорошо?

– Сам не знаю. Я тоже был неопытен. Нам было по семнадцать. Мы много намучились, прежде чем у нас что-то получилось, – очень уж глупые и неумелые мы были.

Джин рассмеялась. Это не был ее прежний задорный смех, но все же она смеялась.

– Не могу представить тебя неумелым.

– А как, по-твоему, я научился?

– Я могу представить какую-нибудь роковую женщину, немного старше тебя, но плененную твоей юношеской красотой. – Она откинула голову назад и снова улыбнулась. – Женщину лет тридцати, которая жаждала твоей близости и сумела заманить тебя на атласную софу в знойный августовский день.

– У тебя разыгралось воображение. Все было не так, можешь мне поверить.

– Не было роковой женщины?

– Нет.

– А атласной софы?

– Тоже не было.

– А знойного августовского дня?

Майкл наклонился к ней, и взгляд его потеплел.

– Был. Но только у нас, – прошептал он, поцеловав ее в теплые губы.

Если Джин и хотела уклониться от его объятий, то сделать этого не смогла. Одно прикосновение его губ – и она уже снова желала его. Майкл был умелым любовником, инстинктивно чувствующим, что ей нужно. Его губы скользили по ее губам и ласкали ее с такой нежностью, что через минуту она была захвачена страстью. Он был обольстителен в этих ласках и буквально околдовывал ее ими, и Джин страстно отвечала на его поцелуи.

На этот раз Джин чувствовала гораздо острее его близость. И упиваясь этим текучим жаром, который разливался по ее жилам, по всем клеточкам ее тела, она знала – что бы ни случилось, она всегда будет помнить этот великолепный миг.

– Не бойся, дорогая, – сказал он хриплым, прерывистым шепотом, – тебе не будет больно на этот раз…

И это было правдой. Он вошел в нее с бесконечной осторожностью, и наслаждение и радость заслонили появившуюся было мимолетную боль. Невозможно было описать ту радость, которую они оба чувствовали, чувство цельности, единения, восторга, которое разом охватило их, ежесекундно усиливаясь, пока в один сверкающий миг оно не взорвалось пульсирующим фейерверком, заставившим ее изогнуться в конвульсиях страсти.

Казалось, прошла вечность, прежде чем они пришли в себя. Он молчал, но улыбка удовлетворения появилась на его губах, когда он наконец повернул голову к ней. Глаза его были широко раскрыты и полны восторга.

– Это было… – прошептала она, все еще стараясь наладить дыхание, – это было так чудесно!

Его улыбка стала еще шире. Он приподнялся на локте, но его длинные ноги остались переплетенными с ногами Джин.

– Да, Джин, мы созданы друг для друга. Я понял это сразу, как только тебя увидел.

* * *

На следующее утро, несмотря на его возражения, Джин решила пойти на работу.

– Мне очень жаль, – сказала она, – но я не думаю, что мой шеф сочтет уважительной причиной наше желание провести еще день в постели.

Майкл и в самом деле еще лежал в кровати. Сама же она проснулась пораньше, зная, что ей необходимо зайти домой, чтобы переодеться.

– Ты можешь сказать ему, что все еще больна.

– Я думаю, что это не совсем честно! А где мои шорты?

– Я их постирал. Они внизу, в сушилке. Ну, тогда скажи ему, что заболел я. А так и будет, если ты уйдешь.

– Это ребячество! – крикнула она из холла, направляясь к лестнице.

– Послушай, Джин! Ты не должна считать себя совершенно здоровой. Ведь и двух суток не прошло, как ты едва не умерла от пчелиного укуса.

– Но я же, слава Богу, не умерла. И если уж ты все так хорошо помнишь, то меньше суток назад ты… – она наклонилась, чтобы произнести ему это на ухо, – лишил меня девственности. – И тут же отскочила, чтобы он не успел ее обнять.

– Но это еще одна причина, по которой ты должна остаться. Тебе нужен покой. – Осторожность, с которой она влезала в свои шорты, показалась ему подтверждением. – Но я конечно же увижу тебя сегодня вечером?

Джин заколебалась. Его синие глаза смотрели почти умоляюще. У нее ослабели колени.

– Если хочешь, – наконец ответила она мягко.

