Текст книги "Солнце доктора Бракка"

Автор книги: Гейнц Фивег

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

Пока он в тревоге и волнении писал письмо, над островом зажглось во всей своей красе северное сияние. Высоко в небе развернулась широкая сине-зеленая полоса. Медленно теряя блеск, она стала отсвечивать красным и заколебалась, будто волнуемая ветром. Вдруг она снова вспыхнула, пустила побеги, засверкала всеми цветами радуги. Все новые лучи и полосы света устремились вверх, словно языки зеленого, красного, желтого огня. Однако это чудо длилось недолго, лучи рассеялись по небосклону, пламенная корона рассыпалась.

Следующие несколько дней стояла хорошая погода, ртуть в термометре поднялась, было всего 8 градусов мороза. Но полярная ночь брала свое. Рассвет наступал лишь в полдень и тут же потухал. На небе ненадолго оставалось лишь слабое красноватое сияние.

* * *

Бракк, инженер Бер и профессор Гольцман, стоя у пульта управления электростанции, заканчивали последние приготовления. Через час будут выключены турбоагрегаты, которые до этого снабжали поселок на острове электричеством. Их заменят атомные батареи. Можно будет отказаться от безумно дорогих перевозок топлива.

На остров прибыли известные ученые из многих стран. Прилетели журналисты и репортеры, чтобы поведать миру о пуске первой полупроводниковой электростанции и о рождении искусственного солнца, которое завтра ровно в полдень засияет в зените.

Бракк, последнее время нервный и рассеянный, в этот знаменательный день казался необычайно спокойным. И не только казался, он и на самом деле был спокоен. Так всегда бывает. Сначала заботы, разочарования, тревоги и работа, работа. Когда же цель достигнута – кажется, будто так и должно было быть. Еще полчаса – и он повернет главный рубильник. Первая в мире полупроводниковая электростанция вступит в строй. Сердце его забилось сильнее.

В помещение, где находился пульт управления, вошли гости и ученые, прибывшие на остров. Слышался разноязычный говор. Щелкали фотоаппараты, стрекотали кинокамеры.

Лампы, вделанные в потолок, заливали помещение дневным светом. Приятное тепло подымалось от нагреваемого электрическим током пола из синтетического материала. Стрелки измерительных и контрольных приборов, размещенных на пульте, который занимал целую стену, стояли еще на нуле. Горел только зеленый огонек маленькой сигнальной лампы. Вдруг она погасла, и тотчас зажглась красная. Это был сигнал о том, что турбоагрегаты прекратили работу.

Бракк подошел к главному рубильнику. В помещении наступила торжественная тишина. Погасли лампы дневного света, мрак окутал людей, но продолжалось это всего несколько секунд – включили аварийное освещение. Бракк взялся за рубильник, поднял его кверху, и в тот же миг свет залил помещение.

Со всех сторон Бракку протягивали руки. Он машинально пожимал их, не в силах сказать ни слова. Он был потрясен. Только в клубе, где должно было состояться скромное торжество, он несколько пришел в себя. Как бы он был счастлив, если бы и Вера могла быть здесь и поздравить его с успехом.

В контрольном центре шли последние испытания излучателей. Взгляд Шетли был прикован к приборам, стрелки которых беспокойно метались. Подле него стояли Бракк, инженер Бер и профессор Гольцман. Шетли был в прекрасном настроении. Он ни на секунду не сомневался в том, что излучатели будут действовать безотказно. Ровно в двенадцать над островом засияет новое солнце… Погода стояла благоприятная. Ясное звездное небо, метеорологи обещают отсутствие шторма и даже снегопада.

– Сейчас я видел знамения великих свершений, – с этими словами в помещение контрольного центра вошел профессор Сулков. – Только что пролетел метеор. Перед тем как пустили электростанцию, тоже пронесся метеор. От этого можно стать суеверным.

Все засмеялись, а Шетли сказал:

– Надо думать, при пуске ваших инфракрасных излучателей на нас свалится здоровенный болид.

