Текст книги "Убийство в стиле"

Автор книги: Гилберт Адэр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Глава тринадцатая

Для начала по пути назад из Элстри в «ровере» старшего инспектора ни он, ни Эвадна Маунт словно бы не имели ничего сказать друг другу. Тем не менее, вопреки флегматичному темпераменту старшего инспектора вкупе с его нелюбовью открывать свои карты преждевременно – без сомнения, возникшей за годы его службы в Ярде, – Эвадна не могла не заметить в его облике еле сдерживаемое возбуждение, совершенно не вязавшееся с тем Трабшо, который, как она теперь чувствовала, был знаком ей с давних пор.

– Юстес, милый? – наконец спросила она, просидев рядом с ним в едущей машине минут двадцать.

– Хм?

– Вы жутко притихли. Есть что-то, что вы от меня скрываете, а?

– Да, – вынужден был он сознаться, – что-то есть. Однако, клянусь вам, «скрываете» не совсем то слово. Все будет открыто, когда мы доберемся до «Ритца». Я бы не хотел говорить об этом, одновременно управляя машиной. – Затем он добавил: – Но, Эви, а как насчет вас?

– Что насчет меня?

– Всего лишь то, что у меня есть причина верить, что вы тоже что-то скрываете.

– Неужели?

– Выкладывайте.

– Да что выкладывать?

– Вы знаете что. Думали, никто не заметил, э?

– Будьте добры, перестаньте говорить загадками. Если вам есть что сказать, так, Бога ради, скажите же.

– А обрывок бумаги, который вы выхватили из мусорной корзинки Хенуэя? Да, вы были очень проворны, очень незаметны. Прямо-таки по-кошачьи. Но инспектора Копушинга вам не провести. Мы же партнеры, верно? Так по какой причине не посвятить меня в секрет?

– Никакой причины, – ответила она. – В отличие от вас я в прятки не играю.

Затем она открыла свою сумку, извлекла смятую бумажку и разгладила ее на коленях.

– Прочесть вам?

– Если хотите.

– Все, что она содержит – причем печатными заглавными буквами, – это SS ON THE RIGHT[53]53
  СС СПРАВА (англ.).


[Закрыть].

Бывший полицейский пожевал их.

– SS ON THE RIGHT? SS ON THE RIGHT?.. Это вам что-нибудь говорит?

– Пока еще нет, – предусмотрительно ответила Эвадна.

– Чем это может быть? Ну хоть чем-то? Какой-нибудь шифр?

– Шифр? Елки всемогущие, Юстес! Вот уж не думала, что когда-нибудь скажу такое: вы слишком начитались детективных историй.

– Очень мило. Будь это одним из ваших «Ищи убийцу!», уж конечно, бумажонка эта механически – повторяю, механически – оказалась бы решающей уликой. Прямо так и вижу: «СС СПРАВА». Ну конечно, Бенджамин Леви! Поскольку Леви еле-еле сумел сбежать из нацистской Германии, совершенно очевидно, что СС, гестапо – то, что от них осталось – дышат ему в затылок.

Секунду-другую она осваивала эту нелепость. Затем:

– Юстес?

– Что?

– Сосредоточьтесь на дороге впереди, будьте так добры.

* * *

Было самое начало шестого, когда они вошли в бар «Ритца». Он проводил ее к укромному столику, вдобавок к своему виски с содовой заказал двойной розовый джин, который, он полагал, заказала бы она себе (и в каковом предположении не ошибся), достал трубку, устроил ее на пепельнице в одной из четырех узких выемок, и она возлежала там незакуренная, будто крохотная черная одалиска.

Затем, едва их обслужили, едва ее бокал звякнул о его бокал «чин-чин!», она повернулась к нему и сказала:

– Ну вот, Юстес. Время сообщить мне, что назревает.

– Эви, – сказал он, наклоняясь к ней, словно в решимости воспрепятствовать проходящим мимо официантам даже кратенько его подслушать, – по-моему, я нашел.

– Что нашел?

– Сегодня днем, слушая наших подозреваемых, я одновременно проигрывал все дело в уме, отмечая каждый существенный момент в том, про что они говорили, и внезапно на меня снизошло озарение, которое, думается, очень даже возможно, приведет к его разрешению так быстро, как нам и не грезилось.

