Текст книги "Солнце доктора Бракка"

Автор книги: Гейнц Фивег

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

– Ты уходишь? – разочарованно спросил Бракк.

– Да, сегодня собрание в Союзе. Думаю, вернусь около девяти.

– Так, – он прикусил губу.

Вера задержалась в нерешительности. Она ждала, что Вернер попросит ее остаться.

Но он этого не почувствовал. Он даже не взглянул на нее, злился, что Союзу композиторов понадобилось назначить собрание именно на этот вечер. «Что ж, – сказал он себе, слегка пожав плечами. – Если ей обязательно надо уйти…»

Вера пошла к двери, еще раз обернулась, опять заколебалась, но подумала: «Значит, ему все равно, наверно, он даже рад, что сможет без помех заняться своими расчетами. А если б я осталась, он бы принялся попрекать меня за то, что я сказала. Хотя нет, на это он не способен. Ведь я желала ему только добра. Впрочем, возможно, я говорила необдуманно».

Внезапно ей стало жалко его. Захотелось подойти к нему, поцеловать. Но когда она увидела его лицо с плотно сжатыми губами, с упрямо выставленным вперед подбородком, он показался ей таким далеким, таким неприступным, что, не сказав больше ни слова, она закрыла за собой дверь.

* * *

В семь часов доктор Хегер вывел свою машину из гаража. Лучи заходящего солнца окрашивали в багряный цвет стволы сосен. Он включил ультразвуковую сирену, ворота раскрылись. Автомобиль выехал почти бесшумно. Хегер дал газ и помчался по узкой лесной дороге. Не доезжая до города, свернул. Ему предстояло прочесть в соседнем городке популярную лекцию о полупроводниках и их применении – пятую лекцию за этот месяц.

Тихо напевая, он нажал кнопку на приборной панели и вынул из открывшегося отверстия уже зажженную сигарету. Затянулся, придерживая руль правой рукой. Дорога ухудшилась, пришлось замедлить ход.

Наконец он подъехал к автостраде и включил механизм автоматического управления. С треском сработали реле, машина ринулась вперед, набирая скорость, и покатилась, как по рельсам, вдоль широкой белой полосы посреди шоссе. Хегер откинул назад сиденье и улегся поперек машины, как на кушетке. «Хорошо, – подумал он, – лежишь себе и ни о чем не тревожишься, все делается само собой».

Трубчатый проводник тока высокой частоты под твердым покрытием шоссе создавал магнитное поле. Оно и управляло автоводителем, этим сложным детищем техники. Машина ни на сантиметр не отклонялась от белой полосы. Миниатюрный локатор посылал вперед ультразвуковые сигналы; если впереди оказывалось препятствие, машина автоматически останавливалась. С ней ничего не могло случиться. Все автомобили, которые попадали на это шоссе, шли с одинаковой скоростью. Поэтому они не могли ни столкнуться, ни обогнать одна другую. Хегер устало закрыл глаза.

Он проспал минут двадцать. Разбудил его резкий сигнал, раздавшийся в машине. Автоводитель указывал поворот. Хегер сел, протер глаза и поднял вверх рычаг на панели. Автомобиль переместился на красную полосу, замедлил ход и на малой скорости проехал участок шоссе до въезда на городскую улицу. Здесь автоводитель выключился, машина остановилась. Автострада закончилась. Хегер поднял спинку сиденья и взялся за руль.

У здания школы он остановил машину. Большой, светящийся плакат бросился ему в глаза. Доктор технических наук Курт Хегер… известный ученый… публичная лекция.

Перед входом стояло несколько человек. Подойдя к ним, Хегер услышал слова одного из мужчин: «Интересный доклад. Этот доктор Хегер, как видно, большой специалист в своей области. Недавно я читал его статью в газете. Где только не находят сейчас применения полупроводники – прямо невероятно».

Хегеру эти слова доставили удовольствие. Если бы говоривший знал, кто стоит у него за спиной! Публичные лекции Хегера имели успех. Статьи его тоже читали.