Сулков закурил папиросу и улыбаясь сказал:

– Если этот здоровенный болид угодит прямо в долину и растопит лед до самого грунта, я приму его как дорогого гостя. Он сэкономит нам много труда. – Потом, обратясь к Бракку, он спросил: – Когда можно ожидать пуска второй очереди электростанции, господин доктор?

– По плану – пятнадцатого числа, господин профессор. Разумеется, если не зарядит буран со снегопадом этак на недельку – другую. Монтаж атомных батарей полностью закончен. Оборудование для пульта управления второй очереди обещали прислать на следующей неделе. Когда вы собираетесь начать работы?

– Как можно скорее. Я уже говорил с Москвой. Плавильный порошок и излучатели инфракрасных лучей готовы к отправке. С сегодняшнего дня у нас будет солнце, а значит, и свет. К чему еще откладывать? Мы все подготовили.

К ним подошел Шетли и указал на стенные часы:

– Без пяти двенадцать! Выйдем отсюда, автоматика уже включена.

Стоя во мраке, ученые, гости и репортеры ожидали великого события. Все наружные лампы погасли. Собравшиеся все чаще поглядывали на светящиеся циферблаты своих часов. Как долго тянутся минуты… Ни в одной лаборатории не работали. Все вышли наружу и, подняв головы, пристально смотрели на мерцающие звезды.

Вдруг на темно-голубом небе появился большой красный диск с размытыми контурами. Свет его медленно усиливался, пятно постепенно становилось розоватым, затем желтым, делаясь все светлее и ярче. Через несколько минут оно засверкало, как солнце. На острове стало светло, словно днем. Люди закрывали глаза, мигали, снова и снова устремляли взгляд к сияющему диску, края которого окрасились теперь во все цвета радуги.

Все кругом изменилось как по мановению волшебной палочки. Люди с любопытством рассматривали то, что успели позабыть за полярную ночь. Все казалось внове. На южном берегу острова, где осенью громоздились глыбы льда, теперь тянулась волнистая снежная равнина. Во многих местах ветер выдул лощины, а там, где раньше залегали глубокие снега, сверкали льды.

Второе солнце лило на остров свой холодный свет. Сотрудники Шетли на радостях пустились в пляс. Они подняли своего шефа на руки и торжественно понесли к клубу. К ним присоединились все остальные.

За несколько недель поселок на острове приобрел совершенно иной вид. Над плоскими постройками поднялось большое куполообразное здание из небьющегося стекла, специально сооруженное для универсального зеркального телескопа. Появилась и новая физико-химическая лаборатория искусственного фотосинтеза. Взлетно-посадочные площадки были значительно удлинены и расширены. Почти каждый день прибывали тяжелые транспортные машины с научной аппаратурой.

Искусственное солнце ежедневно включалось ровно в семь утра. На темном фоне неба начиналась фантастическая игра красок. Одни цвета вытесняли другие: место темно-красного занимал оранжевый, его сменял желтый со светло-зеленым, а через несколько минут небосклон заливал яркий белый свет. Жители острова уже привыкли к своему солнцу. Но они часто сожалели о том, что их солнце не дает тепла. Холодные лучи не могли растопить ни лед, ни снег, все было по-прежнему сковано морозом.

* * *

В девять часов утра профессор Сулков вошел в свой кабинет. В ту же минуту зазвонил телефон. Из центра воздушных сообщений извещали о предстоящем прибытии советского транспортного самолета с грузом порошка, вызывающего таяние льда. Сулков сразу же дал указание привести в готовность вертолеты, с которых будет рассеиваться порошок.

Не успел Сулков положить трубку, как в кабинет просунул голову начальник взрывной группы.

– Можем начинать, товарищ профессор. Все готово.

Вскоре тишину разорвал гром взрыва. В воздух взметнулись обломки льда и скал. К небу поднялся столб черного дыма, и, когда он рассеялся, все увидели узкую лощинку, сбегавшую от забитого льдом кратера вниз к морю. Взрыв был точно рассчитан, и теперь часть талой воды должна была устремиться по этой лощинке к морю.