– Ага! Значит, раздумывали у меня за спиной? Вижу, вижу!

– Ну, если вы вот так…

– Простите меня, просто шуточка. Значит, насколько я поняла, вы обнаружили какую-то первостепенную улику?

– Вот именно, – сказал Трабшо, которому трудно было скрывать тот упоительный трепет, что охватывает человека, готовящегося поразить собеседника какой-нибудь потрясающей новостью. – Ключ, который, как говорят в фильмах, должен распахнуть это дело. По меньшей мере он докажет Колверту, что даже мы, старичье, все еще прячем в рукаве пару-другую тузов.

– Ну, хорошо, – сказала Эвадна, – я вся слух. Так дайте услышать, что такое вы для них припасли.

– Ну, – начал Трабшо, – вы согласны, что логически только пять человек могли начинить цианистым калием фужер Коры?

– А не забываем ли мы самих себя?

– То есть как – самих себя?

– Мы с вами также, предположительно, подозреваемые, разве нет?

– Эви, – спросил он, принимая притворно торжественное выражение, – Кору убили вы?

– Нет, конечно, я ее не убивала.

– Как и я. Ну, так повторяю, нам известны только пятеро, знавших об изменении, которое Хенуэй внес в сценарий. Следовательно, только пятеро могли также знать о кратчайшей возможности незаметно убить Кору. А поскольку никто другой из этого фужера пить заведомо не стал бы, ни малейших сомнений в личности жертвы, избранной убийцей, не возникает, верно?

– Верно.

– Я снова повторяю: только пятеро могли убить Кору – и тем не менее, как мы убедились, расспрашивая их, ни у кого не оказалось хоть какого-то мотива.

– Погодите, Юстес, – перебила Эвадна. – Кто-то из них, если не все, мог иметь тайный мотив. Мотив, про который мы все еще ничего не знаем и о котором они, естественно, уведомить нас не пожелали.

– Да, я об этом подумал, – сказал Трабшо. – Тем не менее лично я убежден, что они все говорили нам правду – по крайней мере правду об отношениях или отсутствии отношений прошлых и сегодняшних с Корой. Почти все они, если помните, настаивали, что вообще не были с ней знакомы до того, как она явилась в студию для съемки в этом фильме. Только Гарет Найт знавал ее с тех дней, когда они вместе выступали на подмостках, и, видимо, больше остальных был расположен к ней. Я говорю «видимо», поскольку, разумеется, он мог лгать, и опять-таки, не спрашивайте меня почему, но я ему поверил.

Если этого недостаточно, так у всех у них был сильнейший профессиональный мотив, чтобы, так сказать, не убивать ее, чтобы, как заметил сам Хенуэй, сохранить ее живой. Смерть Фарджиона уже нанесла «Если меня найдут мертвой» почти фатальный удар, а смерть Коры, весьма вероятно, явится coup de grâce[54]54
  Здесь: смертельный удар (фр.).


[Закрыть]. Поскольку будущее всех до единого этих подозреваемых было связано с этой картиной, меньше всего им хотелось бы, чтобы над ней нависла вторая, даже еще более темная туча.

– Юстес, милый, говорить это мне не доставляет ни малейшего удовольствия, нет, правда, но пока вы не сказали ничего, кроме того, что я уже знала. Знаете, на что смахивает ваша последняя маленькая речуга? На велеречивый ломоть экспозиции в скверно спланированном «Ищи убийцу!».

– Будьте терпеливы со мной, Эви, – сказал Трабшо, с нечеловеческим усилием сохраняя собственное терпение. – Я ведь давно научился этому в общении с вами.

– Извиняюсь, извиняюсь. Продолжайте.

– Факт тот, что все ответы, которые мы слышали, либо заставляли нас кружить на одном месте, либо вели нас в никуда. Однако вопреки тому, что подавляющая часть всего ими сказанного никак к делу не относится, было нечто такое, что я долгое время ощущал, но не мог ни к чему привязать, – какая-то общая последовательность или подоплека, какая-то таинственная нить, прошивающая показания всех, кого мы допрашивали.

– Да? Так что же вы увидели? – спросила она почти на том же взводе, что и он сам.