Ровно в восемь Хегер стоял на эстраде полупустого актового зала. «Женщин мало, – заметил он, – в основном – мужчины, большей частью пожилые, но есть и молодежь. Ну, да сейчас лето, стоит хорошая погода. В такой чудесный вечер молодежь не сидит в городе».

Он открыл папку, поправил очки.

– Полупроводники и их применение…

В начале десятого доктор Хегер снова был в городе. Он уверенно правил машиной, лавируя в густом потоке автомобилей. Улицы были залиты светом. Яркие витрины, разноцветные вывески, огромные светящиеся рекламы кинотеатров. Тротуары заполнены людьми – всех тянуло на улицу в этот прекрасный вечер.

Хегер остановил машину у кафе «Индия». На большой открытой террасе пили кофе, ели мороженое, весело болтали. Хегер часто бывал здесь, но сегодня он устал, ему не хотелось оставаться в кафе. Он собирался только купить сигареты и вернуться домой.

Из кафе раздавалась музыка. Хегер прошел между рядами столиков, подозвал знакомого официанта.

– Добрый вечер, господин доктор! Сигареты? Пожалуйста, сейчас принесу.

Хегер рассеянно огляделся и вдруг напряг внимание. Вон за тем столиком… Эти руки… Неужели это она? Если бы женщина хоть чуточку повернула голову!

– Пожалуйста, господин доктор, ваши сигареты.

– А, спасибо! – Он протянул официанту несколько монет.

Официант ушел, а Хегер продолжал стоять на том же месте, неторопливо закуривая сигарету.

Женщина, сидевшая за столиком, повернула голову. Он увидел ее профиль. Да, это Вера Бракк. На столике стояла только одна вазочка с мороженым. Где же муж? Может быть она ждет его? Хегер еще немного помедлил, потом направился к ее столику.

– Здравствуйте, госпожа Бракк, вот неожиданность!

Вера посмотрела на него удивленно и не очень приветливо. Ей хотелось побыть одной.

Хегер заказал мороженое и сел за столик.

– Прекрасный вечер, – начал он. – А ваш муж… Он не любит мороженое?

Вера покачала головой, не глядя на него.

– Он дома. У меня сегодня было собрание в Союзе композиторов. Я уже возвращалась домой и вдруг увидела, что на террасе кафе едят мороженое…

– И не удержалась от искушения…

Вера засмеялась.

– Да, именно так.

Хегер с восхищением смотрел на Веру. У нее красивые темные глаза и яркий рот. И как идут ей эти украшения – красные серьги и такие же бусы.

– Очень рад, что встретил вас, госпожа Бракк. Я часто вспоминаю тот чудесный концерт в институте, Вы мастерски играли.

Вера смущенно улыбнулась.

– Жаль только, – продолжал он, – что вы выступаете так редко.

Он помолчал, ожидая ответа. Молчала и Вера. Ей трудно было сразу отвлечься от своих мыслей. Что делает Вернер? Так все и сидит за письменным столом? Считает? Усилием воли она заставила себя вернуться к беседе.

– Я пишу музыку. Много работаю, – сказала она, немного запинаясь. – Для меня это большая радость. Для выступлений у меня не остается времени.

Хегер смешал мороженое со сливками, выловил кусочек ананаса.

– Вы композитор… Какой чудесный дар… Когда-то и я пытался сочинять музыку. Конечно, как любитель, – поспешно добавил он, – для собственного развлечения. Подолгу сидел за роялем… Я люблю музыку. Но сочинять ее дано не каждому. Я восхищаюсь вами, госпожа Бракк. Представляю, какое это наслаждение – вечером, после напряженной работы слушать вашу игру. Музыка дает нам бесконечно много. Вашему мужу можно позавидовать, ведь он первым слышит мелодии, которые родились у вас за несколько дней, а может быть, за несколько часов до того. Я пытался проиграть первую вещь, которую вы исполняли на концерте, но ничего у меня не вышло.

– Что ж, значит, придется дать вам ноты.

– Был бы очень признателен. Это доставит мне большую радость.

– В самом деле?

– Разумеется.