Тем временем прибыл транспортный самолет. С помощью мощного пневматического устройства мелкозернистый порошок нагнетался из трюма самолета прямо в баки вертолетов, стоявших в ряд у края взлетной дорожки.

А еще через час сотрудники профессора Сулкова собрались на совещание. Сулков, не любивший длинных речей, коротко и по-деловому рассказал о стоящих перед ними задачах. На столе лежала карта острова. Красной линией были обозначены на ней границы котловины. Профессор указал карандашом место, где был произведен взрыв.

– …Таким образом, вода, которая образуется при таянии слоя льда, находящегося над уровнем моря, сможет стекать самостоятельно. Остальную воду придется выкачать. Работать будут восемнадцать машин. Как только кратер очистится ото льда, мы пустим в действие камнедробилки.

После полудня начались работы по уничтожению ледяного покрова. Несколько ученых собрались на пункте дистанционного управления и, напряженно вглядываясь в большой экран, наблюдали за четырьмя вертолетами, готовыми к взлету. Инженер, стоявший у пульта, нажал кнопку, и на вертолетах заработали двигатели, начали вращаться лопасти. Телеуправляемые вертолеты поднялись в воздух. Машины летели сомкнутым строем, а затем повисли в воздухе над заполненным льдом кратером.

Инженер, управлявший их полетом, нажал другую кнопку, от вертолетов отделились взрывные заряды, ушли глубоко в лед и там взорвались, раздробив поверхностный слой на тысячи кусков. Тогда инженер нажал на третью кнопку. Открылись баки, и из них посыпался плавильный порошок. Через некоторое время лед словно закипел. Большая часть талой воды тут же обратилась в пар – изображение на экране окутал плотный серый туман. Остальная вода потекла вниз по лощине, образованной взрывом. Сначала это был жалкий ручеек, но с каждой минутой воды в нем прибавлялось, и скоро к покрытому льдом морю ринулся широкий поток.

Инженер вернул вертолеты на взлетную площадку, где их снова нагрузили порошком и взрывными зарядами.

– Посмотрим с близкого расстояния, что там получилось, – предложил профессор Сулков.

Все покинули пункт дистанционного управления.

В дверях к Бракку подошел радист и передал радиограмму. Его приглашали в Москву, на научную конференцию, которая должна была состояться в январе.

* * *

В это субботнее утро Хегер подошел к воротам института, когда сотрудники уже давно начали работу. Он был раздосадован; поломка автомобиля задержала его, пришлось идти пешком. Едва ответив на приветствие привратника, Хегер быстро пересек двор и вошел в главное здание. Рывком открыл дверь своего кабинета, повесил в шкаф пальто и шляпу, сел за письменный стол. Устало откинулся назад. Прошло несколько минут, прежде чем он сумел взять себя в руки, раздражение, вызванное вынужденной прогулкой, несколько улеглось.

Закурив сигарету, Хегер нажал на рычаг переговорного устройства.

– Здравствуйте, фрейлейн Пальмер. Есть что-нибудь важное?

– Здравствуйте, господин доктор. Важного ничего нет. Четверть часа назад звонил господин Гласе. Спрашивал вас.

– Попросите позвонить еще раз. Спасибо!

Хегер отпустил рычаг, задумчиво уставился перед собой, поглаживая указательным пальцем усики. Лицо его приняло странное, напряженное выражение, словно он чего-то ждал. «Значит, нет… Непостижимо! Неужели климатические условия… Ерунда, процесс химического распада не может…»

Зазвонил телефон. Говорил его ассистент Гласе.

– Расплавьте соединительную трубку, – ответил Хегер. – Все остальное я сделаю сам. Сейчас приду.

В вестибюле он встретил профессора Экардта, возвращавшегося к себе после утреннего обхода лабораторий. Хегер поздоровался и хотел идти дальше, но Экардт задержал его.

– Я прочел ваш доклад и в общем согласен с вашим предложением. Считаю, однако, необходимым внести некоторые изменения. Пожалуйста, зайдите ко мне.