– Я увидел, что нитью, пронизывающей все их показания, был Аластер Фарджион. Мы допрашивали их о Коре, а они хотели говорить только о Фарджионе. Будто Кора их вовсе не интересовала. Будто они не понимали, зачем, собственно, им задают вопросы про нее. Вот почему я говорю, что верю их утверждениям, что совершить это преступление у них не было ни малейшей причины. Как мы все, я слушал их заявления об их полной непричастности, и поймал себя на том, что все больше вслушиваюсь в каждом случае в ту почти небрежность, с какой они это заявляли. «конечно, – говорил нам каждый, – конечно, я не убивал Кору Резерфорд». Подразумевая, что в их жизни она была слишком малозначительной фигурой, чтобы ее стоило убить.

И вы заметили, – продолжал он, взмывая на поднятой им же волне, – вы заметили, что никто из них словно бы не нервничал, не отводил глаз? А это, Эви, противоестественно, пусть даже ваши подозреваемые ни в чем не виноваты. Вы обязательно заметите намек на то, что мы в Ярде называли «сыскным синдромом». Люди, когда их допрашивают полицейские, нервничают. Почему? Потому что виновны? Не обязательно. Ну так почему? Потому что их допрашивают полицейские, вот почему. Для большинства людей допрос в полиции – это такое испытание, что кто угодно занервничает, и виновный, и невиновный. Совсем как кровяное давление.

– Кровяное давление?

– Врач не способен точно измерить кровяное давление пациента по самой элементарной причине: кровяное давление, когда его измеряют, автоматически повышается. Вот почему в Ярде у нас всегда большее подозрение вызывали те, кто относился к допросу невозмутимо, чем те, что потели, дергались и не переставали ерзать на стуле.

– Но, Юстес, если, как вы говорите, наши пять подозреваемых все реагировали спокойно, из этого по логике следует, что мы не должны доверять никому из них.

– Я это самое и говорю. Мы должны и мы не должны.

– Объясните.

– Касательно убийства Коры мы должны им доверять. Повторяю, как будто вопрос «Вы убили Кору Резерфорд?» – вопрос, который, согласен, мы не задавали прямо, но они все понимали, что именно подразумевал практически любой вопрос, который мы задавали – как будто подобный вопрос был настолько глуп, что не стоил серьезного ответа, ну, как если бы их спросили, не они ли отравили Гитлера в его бункере. Однако мы не должны доверять им сверх этого по той же самой простой причине, что, когда они начинали добровольно говорить об Аластере Фарджионе – а из них никто не удержался от соблазна поговорить о нем, – все они выдали кое-что о себе самих, что-то, что заставило меня понять, до чего они потенциально увертливы. Во всяком случае, один из них.

– И что же они выдали?

Старший инспектор заставил себя помолчать несколько секунд, чтобы ответ как можно сильнее поразил его слушательницу.

– ЧТО, ХОТЯ НИ У КОГО ИЗ НИХ НЕ БЫЛО ПРИЧИНЫ УБИТЬ КОРУ РЕЗЕРФОРД, У ВСЕХ У НИХ БЫЛА ПРИЧИНА УБИТЬ АЛАСТЕРА ФАРДЖИОНА.

– Аластера Фарджиона?! Но Фарджион же не был убит!

– Ах, Эви, – сказал Трабшо, не в силах подавить снисходительную улыбку, – вы меня разочаровали. Неужели вы никогда не читаете ваши собственные книги?

– Разумеется, нет. Зачем? Я же знаю, кто это сделал! – сердито огрызнулась она, прихлопнув свои слова прекрасно слышным восклицательным знаком. – Разрешите однако напомнить вам, – продолжала она, – ваш молодой протеже Том Колверт, «самый многообещающий новобранец в полиции, какого я только встречал», если мне будет дозволено сослаться на вашу собственную оценку его как полицейского, сделал заявление для прессы, в котором категорически исключил какую-либо преступную подоплеку пожара в Кукхеме. И, кстати, какое отношение мои книги имеют к цене на картошку?

– Послушайте, Эви, вы несправедливы. До убийства Коры у юного Тома не было никаких оснований подозревать преступную подоплеку. А что до ваших книг, мне просто хотелось бы напомнить вам, что будь это ваш «Ищи убийцу!», так называемая случайная гибель персонажа вроде Фарджиона, уж конечно, показалась бы читателям подозрительной. И Алексе Бэддели, само собой разумеется – хотя, конечно, и не усердному, трясущемуся от дряхлости инспектору Копушингу, Копушингу из Ярда.