– Очень хочу. А обед?

– Я приготовлю. Около семи.

– В шесть.

– В шесть тридцать. – Повернувшись, она направилась к лестнице. – И ни минутой позже, иначе останешься без обеда.

* * *

Всю следующую неделю Вирджиния чувствовала себя странно. Когда она была с Майклом – настроение было прекрасным. Он больше не говорил о своих чувствах, и она была благодарна ему. Их отношения, теплые и непосредственные, были нежными, как никогда. И каждый раз, когда они занимались любовью, это был лучше, чем в прошлый раз. Она хорошо усвоила, что Майклу нравится и больше всего возбуждает, и быстро научилась доводить его до наивысшего накала.

Но когда оставалась одна, подолгу сидела задумавшись. Или рассеянно бродила по квартире, чувствуя себя беспокойной, разбитой, объятой тревогой. Иногда она приходила к выводу, что должна прекратить видеться с Майклом. Однако достаточно было услышать звук его голоса, увидеть его лицо, чтобы все забывалось. В самом деле, пульс ее учащался каждые сто метров по мере приближения к его дому. Все ее тело трепетало только от предчувствия встречи с ним.

Верный своему слову, Майкл достал билеты на концерт знаменитого оркестра, и они поехали на следующий уик-энд сразу, как только Джин закончила работать. Потом побывали на еще одном в воскресенье днем.

Ночевали в ближайшей гостинице, и эту ночь Джин назвала такой же вдохновляющей, как и прослушанную вечером музыку. Приняв это за наивысший комплимент, Майкл был в восторге.

Все шло хорошо, как он и надеялся. Он знал, что Джин любит его, это было видно по ее глазам. Но были заметны и сомнения, терзавшие ее, когда она уходила. Хотя в постели все было замечательно, и очень часто именно она оказывалась инициатором их любовной игры. Джин нуждалась в нем так же, как и он нуждался в ней. Это был хороший признак. Он мог надеяться, что она настолько привязалась к нему, что уже не способна вообразить себе жизнь без него. А что, если у них будет ребенок?

Это обстоятельство нельзя было исключить. Ни разу, с тех пор как они сблизились, он не пользовался противозачаточными средствами. В первый раз она совершенно очевидно не подготовилась. И в дальнейшем, насколько он знал, Джин не сделала ничего, чтобы предотвратить такую возможность. И Майкл не жалел об этом. Хотя он знал, что брак, заключенный из-за беременности, – дело рискованное, но все же предчувствовал, что их любовь должна перерасти в брак. А мысль, что любимая женщина носит его ребенка, придала бы ему жизненных сил.

– Моя семья приезжает на этот уик-энд, – объявил он ей во вторник вечером, после того как они вернулись с концерта. – Я бы хотел, чтобы ты с ними познакомилась.

Они сидели, потягивая содовую, в его единственном большом кресле на заново отделанной и снабженной навесом и перилами веранде. Майкл почувствовал, как Джин напряглась.

– Я не знаю, – поколебавшись, заговорила она. – Они ведь приедут в первый раз осмотреть дом. И ты их давно не видел. Может, тебе лучше побыть с ними одному?

– Я могу их видеть точно так же, если ты будешь рядом со мной.

– Но у тебя и без того много забот. И я тут буду совсем не нужна.

– Кто мне больше всех нужен, так это ты. Тогда я смогу расслабиться и спокойно общаться с ними.

– А где ты их всех разместишь? – Она знала, что он заказал мебель пару недель назад. – Сколько человек будет: четверо взрослых и трое детей?

– Да. – Ему было приятно, что она помнила точную цифру. – Мебель привезут в четверг. Две двуспальные кровати для каждой из больших спален. А ребята устроятся в спальных мешках на полу в любой из остальных комнат.

– А они не будут возражать? Ведь они и так спали в этих мешках все лето в лагере.

– Ты что, шутишь? Они облазят весь дом, чтобы выбрать укромный закуток себе по вкусу. Я знаю своих племянников: они обязательно попросятся спать в кладовке или на чердаке. Этот дом создан для детей. – И после многозначительной паузы он вернулся к исходной точке их разговора: – Так ты придешь?

Подняв на него глаза. Джин увидела в его взгляде ту самую напряженную просьбу быть рядом с ней.