Экардт вынул из письменного стола папку, раскрыл ее, прочел один абзац и сообщил, какие изменения и дополнения он предлагает внести. Хегер молча слушал его. Внутренне он соглашался с профессором. Однако он был раздосадован тем, что сам не подумал об этих возможностях. Поэтому он начал возражать, пустился в объяснения. Поскольку речь шла о весьма многообещающем усовершенствовании фотоэлемента для автоматического управления машинами, он не собирался допускать Экардта даже к малейшему участию в своей работе, как бы ни были хороши предложенные профессором изменения. Хегер предпочел бы вообще не представлять Экардту своих предложений, но это было просто невозможно – ведь профессор пока еще возглавлял институт.

«Однако когда-нибудь ему все же придется уйти, – думал Хегер, глядя на усталое, морщинистое лицо профессора. – Стареет на глазах. Пора бы ему наконец удалиться на покой, уступить место тем, кто помоложе». Он был почти уверен, что когда-нибудь займет место Экардта. Лишь изредка, когда он вспоминал о Бракке, его охватывало легкое беспокойство. Однако тайна искаженной формулы, о которой знал только он, прогоняла тревогу.

Профессор Экардт захлопнул папку и протянул ее Хегеру, сказав, чтобы он еще раз тщательно все обдумал и ни в коем случае не действовал чересчур поспешно.

Он сделал пометку в своем настольном календаре. Вертя карандаш между пальцами, взглянул на Хегера, который задумчиво рассматривал папку. После длинной паузы Хегер, словно ему было трудно говорить, сказал:

– Спасибо за ваши предложения, господин профессор. Я основательно переработаю свой доклад.

– Хорошо, господин Хегер, только не упускайте из виду инерцию фотоэлементов.

Экардт с видимым удовлетворением закурил сигару и принялся по своему обыкновению пускать дым колечками.

– Я получил письмо от Бракка, – сказал Экардт.

Глаза Хегера как-то странно сверкнули. В его взгляде, который он поспешно отвел от лица Экардта, отразилось ожидание.

– Бракк пишет, – продолжал Экардт, – что работа успешно продвигается. Скоро будет пущена вторая очередь электростанции. Трудности возникли только в связи с прокладкой кабелей, поскольку штормы и сильные снегопады препятствовали работе. Судя по словам Бракка, искусственное солнце, зажегшееся над островом, излучает свет фантастической силы. Освобождение кратера ото льда уже началось. Зеленый уголок в центральной части Арктики, освещаемый искусственным солнцем! Просто непостижимо! Кажется, что читаешь фантастический роман. Впрочем, в середине февраля я сам собираюсь на остров.

Он помолчал и добавил поучительным тоном:

– Без открытия Бракка, без его атомной батареи остров и сегодня оставался бы маленькой, редко упоминаемой научной станцией, все распрекраснейшие проекты были бы просто утопией.

Да, мы можем гордиться нашим Бракком. Усовершенствование фотоэлемента удалось ему в невероятно короткий срок. На прошлой неделе я беседовал с коллегой Чанчи из Пражского института, который несколько лет бился над той же проблемой. Он высказал шутливое предположение, что Бракк заключил договор с сатаной. – Экардт засмеялся. – Он до сих пор не может понять, как додумался Бракк до неоднородного облучения своего элемента. Говорит, что ему самому эта идея, возможно, совсем не пришла бы в голову, а если б и пришла, то разве что через много лет. Весной на территории Пражского института начнут строить опытную электростанцию. Ждут только полного отчета Бракка.

– И ни у кого не возникает никаких сомнений? – медленно сказал Хегер и задумчиво стряхнул пепел с сигареты. – А меня иногда берут сомнения, добавил он, стараясь не встречаться взглядом с Экардтом. – Я говорю о непродолжительности испытания атомной батареи, о поспешности, с которой было принято решение строить электростанцию на острове. Боюсь, что плод сорвали незрелым.

Экардт посмотрел на него с удивлением.