Вере бросился в глаза массивный перстень на руке Хегера, других колец не было. Невольно она заметила и то, как отлично сидел на нем костюм. Какие у него густые волосы! Едва ли он много старше Вернера. Голос глуховатый, спокойный, чуть вкрадчивый.

Хегер вытер платком лоб.

– Жарко, – сказал он. – Такую бы погоду в выходной день.

– Вы собираетесь за город?

– Небольшая прогулка на яхте с друзьями. Купаться, загорать и хоть в этот день ничего не делать. Лето скоро пройдет, нельзя упускать эти чудесные дни.

– Да, конечно, – ответила Вера и подумала; «Как просто и непринужденно он это сказал: купаться, загорать, ничего не делать. Если б хоть раз услышать от Вернера такие слова!»

А Хегер принялся оживленно рассказывать, как однажды у его лодки отказал мотор и как он провел ночь на острове посреди озера.

Теперь Хегер показался Вере приятным собеседником. Он отвлекал ее от тяжелых мыслей, действовал успокаивающе.

– Вы любите путешествовать? – прервала она его.

– Еще бы, госпожа Бракк. – Мир велик и прекрасен. Мальчишкой я страстно мечтал уйти в плавание, повидать далекие моря и неведомые страны Позднее я даже собирался стать корабельным инженером. Но, как это часто случается, жизнь моя потекла по совсем иному руслу. Я увлекся физикой и не жалею об этом.

Вера вдруг подумала; ведь он известный ученый! Спросить бы его, как он относится к экспериментам Вернера. Но она колебалась. Как-то неловко, нехорошо. Впрочем, что тут нехорошего, успокаивала она себя. Только узнать его мнение. Вернер сам говорил, что Хегер опытный исследователь.

– Да, наука многих берет в плен. Мой муж весь поглощен своей работой. Сидит вечерами за письменным столом, думает, считает. Когда он погружен в свои расчеты, мир может рухнуть – он и не заметит.

«Глупо начала, – подумала она, сердясь на себя, и быстро добавила. – И в то же время это замечательно. Ведь он занят проблемами, которые еще ждут своего разрешения. Иногда он рассказывает мне о них. К сожалению, я так поглощена собственной работой…»

Она боялась встретиться с Хегером взглядом и, словно играя, вертела свое обручальное кольцо.

– Знаете ли вы об идее моего мужа, господин доктор?

Хегер смотрел на сидевшую напротив него женщину и ничего не понимал. Значит, это она так занята, что у нее не остается для мужа времени. А он-то думал…

Хегер не торопясь закурил сигарету.

– Да, ваш муж рассказывал мне, – медленно сказал он. – Его идея… что ж, она не нова, но едва ли осуществима. Пока что мы не имеем необходимых технических предпосылок. Создание новых фотоэлементов требует времени и еще раз времени, огромных средств и новых знаний. В международных исследовательских институтах тоже работают над этой проблемой, но… в условиях, совершенно отличных от тех, которые существуют в нашем институте. Теоретически можно к чему-то прийти. Практически же мы стоим пока перед неодолимыми трудностями технологического и физического порядка, которые отодвигают возможность успеха в далекое будущее.

Хегер умолк. Он считал, что поступил мудро, уклонившись от прямого ответа. «Так лучше, – подумал он, – не следует унижать его в глазах жены, называть фантастом, я ведь и сам занимался этим вопросом. Но зачем, собственно, она расспрашивает меня? Возможно, что она сама подгоняет его, требуя необыкновенных открытий».

Вера смотрела на Хегера, как бы пытаясь прочесть его мысли. Однако он ничем не выдал их. «Значит, и он ни во что не ставит идею Вернера, – решила Вера. – Как может Вернер быть таким недальновидным?»

Она взглянула на часы. Подозвала официанта и расплатилась. Хегер предложил довезти ее на своей машине до дому, и она согласилась.

* * *

Вернер Бракк расхаживал по квартире. Тревога гнала его из одной комнаты в другую… Иногда он вдруг останавливался, поднимал с ковра какую-нибудь соринку или принимался рассматривать картины на стенах, словно видел их в первый раз. Потом опять беспокойно бродил по комнатам. Где Вера? Часы давно уже пробили десять.