– Прошу прощения, что наступаю вам на ногу, Юстес, – сказала Эвадна. – Но это не одна из моих книг. Это дело о реальном чертовом убийстве, убийстве, как вы, видимо, забыли, моей дорогой подруги. Человеческое сердце перестало биться, и я не могу не счесть безвкусным с вашей стороны приравнивать убийство Коры к того рода убийствам, о которых пишу я в «Ищи убийцу!» с единственной честолюбивой целью развлечь моих читателей.

– Если бы вы просто слушали меня, вместо того чтобы взбелениться, – ответил растерявшийся Трабшо, – вы поняли бы, что то, о чем я говорю, может помочь нам схватить убийцу Коры.

– Ну хорошо, – сказала романистка нелюбезно, – продолжайте свою экспозицию.

– Ну, так я высчитал, что у всех пяти подозреваемых мотив для убийства был, но только убийства не Коры, а Аластера Фарджиона, человека, которого никто из них, за исключением Хенуэя, не терпел, чего они и не заботились скрывать. И как раз перед тем, как мы покинули Элстри, я зашел в… «для мужчин» и нацарапал быстрый список, чтобы вы могли сразу увидеть, к чему я клоню.

Он вынул из кармана аккуратно сложенный лист линованной писчей бумаги и протянул его Эвадне Маунт.

Вот, что она прочла:

ВОЗМОЖНЫЕ ПОДОЗРЕВАЕМЫЕ В УБИЙСТВЕ АЛАСТЕРА ФАРДЖИОНА И ИХ ПОТЕНЦИАЛЬНЫЕ МОТИВЫ

Рекс Хенуэй. Смерть Фарджиона означала, что наконец-то он был свободен снять собственную картину, честолюбивая мечта, которую он, по его же признанию, лелеял много лет.

Филипп Франсэ. Фарджион присвоил его сценарий «Если меня найдут мертвой».

Летиция Морли. Фарджион пытался обесчестить ее у себя на вилле в Кукхеме.

Леолия Дрейк. Она знала, что у нее появится шанс сыграть главную роль в «Если меня наймут мертвой», только если убрать Фарджиона. (Или не может ли она быть просто сообщницей Хенуэя?)

Эвадна положила лист на стол между ними и собиралась заговорить, да только Трабшо, который не был бы человеком, если бы не испытывал некоторого самодовольства, ухитрившись отплатить ей ее же собственной монетой, опередил ее, подняв призывающую к молчанию ладонь.

– Прежде чем вы ответите, разрешите мне, – сказал он, – добавить еще один наиважнейший момент. Если, как я убежден, Аластер Фарджион был убит, тогда наконец-то мы получаем то, чего все мы тщетно искали с самого начала этого дела.

– Что именно?

– Мотив для убийства Коры.

И они сказали вместе:

– Потому что Кора обнаружила, кто убил Фарджиона!

– Потому что Кора обнаружила, кто убил Фарджиона!

– Стоп!

– Стоп!

– А теперь, – сказал Трабшо, упиваясь тем, что он счел хоть и запоздалым, но обращением романистки в его веру, – пора вам сказать мне, что вы об этом думаете.

Он расположился в кресле поудобнее и взял свой стаканчик с виски в ожидании неизбежных восхвалений.

Но голос Эвадны, когда она вновь заговорила, был не совсем таким, какого он ожидал.

– Ну-у…

– Да?

– ?..

– Что? Что вы пытаетесь сказать?

– Ничего, совсем ничего. То есть я…

– Выкладывайте, Эви.

– Ну, Юстес, откровенно говоря, я не знаю.

– В чем, во имя всего святого, проблема?

– Проблема, – сказала она, – в том, что моя задница чешется.

Трабшо уставился на нее, не веря своим ушам.

– Ваша задница чешется! – вскричал он так громко, что сидящие за соседними столиками обернулись в значительном числе и уставились на них обоих.

– Да, – повторила она полушепотом, – моя задница чешется, а моя задница, Юстес, должна сказать вам, никогда меня не подводила.

– Что за… – невнятно залопотал он. Затем: – Даже от вас, Эви, – сказал он с тихим шипением, – это уж слишком.

