Текст книги "Убийство в стиле"

Автор книги: Гилберт Адэр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Глава двенадцатая

– Садитесь, прошу вас.

Без слова благодарности, крепко держа пышно украшенную смутно восточными узорами нелепую ковровую сумку, из которой торчала внушительная пара вязальных спиц, Хэтти Фарджион села на стул, к которому ее направил сержант. Поскольку она удостоила Эвадну и Трабшо лишь мимолетнейшим взглядом, прежде чем бессловесно отвернуться, Колверт на этот раз не счел себя обязанным принести уже привычные извинения за их неправомерное присутствие тут или даже представить их ей поименно.

Пятидесяти с лишком, в крутых завитках волос, низенькая, неопрятная, и к тому же – или так, во всяком случае, казалось – перманентно злобствующая Хэтти Фарджион, приходится признать, не была привлекательной женщиной. И тем не менее в ее физическом и менее всего элегантном облике было нечто, ставившее в тупик. Словно бы она прилагала особые старания, чтобы представлять себя миру в наименее авантажном виде. Правда, она никогда не заняла бы первого места на конкурсе красоты. Однако в голову невольно приходила мысль, а должны ли ее волосы быть такими неухоженными? Должна ли ее кожа быть такой пятнистой и крапчатой? Должна ли она действительно носить бутылочно-зеленый костюм, расползающийся по всем швам одновременно? И главное, должна ли она противопоставлять людям, своим братьям и сестрам – людям, которые, если их подбодрить, возможно, будут готовы встретить ее на полпути – такое оскорбительное отсутствие даже капли интереса?

Но, видимо, Хэтти была такой вот. Принимайте меня, какая я есть, или не принимайте, как вам угодно, казалось, говорил ничего не выражающий язык ее внешности, но не ждите, чтобы это меня так или иначе трогало.

– Мне хотелось бы поблагодарить вас, миссис Фарджион, – сказал Колверт с вежливой нейтральностью, – за согласие ответить на мои вопросы. Возможно, вы помните, что мы уже встречались прежде, когда виллу вашего покойного супруга уничтожил этот страшный пожар.

Никакого отклика от Хэтти.

– И… и, э, уверяю вас, я не отниму вашего времени больше, чем абсолютно необходимо.

И вновь никакого отклика.

Колверт почувствовал, что либо он задаст прямой вопрос безотлагательно – такой вопрос, отказ ответить на который уже нельзя будет просто приписать природной молчаливости, но придется расценить как подлинную провокацию, – либо так разнервничается, что вообще не сможет задать никакого вопроса.

– Вы Хэтти Фарджион, не так ли? – спросил он.

– Да.

– Вдова Аластера Фарджиона, кинопродюсера?

– Режиссера.

– А, да. Ха-ха, извините. Да, я правда, видимо, все время путаю. Для непосвященного вроде меня, специально не подготовленного, различие между тем и другим не так уж ясно, но, полагаю, для вас, причастных киноискусству…

Его голос замер. Молчание.

Пора было перейти к делу.

– Скажите мне, миссис Фарджион, почему вы каждый день являлись в студию?

– Простите?

– Я спросил, почему вы все еще регулярно появляетесь в павильоне. То есть я понимаю, что первоначально эта картина была задумана вашим мужем, но после трагического случая с ним, казалось бы, нет практической причины для вашего присутствия здесь. Или вы смотрите на себя как на… ну, как говорится, на Хранительницу Огня?

Тут же вспомнив огненные в буквальном смысле слова обстоятельства смерти Аластера Фарджиона, он понял, насколько неуместно прозвучала эта последняя его фраза.

– Приношу свои извинения. Боюсь, я выразился очень неудачно. Никакого намека в виду не имелось.

– И не было замечено, – ответила она брюзгливо. А затем опять погрузилась в молчание.

– Но вы не ответили на мой вопрос.

– Какой еще вопрос?

– Насколько я понял, миссис Фарджион, – сказал Колверт тоном, теперь настолько повышенным, что тон этот указывал не только на злоупотребление его терпением, но и на то, что терпение это стремительно истощается, – когда ваш супруг снимал свои фильмы здесь, в Элстри, вы сами всегда находились в студии. Но вашего супруга более с нами нет. Так почему же вы продолжаете ездить сюда, хотя фильм этот, «Если меня найдут мертвой», снимает кто-то другой?