Вернер прошел в кабинет, сел за письменный стол, открыл папку с расчетами. Однако сосредоточиться ему не удавалось. Он снова встал и заходил по квартире. В неосвещенную столовую проникали лучи уличного фонаря. В его холодном свете кружились бабочки. «Когда-то, – подумал он, им приходилось расплачиваться жизнью за свое стремление к свету… Где же все-таки Вера… Несчастный случай? Да нет, ерунда, просто сегодня у них затянулось заседание. Какой огромной кажется мебель в полумраке!»

Ему вдруг показалось, что комната совершенно изменилась. Он вслушивался в тишину, ловя гудение проходящих машин. Ей богу, она могла бы позвонить, ведь это так просто. Он опустился в кресло, откинул голову на спинку, вытянул ноги. Теперь он упрекал себя за то, что не попытался удержать ее ни словом, ни жестом. Он все отчетливее припоминал, как долго она возилась с вазой на рояле, как нерешительно вышла из комнаты. А он стоял и молчал.

Вдруг комнату осветили автомобильные фары. Он услышал, как машина подъехала к дому, потом остановилась. Хлопнула дверца, вслед за этим раздался звонок у калитки. Вера! Наконец-то! А если что-нибудь случилось? Его вдруг охватил страх. Он пробрался в темноте в переднюю, сорвал трубку дверного телефона:

– Вера…

– Да, – послышалось в ответ.

На мгновение он прикрыл глаза, облегченно вздохнул и нажал рычаг, открывавший калитку. Его переполняло радостное волнение, но он одернул себя, решил сделать вид, что между ними ничего не произошло, решил ни о чем ее не спрашивать.

Он встретил ее спокойно, почти равнодушно.

– Ты еще не ложился, Вернер? А я не видела света в окнах, – сказала она, целуя мужа. – Уже довольно поздно. Выпьем по чашке кофе? Я страшно хочу пить. Ты, наверно, уже поужинал?

– Поужинал? Нет.

– Тогда я сейчас приготовлю.

Он ничего не ответил.

– Сегодня на собрание пришла масса народу. Там много нового, рассказывала она. – Были и гости. Два композитора из Дрездена. Они пишут музыку вдвоем. Мы обсуждали их новое произведение. А потом всей компанией отправились поужинать в кабачок художников.

«Ну вот, кабачок художников!.. – подумал он. – А я-то тут волновался!»

– А ты что делал? Читал или смотрел телевизор? Сегодня хорошая программа, я бы с удовольствием посмотрела ее с тобой.

Она пошла на кухню. Послышался звон посуды. Бракк невольно вспомнил, какая гнетущая тишина окружала его еще несколько минут назад, какой холодной и необжитой казалась в полумраке квартира. Теперь же все было залито мягким, но сильным светом. С приходом Веры все словно ожило.

Умиротворенный, он закурил сигару и с наслаждением затянулся.

Час спустя они лежали уже в постелях. Вера закинула руки за голову, они казались темными на фоне белых подушек. Она медленно повернула голову и взглянула на мужа, перелистывавшего журнал. Бракк положил журнал на ночной столик.

– Ты не устала? – спросил он. Она улыбнулась, покачала головой и протянула к нему руку.

– Сегодня вечером я много думал о нас, Вера, – тихо сказал он. Видимо, я чрезмерно много работаю. Мы мало бываем вместе…

Она не дала ему досказать. Обняла, прижалась к нему. Молча он нашел ее губы…

* * *

Неделя шла к концу. На улицах было пыльно и душно. Раскаленный воздух дрожал над крышами.

Доктор Бракк стоял во второй лаборатории у вакуум-насоса. Однотонно гудя, насос выкачивал воздух из фотоэлемента. Бракк распахнул белый халат, расстегнул ворот рубашки, и все равно было жарко – он поминутно вытирал лоб. Солнечный свет, заливавший помещение через высокие окна, отражался в блестящих металлических предметах, в бесчисленных стеклянных сосудах, пестрыми пятнами ложился на длинный стол.