– Я думаю, что мне не стоило бы. Я буду чувствовать себя… неловко. Он ухмыльнулся.

– Деля со мной постель? Но я уже взрослый, и мои родители это поймут. Они будут даже рады. Мое одиночество их беспокоит значительно больше.

– Я не могу. Это было бы неправильно.

– Ну что ж. – Она была прелестна, когда ею овладевала стыдливость. – Тогда просто приезжай на день. – И он с улыбкой понизил голос: – Мы можем заняться любовью потом. Например, когда я отвезу тебя вечером домой.

– Ты неисправим, – укоризненно сказала она, но тоже улыбнулась.

– Значит, придешь?

– Приду. Но смотри, ведь твои родители могут встревожиться, узнав, что их сын связался с простой почтальоншей.

Майкл крепко обнял ее и поцеловал.

– Они будут в восторге, узнав, что ты удостоила своим вниманием их непутевого сына.

* * *

Семья Майкла оказалась простой и милой, как он и описал, хотя несколько неожиданностей и подстерегало Джин, когда Майкл заехал за ней и привез к себе домой в субботу после работы. Первой неожиданностью была встреча с его матерью. Эта маленькая ухоженная женщина оказалась сидящей в инвалидном кресле на колесиках.

– Майкл вам не рассказал? – спросила Кейси Йетс вскоре после того, как они познакомились. Они сидели на веранде, наблюдая, как мальчики, их отец и дед вместе с Майклом играют во дворе в бейсбол. – Я увидела это по вашим глазам с первой же минуты. Он считает это само собой разумеющимся и забывает предупредить своих знакомых. Да и мы все тоже. Это ведь произошло так давно.

– А что случилось?

– Меня сбила машина на стоянке возле супермаркета, когда я шла, нагруженная свертками, и не смотрела по сторонам. Наезд был не очень сильный, но весьма неудачный. В то время Розин было восемь, а Майклу только шесть.

Джин могла себе представить это горе, хотя она никогда бы не подумала, что его детство было так омрачено.

– Это, должно быть, было очень тяжело для всех!

– Да, конечно, поначалу. Но мы приспособились. У нас не было выбора. Но расскажите мне о себе, Вирджиния. Сын говорил, что вы работаете почтальоном. И давно?

Чувствуя себя так же непринужденно в разговоре с его матерью, как и с ним самим, Джин рассказала ей о своей работе. А когда миссис Йетс искренне заинтересовалась и начала расспрашивать дальше, рассказала и о многом другом. О том, как работала на дорожном посту по сбору пошлин, о пивной, о заправочной станции.

– Но бьюсь об заклад, что подавальщицей шаров в кегельбане вы никогда не были.

Джин удивленно подняла брови.

– Подавальщицей шаров?

– Это было еще до того, как там установили автоматы, еще до того, как я вышла замуж. Чудесное было время: бегать туда-сюда, водить дружбу с парнями, которые приходили в кегельбан поиграть. Все они относились ко мне очень по-доброму, а когда я начала встречаться со своим будущим мужем, они проверили всю его подноготную, заботясь обо мне.

Джин рассмеялась:

– Удивительно! Вы – и подавальщица шаров! Мне бы никогда в голову не пришло.

– Пришло бы, если бы родились на сорок лет пораньше.

– А почему вы там работали? – с любопытством спросила она. В этой женщине она почувствовала родственную душу.

– Это было интересно и весело. Я встречала там чудесных людей. Разве не из-за этого многие из нас работают?

– А вам не казалось это странным тогда?

– Конечно, нет. У каждого есть свои причины делать то, что он делает. У меня всегда была склонность к авантюрам. Я уверена, что это одно из тех качеств, за которое мой сын любит вас… Ах, вот и Розин! – воскликнула миссис Йетс, спасая от замешательства покрасневшую Джин, когда в дверях появилась стройная женщина в нарядном желтом платье со шляпой в руке. – Джин, дорогая, познакомьтесь, это сестра Майкла, Розин.

Слегка ошарашенная ослепительным видением, Джин встала и улыбнулась. Подарив улыбку, столь же ослепительную, как и вся ее внешность, Розин тепло обняла ее.

