Текст книги "Встреча в пустыне"

Автор книги: Гленда Сандерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Глава одиннадцатая

Дигби украдкой посмотрел на Кили поверх спортивной колонки утренней газеты. Она стояла, прислоняясь к дверному косяку, в легких слаксах и оксфордской рубашке с закатанными рукавами. Хотя было уже позднее утро, она держала в руках свою первую чашку кофе и внимательно глядела на стену позади дивана.

– Что плохого сделал тебе этот диван? – спросил Дигби.

– Ммм? – с отсутствующим видом отозвалась Кили.

– Ты уставилась на него так, будто хочешь изрубить топором.

– Я смотрю на стену, – сказала она. – На нее надо что-нибудь повесить.

Дигби отложил газету и подошел к ней. Став сзади, он пригнулся и положил голову ей на плечо, чтобы видеть стену с ее уровня зрения. Рука абсолютно невинным жестом обвила ее талию.

– Ты права, – кивнул он. – На ней должно что-то быть. Что ты задумала? Картину?

– Не знаю. Не хочется вешать что попало. Может быть, что-нибудь скульптурное? Что-то современное, чтобы был металл и много пространства. – Она вздохнула. – Мне придется работать клоуном каждый день до середины следующего столетия, чтобы оплатить то, что я задумала.

– Может, попробуешь сделать сама?

Она посмотрела на Дигби так, будто он предложил ей сделать небольшую любительскую операцию на мозге.

– О, конечно. Надо поинтересоваться, есть ли у Ала старые грабли, и попросить Милдред освободить ящик кухонного стола.

– Неплохо для начала.

– Дигби, смотри на вещи реально! Искусство должно что-то выражать. В пятом классе я получила двойку, потому что не сумела ничего сотворить из пробок и бумажных наклеек.

– У тебя был вшивый учитель.

– Учительница. Не в ней дело. Просто у меня нет таланта.

– Учителя должны побуждать к творчеству, а не отпугивать.

Кили раздраженно сказала:

– Она была вшивая учительница, я была вшивая ученица – какая разница?

Вытянув руки с оттопыренными большими пальцами, Дигби прикинул положение рамы на стене, как фотограф, отыскивающий кадр.

– Никогда не знаешь, что ты способен сотворить, пока не попробуешь.

– Поверь мне, я знаю, – заверила его Кили.

Дигби опустил руки и сердито покачал головой.

– Где же твоя отвага? Где потребность выразить себя? У тебя сегодня выходной. Пойдем и посмотрим, что мы можем сотворить.

– Мы?

Дигби пальцем вздернул ей кончик носа.

– Я тебе помогу. Ты что, забыла, что я жестянщик?

– Я не смогу сделать настенную скульптуру, даже если Микеланджело встанет из гроба и будет меня консультировать!

– Леди, вы не знаете, с кем имеете дело. Когда мы закончим вашу стенку, Микеланджело покажется жалким дилетантом.

– Я всполошу Ватикан. Может быть, нас пригласят переписать Сикстинскую капеллу.

– Мы ничего не теряем, кроме времени и нескольких баксов. На худой конец получим развлечение.

– В жизни есть вещи поважнее развлечений, – сказала она и подумала, что для человека, не имеющего постоянной работы, он слишком легко готов расстаться с баксами. Особенно с ее баксами. – Тебе что, нечего делать?

Странно, но чем дольше Дигби жил здесь, тем труднее ей становилось думать о нем, как о нахлебнике. Для такого нелестного ярлыка он был слишком приятным человеком: дружелюбным, всегда готовым помочь; с ним было легко говорить и, что более удивительно, легко молчать, когда говорить не хотелось. Он пробыл в ее доме меньше недели, и его присутствие стало удобным, как драные тапочки, которые она никак не решалась выбросить.

Дигби вел себя абсолютно по-джентльменски, не упоминал об их прежнем любовном опыте, не предлагал нового, но факт оставался фактом: их тянуло друг к другу. Что бы они ни делали – готовили салат, развешивали мокрые полотенца или выгуливали собаку, – они всегда это сознавали. Временами Кили почти желала…

– Ты права, – сказал он. – У меня сегодня действительно есть неотложное дело.