– Аластер хотел бы этого.

– Аластер хотел бы этого от вас? Но почему он от вас этого хотел бы? Собственно, какой цели служит ваше присутствие?

Она испустила смешок, чуть отдававший запором.

– Я не жду, что вы поймете, инспектор, то, что я вам скажу, но Аластеру всегда нравилось иметь меня поблизости на съемочной площадке, вроде как талисман – он был чрезвычайно суеверным человеком, – и если я продолжала приезжать, то потому, что, по моему ощущению, я представляю безмолвную гарантию верности его замыслу. В конце-то концов, это срабатывало в прошлом. Так почему же это не сработает сейчас, пусть даже снимет фильм не сам Аластер.

Полновесный ответ и даже интригующий.

– А почему вы здесь сегодня? Съемки же прекращены.

– Да. До дальнейшего распоряжения.

– Должен ли я понять, что вы не верите в окончательность этого?

– Конечно, нет.

– Но убийство мисс Резерфорд?

– Тот факт, что Кора Резерфорд больше в нем не снимается, мало что меняет. Ее роль была относительно маловажной. В этой стране найдутся десятки актрис, которые сыграют ее не хуже. Если уж вам надо знать, то сегодня я приехала в Элстри главным образом для того, чтобы обсудить с Рексом Хенуэем, кому нам лучше всего ее предложить.

– А, понимаю, понимаю! – взорвалась Эвадна Маунт с обычной своей внезапностью. – Бедная Кора еще не в могиле, а вы уже думаете, кем ее заменить?

– Естественно, мы об этом думаем. Это же деловое предприятие. И мы несем обязательства по отношению к живым, а не к мертвым. В съемках «Если меня найдут мертвой» заняты шестьдесят человек с лишним. И куда более человечно попытаться сохранить для них работу, чем тратить ценные дни, даже недели, оплакивая смерть мисс Резерфорд, как она ни прискорбна.

– С вашего разрешения я сменю тему, миссис Фарджион, – сказал Колверт, ловко вмешавшись, прежде чем романистка успела взгромоздиться на своего любимого конька. – Насколько я понял, режиссирование фильма было поручено мистеру Хенуэю, потому что вы нашли некий документ в бумагах вашего супруга?

– Совершенно верно.

– Случайно, при вас этого документа нет, могу ли я спросить?

– Конечно, у меня с собой его нет. С какой стати? Когда я приехала сюда сегодня днем, мне и в голову не приходило, что меня будет допрашивать полиция. Но и в таком случае сомневаюсь, что я подумала бы захватить его.

– Однако, надеюсь, он по-прежнему у вас?

– Разумеется.

– И нет никаких сомнений, что он был написан вашим мужем?

– Ни малейших. Я знаю почерк Аластера.

– Когда вы просматривали его бумаги, то искали именно этот документ, или нашли его случайно?

– Как я могла его искать? Я даже не знала о его существовании.

– Так чего же вы искали? – спросила Эвадна Маунт.

Уничижительный тон Хэтти Фарджион, когда она ответила, создавал впечатление, что ее ничуть не затронула невежливость романистки, что она не снизошла до того, чтобы оскорбиться.

– Если вас это как-то касается, то я искала завещание Аластера.

– А! Его завещание… – сказал Колверт. – И вы его нашли?

– Да, нашла.

– Никаких неприятных сюрпризов, я надеюсь?

На этот раз намек зримо задел ее.

– Категорически нет. Аластер и я составляли его вместе. И могу я сказать, что нахожу такой вопрос неприемлемым, инспектор.

– Извините, он был задан без какого-либо умысла. Но вернемся к тому странному документу – судя по сообщенному мне, в нем говорилось, что в случае, если вашему мужу что-то помешает снять этот фильм, режиссура должна быть поручена Рексу Хенуэю. Такова суть?

– Это не только суть, а вообще все, что там есть. Только одно это распоряжение. И подпись Аластера, конечно.