– Вы заговорили совсем как доктор Хенель. Сомнения, вечные сомнения! А между тем уже первая атомная батарея, работающая на полную мощность, должна была бы рассеять все сомнения. Лично у меня нет никаких колебаний. Фотоэлемент Бракка оправдал себя, а это главное.

Вошла секретарша, и разговор прервался. Хегер попрощался и отправился в лабораторию. Он готов был надавать себе пощечин за то, что чуть не выдал себя, выступая в роли провидца.

В лаборатории его уже ждал ассистент, подготовивший все к испытанию нового фотоэлектронного умножителя для астрономических измерений. Хегер проверил контакты и измерительные приборы, затем включил ток. Долгое время он молчал, занимаясь экспериментом. Однако по его глазам было видно, что результаты его не удовлетворяют, Хегер выключил ток, сделал записи и сказал ассистенту:

– Нужно изменить угол падения первичных электронов. Вы уже расплавили соединительную трубку системы 4ц?

– Нет еще, господин доктор. Вы сказали…

– Да, знаю. Сделайте это, пожалуйста, сейчас же.

Ассистент вышел в соседнее помещение и принялся за работу, а Хегер, стоя у окна, обдумывал изменения, которые необходимо внести в конструкцию умножителя. Он посмотрел на темные снеговые тучи, которые нависли так низко, что, кажется, едва не касались голых ветвей деревьев. Белые крыши института и причудливые сосульки на водосточных трубах напомнили ему о предстоящей поездке в горы. Лицо его прояснилось. В три часа он должен был заехать за Верой. Ему, наконец, удалось уговорить ее отправиться с ним в горы на субботу и воскресенье. Они будут вместе двое суток – два дня и две ночи. Хегер понимал, что эти двое суток могут многое изменить в жизни их обоих.

…Его больно задевало, что он пытался завоевать именно жену Бракка, человека, отнявшего у него научный успех, этого баловня судьбы.

Хегер тяжело вздохнул.

Скоро Бракк вернется с острова. Хегер знал об этом из письма Бракка Вере. Поймет ли его Вера, если он когда-нибудь откроет ей правду? Поверит ли, что только любовь к ней заставила его перехватить и утаить от нее это письмо?

Это вышло случайно. В то утро он просмотрел институтскую почту до того, как секретарша раздала ее по отделам. Вероятно, для того чтобы выиграть время, Бракк отослал свое письмо Вере скоростным самолетом вместе со служебными документами.

Сначала Хегер взял письмо, думая передать его Вере при скорой встрече с нею. Но ревность довела его до того, что, придя домой, он вскрыл письмо. Ему нужно было наконец узнать правду об отношениях между супругами. Ведь Вера всегда ограничивалась только намеками на разлад с мужем.

С тех пор как Хегер прочел письмо, он пытался найти оправдание своему поступку в собственных глазах. Сможет ли когда-нибудь этот пораженный слепотой фанатик и охотник за славой сделать счастливой такую чудесную женщину? Да знает ли он вообще цену Вере? А теперь, когда она, видимо, написала ему, что не может больше быть его женой, этот человек шлет отчаянные письма, просит не делать «необдуманных шагов».

Письмо сказало ему достаточно, хотя он и не читал того, что написала Бракку Вера. У него появилась надежда, что Вера, решившись на объяснение с мужем, думала о нем, Хегере. Эта надежда вселяла в него силу. Если он поступил непорядочно, то только ради нее.

Хегер поднял голову. Среди облаков показался кусочек голубого неба. «Она будет счастлива со мной, как никогда раньше, – подумал он с уверенностью. – Сегодня или завтра она скажет мне «да»…

– Соединительная трубка системы 4ц расплавлена, господин доктор, услышал он слова подошедшего ассистента.

Хегер медленно повернулся, взял протянутую ему трубку и долго рассматривал ее. Ему нужно было время, чтобы избавиться от своих мыслей.