Кили постаралась скрыть охватившее ее предательское разочарование. Конечно, делать настенную скульптуру – бредовая затея, но привлекала идея заняться в выходной день чем-то легкомысленным и забавным, однако признаваться в этом не хотелось.

– Я должен вывести тебя из дому и показать, как можно развлекаться.

Кили с восторгом капитулировала, но, не желая этого показать, хмуро посмотрела на свои шлепанцы и буркнула:

– Пойду переобуюсь.

Они заходили во все магазины подержанных вещей на протяжении десяти миль. Каждый раз Дигби осматривал их пронзительным взглядом Шерлока Холмса, идущего по следу преступника, а Кили суетилась рядом, как сбитый с толку доктор Ватсон.

– Что мы ищем? – спросила она.

– Потенциал, – на ходу бросил он.

– Понятно… – Проследив за его взглядом, она увидела комнату, набитую всякой всячиной – разрозненной мебелью, в основном поломанной, без ящиков и с болтающимися дверцами. – Предполагается, что я увижу в этом некий потенциал?

– Не обязательно, но возможность есть. Через некоторое время она полюбопытствовала:

– Ну, как, видишь что-нибудь? Дигби покачал головой.

– В этом углу – нет.

Они двинулись дальше. Кили ни в чем не видела потенциала, но Дигби, выискав медную трубку, прямо задрожал от восторга. Пока они пробирались к кассе между полок, уставленных бросовыми электроприборами, внимание Кили привлекла высокая, изящная V-образная ваза – а может, стакан? Она остановилась, глядя на нее с ностальгией.

– Она мне напоминает…

– Твои первые розы? Кили сконфуженно ответила:

– Мне еще никогда не дарили розы. Розы были не в стиле Троя.

– Так что тебе напоминает ваза?

– В нашем городе в аптеке был фонтанчик газировки и много таких стаканов.

– Купи.

Поддавшись искушению, Кили взяла вазу и рассмотрела ее.

– У нее на подставке трещина.

Она вернула вазу на место, но Дигби снял ее и сунул под мышку.

– Дигби, она с трещиной.

– Она стоит двадцать пять центов, – ответил он. – Потенциал, заключенный в вазе благодаря ее сентиментальной притягательности, стоит четвертака. – Кили нахмурилась, а Дигби рассмеялся. – Если мы не найдем ей применения, то зашвырнем в камин и загадаем желание.

– У меня нет камина. – Она семенила за ним к кассе.

– Сымпровизируем. Я уверен, у тебя в доме найдется, обо что разбить стакан.

В следующем магазине они купили китайский розовый горшок. После случая с вазой Кили молча поклялась не испускать ностальгических вздохов, дабы не раскошеливаться.

В секции мебели Дигби задержался возле обеденного стола с железной столешницей и черными полыми ножками, видимо выискивая некий загадочный потенциал. Рассмотрев потрескавшиеся пластмассовые сиденья стульев, прилагавшихся к столу, он, к великому облегчению Кили, пошел дальше. Но секунду спустя, ускорил шаги, добежал до набора обветшалой металлической мебели для дворика и застыл.

– Немыслимо! – сказал он, разглядев стол со всех углов.

– Не спорю, – сказала Кили.

Наверно, когда-то этот стол и два стула были хороши, но сейчас представляли собой безнадежное зрелище. От белой краски остались только бледные, как привидения, пятна, одна ножка стола была погнута, некогда изящное, даже художественное литье покорежено, отчего ножка оказалась на дюйм короче, столешница имела заметный наклон, и при малейшем толчке все сооружение качалось. Стулья были в не лучшем состоянии.

– Разве ты не видишь? – спросил Дигби, повернувшись к Кили. – Просматривается сюжет.

– Сюжет? Извини, я не совсем…

– Мороженое! Этот стол со стульями, как будто стоял в старомодном кафе-мороженом.

– Может быть, – справедливости ради допустила она. Вообще-то ей казалось, что этот стол, скорее всего, стоял во дворе какого-нибудь давно заброшенного дома.

– Не вижу цены, – сказал он.

– По-видимому, они стесняются просить за него деньги.

Не смущаясь, Дигби забрал стол.

– Для нашего приключения сгодится.

– Если они предложат тебе пять долларов за то, что ты его унесешь, требуй больше.

– Очень смешно. Ты можешь взять стулья или мне ходить два раза?

– Возьму, – сказала она, но призадумалась, стоит ли его поощрять.

Дигби сторговался на четыре доллара. Кили взялась за сумочку, но он отмахнулся и достал бумажник. Положив на прилавок пятерку, он взглянул на закрытый стеклом шкаф-витрину.

– Лампа работает?

– Должна, – сказала кассирша. – Это у нас шкаф для шикарных вещей, если бы не работала, тут бы не стояла. – Она достала лампу и поставила на прилавок перед Дигби. Это был светильник в виде пучка тонких пластмассовых соломин со спрятанной в основании лампочкой. Когда лампочку включали, свет разбегался по соломинам во всех направлениях и загорался на кончиках, как множество отдельных светлячков.

– Сто лет такого не видела, – сказала Кили. – У моей подруги была. Мы называли ее лампа-фейерверк.

– А у меня это будет лунный свет, – с чувством проворковал Дигби ей прямо в ухо, поцеловал в щеку и сказал продавщице, что лампу они берут.

После ланча они вернулись в дом Кили. Было видно, что Дигби не терпится начать работу над «потенциалом»: он выскочил из пикапа и стал вытаскивать приобретения.

– Заноси мелкие вещи, я буду встречать тебя во дворе, – сказал он.

– Франкенштейн и его монстр, – буркнула Кили, роясь в сумочке в поисках ключа.

– Переоденься во что-нибудь старое, поначалу работа будет грязной, – бросил он вдогонку.

– Грязная работа! – бурчала Кили, натягивая старую вытянутую майку. Потертая, в пятнах тенниска привычно окутала ее, и она вдруг вспомнила футболку с полинявшей надписью «Чикагские быки», которую Дигби одолжил ей в Вегасе и которая послужила ей мини-платьем. Тогда они тоже задумали кое-что, и проделка их удалась. Разбитый стол шансов на успех не имеет.

Когда Кили вышла с Честером на задний двор, Дигби скреб стол и стулья проволочной щеткой.

– Откуда эта щетка?

– Мой набор инструментов. Ни один уважающий себя жестянщик не ездит без проволочной щетки.

– Ни в коем случае, – подтвердила Кили, и ее сердце забилось от теплого чувства к жестянщику. – Что дальше?

Дигби посмотрел на мокрую мебель и нахмурился.

– Ты можешь подержать, пока я буду выкручивать им ноги?

– Тебе никогда не удастся вернуть их в первоначальное состояние.

– Этого и не требуется. Мы их сделаем плоскими.

– Я спросила бы, как мы это сделаем, но лучше уж мне не знать этого.

– Раз у тебя нет знакомого с бульдозером, сделаем это самым старомодным образом. Иди сюда и упирайся в стол, пока я буду работать над ножкой. – Он положил стол набок самой кривой ножкой вниз, Кили опустилась на колени и взялась за крышку стола. Дигби извлек плоскогубцы и молоток – деликатно, как хирург, берущий скальпель и пинцет. Она наблюдала за ним сквозь отверстия в узоре литья и была очарована точностью движений его рук и мастерством, с которым он рассчитывал свою недюжинную силу.

– Я только теперь заметила, какой изысканный рисунок на крышке, – сказала она. – Когда-то он выглядел потрясающе.

Дигби прекратил работу и улыбнулся.

– Что такое? Неужели Кили Оуэне может видеть не только то, что лежит на поверхности?

– Я понимаю, что он раньше был красивым, но хочу сказать тебе, Дигби, что все-таки не вижу в нем будущих прелестей.

– Немножко веры, душечка!

Он перевернул стол, чтобы заняться другой ножкой.

Через десять минут Дигби закончил со столом, еще полчаса ушло на стулья. Удовлетворенный результатом, он поставил их к столу так, будто здесь недавно сидели двое, отошел и прицелился «рамкой», как раньше проделывал это со стеной. Слегка подвинул стулья, отошел и снова прицелился.

– Что ты делаешь? – спросила Кили.

– Ищу верную перспективу. – Стараясь не тронуть стулья, он поднял стол и снова положил его набок. – Сейчас начнется самое интересное.

Он поставил правую ногу на верхний край столешницы и изо всех сил надавил. Через секунду-другую стол поддался – ножки подогнулись. Дигби осмотрел результат и торжествующе потряс руками над головой.

– Получилось, черт возьми!

Он опрокинул стул на спинку и взглянул на Кили.

– Мне понадобится твоя помощь.

– Говори, что я должна делать. Дигби показал на спинку стула.

– Просто встань сюда и смотри с восхищением.

Кили встала, и кривая поверхность качнулась.

– Когда я попробую его согнуть, он может сдвинуться, – предупредил Дигби и поставил ногу на край сиденья. – Держи равновесие, особенно на счет «три». Раз… два… три!

От толчка огромной ноги сиденье подогнулось, но спинка взлетела, и Кили опрокинулась назад. Дигби ринулся ее спасать и упал вместе с нею, перекатив ее на себя, чтобы она не ударилась.

Через секунду Кили оправилась от шока, вызванного падением, и ощутила сильные мужские руки у себя на спине. Запах дорогого одеколона. Сердце, тяжело бьющееся возле ее уха.

– С тобой все в порядке? – спросила она. Она почувствовала, как он затрясся от смеха.

– Могло бы быть и получше.

– Ты не ушибся?

– Меня скрутило, но не от падения. – В голосе слышались чувственные нотки.

Кили повернула голову так, чтобы видеть его лицо.

– Тогда, что же ты меня не поцелуешь?

Он помолчал, коснулся ее щеки. Посмотрел в глаза.

– Я не сплю ночами, мечтая тебя поцеловать. Но это слишком опасно.

Ей стало жарко. Лицо горело. Он прав. Не целоваться же им, как на первом свидании. После того, что было в Вегасе. Отвернувшись, она безнадежно буркнула:

– Чертовы гормоны.

– Да, у меня тоже. – Дигби осторожно снял руку, выкатился из-под нее и сел. – Придется кастрировать себя и податься в Тибет к монахам.

– Но это будет обман. Ведь смысл обета безбрачия – в воздержании.

– Кому, как нравится. Кастрацию не я придумал.

Кили насупилась. Он что, думает, ей легче? Если он такой несчастный, может убираться. От этой мысли ей стало совсем плохо.

Неприятный треск вывел ее из задумчивости; она обернулась и увидела, что Дигби стоит на погнутом стуле. Он нашел точку равновесия, подпрыгнул, и снова раздался треск.

– Черт! – Он хмуро глядел на стул. Жалко, нет кувалды.

– Странно, что ты ее не взял с собой.

– Забыл. – Он опрокинул второй стул. – Попробуешь еще раз?

– Я уж боялась, ты больше не попросишь, – сказала она, становясь на спинку стула.

Дигби установил ногу на ребро сиденья.

– Готова? На «три». Только не падать!

– Я не собираюсь падать.

– Все же придерживайся за мою талию.

– Спорю, ты с каждой знакомой практикуешь этот трюк, – сказала Кили, обвив его руками.

– С каждой, но до сих пор попадались только блондинки.

Кили сердито шлепнула его. Дигби хмуро усмехнулся.

– Мне не приходилось делать подобные вещи, но приятно думать, что я человек без предубеждений.

– На «три», – твердо сказала Кили. – Раз… два…

– Три! – подхватил Дигби и подался вперед.

Они качнулись, но устояли. Кили отошла в сторону и посмотрела на расплющенный стул.

– Что теперь?

– Начинаем творить, – сказал Дигби.

Он подтащил стулья к столу и расположил их друг против друга, сунув сплющенные сиденья в подстолье – так они стояли бы, если бы не стали плоскими, как блин, испеченный скверной кухаркой. Затем отошел, сделал «рамку» вокруг своего творения, поправил положение одного стула.

– Что ты думаешь об этом?

Кили, прищурившись, изучила композицию, выдержала паузу, обреченно вздохнула и вынесла заключение:

– Похоже, что все это свалилось с грузовика на большой дороге в час пик.

– Неблагодарная! – Дигби сгреб ее руку и потащил за собой на передний двор.

Растерянная Кили еле поспевала за его широким шагом. Когда они подошли к грузовичку, Дигби залез в кузов, отпер приделанный к борту металлический ящик и стал перебирать устрашающего вида инструменты непонятного назначения. Наконец протянул ей моток тонкой проволоки.

– Вот. Держи. Это нам понадобится.

– Нам?

– Ты будешь помогать. Это исправит твое отношение к делу.

– Что же плохого в моем отношении? Дигби усмехнулся дьявольской усмешкой.

– Оно слишком прохладно, с твоей стороны я встречаю полное отсутствие энтузиазма.

– Прости, что я не в состоянии млеть от восторга при виде раздавленной мебели.

Они вернулись во двор, Дигби заново проверил расположение плоских металлических деталей ансамбля, пометил мелом, места, где стол соприкасался со стульями. Потом связал все три предмета проволокой; Кили помогала просовывать проволоку в дырки литья и ловила конец, когда Дигби толкал снизу.

– Твоя тощая проволока выдержит, если мы попробуем это поднять? – спросила Кили.

– Моя проволока выдержит, даже если я вздумаю подвесить на ней тебя.

– Очень утешительная мысль.

Он поднял на нее глаза и улыбнулся.

– Не пугайся, я не поступаю так с милыми девушками, как бы нахально они себя ни вели.

Кили фыркнула и с заносчивым видом отвернулась. Дигби смешком сгладил шуточное оскорбление.

Несмотря на взаимные поддразнивания, – а может, благодаря им, – работалось с Дигби легко. Гораздо труднее было находиться рядом и не рядом. Вероятно, из-за его размеров у Кили создавалось впечатление, что он ее окружает. Впрочем, она подозревала, что причина не только в размерах. Искушение дотронуться до него было почти непреодолимым. Как легко: одно движение в его сторону – и… О, как ей хочется оказаться в его сильных руках, прижаться к широкой груди, забыть весь мир, укрывшись в надежном убежище.

Дигби был поглощен работой, и она всмотрелась в его лицо. Сжатые зубы, сосредоточенно наморщенный лоб. Неужели она считала это лицо суровым? Нет, это не суровость, а характер.

Словно почувствовав на себе ее изучающий взгляд, он посмотрел на нее и улыбнулся.

Жизнь несправедлива, решила Кили. Почему мужчина, который ей так нравится, оказывается неподходящим?

И почему она влюблена в него по уши?

Глава двенадцатая

– Что сделать? – с замешательством переспросила Кили.

– Тряхни. Вот так, кистью. – Дигби обхватил ладонью ее кисть руки и показал, как надо. – Разбрызгивай краску по поверхности.

Она повернула голову, и волна волос задела его щеку.

– Я думала, в живописи главное – не слишком брызгать, разве не так?

– Ну вот, ты опять за свое. Аккуратно раскрашивать по готовому – не искусство! Избегай отчетливости, нам нужна утонченность.

– Утонченность, – повторила Кили, проникаясь бунтарским озорством.

Она высвободила руку, окунула в пузырек и вынула набухшую краской кисть и решительно тряхнула. Капли светло-вишневой краски забрызгали поверхность сплющенного стола и газеты, подложенные под него. Голень Кили и бедро Дигби.

Дигби дернулся от возмущения и с натянутой улыбкой сказал:

– Святой Георгий, ты же все испортила! Кили пожала плечами и ласково пропела:

– Я тряхнула. Она разбрызгалась.

Дигби сжал зубы так, что перекусил бы гвоздь. Скривившись, он пальцем промокнул пятно на щеке Кили и наудачу мазнул по крышке стола.

– Ты смазал! – воскликнула Кили. Дигби вскинул брови.

– Неужели я слышу в твоем голосе участие? Только не говори, что тебя заботит наш проект.

– Я… но это же глупо – устраивать мазню.

– В этом решение. Мы все цвета смешаем, а потом большую часть краски сотрем.

– О-о. В таком случае… – Она соскребла со щеки кляксу и вытерла палец о стол.

Дигби заворожено смотрел на длинный след на ее голени и как будто примерял его к столу. Потом поглядел на нее, на свое бедро и опять на нее, как бы приглашая. Она приняла приглашение – провела пальцем вверх по бедру и быстро отняла руку. Ощущать ее прикосновение было блаженством.

Но оно же было и пыткой. В наказание он устремил взгляд на яркое темно-розовое пятно на ее рубашке повыше груди и сказал:

– Как мне жаль твою майку!

– Как мне жаль твои шорты.

Патовая ситуация затягивалась. Дигби пожал плечами.

– Давай другой пузырек, а эта краска пускай сохнет.

– Откуда ты так много знаешь об искусстве? – спросила она, пытаясь отвинтить крышку.

– Летом мама записывала меня в художественную студию. Я думаю, она боялась, что у меня, как у отца, будет перевешивать левое полушарие мозга.

– А как твой отец распорядился своим левым полушарием?

– Он конструировал выхлопные системы автомобиля.

– Мой отец хотел быть актером, – сказала Кили, все еще сражаясь с крышкой. – В детстве я воображала, что он станет кинозвездой и пригласит меня в Голливуд в свой особняк.

– Дай сюда. – Дигби взял пузырек и с первой попытки открыл крышку. Он снял ее и вернул краску Кили.

– Твои родители все еще женаты? – почти шепотом спросила Кили, окуная кисть в краску.

– В апреле исполнилось тридцать пять лет.

– Здорово!

– В беде и радости, в богатстве и бедности, в болезни и добром здравии, – сказал он. – Всегда вместе.

– Как тебе повезло!

– Да. У меня прекрасные родители. Пожалуй, поэтому я до сих пор не женат. Я все время ждал женщину, с которой можно прожить долгие годы, чуткую и терпеливую, которая не убегала бы при первых же трудностях. – Он помедлил. – Такие отношения начинаются с готовности принять.

– Принять? – спросила она, не поднимая глаз.

– Совершенства не бывает, как не бывает двух одинаковых людей. Секрет долгого партнерства в том, что принимаешь человека таким, каков он есть, и стараешься скомбинировать свою силу и слабость так, чтобы дополнять его.

Дигби говорил про них, Кили это понимала. Принять его легковесность? Невозможно.

– Добавим этой или перейдем к снежно-белой? – спросила она, переводя разговор на более удобную тему.

– Побольше металла. На стульях тоже. Это придаст бронзе оттенок яри-медянки.

– Вот чего мне всю жизнь не хватало – оттенка яри-медянки, – пробурчала Кили.

– Ты не могла бы проявлять чуть больше энтузиазма к нашему проекту? – раздраженно спросил Дигби.

Она окунула кисть и несколько раз тряхнула.

– Вот! Доволен?

– Почти. Теперь белую. Только чуть-чуть.

– Снежно-белую, – уточнила Кили. – Для яри-медянки не годится старая добрая белая краска. Особенно для подлинника Дигби Барнеса.

– Подлинника Барнеса – Оуэне, – поправил он.

– О нет. Это… произведение – исключительно твое дитя.

– Мама затрепещет от восторга. Она давно мечтает стать бабушкой.

– Я бы не советовала посылать ей фотографию младенца. Угнетающее зрелище.

Дигби торжественно поднял вверх кисть ее руки.

– Закрой глаза и растопырь пальцы. Так. Теперь расслабься. – Он направил ее руку к скульптуре и медленно опустил; пальцы коснулись холодной влажной поверхности.

– Ах! – Кили открыла глаза.

Она бы отдернула руку, но Дигби крепко ее держал.

– Работа грязная, душечка, кому-то надо ее делать, а ребенку требуется не только отец, но и мать.

Он шутил – но почему же сердце запело, как скрипка под смычком?

– Что я должна делать?

Он слегка прижал ее пальцы к поверхности и стал совершать ими круговые движения.

– Чувствуешь?

– Что?

– Порыв к созиданию. Вдохновение. Волю творить.

Кили закрыла глаза, вздохнула и прислонилась плечом к его груди.

– О, Дигби!

Он замер; его рука тяжело придавила к холодному металлу ее руку. Она почувствовала плечом, как он напрягся.

Она боялась, что он ее поцелует.

Она боялась, что он ее не поцелует.

Прошла вечность, пока она услышала – ощутила – тяжелый вздох.

– Лучше открой глаза, чтобы видеть, что делаешь, – сказал он и снял руку. – Ведь ты – женщина, которая непременно хочет знать, что получит в конце.

Ровный тон скрывал горечь, заключенную в словах, но двойной смысл фразы был очевиден. Сердце Кили сжалось от боли – его и своей.

– Я не понимаю, что я вижу, – сказала она, глядя на расплющенный железный стол.

– Слушай, Кили, – настойчиво сказал он. – Ты сама говоришь, что искусство должно что-то утверждать. В твоих пальцах – послание, которое надо выразить. Цвет и движение передадут его. Ты определяешь, что хочешь сказать, и…

– Я хочу, чтобы было красиво.

– Тогда тебе надо постараться. Добавляй краску или стирай ее, делай завихрения или твердые линии, сотворяй картину мягкой или жесткой – все в твоей власти.

Он изучал ее лицо, стараясь разгадать сердечные секреты, пока она глядела на крышку стола и искала красивое решение. После долгого колебания Кили ткнула пальцем в круглое розовое пятно и вытянула его в длинный штрих, потом легкими касаниями пальца стала наносить розовые точки на поверхность господствующей металлической краски, двигаясь в произвольных направлениях.

Через какое-то время она остановилась и критическим взором окинула свою работу. Затем, посмотрев на руку, засмеялась.

– Я как будто снова очутилась в детском саду.

Дигби показал свою руку.

– Я тоже. Говорил же, что будет забавно.

Действительно забавно, мысленно удивилась Кили. С Троем она участвовала в его забавах, с Дигби – забавлялась сама. Рисовала пальцами!

– Ты закончила?

Она посмотрела на стол и вздохнула.

– Наверно, да. Ты с этим будешь еще что-то делать?

Мгновение он изучал стол, потом взял тряпку и подал ей.

– Я бы кое-где стер пятна, чтобы стало контрастнее. Знаешь, если на бронзе будет меньше краски, остальные цвета заиграют ярче.

– Может, ты сам это сделаешь? У тебя лучше глаз.

– Кили, я для тебя все сделаю, – сказал Дигби с нежной улыбкой.

Взглянув на часы на тумбочке, Кили удивилась, что всего лишь полночь. Она легла около одиннадцати, значит, проспала чуть больше часу, но рот пересох так, будто она неделю шла по пустыне.

Она повернулась на другой бок, но сухость во рту не проходила. Кили, обычно спавшая крепко, не готовила себе питье на ночь. Пришлось встать и отправиться за водой.

Из-под двери в гостиную выбивалась полоска света – значит, Дигби не спит. Чтобы не столкнуться с ним, Кили решила не идти за бутылкой воды к холодильнику, а напиться в ванной из-под крана. Над закрытой дверью ванной светилось окно. Пока она, дрожа от холода, стояла и смотрела, послышался звук льющейся воды из душа и дребезжание старых труб. Кили облегченно вздохнула. Слава Богу, что не открыла дверь! Она заторопилась в холл, чтобы успеть взять воду и вернуться к себе, прежде чем Дигби выйдет из ванной. Через пару минут она возвращалась с бутылкой воды, и как раз в этот момент дверь ванной открылась. Оба замерли. С Дигби стекали капли ледяной воды. Издав удивленное ворчание, он сказал:

– Я думал, ты спишь.

– Я спала, но… – Она приподняла бутылку. – Пить захотелось.

Последовало напряженное молчание. Вдруг Кили почувствовала, как неуместна на ней атласная ночная рубашка – почти так же, как полотенце на бедрах Дигби.

– Как в старом кино, – наконец выговорила она.

– Да, – тупо согласился он.

Заметив стекающую на висок каплю воды, Кили потянулась к ней, но Дигби схватил ее руку и оттолкнул.

– Если ты до меня дотронешься, когда мы здесь в таком виде…

– Дигби.

– Иди спать, Кили, – грубо сказал он. – Закрой дверь и запрись.

– От тебя мне не надо запираться, – сказала она. – Ты самый порядочный человек, которого я знаю.

– Плохо только, что у меня нет работы, да? – горько усмехнулся он.

А потом ушел, оставив ее стоять с обнаженными нервами. И сердцем.