– Хм. Ваш муж испытывал какой-то страх, миссис Фарджион? За свою жизнь, может быть?

– Что за нелепая идея!

– Но почему же в таком случае он выдвинул столь странную гипотезу?

– Честно говоря, инспектор, меня нисколько не удивило бы, узнай я, что Аластер писал подобный документ перед всяким и каждым своим предыдущим фильмом. Естественно, я не могу этого утверждать категорически, так как он, без сомнения, рвал бы их после завершения фильма. Мой муж был блистательным человеком, но подобно многим блистательным людям просто не мог приспособиться к реальному миру. Он, как я вам уже сказала, был по-детски суеверен. И по личному моему мнению, запечатлевая такое заявление на бумаге, он, по сути, надеялся перехитрить Судьбу. Ну, так называемая реверсивная психология. Или, пожалуй, скорее реверсивное суеверие. Притворяясь перед Судьбой, будто он боится, что с ним может случиться нечто кошмарное, он надеялся, что Судьба, всегда, как мы знаем, действующая нам наперекор, непременно позаботится, чтобы этого не случилось. Я понимаю, как инфантильно это выглядит, но ведь во многих отношениях Аластер именно таким и был.

– Очень интересно, крайне интересно, – сказал Колверт, который не сумел замаскировать удивление перед столь подробным объяснением в ответ на его простой вопрос.

– Тем не менее, – сказал Трабшо, воспользовавшись наступившей паузой, – нам было бы полезно узнать, не имел ли ваш муж врагов? Или мне следовало бы сказать, учитывая его влияние и известность, не имел ли он много врагов.

– При всей детскости, на какую часто бывал способен Аластер, – сказала его вдова после краткого размышления, – он, во всяком случае, был достаточно умен, чтобы делать друзьями имеющих власть и врагами, ее не имеющих. – В ее голосе внезапно послышался слабый узкогубый намек на угрозу. – Я была единственным исключением из этого правила.

И на этой холодящей ноте разговор был окончен.

Хэтти Фарджион удалилась, и трое друзей переглянулись.

– Эта женщина, – в конце концов заметил Трабшо, – знает больше, чем готова открыть.

– Не удивлюсь, – сказал Колверт.

Колверт приступил к допросу Франсэ, как и со всеми предыдущими допрашиваемыми, в любезноразговорной тональности. Он заверил француза, что расспросы, которым он подвергнется, всего лишь формальность, что он просит его всего лишь поделиться любыми сведениями, какими бы тривиальными и пустячными они ему ни казались, об обстоятельствах смерти Коры Резерфорд.

– Mais, naturellement[37]37
  Ну, разумеется (фр.).


[Закрыть], я скажу вам все, что я знаю.

– Тогда разрешите мне сначала коснуться нескольких основных моментов. Ваша фамилия…

– Франсэ, Филипп Франсэ.

– И вы, насколько мне известно, кинокритик?

Франсэ сделал гримасу негодующего поеживания.

– Извините, – сказал Колверт, – я ошибся? Но мне, безусловно, сказали, что вы кинокритик.

– О, это не, как вы выражаетесь, большая важность. Просто я предпочитаю определение théoricien. Как это по-вашему? Теорист?

– А! Ну, для меня это никакого значения не имеет. Но в чем, собственно, различие?

– Различие…

Француз откинулся на спинку стула движением, зловеще угрожающим для всякого, кому уже приходилось слышать, как он плетет кружева на свою любимую тему.

– Я сказал бы, что различие между кинотеористом, который пишет для неширокого журнала, нет? И кинокритиком, тем, кто пишет в ежедневные газеты, – такое же, как между астрономом и астрологом. Вы comprenez[38]38
  понимаете (фр.).


[Закрыть]? Первый создает теорию, чтобы описать кинематографический космос. Другой ограничивается звездами. Avec les vedettes, quoi[39]39
  Здесь: Что касается кинозвезд, то (фр.).


[Закрыть], я думаю, особенно вы, инспектор, оцените…

– Собственно, – поспешно сказал Колверт, – мне бы хотелось…

– Нет-нет, вы, пожалуйста, должны разрешить мне докончить. Вы и я, мы, как пара горошин. А почему? А потому, что мы оба имеем теории n’est-ce pas[40]40
  не правда ли? (фр.).