* * *

Вера упаковывала вещи. Носилась от чемодана к платяному шкафу, заменяла одни уже уложенные вещи другими, что-то искала, меняла снова…

Редко бывала она такой рассеянной. Это началось, когда она, после долгих дней отчаяния, решилась написать письмо Вернеру. Ответа не было. Сначала она надеялась, что он просто задержался с ответом; может быть, именно в последнее время на него возложили новые трудные обязанности, которые поглотили его целиком.

Но прошли три недели терпеливого ожидания. Надежды сменились разочарованием. Только теперь она дала Курту Хегеру согласие на совместную поездку в горы. Он так давно просил об этом. Разве она все еще обязана считаться с Вернером? Он ведь оставляет ее на целые месяцы в одиночестве и даже не считает нужным ответить на ее полное отчаяния письмо.

И все-таки ей было не по себе, снова и снова она задавала себе вопрос: вправе ли она идти на такие отношения с Хегером? Радость, с которой он принял ее согласие на поездку в горы, была весьма красноречива. Хегер ждал многого. А как она относится к Хегеру? Да, она ценит его достоинства, но она должна признаться себе, что слишком мало знает о его внутреннем мире, чтобы решить, любит ли его.

Наконец Вера закрыла чемодан и стала надевать лыжный костюм.

«Ничего хорошего из этого не выйдет, – снова и снова мысленно повторяла она. – Я должна сказать Хегеру твердое «нет». Как мне нужна надежда, что Вернер напишет завтра или послезавтра! Если я забуду его хотя бы на час, то может случиться…»

Вера вздрогнула, услышав отрывистые сигналы машины Хегера, и, кончив одеваться, направилась к выходу, так и не приняв никакого решения.

Хегер, ни слова не говоря, открыл дверцу машины. Вера села рядом с ним, несколько удивленная его молчанием. Так они доехали до автострады. Хегер включил автоводитель, оставил руль и откинулся назад.

– Неужели тебя не радует, что мы первый раз будем вместе целых два дня? – спросил он вдруг и пытливо взглянул на Веру. Вера молчала. – Что же ты мне ничего не скажешь?

Она сказала то, что с незапамятных времен говорят женщины, когда хотят избежать прямого ответа:

– Не торопи меня, Курт. – И тут же попыталась увести его в сторону от этого разговора. Но Хегер не поддался на эту уловку.

– По-моему, последнее время ты потеряла душевное равновесие, – сказал он очень серьезно. – И еще мне кажется, что у тебя в работе застой. Почему, Вера?

«Неужели он изучил меня так хорошо, что понимает, как мне нужно его участие именно сегодня?» Лицо ее смягчилось.

– Мне кажется, что я все-таки знаю причину, по крайней мере одну, озабоченно сказал он. – Творческие устремления должны быть неразрывно связаны с жизнью; творчество питается новыми впечатлениями, сменой ощущений.

Все это, конечно, были прописные истины, но выкладывал их Хегер с таким участием, что Вере казалось, будто она слышит откровения. Только когда их машина проезжала мимо огромного тракторного завода, из ворот которого выходили после конца смены толпы рабочих, Вера невольно подумала: загородные поездки в конце недели, балы композиторов, посещение концертов – такая ли уж это прочная связь с жизнью?..

Однако машина быстро неслась вперед, и Вера не успевала сосредоточиться на какой-нибудь одной мысли.

Она совсем забыла о своих раздумьях, когда они, часа два спустя, достигнув цели поездки – гостиницы в горах, очутились среди довольных, нарядно одетых людей. Где-то играла музыка, нежный голос скрипки звучал особенно мягко. Вера почувствовала себя непринужденно, почти как дома.

Их проводили в отведенные им номера, и Вера с Хегером разошлись по своим комнатам. Ближе к вечеру они пошли прогуляться. Вера без умолку болтала, вспоминала, как еще ребенком собирала в лесу еловые шишки, мох, грибы, ягоды.

Хегер разговаривал мало и, казалось, чего-то ждал. Она, конечно, чувствовала это и была настороже. Напустив на себя веселость, по-детски наивно кокетничая, она старалась избежать решительного объяснения или хотя бы оттянуть его.