Бракк не отрываясь смотрел на черную стрелку, регистрировавшую падение давления. Добежав до красной черты на шкале, стрелка остановилась и слегка задрожала. Насос отключился. Бракк расплавил соединительную трубку. Язык бело-синего газового пламени лизнул черную стеклянную трубку и закупорил ее. Тогда ученый осторожно вынул фотоэлемент из зажима и пошел в соседнее помещение. Там его ассистентка занималась проверкой фотоэлементов.

Она склонилась над измерительным прибором. Покачала головой, постучала пальцем по стеклянному диску над шкалой. Стрелка, стоявшая на нуле, не шелохнулась.

Ассистентка выпрямилась, пожала плечами и сказала Бракку:

– Никакого напряжения, доктор. Не могу понять, почему? – Еще раз проверила клеммы и снова взглянула на вольтметр. – Видимо, полный вакуум не достигнут.

– Невероятно, коллега, я ведь сам выкачал оттуда воздух, – возразил Бракк и стал копаться в соединительных проводах.

– Тут все в порядке. Вспомогательное напряжение? – Он нажал кнопку вольтметра. – Есть! В чем же причина? Неужели действительно не достигнут вакуум? – Он отключил провода, питавшие током фотоэлемент.

– Надо посмотреть, – сказал он почти резким тоном, чтобы скрыть свою неуверенность. «Может быть, элемент только оплавлен, а воздух из него не выкачан?» – подумал он.

Бракк вернулся в лабораторию и действительно нашел в соединительной трубке трещину. Он с облегчением вздохнул. Вошла ассистентка и протянула ему листок с результатами проверки. Он поблагодарил и снова принялся рассматривать неисправный элемент.

– Дефект в стекле, в соединительной трубке, трещина шириной в волос.

Он бросил фотоэлемент на стол, просмотрел принесенный ассистенткой листок, сделал пометку и сказал, не поднимая головы:

– Я еще подведу итоги, чтобы завтра мы могли продолжить работу с самого утра. Кончайте, коллега, уже четверть четвертого.

Вернувшись из лаборатории в кабинет, он сел за письменный стол и стал рассеянно поглаживать рукой листок с цифрами. Циклотрон освободится только через час. Он вынул из нижнего ящика стола три светло-серых диска, каждый величиной с блюдце, и положил перед собой. Он провел уже тридцать опытов, подвергая бомбардировке элементарными частицами пластинки самого разнообразного состава.

– Пора кончать, – тихо сказал он и оперся подбородком на руку. – Они правы, они все правы.

Показалось, что издалека доносятся слова Хегера, профессора Экардта, голос Веры. Словно все они собрались в этой комнате и насмехались над ним.

Он провел рукой по глазам. Поспешно встал и с такой силой распахнул окно, что створки ударились о каменную кладку. Всю прошлую неделю он уходил из института в четыре. Вдвоем с Верой пил кофе на свежем воздухе, разговаривал с ней о фильмах и музыке, о книгах. Он и сам почувствовал, как необходимо было отвлечься от работы, передохнуть. А Вера… Она совершенно преобразилась.

И все-таки Бракк тайком продолжал опыты, полагая, что близок к цели. Но всякий раз его ожидало разочарование.

Он глубоко вздохнул. Если сегодняшний опыт удастся, то… Он представил себе, что скажут Хегер и профессор Экардт. А Вера? На этот вопрос он не нашел ответа. Он знал себя: малейший успех вернет его на прежний путь снова допоздна в лаборатории, ночи за письменным столом.

Если бы можно было с кем-нибудь поговорить о своей идее. Но с кем? Бракк с болью подумал, что у него нет настоящих друзей. Он вспомнил студенческие годы. Представил себе круглое лицо Клауса Штейнбека, Они вместе работали в институте под руководством профессора Хеммера. Были друзьями, даже близкими друзьями, до… Да, до тех пор, пока Вера, за которой они оба ухаживали, не предпочла его, Вернера.

Вера! Он ушел в воспоминания, забыв о том, что так тяготило его. Да, тогда он был молод, влюблен, счастлив. Были и приятели – подруга Веры и ее муж, зубной врач. Умная голова, но Бракку говорить с ним было не о чем, тот интересовался только своими медицинскими делами.