[Закрыть]? Ведь что такое детективы, как не критики преступления? А что такое критики, настоящие критики, теоретичные критики, как не детективы кино?

Пока можно было наблюдать, как губы Трабшо складывались в «чокнутый, совсем чокнутый», Колверт сделал еще попытку направить поток в нужное русло.

– Интересно… Ну, согласимся, что вы пурист и покончим с этим.

– Пурист, да-да, это правда, мы, французские теористы, мы все пуристы. Par exemple[41]41
  Например (фр.).


[Закрыть], у меня есть коллега, который утверждает, что кино, оно умерло – оно умерло, вы понимаете, – когда оно начало говорить. Пф! Вот так, просто. У меня есть другой коллега, который такой пурист, что он смотрит только фильмы, сделанные в девятнадцатом веке. Для него mille neuf cent, тысяча девятьсот – это конец всего. Moi, я специализируюсь в oeuvre[42]42
  творчество (фр.).


[Закрыть] единственного cinéaste[43]43
  кинорежиссер (фр.).


[Закрыть], великого Аластера Фарджиона.

Обрадованный, что Франсэ оказал ему услугу наконец-то добраться до сути, Колверт вцепился в эту фамилию.

– Аластер Фарджион, да, вот именно! Вы пишете книгу о его творчестве, если не ошибаюсь?

– Я? Да. Я изучаю его фильмы много лет. Он сделал много chef-d’oeuvres[44]44
  шедевры (фр.).


[Закрыть].

– Извините, я не совсем расслышал, – сказал Трабшо. – Он сделал много как вы сказали?

– Chef-d’oeuvres. Шедевров. Он был очень великий режиссер, величайший из всех английских режиссеров. Вы знаете, мы, французы, иногда говорим, что есть несовместимость между словом «английское» и словом «кино». Но Фарджион, он был исключением. Он делал фильмы, которые равны… qu’est-ce que je dis[45]45
  что я такое говорю (фр.).


[Закрыть], которые более чем равны, много более чем равны, любому другому в мире. Рядом с Фарджионом другие настолько vin ordinaire[46]46
  ординарное вино (фр.).


[Закрыть].

– Мсье Франсэ, – сказал Колверт, – не могу ли я перейти к делу?

– А, да. Смерть – убийство мисс Резерфорд. Так печально.

– Очень. Вы, если не ошибаюсь, были тогда в павильоне.

– Это правильно.

– Значит, вы должны были видеть, как она пила из отравленного бокала?

– Да, я вижу как.

– И падение на пол?

– Это тоже. Это было ужасно, ужасно.

– Ну, а перед тем, как это произошло, не было ничего, совсем ничего, что вы могли бы заметить, чего-нибудь, что показалось бы вам, ну, необычным, странным, выходящим за рамки привычного? Подумайте хорошенько, прошу вас.

– Инспектор, у меня нет необходимости думать. Я не замечаю ничего такого рода, названного вами. Я здесь, чтобы наблюдать за съемкой. Я помещаю себя в углу и делаю заметки.

– Для вашей книги о Фарджионе, нет? (Французское построение фраз, печально отметил про себя Колверт, оказалось заразительным.)

– Да. Последняя глава должна быть о «Если меня найдут мертвой». Это будет очень любопытная глава, совсем не в стиле остальной книги.

Когда его ответ замер довольно неисчерпывающе, Эвадна воспользовалась удобным случаем задать собственный вопрос.

– Мсье Франсэ, – начала она, – вы, я уверена, вспомните, что вчера мы перекусывали в буфете все вместе.

– Mais naturellement. Я очень хорошо помню.

– И вы рассказали нам во всех подробностях про вашу книгу о Фарджионе – об интервью, которые вы брали у него на протяжении многих лет.

– Да.

– И главное, про ваше восхищение его творчеством, восхищение, которое вы только что в очередной раз повторили.

– Это так.

– Но вы также сказали нам, практически спохватившись, что человек он был гнуснейший. «Свинья», если я могу вас процитировать. Я права?