Однако вечером, когда после ужина они сидели в ресторане за бутылкой вина, обоим стало ясно, что откладывать разговор больше нельзя.

– Вера, – тихо сказал он, – ведь и ты относишься ко мне не только, как к Другу. Ты понимаешь, что я жду твоего решения.

Может быть, выпитое вино придало горячность ее ответу:

– Ты не даешь мне подождать и требуешь всего сразу. Да, ты давно уже не безразличен мне, ты и сам знаешь об этом. Вернер постепенно становится мне чужим. Но разве этого достаточно, чтобы решиться? Получи я завтра или послезавтра хотя бы короткое письмо от Вернера – и все предстанет передо мной в ином свете. Чего ты испугался?

А Хегер действительно испугался. Стараясь, чтобы Вера не замечала, как у него дрожат руки, он налил доверху бокалы. Но Вера не стала пить.

Да, не такого вечера ждал Хегер.

– Вера, – снова начал он, – ты не можешь идти против самой себя. Я знаю, что ты сама провела черту, разделившую вас, чувствую, что даже внутренне ты далеко отошла от него.

Она слушала его с бьющимся сердцем. «Он преувеличивает наше с Вернером отчуждение! И не без цели…»

– Все это не совсем так, – сказала она, – хотя мне и понятно твое нетерпение. Но ты не можешь требовать от меня решения, пока я не поговорю с ним. Я не могу… – она остановилась, подбирая подходящие слова, – не могу бросить его теперь, когда он занят трудной, важной работой.

Вера сама себе удивилась. Вернер никогда еще не слышал от нее таких слов. Выходит, она все еще любит его.

Хегер залпом выпил вино.

– Я говорю тебе, что этот бредовый эксперимент на арктическом острове добром не кончится, – раздраженно воскликнул он. – Кому ты хочешь сохранить верность? Этому человеку, который забыл обо всем, кроме своего неистового стремления к мировой славе, человеку, который пользуется твоей нерешительностью? И ты еще пытаешься оправдать его! Жертвуешь своим творчеством, своими чувствами.

Вера испуганно посмотрела на него и впервые прочла на его лице то, чего не видела раньше…

– Скажи мне, Курт, скажи честно: ты его ненавидишь?

Только теперь до его сознания дошло, насколько он потерял контроль над собой. Хегер нервно провел по лицу пальцами и взял Веру за руку.

– Пойми меня правильно, Вера. Для меня дело не в нем, – хрипло сказал он, – а в тебе одной. Ты страдаешь из-за него и чувствуешь это лучше меня. Но ведь я люблю тебя, Вера!

Она отняла у него руку.

– Курт, в тебе есть что-то такое, чего я до сих пор не замечала, серьезно сказала она. – Я прошу, не принуждай меня. Возможно, нам обоим понадобится еще много времени, чтобы прийти к какому-то решению.

Увидев огорченное лицо Хегера, Вера пожалела его, но брать свои слова обратно ей не хотелось.

– Давай пройдемся еще немного, – сказала она, вставая.

* * *

Серая облачная завеса, над которой летел из Москвы в Берлин пассажирский самолет, напоминала море.

Доктор Вернер Бракк сидел у окна. Держал в руке газету, но не мог читать ее. Мысленно он был уже дома, представлял себе, какое лицо будет у Веры, когда она откроет дверь и неожиданно увидит его. Он не сообщил ей точного дня своего возвращения.

Сложив газету, Бракк посмотрел в окно. Самолет шел на посадку. Уже Берлин. Он рассчитывал, что там ему удастся взять вертолет-такси.

Едва самолет приземлился, Бракк схватил портфель и против своего обыкновения стал энергично проталкиваться к выходу. Ему повезло: он нашел свободное воздушное такси.

Двадцать минут спустя он уже шел по оживленной главной улице своего города. Вот и цветочный магазин, где он так давно не был. Надо зайти.

Еще через десять минут он выходил из другого магазина, а потом из третьего. Он нес целый ворох подарков – цветы, конфеты.