Потом эта экскурсия на вновь построенную атомную электростанцию. Уже тогда его захватила мысль о создании фотоэлемента, который позволил бы еще более рационально использовать могучую энергию атома. Старый друг Клаус, которому он рассказал о своей идее, назвал его фантастом. Хуже того! Он намекнул, что Бракк попросту стремится сделать себе имя. Бракк горько усмехнулся. Имя! И это сказал Клаус!..

Бракк сел за письменный стол, вынул из ящика листок с результатами опытов и вооружился карандашом.

В начале пятого зазвонил телефон. Доктор Шпренгер справлялся, придет ли он сегодня.

– Разумеется, – заверил его Бракк. – Через десять минут я буду у вас.

Убрал папки и документы, положил опытные диски в коробочку и, захватив ее с собой, вышел из кабинета.

Здание, где помещался циклотрон, было отделено от института высокой оградой. Мощный ускоритель элементарных частиц принадлежал высшему техническому училищу. Тут овладевали сложной наукой будущие физики. Доктор Шпренгер, руководивший всеми работами на циклотроне, охотно пошел навстречу Бракку, когда тот попросил разрешения поставить два-три опыта.

Пересекая двор, Бракк думал, что доктор Шпренгер ни разу еще не высказал своего мнения о его экспериментах, хотя и знал, над чем он работает. Что думает этот человек?

У узкой железной двери его встретил сам доктор Шпренгер. Он был на целую голову выше Бракка. Широкоплечий, с сильными руками, похожий на атлета.

– Студенты еще не кончили опыты, – сказал он, крепко пожимая руку Бракка. – Но сейчас будет перерыв, и вы сможете поработать. Вам ведь ненадолго?

– Нет, нет! Я задержу вас всего на несколько минут.

– Что касается меня, коллега Бракк… Но… – он покачал головой. – Дело в том, что вчера я получил приказ, запрещающий проводить какие бы то ни было работы на циклотроне без конкретного задания института и разрешения нашего руководства. До сих пор достаточно было моего согласия. К сожалению, коллега Бракк, волей-неволей приходится подчиниться этому приказу. Впрочем, вам ведь ничего не стоит оформить задание для проведения опытов. Разрешение же высшего технического училища обеспечено. Это просто формальность.

Бракк быстро взглянул на доктора Шпренгера и молча кивнул, «Задание от профессора Экардта… Сговорились они все, что ли, против меня!.. И надо же, чтобы этот приказ был издан именно сейчас!» – подумал он.

Они прошли в большой зал. Циклотрон работал, глухо гудя. Он заполнял собой почти все помещение и производил внушительное впечатление. Сердцем циклотрона были два огромных полукруглых магнита, между которыми находилось поле переменного напряжения, служившее для разгона элементарных частиц. В вакууме частицам, двигавшимся по спирали, сообщалась энергия, измеряемая многими миллионами электроновольт. В конце своего пути они превращались в мощный пучок.

Ускорители совершенствовались десятилетиями. Чтобы проникнуть в тайны атома, ученым нужны были частицы со все большей и большей энергией. Так появились самые современные резонансные ускорители – синхротрон, синхрофазотрон и космотрон, в которых элементарным частицам сообщалась энергия порядка многих миллиардов электроновольт. По сравнению с гигантскими установками, которыми располагали международные исследовательские институты (электромагниты этих ускорителей весили по нескольку десятков тысяч тонн), циклотрон высшего технического училища казался карликом. Но Бракка вполне устраивал и этот циклотрон.

Ученый принялся за работу. Он вынул из коробочки все три металлических диска. Почти равнодушно вставил он первый из них в зажим перед отверстием, откуда вырывался поток элементарных частиц, отрегулировал положение диска и отошел к доктору, Шпренгеру, стоявшему у щита управления за экранирующей перегородкой.

– Сегодня я собираюсь значительно увеличить продолжительность бомбардировки, – сказал Бракк и включил автоматический часовой механизм.

– Готово? – спросил доктор Шпренгер, держа руку на рубильнике.

– Готово! – ответил Бракк.