– Нет-нет, разрешите мне объяснить, – возразила она с достоинством. – Когда бы я ни читала «Ищи убийцу!» кого-нибудь из моих соперниц и соперников – так называемых! – и наталкивалась на какой-нибудь ход, ну, не знаю – мотив, улику, алиби и т. д. – ход, которому я просто не верила, то, даже если я не могла тут же сформулировать для себя, почему я ему не верю, то давным-давно заметила, что в подобном случае моя задница начинает чесаться. Повторяю: она непогрешима. Если моя задница когда-нибудь меня подведет, вселенная утратит всякий смысл.

– А почему вы ни разу не упомянули про нее в ффолкс-Мэноре?

– Право же, Юстес! Моя задница не та тема, чтобы ее касаться в смешанном обществе. К тому же мы тогда только-только познакомились.

– Значит, вы говорите мне, что вы положитесь на свою… свою задницу, вместо того чтобы положиться на меня, а я ведь не просто друг – и друг, я надеюсь, близкий, – но еще и полицейский, который провел свою профессиональную жизнь, расследуя преступления такого рода?

– Да, Юстес, я понимаю, как странно это должно звучать. Все же, каким бы близким другом вы заведомо ни были, в конце-то концов моя задница мне все-таки ближе, и я знаю ее куда дольше, чем вас. Она бдит, даже когда я пишу мои собственные книги. Порой случается, что я чертовски устану, и отчаянно хочу закончить главу, и порчу ее по лени, применив какой-нибудь бородатый, готовенький сюжетный ход. И тут, будто неумолимый Рок, моя задница начинает чесаться, и я понимаю, что просто должна начать с чистого листа и найти замену поумнее и пооригинальнее. Что, должна добавить, я неизменно и делаю.

– Пытаетесь меня одурачить, – буркнул впавший в угрюмость Трабшо.

– Насколько знаю, особенно пытаться мне не требуется, – небрежно парировала она.

Его лицо побагровело.

– Так-так. Теперь вы ехидничаете – ехидничаете удовольствия ради. Поберегитесь, Эви, поберегитесь. В эту игру могут играть и двое.

– Послушайте, – сказала она, – охотно соглашаюсь, что ваша теория привлекательна, нет, правда, очень привлекательна, и пока я не могу объяснить – кроме почесывания моей задницы, – почему она меня смущает.

– Вы, бесспорно, словно бы разделили мое волнение, когда я предположил, что по крайней мере она дает нам намек, из-за чего была убита Кора.

– Верно. Даже сейчас мне это кажется наилучшим аргументом в ее пользу. Но просто в отношении пяти подозреваемых, ну…

– Что?

– Да, у них у всех вроде были мотивы убить Фарджиона, не отрицаю. Но не могу не чувствовать, что некоторые из этих мотивов немного, скажем… слабоваты.

– О! И какие же?

– Леолия Дрейк, например. Неблагоуханная маленькая интриганка, бесспорно, но неужели вы действительно верите, что она была готова убить Фарджиона – и, вспомните, не только Фарджиона, но заодно сними бедную Пэтси Шлютс, – потому что знала или просто предполагала, что в результате режиссура «Если меня найдут мертвой» будет поручена Рексу Хенуэю, а она безоговорочно полагалась на то, что его авторитета достанет, чтобы ей поручили ведущую роль? Должна сказать, мне в это абсолютно не верится.

– Ну-у-у, – оборонительно ответил старший инспектор, сознавая, что в данном случае почва у него под ногами зыбкая. – Я же добавил, что она могла быть сообщницей Хенуэя.

– Даже если так, Юстес, даже если так. И Летиция. Нет, я согласна, что она, как говорится, крепкий орешек. Но в конце-то концов, в своем гнусном намерении Фарджион с ней не преуспел.

– Не вижу, чтобы это что-то меняло. Не забывайте, если это была Летиция, у нее могло и не быть намерения убить Фарджиона. А просто перепугать его до смерти. Не удивлюсь, если здесь мы столкнемся с убийством по неосторожности.

– А Филипп? Французский кинокритик – и убивает? Я имею в виду буквально. Не лезет ни в какие ворота.