– Поверить не могу, – пробормотала Джин, почувствовав аромат, который исходил от Розин. – Вы душитесь лавандой?

– Да, и только ею, – заявила та с озорным пожатием плеч, которое удивительно шло ей, хотя ей было уже около сорока. – Она мой отличительный знак. Иногда я душусь слишком сильно, по мнению мамы, но мне так нравится.

– Вы не поверите, что я подумала, – начала Джин. Она стояла с чуть ошеломленной улыбкой на лице и вдыхала этот знакомый лавандовый аромат. – В первый день, когда я принесла Майклу почту, одно из писем пахло так. А почерк был такой витиеватый…

– И красные чернила? – вмешалась миссис Йетс.

– Ну да. Я предположила, что у Майкла есть страстная любовница.

Розин рассмеялась и поглядела во двор, на играющих там мужа и детей.

– Мне приятно думать о себе как о страстной любовнице, но уж только не его.– Она вдруг оставила их и подбежала к перилам веранды. – Он бил по правилам, папа! – закричала она. – Я видела его удар, Тэд был на своей половине поля!

– Но, дорогая, ведь твой отец – судья, – шутливо остановил ее муж. – Ты не должна спорить с ним.

– Нет, буду! Он дал неправильный свисток! Майкл, ты видел? Разве Тэд играл не по правилам?

– Я согласен с Брайаном – с отцом не надо спорить!

– Это потому, что вы проигрываете! – заявила Розин и бросилась к двери веранды. – Эти мужчины совсем не знают, как играть в бейсбол. Папа, – крикнула она, выбегая во двор, – уходи с поля! Судить буду я!

Отец Майкла оказался спокойным рассудительным человеком. Зато Розин явно добавляла пикантности семье. А ребята – ну, ребята были нормальными озорниками, какими и должны быть подростки.

Что касается Джин, то для нее это был и чудесный уик-энд, и в то же время грустный. С каждым часом она ощущала в душе все более противоречивые чувства, а когда уезжала домой, уже с трудом могла сдерживать душевную боль.

– Ну, – сказал Майкл, заглушая мотор своего "скаута" и поворачиваясь к ней, – что ты думаешь о моих родственниках?

– Я думаю, что у тебя чудесная семья, – сказала она таким тихим и слабым голосом, что он подозрительно взглянул на нее.

– Ты говоришь как-то неуверенно. Уж не наговорила ли тебе Розин каких-нибудь глупостей? А то с ее языком она способна выдать такое…

– О нет. Она очаровательна. – И это была правда. Они о многом успели переговорить. Джин легко могла бы представить ее своей сестрой, которой у нее никогда не было, но которую всегда хотелось иметь.

– Тогда в чем дело, дорогая?

В голосе его прозвучала озабоченность. Джин собрала последние остатки своей твердости и постаралась выдавить улыбку. Но та едва лишь коснулась ее губ, и тут же растаяла.

– Ни в чем. Наверное, я просто устала. Немного нездоровится, вот и все.

С неподдельной тревогой Майкл положил обе руки ей на плечи и повернул к себе.

– У тебя все нормально?

– Да. Просто устала.

– А ты не предполагаешь… – тихо произнес Майкл. – Мы ведь ни разу не предохранялись… Ты не думаешь, что могла забеременеть?

Это была последняя капля. Ее вовсе не пугала эта мысль. Скорее всего, случись это действительно, она была бы рада. Но то, что Майкл спросил ее об этом именно сейчас, подействовало на нее угнетающе.

– Нет, – сказала она, с трудом сдерживая слезы. – Я не беременна. – На ее беду, глаза ее начали наполняться слезами. – Я лучше пойду, – прошептала она.

Майкл догнал Джин на дороге к входной двери. Взяв за руку, заставил ее остановиться.

– Скажи мне! Что-то расстроило тебя, и я должен знать, что именно.

– Ты совсем не должен знать. – Она подняла на него залитые слезами глаза. – Ты же не мой опекун!

– Но я беспокоюсь о тебе, дорогая. Больше, чем ты можешь себе представить. Я ведь люблю тебя. – А когда она отпрянула и вырвалась от него, он тут же бросился следом. Едва она достигла двери, как Майкл встал на дороге, загородив вход. – Я знаю. Джин, что тебе не хочется это слышать, но это правда. Любить – значит тревожиться за близкого человека. Если что-то произошло, если кто-то из моей семьи расстроил тебя, я хочу это знать.