– Да, вы… вы правы, – ответил он, с глазами в неразличимости за толстыми стеклами очков.

– Ну, так мой вопрос к вам таков: почему? Почему он был свинья?

– Но все знают почему. Это dans le domaine publique. Это известно публично – его репутация – я повторяю: это известно о нем.

– Это неоспоримая истина, – продолжала Эвадна. – И тем не менее я ощущаю, очень четко ощущаю, что, когда вы говорили о нем, неистовость вашего осуждения питалась не просто тем, что знают все, но опиралась на какой-то частный, какой-то личный опыт.

Франсэ поразмыслил, потом пожал плечами.

– Qu’est-ce que ça peut me faire enfin?[47]47
  В конце концов, мне-то что? (фр.).


[Закрыть] – Его темные очки посмотрели романистке прямо в глаза. – Да, мисс Маунт, она питалась личным опытом.

– Вы не поделитесь им с нами?

– Почему нет? Вы видите, я посвятил мою жизнь Аластеру Фарджиону. Я изучал его фильмы, я смотрел их много-много раз, и каждый раз приносил новые открытия, новые и завораживающие детали, прежде мною не замечаемые, так богаты и необычны все его фильмы. И однажды я взял свою храбрость в обе руки, чтобы написать ему самому сюда в Элстри, и я предлагаю нечто абсолютно inédit – как вы говорите? – неиспытанное? Книгу о нем, но не монографию, нет-нет, книгу интервью. К моему изумлению, он соглашается. Я незамедлительно сажусь в поезд-паром до вокзала Виктория, и мы садимся вместе, не здесь, а в его великолепной вилле в Кукхеме, ныне, увы, несуществующей – и он говорит, и я слушаю. Он говорит и говорит, а я слушаю и записываю. Просто extraordinaire[48]48
  необыкновенно (фр.).


[Закрыть] то, что он говорит, это tout àfait époustouflant[49]49
  совершенно потрясающе! (фр.).


[Закрыть]! Я так счастлив, я начинаю думать, что опубликую величайшую книгу о кино, когда-либо бывавшую.

Его лысина блестела бисеринками пота.

– Но есть что-то еще. Внутри каждого критика кино есть творец кино, который вопиет, рвется наружу, вы понимаете? И я ничем от других не отличаюсь. Я так imprégné[50]50
  пропитан (фр.).


[Закрыть] творчеством Фарджиона, что я сам начинаю писать сценарий – держа в уме его стиль. Я тружусь над ним много месяцев, пока не чувствую, что он готов, чтобы он его прочел. Тогда я посылаю его ему с милым робким письмом в аккомпанемент. И я жду. Я жду, и я жду, и я жду. Но не получаю никакого отзыва, ровно никакого. Я не могу понять. Я думаю, может быть, я должен протелефонировать, получил ли он его? Затем я читаю в газете, что он готовит новый фильм. Его название «Если меня найдут мертвой». И тогда я понимаю – enfin[51]51
  наконец (фр.).


[Закрыть].

– Что вы понимаете? – негромко спросила Эвадна Маунт.

Наступила краткая пауза. Затем:

– Мой сценарий, он называется «Человек в четвертом ряду». Он рассказывает о двух женщинах, которые идут в театр, и одна из них указывает на человека, который сидит перед ними, и она говорит своей подруге…

На этой точке его повествования и он, и Эвадна Маунт сказали хором:

– Если меня когда-нибудь найдут мертвой, то вот человек, который будет причиной…

– Стоп, – заключила Эвадна мрачно. Затем она добавила, пожалуй без надобности: – Он украл ваш сценарий.

– Он украл мой сценарий, да. Вот почему я говорю, что он гений, но он также и свинья.

– Любопытно…

– Что любопытно?

– В изложении Коры человек этот сидел в третьем ряду.

Франсэ позволил себе невесело усмехнуться:

– По крайней мере одно он изменил.

– Это, и еще название.

– И название, да.

– И вы ничего не могли поделать? – спросил Колверт.

– Ничего. Я не имел доказательств. Ни копирайта. Ничего. Я так жаден, чтобы Фарджион самый первый его прочел, этот сценарий, который я написал для него, что я не показываю его ни моим друзьям, ни моим коллегам и никому о нем не говорю. И все это, вы понимаете, я пишу в милом робком письме, которое я вкладываю внутрь сценария. Я был – как вы это говорите? – полный простак.