– Ах, пожалуйста, обойдемся без набивших оскомину обобщений. Поставьте себя на его место. Всю свою взрослую жизнь он жил и дышал Аластером Фарджионом. Да Фарджион и был его жизнью. В определенном смысле – единственной жизнью, какую он вообще знал. И вот, вместо того чтобы поклоняться ему издалека, он наконец приближается к нему, и не просто как поклонник, но, надеется он, как коллега. Он написал сценарий – идеальный для его обожаемого режиссера, как он верит. И идеальным он и был, не то Фарджион не стал бы его красть. А он его крадет, и все мечты Франсэ рассыпаются прахом. Вообразите же, что должен он был почувствовать, когда ему стало ясно, что всю свою жизнь он потратил на того, кто был совершенно не достоин его поклонения. По моему опыту, люди убивали за меньшее, куда меньшее.

– Может быть, и так… И тем не менее, знаете, Юстес, как вы сами указали, они все говорили по собственной воле и открыто про свое отвращение к Фарджиону. Зачем бы они так поступали, если бы подозревали, что сами, ну, подозреваются в том, что убили его?

– В том-то и дело! – прямо-таки закричал на нее Трабшо. – Они не подозревали! И их не подозревали. Мы расследовали убийство Коры. У них ни на секунду не было причины задуматься, а не следует ли им придержать язык, не распространяться о своем отношении к Фарджиону. В любом случае вы-то уж, Вдовствующая Герцогиня Криминала, должны знать: тончайший способ внушить, что вы кого-то не убивали, это заявить о том, как вы сожалеете, что не сделали этого.

Эвадна Маунт секунду поразмыслила, затем сказала просто:

– Не уверена, Юстес, не уверена.

– Почему же? Моя теория – единственная, которая хоть как-то объясняет, почему кто-то из пятерых мог отравить Кору. Больше нам исходить абсолютно не из чего.

– Не так уж абсолютно. А мой клочок бумаги?

– Да? Один из тех услужливых клочков бумаги, которыми замусорены ваши «Ищи убийцу!»? Будьте серьезны, Эви. Он вряд ли идет в сравнение с тем, что предлагаю я. Помните, что говорил Шерлок Холмс? «Когда вы исключите невозможное, то, что останется, каким бы неправдоподобным оно ни выглядело, должно быть истиной».

Она испустила резкое восклицание.

– Пф, Юстес, пф! Как ни предана я Конан Дойлу, вот эту конкретную максиму я всегда считала абсолютной чушью. В мире существует множество такого, что теоретически невозможно, но вряд ли может оказаться «истиной». Сыграть идеальную партию в гольф, например, одним ударом пройдя восемнадцать лунок. Тот факт, что ваша теория пока единственная, этого отрицать нельзя – пока, Юстес! – которая адекватно объясняет убийство Коры, еще не делает ее истиной. Собственно говоря, – добавила она, – чем больше я о ней думаю, тем более несносной ее нахожу. Так что набейте это в свою трубку и выкурите. Если вы в конце концов решите закурить эту вашу грязную старую трубку.

Трабшо проигнорировал этот ничем не оправданный выпад против его пенковой любимицы.

– Несносной? – осведомился он. – Вы находите ее несносной? Эви, вы меня совсем запутали.

– Ну, подумайте сами. Вы ведь строите ее не только на том, что один из пятерых подозреваемых убил Фарджиона, но что затем Кора установила личность этого убийцы, угрожая ему или ей обращением с этими сведениями в полицию. Иными словами, она шантажировала убийцу и была убита за свои грехи.

– Нет-нет-нет! Теперь вы экстраполируете. И экстраполируете, тыча пальцем в небо. Я сказал только, что Кора узнала нечто, оказавшееся крайне опасным. И для убийцы просто узнать, что она знает, могло оказаться достаточным. Я даже не намекнул, будто она могла использовать этот секрет.

– Не на словах.

– Помните, с каким ликованием она сообщила нам, что каким-то образом устроила так, чтобы ее роль «взбодрили»? Помните, как она замкнулась, когда вы ее спросили, как она умудрилась это устроить?

– Вот, пожалуйста! – вскричала романистка, которая таки явно вспомнила кукарекающее самодовольство своей подруги. – Что вы подразумеваете, как не шантаж? Ну, этого я не потерплю, Юстес. Не потерплю ни единого слова против бедной милой мертвой Коры. Я требую, чтобы вы взяли назад ваши гнусные инсинуации.