Джин уже просто ненавидела себя за то, что плачет, но никакими силами не могла остановить поток слез. Ей казалось, что сердце ее разрывается.

– Ничего не случилось, ничего не произошло! – крикнула она. – Я полюбила твою семью. Они все делали как надо. Пожалуйста, Майкл! Оставь меня. Мне нужно побыть одной.

Помедлив, он отступил в сторону, пропустив ее, но тут же последовал за ней. Она была в смятении, и его состояние быстро стало таким же.

– Что случилось. Джин? Я никогда не видел тебя такой. Что-то не так, черт побери! Скажи мне!

Схватившись за перила лестницы, ведущей на верхний этаж, она обернулась. Щеки ее были мокры, глаза полны боли. Никогда в своей жизни она так не умоляла.

– Оставь меня, пожалуйста! Если ты меня любишь, пойми, что мне необходимо именно сейчас побыть одной.

– Но почему, о Господи, почему?

Она уже теряла сдержанность и самообладание.

– Пожалуйста, – прошептала она. – Родители тебя ждут.

– Пусть ждут! Это слишком важно…

– Майкл! – почти закричала она, уже дрожа от гнева. – Уходи! Слышишь?

Похоже, что это было началом истерики. Продолжать удерживать ее было просто опасным.

– Хорошо. Но я позвоню тебе позднее.

– Нет! Только не сегодня! Мне нужно-нужно… – Ноги не держали ее больше, и она села на нижнюю ступеньку лестницы. – Уходи, – прошептала она, закрыв лицо руками. – Ну уходи же ты! Уходи.

Оставить Джин в таком состоянии было трудно, но он заставил себя уйти, вопреки здравому смыслу. Зная, что в таком подавленном настроении он не может показаться своим близким, он просидел в машине почти час.

Когда Майкл наконец вернулся домой, в доме, к счастью, было уже тихо. Первое, что он сделал, это попытался позвонить Джин, но ее телефон был занят. Он подождал пять минут и попробовал снова, но с тем же результатом. Десять, двадцать, тридцать минут спустя телефон все еще был занят. Когда он сделал это в десятый раз, то понял наконец, что она просто сняла трубка.

Все, что он мог сделать, чтобы успокоиться, это сказать себе, что все нормально, просто ей надо побыть одной. Лежа в постели без сна и в полном смятении, он припоминал все, что произошло на этой неделе, пытаясь понять, что же могло так подействовать на нее. И не мог понять этого – все, казалось, шло хорошо. Было такое ощущение, словно он жил во сне все прошедшие две недели, и вот сон внезапно кончился.

Заря уже залила полнеба, когда он пришел к единственно возможному заключению. Джин была напугана возможным горем, которое могла принести ей любовь. Боялась быть захваченной любовью, потому что знала, что потери ей не перенести.

Ведь именно так она и сказала в первый вечер их близости, когда он признался ей в своих чувствах.

Но этого не случится. Она была не права, совершенно не права! Он любил ее и хотел всегда находиться рядом с ней. И в горе и в радости…

Вскочив с постели, которая вдруг показалась ему слишком просторной и пустой, Майкл схватил телефонную трубку и набрал номер. Он не был занят на этот раз. Но никто не ответил ему. После пятнадцати гудков он повесил трубку, решив, что она в ванной.

В первый раз за долгие часы мучительных раздумий он улыбнулся. Она любила принимать ванну. Даже теперь, закрыв глаза, он мог ощущать ее жасминовый аромат. Аромат, которым он был околдован.

Встряхнувшись, он открыл глаза и попробовал снова набрать ее номер. Но она все еще была в ванной. Долгие ванны были ее страстью… Он опять улыбнулся и, закинув руки за голову, вытянулся на кровати. Жасмин снимет раздражение, она будет более спокойна, и тогда он поговорит с ней. Он развеет ее подозрения.

Задремав, Майкл проснулся лишь от шума голосов. Ребята затеяли возню в холле внизу. Была половина восьмого утра.

Он снова набрал номер Вирджинии. Телефон не отвечал. Должно быть, она уже на работе. Наверняка торопилась поскорее освободиться, чтобы побыть с ним. Так что все будет в порядке.