Доктор Шпренгер включил рубильник. Вспыхнули сигнальные лампы, поползли от деления к делению стрелки измерительных приборов. Монотонное гудение все усиливалось, из выходного отверстия циклотрона появился пучок дейтронов – ядер атомов тяжелого водорода. Металлическая пластинка подвергалась облучению всего несколько минут, но этого было достаточно, чтобы вызвать необратимые изменения в структуре материи. Одновременно возникли электронные «дырки».

Бракк вставил второй диск. От его равнодушия не осталось и следа, теперь он видел только циклотрон и интенсивный пучок дейтронов. Им владела одна мысль: «Приближусь ли я на этот раз к цели?»

Контрольные лампы на щите управления погасли, стрелки измерителей напряжения вернулись назад. Бракк закрепил в зажиме третий диск. Его руки нервно дрожали. Мускулы лица напряглись – это снова был прежний Вернер Бракк, исследователь, для которого весь мир заключен в лаборатории. Дейтроны опять понеслись по спирали через мощное магнитное поле и, подобно огненному лучу, вырвались из отверстия и ударили в диск. Когда циклотрон отключили, Бракк подошел к зажиму, чтобы вынуть диск, и невольно подался назад. Неужели он неправильно закрепил диск в зажиме? Казалось, облучению дейтронами подверглась только одна его половина. Почти посредине проходила четкая разграничительная полоса.

Бракк тяжело вздохнул.

– Этого еще не хватало, – пробормотал он. Ему захотелось швырнуть проклятый диск на пол.

«Испортил! И, как назло, именно этот! Будь я неладен!»

С трудом овладев собой, он положил пластинки обратно в коробку, протянул руку доктору Шпренгеру, поблагодарил его и быстрым шагом вышел из зала.

«А, теперь уж все равно, – думал он, возвращаясь в институт. – Одной пластинкой меньше».

Немного ссутулившись, засунув руки в карманы пиджака, снова пошел в лабораторию. Придя туда, он почти упал на стул. Потом все-таки встал и открыл коробку, но вид диска, лишь наполовину подвергшегося облучению, снова привел Бракка в ярость. Он резко отбросил диск и занялся двумя первыми. Закрепил один в держателе, подключенном к различным измерительным приборам, и принялся записывать их показания в синюю тетрадь, куда он заносил результаты всех своих опытов. На этот раз он не испытывал никакого волнения. Спокойно, не торопясь, записывал он цифру за цифрой. Предварительная проверка этой пластинки дала примерно те же результаты, что и предыдущие опыты. Однако это еще совсем не означало, что сегодняшние эксперименты неудачны.

– Терпение! – произнес он вполголоса в тиши лаборатории, и привычное напряжение снова охватило его. Отложив в сторону тетрадь, он вытащил из шкафа защитный экран из прозрачного синтетика в десять сантиметров толщиной. Поставил экран перед измерительной аппаратурой. Руки его дрожали. Сердясь на себя, он заговорил вслух, словно обращался к одному из коллег: «Разумеется, опять ничего. Коэффициент полезного действия два процента, от силы три… Вечно одно и то же. Мне нужно больше покоя, чтобы я мог полностью посвятить себя этой проблеме».

Он натянул непроницаемые для радиации перчатки и вынул из несгораемого шкафа свинцовый ящик с радиоактивным веществом. Укрывшись за экраном, открыл ящик с помощью дистанционного управления. Мгновенно заработали измерительные приборы.

Бракк сжал губы и не отрывал глаз от стрелки, колебавшейся на шкале измерителя напряжения. Бета-лучи мчались со скоростью, близкой к скорости света, и, ударяясь о фотоэлемент, сообщали электронам энергию, необходимую для того, чтобы выбить их из кристаллической решетки, с которой они и без того не были тесно связаны. Большое число электронов, ставших свободными, тотчас же сталкивалось с атомами алюминия, из которых в основном состояла металлическая пластинка. При этом они утрачивали сообщенную им энергию и вновь теряли подвижность. Лишь незначительная часть свободных электронов текла непосредственно по проводам, связывавшим фотоэлемент с измерительными приборами.