– Послушайте, черт дери, Эви, мы же не вцепимся друг другу в глотки, правда?

– Это полностью зависит от вас. Я просто не позволю вам попирать память Коры вашими подбитыми гвоздями полицейскими сапогами.

Трабшо, однако, вместо того чтобы пойти на попятный, как поступил бы прежде, предпочел воспользоваться своим, как он считал, преимуществом.

– Прошу прощения. Я понимаю, как болезненно вы воспринимаете смерть Коры, но не позволяете ли вы дружбе затемнять ваш здравый взгляд? Я же, с другой стороны, свободен дать волю уму.

– Было бы чему.

– Ну, послушайте же, Эви, – сказал Трабшо со стальной решимостью. – Я достаточно хорошо вас знаю, чтобы знать, как вы не терпите, чтобы вас, пользуясь выражением Гарета Найта, «выцентривали». Ну, откровенно говоря, сам я чуточку устал, что меня все время зацентривают. Совершенно очевидно, вам поперек горла признать, что, против обыкновения, кто-то другой может быть прав или просто опередить вас. В своих книгах вы чертовски заботитесь, чтобы Алекса Бэддели всегда брала верх над бедным старым инспектором Копушингом, и вы внушили себе, будто так должно быть и в жизни. Будь это один из ваших «Ищи убийцу!»…

– Я предпочла бы, чтобы вы этого без конца не повторяли, – сердито перебила романистка. – Это моя реплика.

– Я прав. Я прав и касательно этого дела, и касательно вас тоже. Я знаю это и, по-моему, вы тоже знаете это, но только не можете заставить себя признать это. Классический «зелен виноград»! Вы завидуете, Эви. Вы завидуете, так как на этот раз вперед вышел я, а не вы. И поэтому вы не нашли ничего лучшего, чем сидеть здесь и упрямиться по-ослиному.

Теперь настал черед Эвадны Маунт невнятно залопотать:

– Что… что… что за нахальство. Ну и нервы же у вас! – Она вперила в Трабшо злобный взгляд. – Завидую? Вам? Да будь во мне хоть крошка зависти, завидовала бы я никак уж не вам! Но во мне ее нет, слышите? Ни единой!

– Да?

– Да.

– Не согласен, Эви. Мы с вами знаем, что в мире есть минимум одна личность, кому вы завидуете. Самое ее существование заставляет вас дергаться от зависти.

– И кто бы это мог быть? – спросила она со всем апломбом, какой успела собрать за краткую секунду.

– Кто бы это мог быть? – передразнил он ее. – Я бы сказал, что это может быть Агата…

Продолжать ему не пришлось.

– Да как вы смеете, – зашипела она на него. – Как вы смеете! Я леди и не снизойду до того, чтобы повысить голос, но, должна сказать вам, Юстес Трабшо, это омерзительнейшая клевета, и мне будет трудно, крайне трудно когда-либо ее простить.

Только когда было уже поздно взять свои слова назад, старший инспектор понял, что зашел чересчур далеко, чересчур слишком далеко.

– Послушайте, – двинулся он напролом, – нет же ничего… я хочу сказать, нет ничего плохого в том, чтобы завидовать наилучшему? Я прав?

Молчание.

– Эви?

Молчание.

– Эви, пожалуйста. Я же вовсе не… в конце-то концов, я просто хотел…

Осознав, что он топчется на месте, старший инспектор смолк.

Так они и сидели минуту-другую: молчали, не пили.

Когда романистка затем все-таки ответила, ее голос был спокоен, противоестественно спокоен: безветрие, которое не предшествует буре, а следует за ней.

– Хорошо, Юстес. Я вижу, ваша теория внушает вам полную уверенность. Готовы ли вы подвергнуть эту уверенность испытанию?

– Безусловно, – ответил Трабшо, не понимая, куда она клонит.

– Отлично. Ну, не в моем характере биться об заклад. Однако я готова заключить с вами пари, если вы согласны.

– Какое пари?

– Я готова поспорить с вами, что раскрою это преступление прежде, чем вы.

– А если нет?

– В таком случае даю вам слово, что в посвящении моего следующего же «Ищи убийцу!» будет сказано: «Агате Кристи, неоспоримой Королеве Криминальной беллетристики». Затем – как это говорится – voilà[55]55
  вот (фр.).