«Теперь, – думал он, полный ожидания, – у нас начнется новая жизнь. Я буду к ней внимателен. Ведь ей пришлось так долго ждать! Но клянусь, скоро, очень скоро я возьму длительный отпуск, и мы вместе поедем к морю. Я должен загладить свою вину перед ней. Я твердо решил, и скоро она убедится в этом…»

По мере приближения к дому, Бракк все ускорял шаг. Перед калиткой он остановился на несколько секунд, огорченный тем, что в окнах нет света. Может, она на кухне? Он бесшумно запер за собой калитку. Недавно выпавший снег заскрипел под его ногами, когда Бракк пошел по дорожке палисадника. Он осторожно повернул ручку двери, вошел в дом. Сердце его гулко колотилось, когда он нажал кнопку звонка своей квартиры. Никто не открыл. Позвонил второй раз, третий… Он слышал, как дребезжит звонок в пустой квартире. Радостное возбуждение спало. Разочарованный, он положил подарки на площадку, вынул из кармана ключ и открыл дверь.

Прошло два часа. За окнами была уже темная беззвездная ночь. Бракк сидел в кресле в кругу света, очерченном абажуром торшера, и раздумывал, где же могла быть Вера. На шахматном столике лежал букет орхидей. Свет падал на целлофановую обертку, которую он начал было разворачивать, чтобы поставить цветы в вазу.

От переполнявшей его радости не осталось и следа, на смену ей пришло отчаяние. «Она посмеялась над моим письмом, – с горечью думал он, – должно быть, скомкала и сожгла!» И сейчас же отгонял эти мысли от себя. Скоро она вернется. Ждать осталось меньше, чем он уже прождал. Но время шло, а Веры все не было.

Внизу хлопнула дверь, послышались шаги. Отчаяния как не бывало. Бракка заполнила радость. Он прислушивался, затаив дыхание. Вот сейчас она откроет дверь. Но тут он сообразил, что, увидев с улицы свет в окнах, она бы обязательно узнала по входному телефону, кто в квартире. Может быть, это совсем не Вера? Он вышел на лестницу и увидел жившего над ними старого садовода.

– А, это вы, господин доктор?! – сказал тот, крайне удивленный. Он уже успел подняться на несколько ступенек выше, но теперь вернулся и протянул Бракку руку.

– Какая неожиданность, господин доктор. Ваша супруга, вероятно, будет жалеть, что уехала.

– Моя жена уехала? – спросил Бракк.

– Да, часов около трех. Я как раз стоял у окна и видел ее.

– Вы, случайно, не знаете, куда она уехала?

Старик пожал плечами и изобразил на лице недоумение.

Не выкладывать же сразу все как есть человеку, который ничего не подозревает! Прежде он был совсем другого мнения об этой хорошенькой молодой женщине. Но теперь-то ему известно, как часто она уходит из дому и как поздно возвращается. Он прекрасно разглядел того господина с усиками, который приезжал за ней на темно-синей машине.

– Нет, этого я не знаю. На ней был лыжный костюм, а в руке она держала чемоданчик. Машина пришла, как я уже сказал, около трех. Ваша жена села в нее, и они тотчас же уехали.

– Жена уехала не на нашей машине?

– Нет, это был большой темно-синий автомобиль. Он часто приезжает за вашей женой.

Готовность и обстоятельность, с которой говорил этот человек, была Бракку неприятна. Верно, старик постоянно торчит у окна и любит совать нос в чужие дела.

Бракк пробормотал что-то о некоем друге, заботам которого вверил жену, пожелал соседу спокойной ночи и скрылся в квартире.

Но, войдя в комнату, он вдруг остановился. Темно-синяя машина! Вздор! Как будто у одного Хегера такая машина. Он сел в кресло, но тут же вскочил. Нет, этого не может быть. Вера с Хегером! Не могу поверить! Он закрыл глаза, прижался лбом к оконному стеклу.

Старик сказал, что машина приезжала за ней уже не раз. Может, из Союза композиторов? Боже правый, у меня раскалывается голова.