На лице Бракка было написано недовольство – коэффициент опять оказался слишком низким. В глазах отразилась безмерная усталость. Ничего! Снова ничего! Он занес в тетрадь: «К.п.д. – 2 %». Ниже, чем при сжигании угля в топках тепловой электростанции. Два процента! Он горько усмехнулся. «А я брежу тридцатипроцентным коэффициентом. С ума сошел…»

Испытание второго диска принесло не лучшие результаты, Усталым движением руки, нажав кнопку дистанционного управления, Бракк захлопнул свинцовый ящик. Постоял неподвижно, сравнивая свои расчеты с полученными данными. Чувства его колебались между безнадежностью и яростью.

– Конец! – сказал он так громко, что в лаборатории раздалось эхо. Он вынужден прекратить опыты, продолжать их без циклотрона невозможно. Ладно, пусть так. Бракк начал приводить в порядок лабораторию. Ему попался под руку наполовину облученный диск с четкой разграничительной полосой. Одна половина этой пластинки подверглась облучению дейтронами в какую-нибудь долю секунды, другая же облучалась положенное время. Бракк без раздумий запер диск вместе с двумя другими в несгораемый шкаф.

Когда он вышел из института, жара спала. Теперь солнце приятно пригревало. Он медленно побрел по улице, свернул в парк. Сел на скамью и принялся обдумывать свое скоропалительное решение. В глубине души ему не хотелось сдаваться, хотя он и признавал правоту Хегера и профессора Экардта. В конце концов распоряжение руководства высшего технического училища стало казаться ему велением рока. Итак, все! Так даже лучше. Завтра суббота и они с Верой поедут за город на машине. Как она обрадуется!

Бракк поднялся со скамьи.

* * *

Наступила суббота. Вера с раннего утра сидела за роялем и писала музыку для нового фильма. Но вот она встала и подошла к длинному стеклянному аквариуму, в котором между водорослями плавали разноцветные рыбки. Вера любила смотреть на них, это успокаивало ее. Дело у нее не ладилось. Она не могла не признаться себе, что музыка к фильму получается иллюстративной, трафаретной. Что-то в последнее время ей стало не хватать фантазии, да и работоспособность не та, что прежде. Сказывается разлад в семье. Не все у них с Вернером хорошо. Знает ли Вернер, какая трудная у нее сейчас работа? Принимает ли он всерьез ее творчество, понимает ли, что ее музыка нужна людям? С высот своей науки он, пожалуй, считает искусство развлечением, игрушкой, словом, для него это роскошь, без которой вполне можно обойтись. Ему и в голову не приходит, что ее труд тоже требует напряжения всех сил.

Слишком часто у нее в душе звучали подобные упреки. А ведь она и сама проявляла не больше интереса к серьезным и трудным занятиям Вернера, Ей не приходило в голову, что и она относится к семейной жизни эгоистично.

Прозвенел звонок у калитки. Вера вошла в холл, взяла трубку дверного телефона и сразу просияла.

– Герта? Да неужели это в самом деле ты?

Герта взбежала по лестнице и бросилась Вере на шею. Подруги не виделись почти год. Они забросали друг друга вопросами, восклицаниями, так что у Веры голова пошла кругом. Женщины удобно устроились в креслах, курили и болтали. Вере давно не было так хорошо, она весело смеялась и, слушая задорную живую Герту, забыла о своих огорчениях.

Герта говорила без умолку, не подозревая, что у ее подруги не все благополучно. Настроение исправилось, Вера решила даже переодеться, чтобы показать подруге новое платье.

В это время зазвонил телефон. Герта, дурачась, схватила трубку и сказала Вериным голосом: «Вас слушает Вера Бракк». Вера подошла к ней, не понимая, с кем говорит подруга. А та трещала:

– Разумеется, господин доктор, такой интересный доклад просто нельзя пропустить. Кто выступает сегодня вечером? Штейбнер? Да, конечно, я о нем читала. Специалист по глубоководной фауне… Подводное судно исследовательской экспедиции «Гидра»… Чрезвычайно интересно… Да, принимаю с благодарностью. В восемь часов в клубе. Большое спасибо, господин Хегер.