– Вы не можете себя винить, – объявила Эвадна Маунт. – В конце-то концов, откуда вам было знать, что он окажется таким бессовестным.

– Но да, мне было, откуда знать! – воскликнул Франсэ, сильно хлопнув кулаком по столу.

– Но каким образом?

– Это все есть тут – в его фильмах! Я вижу это снова и снова, но я не понимаю то, что я вижу!

– Знаете, – задумчиво сказала Эвадна, – мне бы надо попробовать самой ознакомиться с этими фильмами.

– Да? Вы любопытны открыть себе творчество Аластера Фарджиона?

– Ну конечно.

– Тогда вы должны разрешить мне сопроводить вас. Сегодня вечером, если вы свободны. Это будет большая честь.

– Сопроводить меня? Сегодня вечером? Господи, куда?

– В вашу «Академию кино». В полночь там будет всенощный показ его фильмов. Hommage[52]52
  Дань уважения (фр.).


[Закрыть]. Вы не знали?

– Нет, не знала. Ну, мне страшновато вспомнить, как давно я проводила целую ночь на ногах, но эта hommage слишком важна, чтобы я ее пропустила. Мсье Франсэ, у вас есть спутница.

Последний допрос – Летиции Морли – был равно и самым кратким, отчасти потому, что она так впечатляюще сформулировала обвинение против себя накануне в буфете, а отчасти потому, что им всем она из пяти подозреваемых казалась наименее подходящей. Поэтому вопросы Колверта были главным образом повторением прошлых, как в не меньшей степени и ее ответы. Видела она то, что видели все остальные, и реагировала примерно так же, как реагировали все остальные. Что до Коры, Летиция просто повторила взвешенное мнение, которое уже высказала в прошлый раз. Собственно говоря, только когда процедура приближалась к своему антидраматичному финалу, она добавила нечто ценное к запасу сведений своих инквизиторов.

Однако непосредственно перед этим произошло маленькое побочное отвлечение. Эвадна Маунт находила монотонно повторяющееся чередование вопросов и ответов настолько нудным, что начала буквально клевать носом. «Клевать» было наиболее подходящим определением. Когда, к развлечению Трабшо, дремота переходила в безоговорочный сон, голова романистки склонялась налево или направо, прежде чем сразу рывком занять нормальное положение. Затем, чуть позже, даже хотя она пыталась почти вручную поднять веки, все вновь повторялось с начала и до конца. А затем снова.

На четвертый раз она каким-то образом ухитрилась открыть глаза, прежде чем выпрямиться. И увидела в этот миг прямо перед собой мусорную корзинку, запрятавшуюся под письменным столом Рекса Хенуэя. Корзинка по самый край была набита всякими бумагами – предположительно, ненужными письмами, устаревшими контрактами, страницами отвергнутых сценариев и тому подобным. Однако поверх их всех из корзинки высовывался длинный обрывок бумаги, сильно обожженный с обеих сторон и явно оторванный от более широкого листа. Ее сыщицкий инстинкт пробудился при виде одного из тех пустячных, но, как неизбежно оказывалось, жизненно важных клочков бумаги, выброшенных, хотя до конца не уничтоженных, которые так часто фигурировали в ее собственных «Ищи убийцу!», и она выбросила вперед руку с ловкостью, с какой муравьед – свой язык, зажала бумажку между пальцами и потратила несколько секунд, чтобы изучить ее прежде, чем незаметно (как она воображала) опустить в свою сумку. Затем она выпрямилась на стуле и вернула все свое внимание Колверту и его вопросам.

– Однако, мисс, – услышала она его слова, – вы должны были, мягко выражаясь, испытать глубокое омерзение. Знаменитый кинорежиссер приглашает вас к себе на виллу, чтобы обсудить планы его новой картины, а затем, без малейшего предупреждения, пытается… ну, обесчестить вас. У какой порядочной женщины подобное предосудительное поведение не вызвало бы омерзения?

– Во всяком случае, в кинобизнесе, инспектор, – ответила Летиция, – омерзение испытала бы только очень глупая женщина. Последняя дурочка. Но я вижу ваше омерзение и, уверяю вас, вовсе не смотрю легко на изнасилование. Да, повторяю, изнасилование. Фарджион пытался изнасиловать меня, а не «обесчестить», как вы выразились. Он пытался изнасиловать меня точно так же, как, по моему убеждению, он попытался изнасиловать Пэтси Шлютс. Однако в отличие от бедной Пэтси я умею обходиться с мужчинами, особенно, когда, учитывая репутацию Фарджи, я, полагаю, полусознательно ожидала чего-то подобного.

– Так как же вы с ним обошлись?

– Вырвалась из его хватки, кстати, порвав при этом новое и довольно дорогое платье от Хартнелла, выбежала из виллы, нашла в Кукхеме полуприличный пансион, где провела ночь, зализывая свои раны, а утром на первом же поезде вернулась в Лондон. Более или менее в целости и сохранности.

Естественно, после моего отказа ему я не сомневалась, что с фильмом для меня покончено – я же была ассистенткой Рекса Хенуэя – и что мне лучше начать поиски другого места. Затем я прочла сперва о пожаре на вилле Фарджиона, а через три-четыре недели после – что именно Рексу поручено снимать «Если меня найдут мертвой». Я позвонила ему, и – что вовсе неудивительно, учитывая как долго и хорошо мы работали вместе – он предложил мне мое собственное прежнее место.

Так что, нет, инспектор, отвечая на ваш первоначальный вопрос, я вовсе не была сокрушена, как вы выразились, смертью Аластера Фарджиона по причинам, которые только что изложила вам.

Откинувшись в своем кресле, Колверт смотрел на нее почти с нежностью.

– Ну, думаю, это все, что я хотел узнать. Позвольте еще раз поблагодарить вас, мисс Морли, что вы пришли сюда. Позволю себе сказать, что вы произвели замечательное впечатление на всех нас. Почти ошеломляющее. Могу только пожелать, чтобы все свидетели, которых мне приходится опрашивать, отвечали бы столь же ясно и здравомысляще, как вы. Надеюсь увидеть вас на суде коронера.

– Увидите. И я тоже благодарю вас инспектор.

Она встала и одернула юбку без всякой аффектации.

– Всего хорошего, мисс Маунт, мистер Трабшо. Познакомиться с вами было очень интересно. Я не преувеличиваю.

Едва она закрыла за собой дверь, как Трабшо сказал:

– Молодая женщина с головой на плечах. И правильно привинченной.

– Что есть, то есть, – сказал Колверт. – Она просто вызвала у меня восхищение. А что скажете вы, мисс Маунт?

– Что скажу я? Я скажу, что мне необходимо что-нибудь выпить. Особенно, если мне придется всю ночь смотреть фильмы в «Академии».

– В таком случае, дорогая моя Эви, – сказал Трабшо, – позвольте мне, во-первых, подвезти вас назад в город, mais naturellement, и, во-вторых, предложить парочку двойного розового джина в баре «Ритца».

– Оба предложения, мой милый Юстес, приняты с благодарностью.

– Отлично, отлично. А как вы, Том? Полагаю, подвозить вас не требуется?

– Нет, спасибо, у меня своя машина. Но просто позвольте мне сказать, как я благодарен вам обоим за согласие принять участие в этом моем маленьком эксперименте. А также и за ваши очень уместные и, – он не удержался и бросил на Эвадну лукаво-смешливый взгляд, – режущие вопросы. А теперь у меня к вам еще просьба. Поразмыслите надо всем, что вы слышали сегодня здесь и – если и когда – у вас возникнут новые идеи, которые, по вашему мнению, следовало бы сообщить мне, прошу вас без стеснения позвонить. Мой номер у вас есть. А я, в свою очередь, буду сообщать вам о дальнейшем ходе расследования.

– Собственно говоря, – сказал Трабшо с загадочной полуулыбкой, – мне кажется, у меня уже складывается новый интригующий взгляд на все дело. Однако, если не возражаете, я позволю ему настояться, прежде чем угостить вас.