Его родные уехали около девяти, передавая приветы Вирджинии. Когда дом опустел, Майкл побрился, привел себя в порядок, потом сел с газетой у ступенек крыльца, ожидая, когда Джин принесет ему почту.

Но она не пришла ни в десять, ни в половине одиннадцатого. Майкл вдруг оцепенел, заметив, как Пол завернул за угол и идет к нему по аллее. Он тут же бросился навстречу.

– А где Джин? – спросил он, слишком встревоженный, чтобы заметить, каким резким был его тон.

Хоть Пола было трудно вывести из равновесия, он поглядел на него как-то странно.

– Не знаю. Сегодня мне позвонили с утра и попросили ее заменить. Шеф ничего не объяснил.

– Она заболела? – набросился на него Майкл, но тут же поняв, что обращается не по адресу, извинился и, забрав газеты, торопливо бросился в дом. Чувство тревоги показывало ему, что надо спешить.

Сначала Майкл направился к дому Джин, а когда никто не открыл на его настойчивый стук, поехал прямо на почту. Его мучило странное предчувствие. Мускулы его напряглись, ладони стали влажными. Ее шеф подтвердил его опасения.

– Она уехала, – сказал он, пожав плечами. – Позвонила мне на рассвете и сказала, что должна срочно уехать из города.

– Уехала… – Что-то внутри оборвалось, и он помертвел. – А вы уверены? – Он знал, что никто не собирается обманывать его, но это вырвалось непроизвольно.

– Конечно, уверен, ведь Джин никогда мне не лгала. Она хорошая девушка. Живет здесь недавно, но мы все полюбили ее.

– Уехала! – Майкл силился собраться с мыслями. В горле у него защекотало, он откашлялся, чтобы голос не был осипшим. – А она сказала, куда отправляется? Дала вам свой адрес?

– Нет. И не думаю, что он у нее был. Она говорила так сбивчиво, была такой расстроенной…

– Понятно. Но… как быть с ее жалованьем? Ведь ей причитаются какие-то деньги. Вы должны будете переслать их куда-то.

– Мы не говорили об этом. Она очень спешила. Думаю, она даст о себе знать, когда устроится где-нибудь.

– Пожалуйста, вы не могли бы сделать мне одолжение? – Схватив с соседнего стола листок бумаги, Майкл начал писать. – Тут мое имя, адрес и номер телефона. Если вы услышите что-нибудь о ней, хоть любой пустяк, дайте мне знать. – Он протянул листок. – Это очень важно.

Шеф, не обращая внимания на листок бумаги, внимательно посмотрел на Майкла.

– Вы тот человек, что купил дом Хилтона, не так ли?

– Ну да. Это чрезвычайно важно, чтобы вы сообщили мне, если что-нибудь услышите о ней.

– А почему?

Майкл рассмеялся бы над его тупостью, если бы все внутри у него не разрывалось от горя.

– Потому что я люблю ее! – резко произнес он, хлопнув листком о стол, и, боясь наговорить чего-то лишнего, бросился к своей машине.

Положив дрожащие руки на руль, он сделал несколько глубоких вдохов. И только когда в голове у него прояснилось, включил зажигание и нажал на стартер. Но даже и тогда в мыслях у него был такой беспорядок, что он едва не пропустил свой поворот.

Вернувшись в дом, Майкл остановился в просторном холле, не зная, что делать. Голова гудела, и он закрыл глаза от невыносимой боли, которая пронзала каждую клеточку его существа. Потом несколько раз глубоко прерывисто вздохнул, пытаясь сообразить, куда Джин могла поехать. Родных у нее ведь не осталось. Как же ему найти ее? Да и вообще, с чего начинать поиски?

Чувство безнадежности захлестнуло его. Машинально он взял почту, которую небрежно бросил на маленький столик у двери. Счета, газеты, извещение из ассоциации психологов-воспитателей… И вдруг затаил дыхание, увидев среди всей этой ерунды маленький белый конверт с его именем.

С бешено колотящимся сердцем он разорвал запечатанный конверт. Руки его дрожали, когда он доставал письмо. И тут же был сражен торопливо спешащими строчками: