Текст книги "Оскверненная"

Автор книги: Гленда Ларк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 29 страниц)

Обо мне? Что еще можно рассказать обо мне? Иногда я думаю, что моей жизнью управляла ирония. Представь себе: к тому времени, когда я получила гражданство, все изменилось настолько, что я в нем больше не нуждалась… и даже уже не хотела. Я гордилась тем, что сделалась жительницей Дастел, но символ этого мне стал безразличен. А разве нет иронии в том, что воительница влюбилась сначала в священнослужителя, а потом в пацифиставрача? Или в том, что бездетная женщина пятьдесят лет своей жизни посвятила уходу за детьми?

Сейчас мне больше восьмидесяти, и я все еще здорова и любима окружающими. Большая часть приключений пришлась на первые тридцать лет моей жизни, и эти годы кажутся мне наиболее яркими, наиболее реальными… по крайней мере я их лучше всего помню. Но если ты спросишь меня, какие годы оказались самыми счастливыми, я скажу, что ими были те, что наступили потом.

И если ты спросишь меня, которого из двух мужчин в моей жизни я любила больше, я не отвечу тебе.

Они оба занимают свое место в моем сердце.

Аниара айси Терон

Запись в дневнике

39 второго месяца Двух Лун, 1794

«Они оба занимают свое место в моем сердце».

Этими словами кончаются записи, сделанные Шором во время его последнего путешествия. Они похожи на последнюю строку дамского романа; они были бы уместным завершением подобной книги. Здесь же они кажутся мне менее удовлетворительными. Уж очень много вопросов остается без ответов. Блейз, как и Гилфитер, это, конечно, понимали. Их умолчания – последняя насмешка над Шором и его предубежденностью, чего Шору не хватило ума заметить.

Мне кажется, я понимаю, каким образом могли островные государства так неожиданно перейти от различий, намеренно поддерживаемых строгими законами против смешанных браков (за исключением, конечно, браков правителей), к отказу от предрассудков по поводу гражданства. Родство душ, испытываемое обладающими Взглядом по отношению друг к другу, переросло в общее единство, стало нормой, а не исключением.

Только почему теперь на Райских островах нет силвов? Ведь должен же был ктото остаться, в конце концов? Не все они жили на островах Хранителей, и даже те, что жили там, не все стали жертвами КороляКита. У силвов могли родиться детисилвы. Где же теперь эти дети? И почему ушли гхемфы и где они теперь?

Однако Шор так и не задал этих вопросов. По его мнению, единство возникло как ответ на внешнюю угрозу – со стороны нас, келлсцев. А силвов больше нет потому, что магии и вообще никогда не было. Гхемфов нет, потому что их не существовало.

Я несколько раз спрашивала обо всем этом Натана. Уверена, что онто такие вопросы задавал. Однако он только улыбается и советует мне проявить терпение. «Вы скоро сами там окажетесь, – говорит он, – и сможете обо всем спросить».

Рассказывать чтото он отказывается. Ох, до чего же он меня злит! Ненавижу его!

Сейчас поднимусь на палубу, чтобы он мог показать мне достопримечательности, мимо которых мы проплываем. Вокруг видны странные рыбачьи лодки, называемые дхоу, с латинскими парусами… Я теперь свободно владею морской терминологией!

Всего несколько часов, и мы войдем в порт Аруты.

Извлечение из «Жизнеописания Келвина Гилфитера»

Три здания – медицинская школа, являющаяся частью университета Аруты, хоспис и приют, – венчающие утес, напоминают часовых, охраняющих каменные террасы, поднимающиеся от берега моря. Оштукатуренные стены соперничают белизной с причудливыми группами выбеленных ярким южным солнцем кораллов, которые окаймляют террасы. Позади хосписа, откуда открывается потрясающий вид на море, по склону разбросаны строения университетского городка, утопающие в буйной тропической растительности садов. Дастелцы, восстановившие город на пустом месте, все еще помнили о том, что радовало птиц: полных нектара цветах, густых зарослях, крутых крышах с башенками и выступами, вьющихся растениях, мелких прудиках с чистой водой, поросших густой травой обочинах дорог.

Двое мужчин, один из которых был строителем университета, а другой – создателем и бессменным главой медицинской школы и хосписа, сидели на затененной террасе одного из зданий и смотрели на чаек, летающих над мелководьем.

Один из них когдато летал и сам. Он знал, каково это: чувствовать ветер, наполняющий крылья, ощущать воздух кончиками маховых перьев… Теперь он был просто стариком, скрюченным артритом, от которого страдали многие дастелцы, прежде бывшие птицами.

Ему все еще снились полеты.

И еще ему иногда снилась Флейм Виндрайдер.

Второй сидевший на террасе мужчина больше не следил за чайками. Он был гораздо крупнее своего другадастелца, хотя годы и заставили согнуться его спину. Его голова в облаке всклокоченных седых волос напоминала чертополох, за колючки которого зацепились пушинки. Глаза его выцвели от возраста, кожа загрубела под жарким солнцем, но на лице была написана доброта, которая заставляла людей доверять ему, хотя некоторые дастелцы – жители дальних островков, никогда с ним не встречавшиеся, – все еще называли его ГилфитеромУбийцей.

Теперь же выцветшие глаза с интересом следили за тем, что происходило в бухте: там посередине гавани вставал на якорь корабль. Он явно имел слишком большую осадку, чтобы пришвартоваться к пирсу. Старик не мог прочесть название судна, но узнал контур; несмотря на свои восемьдесят с лишним лет, на зрение он не жаловался.

– Нуну, – пробормотал он, – подумать только, Руарт, опять келлский корабль. Судя по парусной оснастке, это еще одно исследовательское судно из Послеморья, возможно, даже то же самое, что и раньше.

Руарт приподнялся, чтобы разглядеть корабль.

– Ах, остается только надеяться, что это вернулся не тот самодовольный тип со всеми своими вопросами. Как там его звали? Шорайсо?..

– Шор айсо Фаболд. Насколько мне известно, «айсо» означает «сын».

– Вотвот. Он никогда мне не нравился, хотя переводчик Натан – довольно приятный парень. Ну так он попал на Райские острова еще птенцом, так что, можно сказать, почти не уступает островитянам. – Руарт задумчиво покачал головой. – Странные идеи у этих келлсцев: они ведь так и не поверили, что я когдато был покрыт перьями и мог летать…

– Ага, недоверчивая компания. Ну, с другой стороны, мы ведь так им всего и не рассказали, верно?

Руарт ухмыльнулся:

– Конечно, кое о чем мы умолчали.

Келвин поерзал, глядя, как на корабле спускают паруса и бросают якорь. «Ах, старость, – подумал он, – даже сидя не найдешь удобного положения».

– Не позволишь ли ты старику кое о чем тебя спросить, Руарт?

– Конечно.

– Когда ты исчезал с архипелага на несколько месяцев…

– Да?

– … Не на Цирказе ли ты отправлялся?

– А как ты думаешь?

– Я думаю, – сказал Гилфитер, осторожно подбирая слова, – что Флейм, которую я знал, не особенно считалась… ээ… с условностями. Не слишком считались с ними и некоторые мои знакомые дастелцы, если уж вспомнить…

– Может, ты и прав. Эти птички – существа легкомысленные, знаешь ли. А Флейм была воспитана дастелцами – более или менее. – Голос старика дрогнул – это были самые его счастливые воспоминания…

– Двое правителей островных государств не так уж часто имели возможность оказаться в одном месте в одно и то же время, мне кажется, – заметил Гилфитер. – Даже если они – супруги.

– Верно.

– К тому же он умер лет на десять раньше ее.

– Больше, как мне кажется.

– Ты проказник, Руарт.

– Когдато был, – добродушно кивнул Руарт. – Вини в этом твою Блейз. Это она пришла ко мне и сказала, что пора мне перестать сидеть на подоконнике… как раз после одного из ее собственных визитов на Цирказе… – Руарт пожал плечами. – Мудрая Блейз была женщина. Она понимала, что время сглаживает все углы и многое делает возможным.

– Ах, я мог бы догадаться, что она к этому приложила руку. – Гилфитер, прищурившись, снова посмотрел на бухту. – С того корабля спустили шлюпку. Похоже, у нас будут гости. И среди них, судя по запаху, женщина.

– Не стоит ли нам навести красоту, как ты думаешь?

– Да нет, парень. Помоему, для нас уже миновало время, когда это имело значение.

Они дружески улыбнулись друг другу.

– Так ты думаешь, Кел, что поступил правильно? Когда уничтожил магию в мире? – серьезно спросил Руарт.

Келвин задумался.

– Ну, по крайней мере новый Мортред не появился. У дунмагов, с тех пор как обладающих Взглядом стало много, не осталось никакого шанса скрыться: их или истребили, или излечили. Больше не происходит осквернений. – Келвин так и не сумел прийти к однозначному выводу – являлась ли силв и дунмагия болезнью, передававшейся таким же путем, как другие заразные болезни, но это его больше не тревожило. – Да, мы совершили славное, полезное деяние, Руарт. – И все же мысль о навеки утраченной силе целительства оставалась занозой в его душе врача… хотя единственным, кто в этом понимал его, был давно почивший Гэрровин…

А сейчас… сейчас к причалу подошла лодка с чужеземного корабля, и по дороге к вершине утеса направилась группа келлсцев. Келвин узнал среди них Натана, но говорить об этом не стал.

– Да, – повторил он, – мы поступили правильно. Теперь мы живем в лучшем мире. – Келвин слабо улыбнулся. – Пусть мы и были марионетками, которых дергал за ниточки Райдер.

Руарт рассмеялся.

– Все еще мучаешься? Брось, тебя Блейз любила больше.

– Может быть… – И всетаки она всегда с нежностью относилась к патриарху.

– Тебе следовало бы его пожалеть, – добавил Руарт. – Ведь именно тебя в конце концов выбрала женщина, которую он любил.

– Верно. По его собственной дурости к тому же. – Улыбка Келвина быстро погасла, но Руарт все же ее заметил. – Сотворение, Руарт, как же мне ее не хватает! – Келвин вздохнул. – Я стараюсь испытывать благодарность за то, что у нас было пятьдесят чудесных лет. Благодарность за то, что она осталась со мной… Я никогда в это не верил, каждый раз, когда она уезжала, я гадал, вернется ли. Но она всегда возвращалась. Для меня это было чудом… но ей и в самом деле была по нраву наша жизнь. А теперь, когда ее нет… все кажется мне таким унылым. – Келвин мгновение помолчал, потом добавил: – Иногда я мечтаю о том, чтобы вернуться домой. Я тоскую по прохладе Небесной равнины, по цветущим лугам, по стадам селверов…

– Небесная равнина теперь едва ли такая, какой ты ее знал.

– Ты не прав. В этомто и заключается суть Крыши Мира – она не меняется.

– А тебе позволят вернуться?

По лицу Келвина расплылась широкая улыбка.

– Там все теперь обладают Взглядом, и это делает людей дружелюбнее. Я отправил письмо в тарн Вин с вопросом, найдется ли у них местечко для старика…

– Мне будет тебя не хватать.

– Не могу я оставаться здесь без нее, Руарт. Прошло два месяца, а кажется, будто целая жизнь… – Келвин взмахнул рукой, показывая на здания у себя за спиной. – Все это – наша жалкая попытка возмещения, расплата за то, что мы сделали. Однако в конце концов понимаешь, что нельзя возместить прошлое – искупление всего лишь бессмысленное религиозное заблуждение. Все, что нам доступно, – это смягчать страдания настоящего или стараться сделать будущее более светлым. Со всем остальным приходится жить… Я сумел быть довольным жизнью – даже более чем довольным, – потому что она была рядом.

Ах, ты только послушай меня теперь! Читаю проповеди другу… Но тыто понимаешь, о чем я, – ты прошел тот же путь. Просто я обнаружил, что… что делать это в одиночку труднее. Блейз обладала даром жить в настоящем… делать каждый миг радостным.

Руарт кивнул:

– Да, такой она и была. Нам повезло с нашими женщинами, Кел. Поэтомуто так тяжело, когда они уходят. Со мной все, впрочем, иначе – Флейм никогда не бывала здесь, в Аруте, и мне она не мерещится за каждым углом. Отправляйся на Небесную равнину, Кел. Это пойдет тебе на пользу. Только держу пари: через месяц ты начнешь сходить с ума от скуки, а через два вернешься сюда – читать лекции и спорить с учениками.

Старики улыбнулись друг другу, и на мгновение показалось, что в мире все в порядке.

Они сидели молча, погруженные в воспоминания, до тех пор, пока к ним не подошла группа келлсцев. Среди них был Натан, но не оказалось Шора айсо Фаболда. И еще была женщина. Лицо Келвина Гилфитера прояснилось. Она двигалась с той же свободой, что Блейз в тридцать лет, и так же широко улыбалась, а ее аромат – он чувствовал его все время – напоминал запах весенних цветов: от нее пахло правдивостью, дружелюбием, доверием. Они раньше не встречались, но она уже испытывала к нему симпатию, верила в него. Сознание этого пьянило, как вино на голодный желудок.

Келвин поднялся на ноги и подумал, что на этот раз, пожалуй, он готов рассказать обо всем, что произошло. В конце концов, должен же ктото узнать о том, что совершили гхемфы… ктото, кто хочет знать и кто готов поверить в то, что они когдато существовали.

Аниара айси "Герои Послеморье, 1799

Аниара айси Терон

Запись в дневнике

43 второго месяца Двух Лун, 1794

Я делаю эту запись в гостевой комнате хосписа в Аруте.

Откуда же начать? Нужно записать так много… Я получила столько ответов на свои многочисленные вопросы, и прошло уже немало дней с тех пор, как я в последний раз бралась за перо… Я поочередно испытывала разочарование и восхищение. Я плакала и смеялась, и теперь мне нужно все это занести в дневник.

Блейз Полукровка мертва.

Ну вот, это я написала. Простые слова, и как странно, что они причиняют такую боль. Я проделала дальний путь, чтобы встретиться с ней, но теперь никогда ее не увижу. Она умерла всего за восемь недель до моего прибытия. Когда Руарт сказал мне об этом, я заплакала.

Я здесь три дня и знаю теперь, что случилось с ними со всеми: Блейз, Келвином, Руартом, Флейм, Эларном, Деком. Я знаю, чем была Перемена. И, как мне кажется, я знаю ответы на все вопросы, которые до сих пор меня озадачивали.

Почему последняя глава рассказа Гилфитера досталась мне, а не Шору? Тут все ясно: обоняние Келвина ничуть не притупилось. Он может определить, что я ему верю, а Шор – нет. Он чувствует, что я вместе с ним скорблю по Блейз. Он ощущает всю глубину моего сожаления о том, что я никогда ее не встречу.

То, как она умерла, кажется вполне соответствующим тому, как она жила: никаких полумер. Ни длительной болезни, ни медленного угасания. Однажды утром она встала – и умерла. Бедный Келвин… Ему так тяжело с этим смириться. Я рада, что нахожусь с ним рядом: помоему, он находит утешение в том, чтобы говорить о ней со мной, испытывающей такое восхищение этой женщиной. Он знает, как мне хочется написать их историю.

Сначала мы с Келвином говорили о Перемене: что, спрашивала я, подразумевают под Переменой жители Райских островов?

Все, ответил мне он: превращение птицдастелцев в людей, появление со дна морского архипелага Дастел, исчезновение магии, усиление влияния менодиан и конец тирании хранителей, уход гхемфов, отказ от татуировок, говорящих о гражданстве, постепенный упадок власти правителей островных государств. Райские острова оказались объединены распространением, как Взгляда, так и менодианства. В целом Перемена длилась почти сорок лет: с 1742 года до появления первых келлских кораблей в 1780 м.

– На самом деле, – добавил Келвин с улыбкой, – можно сказать, что Перемена никогда и не заканчивалась. Мы, в конце концов, все еще меняемся.

И тут я задала ему вопрос, который так долго не давал мне покоя: как удалось воспрепятствовать появлению новых силвов? На мгновение мне показалось, что Келвин мне не ответит; прямого ответа я и в самом деле не получила, но он дал мне ключ, в котором я нуждалась, чтобы найти ответ самой. Келвин, конечно, получил от этого массу удовольствия.

– Но новые силвы, конечно, рождались, – сказал он. – Они рождались до тех пор, пока имелись матери, наделенные даром силва. Мы никогда этому не препятствовали; да и как такое было бы возможно?

Я обдумала услышанное.

– Значит, – сказала я, – вы излечивали младенцев после рождения. Делали их обладающими Взглядом. И они все соглашались на такое? – Мне трудно было в это поверить.

– Взгляд, – сказал Келвин, – может быть передан тому, кто им не обладает, путем нанесения лекарства на проколотую кожу. Скажика мне, это ничего тебе не напоминает?

Ответ на вопрос был так прост, что у меня занялось дыхание. Татуировка… Гхемфы продолжали наносить татуировку на мочки ушей новорожденных до самого прибытия келлсцев. Райдер сумел заставить гхемфов распространять Взгляд, делая говорящую о гражданстве татуировку. Именно гхемфы сделали каждого ребенка, родившегося на Райских островах между 1742 и 1780 годами, невосприимчивым к магии.

Когда же эти дети выросли, они стали передавать Взгляд своим еще не родившимся потомкам – по крайней мере эти потомки уже не были силвами. В течение тридцати восьми лет гхемфы заботились о том, чтобы магия больше не появилась на Райских островах.

Я почувствовала укол сожаления.

– Но наверняка, – сказала я, – гдето еще сохранились пожилые силвы. В конце концов, ребенку, родившемуся в 1740 году, сейчас всего пятьдесят четыре года. К тому же такая женщина могла бы стать матерью поздно, уже после ухода гхемфов, и ее ребенок оказался бы силвом, особенно если этим даром обладал и отец. Разве не так?

– Теоретически так, – согласился Келвин. – Если ты начнешь искать, может, и найдешь силва. Конечно, сердце общества, основанного на силвмагии, перестало биться в тот день в Ступице; дети хранителей остались необученными, потому что выжило слишком мало взрослых силвов, которые могли бы их учить, так что в результате они постепенно утратили способность управлять своим даром или даже и вовсе не научились этому. Многие силвы отвергли силвмагию или стали ее стыдиться. Другие стали завидовать родству, которое ощущали между собой обладающие Взглядом, и предпочли исцелиться от магического дара. По правде сказать, – продолжал Келвин, – я уже многие годы не встречал ни одного силва.

Я вздохнула, и кончик носа Келвина дернулся. Моя романтическая душа надеялась, должно быть, что гденибудь для меня отыщется силе…

Всего один на всех Райских островах. Мне хотелось хоть раз в жизни увидеть иллюзию.

– А что насчет гхемфов? – спросила я. – Почему они пошли на такое? Почему они стали добавлять к татуировке исцеление от магии?

Однако ни Келвин, ни Руарт не могли с уверенностью сказать, что руководило гхемфами: сами гхемфы никогда этого не объясняли.

Райдер полагал, что такова воля Божья. Блейз думала, что тут сыграло роль то, что оскверненные силвы убили Эйлсу, а потом Флейм, тоже оскверненная дунмагией, уничтожила анклав гхемфов на Брете. Гхемфы знали, что пока в мире существует дунмагия, они не будут в безопасности, поэтому и решили помочь в искоренении магии как таковой. Может быть, и правда все было так…

Я видела логику в этой теории.

– Но почему, – спросила я, – в тот самый момент, когда магия перестала существовать, в тот самый момент, когда жизнь на Райских островах стала для них безопасной, гхемфы решили исчезнуть?

– Одно объяснение, – сказал Гилфитер, – заключается в том, что появление такого большого числа обладающих Взглядом привело к потере интереса к вопросу гражданства. К 1780 году никто уже особенно не обращал внимания на гражданство, и татуировки потеряли смысл. А без них как было гхемфам зарабатывать на жизнь?

– Ты думаешь, причина в этом? – спросила я. Гилфитер улыбнулся мне.

– А может быть, – ответил он, – они просто знали о вашем прибытии.

– Знали о прибытии келлсцев? – спросила я. – Не вижу, как такое было бы возможно… и даже если они знали, то с чего бы им нас бояться?

– Возможно, об этом вам следует спросить себя, – сказал Келвин. – Я знаю одно: последние гхемфы исчезли как раз в тот момент, когда прибыли первые ваши корабли. И еще: гхемфы уничтожили все следы своего присутствия. Они хотели быть забытыми, и большинство людей ничего против не имело; да и вообще мало кто чтото о гхемфах знал.

– Куда же они ушли? – спросила я.

– Обратно в море. А оттуда… кто знает? Однажды, – добавил Келвин, – возможно, вы, келлсцы, и найдете их. И если такое случится, надеюсь, твой народ окажется более разумным, чем мы… а ведь мы так многому могли бы у гхемфов научиться!

И тут Келвин Гилфитер наклонился вперед, подмигнул мне и прошептал, словно сообщая большой секрет:

– Знаешь, девонька, помоему, Эларн Джейдон так и не стал исцеляться от магии. Насколько я знаю, его все еще можно найти на Тенкоре.

Мне нужно еще многое записать, но сегодня вечером делать этого я не стану. Сегодня вечером в коралловом саду меня ждет Натан. Я знаю, о чем он меня спросит, и знаю, что я ему отвечу. Больше ничего интересного для меня в Аруте нет – но есть целый мир, который предстоит исследовать. И целая жизнь, которую нужно прожить. Я проживу ее так, как сама выберу, а не как выберут за меня другие, – именно этому научила меня Блейз.