[Закрыть]!

Трабшо перевел дух.

– Вы сделаете это?

– Если проиграю, то да. Хотя я не проиграю. Ну, вы принимаете пари?

– Абсолютно, – ответил Трабшо, не колеблясь, и добавил: – А что должен буду сделать я, если проиграю? Хотя я не проиграю.

– Если вы проиграете, – ответила она, – то должны дать согласие жениться на мне.

– Жениться на вас??!!

И вновь старший инспектор заговорил так громко, что два вздрогнувших официанта, оба с подносами, перегруженными пустыми бокалами и стаканами, только-только что не налетели друг на друга посреди бара, где их пути скрестились. Сначала чешется задница, теперь предложение брака. Эти две милые окаменелости – прямо-таки слышно было, как по залу зажужжал этот шепот, – возможно, все-таки не совсем столетние, какими выглядят.

– Вы сошли с ума?

– И не думала.

– Но почему, ради всего святого, вы хотите выйти за меня? Мы же весь этот день только и делаем, что ссоримся, как… как…

– Как давно женатые супруги? – сказала Эвадна Маунт, ловко закончив его фразу.

Внезапно, совершенно неожиданно, она взяла его руку и сжала ее.

– Признайтесь, Юстес. Вы одиноки. И, знаете, вы можете говорить начистоту, потому что уже говорили, и не один раз. Ну, теперь моя очередь выложить все начистоту. Я тоже одинока. Ужасно одинока, если уж хотите знать. Отчего, по-вашему, я каждый день заглядываю в этот идиотский отель? Да просто в надежде найти кого-нибудь, кого угодно, Юстес, кого угодно – чтобы поговорить. И когда все эти недели тому назад я, чтобы поговорить, нашла вас, то не могу передать, в какой восторг я пришла. В такой восторг, что дни и дни потом я надеялась – надежде вопреки, – что вы снова сюда заглянете. Нет, правда. Будто девичья фантазия – что вы притворитесь, будто зашли совершенно случайно, а я притворюсь, будто верю вам. А из-за того, что это было, как девичья фантазия, я вновь почувствовала себя юной, почти девочкой.

Ну, вы так и не зашли. Все эти дни, когда я сидела вблизи от двери, взглядывая на каждого, кто в нее входил, надеясь, молясь, чтобы на этот раз вошли вы, были потрачены впустую. Вы так больше и не появились. Вероятно, это вам и в голову не приходило.

Но меня ничто остановить не могло. О нет, это же был мой последний шанс и, точно Кора, я была готова сделать что угодно, унизиться, если придется, лишь бы вцепиться в него. И потому я более или менее терпеливо выжидала удобного случая, предлога, в котором нуждалась. И наконец он появился. Нежданно-негаданно мне позвонила Кора, пригласила меня в Элстри поглядеть, как она сыграет свой большой эпизод, а я пригласила вас.

И сейчас я вцепляюсь в этот шанс даже крепче, предлагая это пари. По моим расчетам, вы так чертовски убеждены, что раскроете это преступление – до того, что, не сомневаюсь, вы не захотите выставить себя трусом, отказавшись поднять перчатку. А если вы смущаетесь из-за… ну, понимаете, С-Е-К-С-А, так не надо. Мы оба слишком закоснели в своих привычках, не говоря уж о том, что слишком стары и скрипучи для подобной ерунды. Так что скажете, Юстес, милый? По рукам?

Трабшо слезно посмотрел ей в глаза:

– По рукам.

Он тут же спешно отвернулся от нее, сославшись на соринку в глазу – соринку величиной с весь «Ритц»! – и, притворившись, будто извлек ее, добавил:

– Но потому лишь, что знаю: выиграю я.

– В моем возрасте, миленький, я научилась быть не слишком разборчивой. Раз вы приняли пари, меня не слишком заботит почему.

Она бодро потерла ладонь о ладонь.

– Ну, так что вы дальше предпримете в своем расследовании?

– Дальше? – сказал Трабшо, допивая свое виски с содовой. – Дальше, думается, я отправлюсь охотиться на алиби. Проконсультируюсь с Томом Колвертом, и, может быть, если мы оба нахлобучим наши мыслительные котелки…

– Приятная перемена по сравнению с этим тартановым ужасом, который вы всегда нахлобучиваете.